вот вчера ругала сына за то, что он часами просиживает за компьютером, а уроки не сделаны, музыкой не позанимался, даже гулять не пошел, и в комнате бардак. Все время сидит за компьютерным столом, как привязанный, когда успевает вещи разбросать, для меня загадка. Вобщем, отругала сына, он, обиженный, хлопнул дверью, пошел на музыку без куртки.

Ну и что? А сейчас сама сижу за компьютером, благо никто не видит. Вещи (мои) разбросаны, работа стоит на месте, как бетонная тумба, есть домашнее задание, интересное, и его не делаю.

Стыдно мне, стыдно. Скоро сын придет, сразу комп выключу, какую-нибудь мокрую тряпку в руки возьму, главное тряпку заранее приготовить)))

Если бы потратила на эту книжку свои кровные, думаю, пожалела бы, но я ее в библиотеке взяла, поэтому не так обидно. Почему выбрала? Первым делом обратила на нее внимание из-за обложки, цепляет.

Второе - название. Стало любопытно, про флагеллантов что-то такое читала, кажется, в романе "Имя розы" вскользь упоминались религиозные маньяки, избивающие себя во имя своих, непонятных нормальных людям, идей. Да, каюсь, почуяла носом запах чего-то такого этакого, будоражащего, сумасшедшего, скучно, что ли, стало, не знаю.

Все еще сомневалась, почитала аннотацию, автор незнакомый, оказывается - поэт, прозаик, да еще известный (кому известный, я вот его не знаю, а вы?), лауреат премий и пр. и пр. Правда, ни одного его произведения не называют. Плюс ко всему, киносценарист, в активе - "Доктор Живаго", сериал, наверно, я, правда, не смотрела, но книжку читала, ладно, думаю, тоже рекомендация.

Стала читать. Интересно. Главный герой - музыкант Яков, который не очень-то и хотел связывать жизнь с музыкой, но мама, оперная певица, настояла. С мамой на первых же страницах происходит какое-то  мистическое несчастье, и герою, его сестре и маме (папа давно и бесследно исчез), приходится туговато. В общем, небогатая интеллигентная семья, живет в Москве, вполне все пока близко и понятно, герой, судя по всему, мой ровесник, может, немного старше.  Играя в своем оркестрике, Яков умудряется не заметить перемен, произошедших в стране, и "начинает смутно догадываться ", куда попал, в какое время, только когда оркестр разгоняют и музыканты остаются без работы.

На дворе послекризисный 99-ый год, помню то время, прекрасно понимаю растерянность главного героя, жаль его, недотепу, запоем читавшего книжки во время репетиций и иногда дудевшего в свой гобой. И женщины вокруг него все такие интересные. Мама настоящая жрица высокого искусства, пострадавшая на службе своему божеству, сестра, высокая худая красавица, искрящаяся в самом прямом смысле, от нее постоянно бьет током. Подружка, бывшая учительница литературы, теперь зарабатывает на жизнь разведением собак и мечтает разыграть историю отношений Блок-Менделеева-Белый...

да еще и пишет Арабов так, словно берет в сообщники: "я понял, что тайна есть только одна, непостижимая и зловещая, - это близкий тебе человек. Именно в нем таятся атомные взрывы и невидимые ловушки, в которых можно пропасть ни за грош... правда ли, что... завхоза на самом деле не существует, а есть лишь непроницаемая вещь в себе, которая прикинулась зачем-то грубым неотесанным мужиком"... Рассыпанные по всей книжке, попадаются такие фразы, что читаю и думаю - а я ведь тоже так чувствую. Затягивает книжка. Яков в поисках работы попадает в какую-то непонятную компанию, а дальше...

...дальше, с момента, где Яков спускается под землю, в метро,  вдруг появляется и постепенно начинает расти невероятно густая и вязкая муть, появляется чувство, которое мне очень трудно описать словами. Видится некая слепая масса, хлюпающая где-то в отсутствии света и свежего воздуха, нечто всех оттенков плесени, тянущее свои мерзкие нити к источнику живого тепла.  Зачем автор заставляет своих симпатичных поначалу персонажей творить невообразимые гадости, совершенно искренне не могу понять. Не хочется пересказывать дальше сюжет. Достаточно сказать, что, например, в романе все сцены, носящие эротический характер, пропитаны разнобразными и отвратительными извращениями.

Не дочитала, долистала до конца, просто потому, что понравилось начало. От книжки осталось очень и очень неприятное ощущение, словно меня с головой накрыло чем-то темным, тяжелым, пыльным и душным, каким-то прелым войлоком, что ли. Не знаю, кому можно эту книжку рекомендовать к прочтению, может, литературным критикам? Они и не такое читают.

Прошлась по улице, вдохнула свежий воздух, отнесу сегодня книжку в библиотеку, нечего ей дома лежать.

В этой книжке не только про царя. Замечательные очерки о глянцевых журналах, очень остроумно, едко и метко. Интересно, скольких читателей начало подташнивать от гладких прилизанных картинок про красивую жизнь, шикарные интерьеры, невероятных пластиковых девушек - сбоку обязательно название магазина, фамилия дизайнера одежды и т.д. Отлично написано у Толстой о картинках из модного журнала, читала смеялась, все в точку.
"Что же модно? В этом сезоне модно, например, выехать на природу в «трехслойной юбке из органзы с воланами», и там, на природе, высоко подпрыгнуть, расставя ноги, из кустов с колючками на гнутую арматуру. Вариант: надев «прозрачный топ из двухслойного полосатого шелка», плюхнуться в воду, и долго сидеть в ней по пояс, но уже в «платье из вискозного трикотажа». И это не потому, что враги сожгли родную хату, и вы вынуждены ютиться в подмосковном лесу, а потому, что это гламурно. Гламурно также, надев одно на другое «два тюлевых платья телесного и антрацитового цвета», раскачиваться на сучковатом дереве." Не смотрю больше такие картинки, и не читаю больше такое, надоело!
Пробовала читать мужские журналы - разочарование! Для кого их пишут? Например, журнал Men's Health, который одно время покупал муж, а потом перестал покупать, думаю, правильно сделал, очень уж примитивно. "Образ мужчины, конструируемый журналом, до воя прост. Это брутальное двуногое, тупо сосредоточенное только на одном: куда вложить свой любимый причиндал (подсказка: в индуса). Форма существования этой белковой молекулы сводится к тому, чтобы поддерживать свой attachment в рабочей форме, устраняя возникающие помехи на пути к индусу, будь то начальник, работа, прыщи, теща, лень или потные руки. К адресату журнал упорно обращается на «ты», и, похоже, он того заслуживает."
Как точно заметила Татьяна, стариков (и старух) в таких "веселых картинках для взрослых" не бывает, словно их и вовсе нет на свете, как нет вообще каких-либо некрасивостей и неприятностей, вроде тяжелых болезней или смерти. Один позитив, но он тоже какой-то неживой, такой, что к себе не прижмешь, не погладишь - гладко, скользко, прохладно, как икеевский пластик, не за что зацепиться. Даже дети (если они вообще попадают в этот глянцевый мир) становятся похожими на кукол.
Пишу так подробно, потому что сама одно время читала глянцевые журналы, до тех пор, пока не начала чувствовать звенящую пустоту в голове, испугалась. Теперь стараюсь только книжки читать, по возможности хорошие. Правда, недавно прочла одну весьма и весьма сомнительную, но про нее чуть позже.

Очень понравилась книжка! Не знаю, почему "день", но определение "личное" точно. Авторская интонация живая, эмоциональная, если уж что не нравится Толстой, так - ух! - разнесет по кочкам. Так говорят о том, что по-настоящему волнует, задевает.

Вот, например, первая же статья "Квадрат", о небезызвестном творении Малевича. Вы знаете, из всего, что читала о этой картине, мнение Татьяны, мне кажется, наиболее близко к правде. "Искусствоведы любовно пишут о Малевиче: «"Черный квадрат" вобрал в себя все живописные представления, существовавшие до этого, он закрывает путь натуралистической имитации, он присутствует как абсолютная форма и возвещает искусство, в котором свободные формы — не связанные между собой или взаимосвязанные — составляют смысл картины». Верно, Квадрат «закрывает путь» — в том числе и самому художнику. Он присутствует «как абсолютная форма», — верно и это, но это значит, что по сравнению с ним все остальные формы не нужны, ибо они по определению не абсолютны. Он «возвещает искусство...» — а вот это оказалось неправдой. Он возвещает конец искусства, невозможность его, ненужность его, он есть та печь, в которой искусство сгорает, то жерло, в которое оно проваливается, ибо он, квадрат, по словам Бенуа, процитированным выше, есть «один из актов самоутверждения того начала, которое имеет своим именем мерзость запустения и которое кичится тем, что оно через гордыню, через заносчивость, через попрание всего любовного и нежного, приведет всех к гибели».

Толстая сказала то, что я бессознательно чувствовала, но не могла сформулировать всякий раз, когда, посещая Третьяковку, старательно обхожу черный квадрат. Это не искусство, это гадость, гадость и гадость, и называть это искусством - значит перечеркивать все искусство вообще.

То, что Татьяна Толстая пишет о последнем русском царе, тоже кажется мне очень точным. "С 1896 года, со дня вступления на трон, а если угодно, то с 1881 года, когда террористами был убит дед Николая Александр III, царь множество раз получал недвусмысленные сигналы: посмотри в лицо реальности, надо что-то менять, иначе будет плохо; он ничего не понял до последнего мгновения."  Царских детей, как и любых детей, жалко. Царя - нет. И никакой он не святой, не мученик. На нем огромная вина, упустил свою страну, народ, в конце концов, и семью свою погубил.

Верите ли вы в царскую Россию, которую мы потеряли? - вопрос почти религиозный. А какой она была? И здесь я согласна с Татьяной Никитичной. "Сливки, изумруды, колокольный звон, пасхальные яйца Фаберже, честные и просвещенные купцы, порядочные женщины, прозрачные реки, полные севрюги, – туманные образы русского рая, золотого века мучают мечтателей, вызывая острые приступы ностальгии по тому, что вряд ли когда-либо существовало: в раю не бывает революций. Реальность оскорбительна для мечтателя: зеленая лужайка, издали манящая шелковой травой, вблизи оказывается утыканной консервными банками и окурками. А посему лучше всего отрицать реальность и любить свою мечту, воплощая ее в сказке о добром, заботливом царе, о сытом и благодарном народе и их взаимной симпатии."

Не понимаю, почему ко мне на улицах часто пристают какие-то тетки с огнем в глазах и религиозными брошюрками. Дурацкая тактичность не позволяет мне послать их к чертовой матери, а они и рады, и просвещают, и обращают по полчаса.
Чтобы отшить этих прилипчивых миссионерок, пробовала разные тактики, все безуспешно. Проявлять интерес, задавать дурацкие вопросы нельзя ни в коем случае, уболтают до смерти. Пробовала сразу заявлять: я атеистка, не помогает! Рвение усиливается стократно. Можно подумать, что за каждого обращенного атеиста им обещают полсотни небесных кренделей.
Один только раз все же нагрубила таким, но, честно, достали, домой приперлись! Стоят на лестничной площадке: ах, у вас сейчас нет времени, а когда мы можем к вам прийти почитать библию? Мы так хотим изменить вашу жизнь к лучшему! Да неужели вы знаете про мою жизнь то, чего я не знаю? На мне дом, дети, я работаю - вот она, моя жизнь, делаю то, что должна, а вы-то какого дьявола шляетесь по чужим квартирам в рабочее время?
А сегодня удалось отбиться просто изумительно быстро. Иду по улице, никого не трогаю, подходят две, думаю, мало ли, может, не местные, дорогу спросить, а они: Можно с вами поговорить? Как вы думаете, можно ли в наше время кому-то доверять? - Да, родным! - отвечаю схода, не думая.
А у них аж лица вытянулись: спасибо... и пошли восвояси.
Сейчас только задумалась, неужели им никто раньше так не отвечал?

Была вчера у бабушек...

Баба Леля все дальше куда-то уходит, не знаю куда... почти не разговаривает, многие слова позабыла, простые предметы вызывают недоумение - что с ними делать? отчаяние...

ждала ее в ванной, хотела выкупать, прихожу на кухню... сидит, слушает классическую музыку по радио, такое счастливое лицо! - музыку слушаешь? - да - красивая музыка! - красивая...

как мне, мишенька, не плакать

— Смотри, — показал Степан, — сине. Это синяя птица слетела на землю, хвост распустила. Вот посидит маленько и улетит. А там и солнышко выйдет.
 Афонька широко раскрытыми глазами смотрел в оконце… Даже привстал.
 — Ой? — недоверчиво сказал он.
 — Отчего же сине?
 — А как зовут ее?
 — Так и зовут — синяя птица.
 — Обманываешь ты меня.
 — Зачем же я тебя стану обманывать? Я сам ее люблю, птицу эту. Она птица не простая…
 — А какая?
 — Волшебная. — Степан оглянулся назад, на спящую Алену. Сбавил голос. — Прилетает она два раза на дню — утром и вечером. И вот тут надо не зевать… Надо, как она прилетела, распушила свой хвост, успеть надо сильно-сильно чего-нибудь захотеть. Захотел — и замри: больше чтоб никакие думы в голову не лезли. Как другая какая дума шевельнулась — пропало дело. Тогда жди вечера, когда она опять прилетит, тогда снова загадывай. Но опять — только одно что-нибудь. Сумеешь, пока она сидит, про одно думать, — сбудется, не сумеешь — не сбудется. Сильно надо хотеть. Я, бывало, так хотел, что у меня руки-ноги сводило…
 — А чего хотел?
 — Ну… разное. А рассказала мне про эту птицу бабка моя. Она все знала. Хорошая была…
 — Она померла?
 — Померла. Здесь померла… а схоронили на ее родине — она просила перед смертью… Под Воронежем, в деревне. Отец возил да брат Иван. А я не поехал: не люблю хоронить.
 — Сидит еще. — Афонька кивнул на оконце. — Птица-то.
 — Сидит…
 — Пойдем глянем?
 Степан качнул головой:
 — Ее не увидишь.
 — Она же сидит!
 — Сидит. А не увидишь… И не услышишь, как она улетит. Оглянешься, а ее уж нету — улетела. Вот, брат, какая птица. Чего бы ты хотел попросить у ей?
 Афонька подумал… И сказал честно:
 — Не знаю.
 — Ну тогда лучше не проси. Вся-то трудность: и знаешь, чего хочешь, но обязательно подумаешь еще про чего-нибудь, про другое. А уж когда не знаешь-то!.. Лучше и не просить. Слушать не станет.
 — Рази трудно про одно думать?
 — Трудно. Спробуй как-нибудь. В этом все дело — трудно. Не знаю уж почему, а трудно.
 За оконцем синева заметно разбавилась.
 — Улетела? — спросил Афонька.
 Степан кивнул головой.
 Посидели немного в молчании.
 — Пойдем на реку. Умоемся, — сказал Степан...

В. Шукшин "Я пришел дать вам волю"