В продолжение темы: http://www.liveinternet.ru/users/mortuos_plango/post112276908/

Второй взгляд был сформулирован Фридрихом Ницше, который немало прославился своей критикой христианства. Религия слабых, мораль рабов, яд, убивающий волю к жизни – в общем, эпитетам и определениям несть числа. Собственно, эта эпатирующая критика очень сильно способствовала ажиотажу вокруг его философии на рубеже 19-20 веков. Здесь я не намерен останавливаться на всех характеристиках христианства, данных ему Ницше, на его «генеалогии морали». Потому что если приглядеться, то окажется, что Ницше критикует особое христианство.

Знаменитая формула из «Антихриста»: «Был только один христианин – и он умер на кресте», – вскрывает сущность этой критики. Надо помнить, что Ницше жил в викторианскую эпоху. Я не имею в виду именно правление королевы Виктории в Великобритании, а викторианскую эпоху как символ победившего пуританизма, особой морали, в той или иной форме пронизавшей весь Запад. Эта мораль являлась осколком жёстких протестантских требований к благочестию. Первые протестанты и впрямь пытались следовать всем предписаниям. Неслучайно название одного из течений – методизм – т.е. благочестие как метод. У методистов были едва ли не журналы, куда они записывали благие дела, совершённые за день, и планировали совершить новые. Эдакое «плановое благочестие». Церковь была уничтожена, но вместо неё была община, которая жёстко следила за поведением единоверцев. На место отцов Церкви пришли отцы-основатели.

Понятно, что с течением времени искренняя вера выродилась. В то же время в Америке общины разрослись в общество, в Европе общество тоже, разумеется, никуда не делось. Функцию надзора стало исполнять общественное мнение. В Средневековье кодекс поведения регулировался религиозными текстами, т.е., в принципе, он был писаным. А тут были неписаные правила. Инквизиции никакой не было, хотя те же первые поселенцы в Америке отметились охотой на ведьм (знаменитые салемские ведьмы – а ведь это никакое не «Тёмное Средневековье», а 17 век). Впрочем, если верить С.Г. Кара-Мурзе, массовый психоз, называемый охотой на ведьм, был характерен именно для протестантов. Оно и логично: охота на ведьм – это провозвестник линчевания, это стихийная расправа. Католическая церковь, разумеется, ведьм тоже преследовала, но не в её интересах было самой раздувать волнения в народе. Народ должен был работать и платить десятину, а не бегать с батогами. А то так недолго в запале и на церковь со светскими властями замахнуться. По крайней мере, мне кажется такое объяснение вполне очевидным: вносить хаос, когда ты и так установил жёсткую организацию – это пилить сук, на котором ты сидишь. Тем не менее, в одной научно-популярной программе а-ля BBC довелось услышать тезис типа «Церкви и властям было выгодно толкать народ на охоту на ведьм, т.к. это должно было выпустить у крестьян пар, чтобы они не взбунтовались против властей». На мой взгляд, сущая нелепица. Типичный антицерковный и антифеодальный миф о «Тёмном Средневековье». В каком месте оно «Тёмное»?! Двадцатый век, с его мировыми войнами, концлагерями, тоталитаризмом, атомными бомбами и напалмом, – куда как темнее.

Так вот, наивно думать, что отсутствие инквизиции облегчало участь инакомыслящих. Общественное мнение могло (и может) уничтожить человека морально, почище инквизиции. Неслучайно СМИ – в их современном понимании – появились именно на Западе и именно в Новое время, а как раз в викторианскую эпоху нарождается печально известная «жёлтая пресса». В каком-то смысле западные СМИ были созданы для того, чтобы разносить сплетни – но не по округе, не о соседях, а по всей стране, по всему миру. В итоге СМИ стали аналогом средневековой церкви: та управляла поведением – и СМИ управляют поведением. Масса думает о том, о чём говорит СМИ, масса не может жить без СМИ, масса покупает то, что говорит её реклама, транслируемая СМИ. Контроль над сознанием, который и не снился церковникам. О диалектической связи СМИ и того самого общественного мнения можно и не распространяться особо: взаимосвязь налицо.

Примечательно и то, что за Реформацией последовала эпоха Просвещения – с её навязчивыми нравоучениями. Просветители оттого так и называются, что хотели всех просветить знанием – а проще говоря, научить всех. Но научить тому, что сами просветители считали нужным и истинным. А нравоучение всегда попахивает лицемерием. Просвещение, радость, свет, знание, прогресс – и в то же время активная колонизация и порабощение (а то и истребление) других народов. Рассуждения о благочестии и благопристойности – и чудовищная меркантильность и жажда обогащения. Протестантизм уничтожил любовь к ближнему – ведь это индивидуальная религия. Результатом был хищнический капитализм. Но капитализм, который продолжал рассуждать о благопристойности.

И вот в этой эпохе и существовал Фридрих Ницше. Конечно, немецкие лютеране с англосаксонскими пуританами не сравнятся, но дух бюргерства был примерно тем же. Дух бюргерства – дух верности кайзеру, дух пристойного поведения, дух жадности и мелочности. И этот дух соотносил себя с христианством и с христианскими добродетелями. Этот дух называл себя христианством. Но он не имел ничего общего с Христом, он не мог себе представить, что богатому трудно попасть в Царствие Небесное, он не мог принять императив: пойди, продай имение твое и раздай нищим. Он хотел быть святым и сытым одновременно. Разве теперь не ясно, против какого христианства выступал Ницше?

Более того, в том же «Антихристе» философ много говорит о том, что мысли Христа извращены уже в Евангелиях, а то, что началось потом, было уже и вовсе не христианством. Даже если не анализировать каждое высказывание, нетрудно заметить, что уже Евангелие от Луки слишком подробно, а Евангелие от Иоанна прямо-таки напичкано пространными теологическими рассуждениями, на что нет и намёка в первых двух Евангелиях. Евангелие от Иоанна – это уже не благая весть, не рассказ очевидцев о чуде, это уже священный текст, утверждающий основы религии.

Символично и то, что одним из главных апостолов, едва ли не самым рьяным проповедником новой веры стал Павел, который никогда Христа воочию не видел и речей Иисуса не слышал, если не считать испугавшего его видения. И этот человек становится духовным авторитетом, выбирающим, что есть по-христиански, а что нет?!

В этом ракурсе уже вся история христианства после смерти Христа есть история лжехристианства. Примерно к такому же выводу и пришёл Ницше. И именно это «христианство» и вызывало у него столь великую ненависть. Потому в следующий раз, когда назовёте христианство религией слабых или рабов, пользуясь расхожим штампом, подумайте, о каком христианстве вы, собственно, говорите.

Третий взгляд принадлежит Освальду Шпенглеру и частично пересекается с предыдущими. Напомню, что Шпенглер выдвинул свою теорию самостоятельных, независимых культур. Среди них он выделял западноевропейскую («готическую», «фаустовскую») и магическую. Под магической, насколько я могу судить, он понимал арабо-византийскую культуру. Да-да, христиан-византийцев и мусульман-арабов. Это не вызовет удивления, если вникнуть в сути теории Шпенглера.

Конечно, саму теорию мне не объяснить в двух словах, но часть расскажу. Как уже говорилось выше, каждая культура автономна. Т.е. она развивается исключительно в соответствии со своим особым прасимволом. То, что принято называть взаимопроникновением культур, Шпенглер считает иллюзией. В действительности же, всякое «влияние» на культуру есть просто использование этой культурой чужих ресурсов. Именно использование, обработка, а не копирование. Это хорошо видно в случае с христианством.

Для Шпенглера существует «магические» и «готическое» христианство. Т.е. восточное и западное. Но это не просто организационное, и даже не догматическое разделение. Оба этих направления развиваются в соответствии со своим прасимволом. Для магической культуры – это «мир как пещера» (весьма смутное понятие; однако хорошо иллюстрирует этот символ наш православный храм; там сумрачно, там замкнутое пространство, но замкнутое по-особому, там как бы другой мир), для готической – мир как бесконечное пространство (если проводить аналогии с храмом, то вспомните готический собор, устремляющийся ввысь, с высоким потолком, с витражами, развоплощающими стены и впускающими божественный свет).

Отсюда и вывод: хотя христианство и пришло на Запад с Востока, приняв его, Запад тут же сделал его своим христианством. И это было христианством вселенской церкви, основанной на единоначалии и претендующей на единоначалие над всем миром (в противовес раздробленному православию), это было христианством миссионеров, проникавших в самые дальние уголки мира, это было христианством крестовых походов – как акта изумительной экспансии, как попытки расширить границы, добраться до диковинных земель, которые в каком-то смысле являют собой другой мир. В конце концов, это было христианство всё тех же готических соборов, стремящихся к бесконечности.

Самое любопытное, что Шпенглер включает в готическое христианство и католицизм, и протестантизм. Действительно, с точки зрения тяги к бесконечному, протестантизм продолжает традицию. В конце концов, именно в эпоху Реформации началась активная колонизация. В конце концов, самыми сильными западными державами в итоге оказывались протестантские или полупротестантские – Англия, Германия, Франция, США. Католики дали прощальный залп в виде расцвета Испании в 16 веке – и всё. Экономическое отставание католиков по сравнению с протестантами отмечал и Вебер.

Сюда же вписывается и обмирщение протестантизма. Католицизм ещё пытался, притязая на политическую гегемонию, достичь и гегемонии духовной. Протестантизм, практический и мирской, уже ставил на первый план гегемонию экономическую, а следом и политическую. Это была религия колонизаторов. Но тяга к бесконечному никуда не исчезла, просто она перешла с небес на землю.

А что же восточное, магическое, христианство? Ведь основной «фишкой» теории Шпенглера была идея параллельных эпох, т.е. схожего развития всех культур независимо от исторической эпохи. Тут следовал удивительный кульбит: магическим аналогом протестантизма оказался… ислам. Но это удивительно только с первого взгляда. Ислам, как минимум, корнями уходит в христианство и признаёт его пророков. Однако одним из главных посылов ислама было то, что христианство стало языческим, предавшись идолопоклонству. А ведь протестанты вменяла католикам в вину то же самое! Из этого постулата вышли характерные для ислама запреты на изображение Аллаха, а равно и человека – как пример идолопоклонства. Параллельно в той же Византии поднимается мощнейшее движение иконоборцев (причём отчасти вдохновлённое исламским почином). Более того, это выливается в целую гражданскую войну. Иконоборчество проникает в Болгарию. Даже катары, упоминавшиеся в первой части, являются родственниками этих «протестантов» византийских павликиан и болгарских богомилов. В Византии дело кончилось тем, что был наложен запрет на статуи (а до того поклонялись и статуям), но иконы всё же разрешено было почитать как символы, а не как вещи. Т.о. византийское христианство после иконоборчества стало в чём-то схоже с лютеранством – мягким вариантом протестантизма, в то время как ислам своей жёсткостью в полной мере соответствует пуританству.

Другими словами, Шпенглер вообще упразднил христианство как самостоятельное явление, сделав его не более чем элементом культур, причём очень сильно варьирующимся, т.е. никакого христианства как единого учения для Шпенглера не существует. Особенно это заметно, если учесть, что в магическую культуру входила ещё целая прорва ближневосточных религий и учений: гностицизм, маздакизм, манихейство и многое другое.

Единственная неясность тут остаётся за Россией. Связь с магическим христианством очевидна – ведь крестила нас Византия. Но вот судьбы и особенности нашего христианства – под вопросом, особенно если учесть, что Россия должна быть, по идее, самостоятельной культурой. В любом случае, это только повлечёт за собой введение третьего типа христианства, что лишний раз подтвердит нашу точку зрения об отсутствии христианства.
 

***

Все три точки зрения соприкасаются, но всё же единый взгляд тут вряд ли удастся когда-нибудь выработать. Мне ближе позиция Ницше. Это своего рода корневая позиция – если после Христа христианства уже не было, то уже неважно, что там дальше: православие, католичество и протестантство или магическое и готическое мироощущение.

Скорее всего, мы никогда не узнаем, что на самом деле говорил Христос. Даже если в Евангелиях написана полная правда, это не значит, что они сумели передать всё, а в мудрости, претендующей на божественную, одно пропущенное слово может оказаться фатальным для всего учения. 

Христианства как религии никогда не существовало. Точнее, того христианства, под именем которого ныне понимают кучу конфессий всякие недалёкие личности, а также любители атеистических споров (которые тоже нередко бывают недалёкими личностями). Не стоит обманываться наличием «единой» священной книги.

Пока что мне известно как минимум три взгляда, вскрывающие христианство как фикцию.

Первый взгляд не имеет конкретного автора. Это, как говорится, собрано с миру по нитке. Всем известное деление христианства на три крупных ветви: католиков, православных и протестантов. Я тут не беру отдельные ереси и мелкие течения. Скажем, монофизитскую церковь Армении. Она локальна по сравнению с упомянутыми ветвями, которые, к тому же, активно претендует на интернациональность.

Это разделение только на поверку кажется обыденным и ничего не значащим. В действительности, каждая церковь имеет свою характерную черту, что в корне меняет общую направленность учения. Можно сказать, что каждая из этих церквей имеет свой великий грех – и именно он хорошо иллюстрирует её сущность.

Итак, католичество. Про порок католичества коротко и ёмко сказал Достоевский (если не изменяет память – в «Братьях Карамазовых»): оно взяло себе меч кесаря. Напомню, что «меч кесаря», абсолютная власть – это искушение Христа дьяволом и Христос от него отказался. Поясню метафору. Довольно часто (особенно в тех же атеистических перебранках) не понимают, что смысл католической церкви – стремление к политической гегемонии. Католическая церковь была, по сути, государством. Я говорю «была», т.к. сейчас её влияние очевидно блекнет по сравнению с былой мощью – даже на идеологическом уровне, а уж о политическом весе и вовсе говорить не приходится. В эпоху своего расцвета, в Средневековье (я бы датировал этот пик 12-13 веками, но на точность не претендую), католическая церковь была таким же государством, как и любое другое в романо-германской Европе. Государство территориально оформленное – была же Папская область, занимавшая пол-Италии. Плюс огромное количество церковных феодов по всей Европе. Единственное, но существенное отличие состояло в том, что у Святого Престола был, наряду с обычными государственными методами, ещё один рычаг управления – религиозный. По сути, это идеология, просто с культовой спецификой; в любом случае, о столь же мощной идеологии в других странах Европы говорить вообще не приходится.

Католическая церковь решила, что раз она выступает от имени владыки мира, который и так владеет градом небесным, то нужно контролировать и град земной, пусть он и несовершенен. И контролировать не только духовно, но и физически. Более того, чем дальше – тем больше шло смешение к физическому варианту. Если понять это, то становится само собой разумеющимся, например, появление инквизиции. Инквизиция не появилась вместе с церковью. Она появилась в начале 13 века.

Небольшой экскурс в историю. К концу 12 века церковь окончательно дискредитировала себя разными грехами, если вкратце: духовенство попросту вело образ жизни, едва ли не полностью противоречивший тому, что оно проповедовало. Народ не мог этого не замечать – и всё больше разуверялся в авторитете церкви, а иногда и самого учения. Это привело к широчайшему распространению ересей. Не следует, однако, считать, повинуясь некоторым сложившимся стереотипам, еретиков некими борцами за правду, за свободу и т.д. Нет, в подавляющем большинстве случаев они были религиозными фанатиками, причём нередко такими, что могли заткнуть за пояс своей упёртостью самых отъявленных мракобесов-католиков. Так, на юге Франции в описываемый период распространилась ересь катаров, весьма специфическая и, на мой взгляд, куда страшнее католичества (если кто поймёт – в корне своём она имела манихейство). Более того, наклёвывалась возможность создания целого катарского государства – государства еретиков! Это не могло не встревожить ни церковь, ни светских правителей (к тому же французские северяне, бывшие практически другим народом, попросту ненавидели южан; многие желали поживиться). Итогом стали Альбигойские войны – череда крестовых походов, чудовищная резня, разорение процветающих земель. Один из мрачнейших эпизодов Средневековья. Юг Франции был поставлен на колени, катарам наступили на горло. Но авторитет церкви не вернулся. Ереси продолжали плодиться. Были учреждены ордена нищенствующих монахов – францисканцы и доминиканцы. Поначалу они действительно были образцами христианских добродетелей, чем добились немалого приятия со стороны мирян и ненависти со стороны белого («номенклатурного») духовенства, т.к. миряне в конечном счёте стали отдавать свои деньги и имущество в пользу нищенствующих орденов. Да, деньги. Прошло совсем немного лет – и францисканцы с доминиканцами стали весьма богаты. Неудивительно, что они свято соблюдали свои строгие уставы, наверно, только при жизни своих основателей – св. Франциска Ассизского и св. Доминика де Гусмана – а дальше скатились туда же, куда до того священники и прелаты. Понятно, что популярности церкви это не способствовало. И тогда появилась инквизиция. Это не была самостоятельная организация, это вообще не была организация. «Великий инквизитор» – это уже детали более поздней эпохи, да к тому же исключительно в испанском исполнении. Инквизиторов назначал Папа на определённый срок и, как правило, на определённое задание (или на определённую территорию), звание инквизитора давало особые полномочия, инквизитору обязаны были оказываться содействие не то что светские князья, но и князья духовные – местные епископы. Собственно, в этом и состояло всемогущество инквизиции. Ну, и конечно, в том, что инквизиторы сами проводили следствие и сами вершили суд. В любом случае, не составляет труда заметить, что, в сущности, инквизиция была лишь аналогом государственной спецслужбы, как КГБ, например. Она явилась логическим развитием католической церкви – ведь она появилась именно тогда, когда церковь перестала быть духовным лидером. Т.е. церковь перестала быть, чем должна быть по определению. И стала сугубо политической структурой. Наивно думать, что инквизиция – это борьба с инакомыслием. В не меньшей (если не в большей) степени инквизиция – это хороший доход от конфискации имущества. Ну, и разумеется, удобный способ разобраться с политическими противниками (дело против тамплиеров – каноническое в этом плане). Это просто спецслужба с экзотическим религиозным привкусом. Но это не даёт повода «пинать» инквизицией религию как таковую (что часто всплывает в дискуссиях). Это особенность именно католической церкви. Так-то.

Тяга к политической власти у Святого Престола всплывает повсюду: и в многолетних конфликтах со Священной Римской империей, и в постоянно появлявшихся доктринах о том, что светские правители должны подчиняться Папе, и в учреждении духовно-рыцарских орденов (эдакая личная папская армия, по крайней мере, в проекте так и было), и др.

Православие. Что характерно, в догматике православие мало чем отличается от католичества. Есть пара сугубо отвлечённых заморочек. Отдельно стоит отметить католический догмат о чистилище, отражающий специфическое западное мироощущение с его психозом смерти, ну и догмат о папской непогрешимости в духовных вопросах – тоже специфичный для католической церкви догмат, что ясно из предыдущей части. Папа – царь духовный и царь земной. А восточная церковь вообще не имела главного патриарха. Православная церковь – это набор церквей, территориально-национальных. И это тоже характерно.

Главный порок православия не в том, что оно взяло меч кесаря, а в том, что оно, наоборот, от этого меча открестилось абсолютно и даже стало ему прислуживать. Другими словами, если приглядеться к Византии или России, то видно, что церковь стала не государством, а государственной. Она стала частью системы. Разумеется, многое зависит от личности патриарха, но в целом тенденция явно прослеживается. Особенно это хорошо видно на примере России. Уже в 16 веке, когда можно говорить о зарождении именно современной России, с её духовной и социально-политической парадигмой, Иван Грозный жестоко подавляет сопротивление митрополита Филиппа (и вовсе убивает его), что символично. Конечно, Папами в некоторые периоды истории отдельные правители вертели, как хотели, но в данном случае имеет место именно деспотическое отношение царя к холопу. О том, что Филипп может претендовать на земную власть и речи не идёт: Иван IV – помазанник Божий, он же и царь земной. Филипп взбунтовался против него, и его бесцеремонно убрали. Апофеозом этой тенденции стало правление Петра I, когда церковь окончательно кастрировали, упразднив патриаршество – подобное католики и в страшном сне не видели – и учредив вместо него Святейший синод, сугубо чиновничий орган. Примечательно, что священники обязаны были зачитывать прихожанам царские указы. Цари посягали и на тайну исповеди. Всё это немало способствовало падению авторитета церкви. Разумеется, имели место и пороки, подобные католичеству – жирная и безнравственная жизнь священников и монахов – впрочем, эта проблема существовало ещё во времена Даниила Заточника. Если о чём и говорить как об универсальном пороке всякой религии – так об этом, о несоответствии пастырей своему учению.

Испытания, выпавшие на долю РПЦ в 20 веке, могли бы стать своего рода катарсисом, потому что только гонения и могут вычистить лишних людей и оставить тех, кто действительно искренен в своих убеждениях. Однако, глядя на сегодняшнюю ситуацию, приходится с сожалением признать, что многовековой тренд никуда не делся. Чем больше укрепляется «новая» Россия, тем больше укрепляется и связь РПЦ с властью. Раньше рядовые священники зачитывали царские указы, теперь крупные сановники, почуяв нарастающий политико-идеологический конфликт с Западом, спешат внести свою лепту, выводя схоластические теории об относительности прав человека. Я, конечно, к последним тоже отношусь скептически, но православной критики также не приемлю, т.к. слишком хорошо видно, откуда у этой критики уши растут.

Католическая (т.е. «вселенская») церковь, претендуя на свою общемировую значимость, прошлась по всему миру огнём и мечом. Православная особо этим не запятналась, но она уж слишком местная. Слишком она связана с местными правителями – и слишком от них зависит. Каким-нибудь папуасам от этого, конечно, лучше, но не нам.

Протестанты. Не знаю, стоит ли много говорить о них. Наверно, всё-таки лучше отослать к каноническому труду Макса Вебера «Протестантская этика и дух капитализма» – лучше его мне не объяснить. Однако стоит сказать немного и тут, для общей картины. Антитеза католичества, желающего быть светским правителем, и православия, состоящего на службе у светского правителя, не исчерпывает проблемы. Западноевропейские буржуа времён нарождающегося капитализма умудрились добавить к этой антитезе третий угол. Дело было, разумеется, в духе противоречия авторитарному католицизму, а также в специфическом европейском индивидуализме и ещё более специфической питательной среде – буржуазия, средний класс, так сказать, причём, в основном, небогатая его часть, те, кто хотел обогатиться. Конечно, говорить о протестантском учении вообще невозможно, т.к. его попросту не существует, и это тоже символично. Но придётся обобщать. Протестанты отказали Папе в праве на власть и пошли дальше, они не подчинили церковь себе, они попросту уничтожили церковь. Идеал протестантизма состоял в нерелигиозной религии, где каждый верующий – сам себе священник, где практически нет обрядов и прочей шелухи, доставшейся в наследство от язычества, где, наконец, нет догматов – в том виде, в каком это было у католиков. В конечном счёте, это индивидуальная религия. Это и привело к появлению многочисленных протестантских течений, церквей и сект. Т.е. к абсолютно децентрализованной системе – если вообще тут можно говорить о системе, т.к. связь между элементами подчас очень слаба.

Всё же, некоторые общие цели и настроения были. В первую очередь, это именно факт специфической целевой аудитории. Протестантизм был, главным образом, религией торговцев. Католицизм считал торговлю не слишком богоугодным делом, а ростовщичество и вовсе запрещал. Протестанты (точнее, те, кто ими стал) были верующими людьми и хотели быть благочестивыми, а католичество им в этом отказывало уже в силу их профессии. Поэтому одним из основных моментов протестантизма, по крайней мере, того, что нарождался в 16 веке, был постулат: всякий труд – это богоугодное дело. Бездельник, пусть и нищий (идеал католичества) – это не богоугодно. А дальше – тот, кто богат, тот больше угоден Господу, т.к. он потрудился, чтобы добыть себе богатство. Всё это было выведено едва ли не из одного двусмысленного места в Ветхом Завете: когда Господь изгоняет Адама и Еву из Рая, то говорит о том, что земля произрастит тернии и волчцы, а люди должны будут в поте лица своего эту землю обрабатывать. Т.е. протестанты решили, что это было не просто наказание, а завет Господа – трудиться, трудиться и ещё раз трудиться.

Можно долго спорить о том, что важнее – базис или надстройка; в любом случае, протестантизм, с одной стороны, благословил миллионы людей на активную деятельность, о которой они сами мечтали, а с другой – сам стал эту деятельность проповедовать. Протестантизм стал необходимым звеном в появлении капитализма. Когда говорят о капитализме в России, мне становится смешно. Конечно, капитализм, в принципе, существовал ещё в Древнем Египте, но тот капитализм, о котором все говорят, – западный капитализм – стал возможен только в определённых условиях. Его строили веками – и строили его разные люди: торговцы, ремесленники, мошенники, авантюристы – но все они были в той или иной степени религиозными фанатиками. «Время – деньги», – такое мог придумать только Бенджамин Франклин, плоть от плоти пуританской Америки. И это долгое время стоило больших денег. И ещё больше принесло. Но в корне всякой фамилии навроде Рокфеллеров обязательно найдутся религиозные капиталисты 16-17 веков, которые трудились без сна и отдыха всю жизнь (да-да, уж без отпусков точно). Откуда им быть в России, да ещё с нашей национальной ленью? И как тогда у нас появится западный капитализм?

Другое дело, что на сегодняшний день капитализм стал вполне автономной системой, не требующей религиозной мотивации. Идея толкнула развитие, но в конце концов умерла. Мирское живёт, духовное – в прошлом. И в этом порок протестантизма – он слишком сильно обмирщил религию. То, что Вебер назвал «расколдованием мира» – война против любых языческих огрызков, будь то обряды и ритуалы, каста жрецов или общепринятая догматика, в конце концов привело к полному испарению самой религии. Ведь религия не может не содержать элемента чуда, она должна быть построена на чём-то потустороннем. В конечном счёте это привело к торжеству позитивистского атеистического сознания - сугубо западного сознания, которое проникает к нам вместе с западным капитализмом. Бог перестал быть гарантом денег. В то же время, маятник качнулся в другую сторону, к пределу чудес – и миру явились многочисленные секты баптистов, адвентистов и пр., и пр., а это, как правило, уже откровенный бред доведённой до абсурда религиозности.

Ещё одно – что осталось в западном сознании после протестантизма – это пуританская мораль, ставшая синонимом лицемерия и ханжества. Но это уже мостик ко второй части.

Пока же оглянись на прочитанное и задайся вопросом – что общего у этих трёх великих ветвей «единого» христианства? Имя Христа? Ну, разве что только это. Правда, что-то мне думается, что Христос ни о чём таком: ни о праве повелевать императорами, ни о батюшке-царе как Боге на земле, ни о теории богоугодности денег – не думал. Не это Христос хотел сказать. Впрочем, это тоже – переход к следующей части.