Когда только читать? Все интересно!

«Вопрос Финклера» Говарда Джейкобсона

Букеровская премия-2010; роман о том, что такое (сегодня) еврейство, антисемитизм, холокост; фарс о самозванцах — и «комедия идей». Роман держится на нескольких микроэпизодах — которые затем переживаются заново, обрастают ракушками (комических) подробностей, переигрываются в уме; это похоже на то, как если бы Кундера сочинял роман в четыре руки с Вуди Алленом. Теоретически еще можно представить «Вопрос Финкле­ра» как роман про мужскую дружбу, настолько долгую, что помимо собственно дружбы сюда вплелись внебрачные связи, секс, любовь, старение, смерть; или как сатиру на современное английское общество — хотя и взятое в несколько необычном ракурсе; смешные мужчины в смешной стране в обществе чересчур серьезных женщин. По правде говоря, «ВФ» — роман из тех, которые вообще неважно про что: евреи — неевреи, Джейкобсон настолько остроумен, что вам не жалко времени слушать все, о чем он рассказывает.


«Мэбэт» Александра Григоренко

Сибирь, тайга, люди с луками, олени, нарты, чумы. Вне времени: то ли сто лет назад, то ли десять тысяч. Однажды здесь рождается Мэбэт — человек, но любимец богов; ему все позволено, смерть его не берет, он даже умеет ловить руками вражеские стрелы. Однажды, после смерти сына, его жизнь преображается. Вчитываться сложно: материал тяжелый, насыщенный незнакомой этнографической лексикой — и особенно именами (Мэбэт, Хадко, Ядне, Хадне, Няруй по прозвищу Вильчатая Стрела); очень быстро, однако, барьеры рушатся, текст становится абсолютно прозрачным. Сплошная, ритмически оформленная, отлившаяся в странные слова мудрость. Материал — сибирско-таежный, а суть — та же, что в древнегреческих трагедиях, в «Эдипе»: человек и рок, судьба. Собственно, все книги пишутся про это — только одни химически чистые, а другие — разбавленные. «Мэбэт», мифопоэма о сибирских коренных народах, неразбавленный совсем; редчайший образец литературы-литературы, вообще без примесей.


Захар Прилепин «Черная обезьяна»

Рекламировать будут «роман про детей-убийц», но на самом деле «Черная обезья­на» — про «нравственные искания» главного героя; дети-убийцы не сюжет, не на расследовании держится роман. Прилепинская черная обезьяна — это нечто среднее между есенинским черным человеком и белой обезьяной из выражения «не думать о белой обезья­не»; двойник героя, его карикатурное отражение, твин-пиксовский Боб из зеркала, тревожное второе я, о котором невозможно забыть. Проще всего объяснить, чем хороша прилепинская проза, так: кто угодно из писателей может получить Bad Sex Award — премию за худшее описание секса; а у Прилепина наоборот: у него ровно эти сцены замечательно получаются; сами найдите, увидите. До «Черной обезьяны» неясно было, что такое Захар Прилепин; многие прежние его вещи страшно резали ухо. «Черная обезьяна» — расчет за все выданные ему авансы. Она целиком (ну почти, за исключением разве что вставных новелл) очень хорошая, с внутренней музыкой проза.

«Свобода» Джонатана Франзена

«Свобода» есть история о приключениях одной семьи в условиях свободного рынка; о семье, члены которой позволили себе воспринимать семейную жизнь как сферу свободной конкуренции. Получив за это от жизни по лбу, они усваивают урок: свобода и счастье — совсем-совсем не одно и то же. Серия персональных кризисов отдельных членов семьи Берглундов резонирует с фоновым сложным явлением — кризисом Америки как страны, которая слишком далеко зашла, размахивая знаменем, на котором изображен их главный экспортный иероглиф — свобода… «Свободу» рекламируют как, во-первых, «великий американский роман», во-вторых, как «панорамный роман об Америке нулевых»; и то и другое неочевидно. Здесь несколько раз поминается, явно с прицелом на рифму в масштабе, «Война и мир», но Франзена-философа не существует, он площе Толстого; разговоры о «величии» пусть остаются на совести американской прессы. По существу, это не столько «панорама Америки нулевых», сколько галерея сложных психопортретов узнаваемо-типических персонажей в глубоко прописанном социальном контексте, в естественной среде.


«Пульс» Джулиана Барнса

Барнсовский шедевр 2010 года — формально сборник рассказов, на деле — нечто вроде романа в историях; во-первых, общие темы (любовь, секс, соучастие, смерть, брак, вторжение в личное пространство, измена, педантичность, время, смерть), во-вторых, система лейтмотивов, в-третьих, внутри большего тела есть меньшее — внутренний цикл из четырех рассказов. Выпиливать из живого тела скелет, который и так очевидно есть, просто для того, чтобы доказать его существование, — нелепо, пересказывать сюжеты — «разведенный англичанин средних лет знакомится в кафе с официанткой из Восточной Европы; они вступают в отношения, которые прерываются, когда женщина ­по­нимает, что мужчина без спроса нарушил ее личное пространство»; «автор подслушивает разговор поварихи и писательницы, которые рассуждают о том, какие блюда и как влияют на вкус спермы», — глупо. Скажем так: хлеб Барнса — отношения, хрупкие связи между людьми, области, где не существует абсолютного знания и ни у кого нет монополии на правоту, просто потому что люди — продукты разных обстоятельств, физиологических, географических и интеллектуальных. У женщин так — у мужчин так, у англичан так — у европейцев так, у тела — так, у души — так, у толстых — так, у худых — так и так далее; эти различия — неисчерпаемый источник как трагических, так и комических ситуаций.


Бен Макинтайр «Операция «Фарш»

История про феноменально успешную военную хитрость англичан, которым в 1943 году удалось убедить немцев, что союзники высадят десант в Греции, — хотя на самом деле в Сицилии. Выдающаяся шпионская история — и лучший переводной нон-фикшн за последние месяцы. История не просто изложена. Она исполнена с невероятным артистизмом (гениальный перевод Л.Мотылева). Трудно сказать, что лучше в этой работе — остроумие отдельных фраз, драматизм повествования— или сама задумка: написать историю о том, как жизнь подражает искусству (историю про труп с чемоданчиком вычитали из шпионского романа, то есть скопировали с другого вымысла).


Джарон Ланир «Вы не гаджет. Манифест»

Важная книжица; должен же был появиться кто-то, кто сказал бы, что король — голый; кто показал бы, что энтузиазм толп, пожирающих самих себя, продающих друг другу рекламу, — омерзителен; кто сформулировал бы то, что и так интуитивно понятно про все это «поколение фейсбук». Давно ведь уже ясно, что весь нынешний культ «мудрости толпы» не приведет ни к чему хорошему… Прибить к дверям церкви алармистский манифест такого рода, где прямо сказано, что Сеть была создана, чтобы изменить мир к лучшему, а в результате мы оказались в тоталитарном обществе, где массы подавляют личности, — чрезвычайно рискованная вещь; тогда как мудрость толп остается под большим вопросом, их способность к (психологическому) насилию несомненна.

Кейт Аткинсон «Поворот к лучшему»

Шедевр — и как детектив, и как черная комедия. Продолжение «Преступлений прошлого» — и детектив из тех редчайших, где все объясняется в последней фразе — то есть буквально все и буквально в последней. 400 страниц, несколько замечательно прописанных героев, на которых навешаны камеры слежения; сцена за сценой — невероятно динамичные; здесь все не то, чем кажется, все ненадежно, никому нельзя верить; единственное, что неизменно, — это война против клише, литературных и житейских, с первой до последней страницы. Впрочем, иногда Аткинсон предпочитает не воевать с клише, а обыгрывать их — именно так она поступает с русской темой. «Поворот к лучшему» — некоторым образом «русский» роман; здесь толпы русских; здесь есть даже история о поездке в Россию; да и сам тип загадки — тайна в тайне, коробка внутри коробки, кукла внутри куклы, матрешка — тоже условно «русский». Словом, это нечто удивительное; и опять в блестящем переводе


Мишель Фейбер «Огненное евангелие»

Никогда не догадаешься, что это тот самый Мишель Фейбер, «эксперт по вик­торианству», который написал «Багровый лепесток и белый»; на самом деле «Евангелие» не исключение, все его книги совершенно разные. «Евангелие» — комедия, с серьезным, однако, фундаментом: проект «Мифы»; миф о Прометее, история о человеке, укравшем нечто очень важное — и здорово обжегшемся. Историк-лингвист Тео Грипенкерль случайно обнаруживает рукопись на арамейском языке, которая оказывается рассказом человека, своими глазами наблюдавшего смерть Христа. Обнаруженная Тео информация о Христе — тот оказывается не совсем таким, как в канонических Евангелиях, — взбудораживает общество. Люди ведут себя иррационально, неадекватно; они не желают воспринимать то, что он опубликовал, буквально не хотят верить в то, что им говорят, их представления о том, как все устроено, для них важнее, чем реальность. Самая смешная глава книги — про то, как Тео читает на «Амазоне» «отзывы читателей» на свою книгу: боже, что они там несут, они реально все сумасшедшие. Все, на всю голову.


Анна Старобинец «Живущий»

Будущее, не слишком отдаленное. После серии катастроф («Великого ­Сокращения») те, кому повезло, склеились в Живущего — интеллектуальный ­организм, самоорганизующийся при помощи церебрально инсталлированного «социо». «Живущий» — образец жанровой стерильности: классическая, сконструированная с замятинской серьезностью и оруэлловской язвительностью, набрякшая мрачными предчувствиями автора относительно будущего человечества антиутопия, где искусно передано все омерзение от культа «мудрости толпы»… По сути, тут описан проект состоявшейся принудительной глобальной коллективизации; то, что сейчас всего лишь рекомендуется, — в «Живущем» уже не подлежит обсуждению; у вас уже нет выбора — участвовать в жизни «социо» или не участвовать; вы обязательно должны быть все время онлайн, должны быть прозрачным и коммуникабельным.


Дуглас Коупленд «Поколение А»

Антиутопия-лайт. Описано самое ближайшее будущее, не так уж сильно отличающееся от 2010-го, когда роман вышел в оригинале; фантастическое допущение демонстративно нелепо — исчезли пчелы.



Через несколько лет пятеро молодых людей в разных концах света подверглись атаке пчел. Ужаленные (как раз и представляющие поколение А — первое поколение, которое, возможно, живет уже после конца света) мгновенно становятся мировыми знаменитостями; их гротескная слава удачным образом входит в резонанс с их фриковатостью… Коупленд изобрел удивительный способ идеально точно регистрировать текущее состояние общества: улавливать разлитую в воздухе тревогу относительно завтрашнего дня — тревогу не очень высокой концентрации, но все же присутствующую; причем оказалось, что этот страх перед будущим — все время разный, и, фиксируя его изменения, можно схватить цайтгайст, дух настоящего времени; и правда, «Поколение А» — идеально точный роман про нынешние времена.


Джон Гришэм «Преступление без наказания. Теодор Бун — маленький юрист»

Теодор Бун — проживающий в небольшом американском городке 13-летний юноша, главное увлечение которого — юриспруденция. Все знают об этой его особенности — и он, словно Толстой в Ясной Поляне, принимает ходоков: что делать, если банк отбирает у вас купленный в ипотеку дом, если вы хотите раз­вестись с женой, если вы увидели, что кто-то плохо обращается с животными... Перед нами Гришэм, вторгшийся на территорию Джоан Ролинг и Стефани Майер; Гришэм, запустивший серию романов для подростков. Все то же самое, что «Фирма», «Клиент», «Шантаж» и проч.: «юридический триллер», суды, крючкотворство, преступления, большие деньги — но у главного героя по определению меньше опыта, свободы, возможностей и денег; он должен выигрывать как-то по-другому, не как обычно. Это хорошее введение в устройство судебной системы США — и хороший подростковый детектив.


Джулиан Барнс «Дикобраз»

Барнс — представляете, в 1992-м, когда Запад праздновал «конец истории» и стоя аплодировал Горбачеву, — умудрился выслушать вторую, заведомо лишенную права голоса сторону; взглянуть на вещи непредвзято — и показать, что роль империи зла, навязанная Восточному блоку Западом, не соответствовала действительности; что Запад просто разрушил другую, альтернативную культуру, очень далекую от демократических идеалов, которая, однако, была вполне жизнеспособна и обеспечивала интересы народов Восточной Европы уж получше, чем с помпой проданный им капитализм. То есть Барнс не то что, там, «сумел показать трагедию Восточной Европы после крушения социализма» — нет, он расставил акценты и дал понять, что история повторяется, что нынешний показательный процесс ничем не лучше сталинских… Замечательный роман, издание которого следовало бы спонсировать компартии (какой бы дикостью это ни звучало по отношению к Барнсу).


Елена Трубина «Город в теории. Опыты осмысления пространства»

Здесь изящно суммируются все теории города; автор успешно оперирует отечественными примерами, которые иллюстрируют — или опровергают — абстрактные представления и общие рассуждения, например, о семиотике торговых центров или основных противоречиях между экономическими процессами и географической формой городов. Лучшие моменты книги — очерковые; заметки о современной городской жизни: чем рискует человек, проявляющий вежливость при посадке в московскую маршрутку, как выглядит по утрам эскалатор на метро «Парк культуры» и что такое джентрификация применительно к России. Образцовая в своем жанре книга: автор жонглирует не теориями, а примерами — по которым ясно, что сама реальность требует бесконечного разнообразия теорий.


Олег Зайончковский «Загул»

Роман, кажущийся аморфной комедией нравов, на самом деле точно просчитанная инженерная конструкция. Все, что ни есть в романе, — и город с музеем и заводом, и детективная история, и разъезжающие в электричках неколоритные, но и не картонные персонажи, так или иначе работает на мысль Зайончковского: время не имеет значения. Никакой разницы между эпохами в России нет; главное — не знаки, которыми оформляет себя современность, не газетные заголовки, а «фон», белый шум, равномерно размазанные по всем эпохам характеристики места и его обитателей, которые часто игнорируются «современными» людьми, но которые, по сути, являются базовыми и реплицируются вне зависимости от чьего-либо желания. Жизнь — отношения, производство матценностей и культуры, иррациональные поступки — продолжается при любом режиме. Это тоже цикл — но совсем не дурной цикл, как у Быкова в «ЖД»; и, кстати, Зайончковский работает с той же мифологемой.

"Опыт путешествий" Адриан Гилл
Новая порция приключений и путешествий от неутомимого Адриана Гилла, журналиста с горячим сердцем и широко раскрытыми глазами — отличное продолжение его первой книги, «На все четыре стороны».
На этот раз автор с читателями посетят Алжир, Арктику, Копенгаген, Индию, Албанию, Гаити, Исландию, Мадагаскар, Мальдивы, Нью-Йорк, Сицилию, Стокгольм и побережья Дуная. Однако в книге есть небольшой сюрприз — помимо рассказов о путешествиях Адриан Гилл разродился серией эссе об отцовстве, жизни и взаимоотношении разных культур и стран.


Имант Зиедонис «Разноцветные сказки»

Переиздание прекрасной книги 1980-х — сборника сказок латышского поэта Иманта Зиедониса. Вольные сказки, текущие вместе с рекой и летящие вместе с ветром, звучащие то как песня, то как шутка. «Крот придирчиво рассматривал меня. — Привяжи к бровям зубные щетки, а то песок насыплется в глаза. Махнув мне лапой, он пропал в норе. Потом снова вылез наружу. — Ну а ты что стоишь? Привязав к бровям зубные щетки, я полез в нору». Пересказал Зиедониса Юрий Коваль, и его голос отчетливо слышен в текстах. Иллюстрации рисовал гениальный художник Сергей Коваленков. Коваля и Коваленкова уже нет в живых, Зиедонису 78 лет, он живет в Латвии, в другой стране, и сборник, выпущенный советским издательством «Детская литература» в 1987 году, уже остался в вечности как произведение чудесного книжного искусства и как память о людях, времени и пространстве, которые были.


Дина Сабитова «Три твоих имени»

Отлично написанная драма для подростков, современная, «своя», не переводная, и тема — сложнее некуда: детдом и усыновление. Взяться за такую тему — все равно что пройти по канату без страховки: автор должен исполнить свой номер виртуозно, иначе пропадет. Как не сфальшивить и рассказать историю Маргариты Новак из деревни Большая Шеча, которую колотили родители и предали усыновители, потому что у всех них было мало любви и смелости, зато у маленькой Маргариты любви хватало на весь мир. Как сделать так, чтобы эту историю читали не по одолжению (мол, актуально, важно, на злобу дня), а потому что действительно интересно, захватывает, трогает, тревожит. Дине Сабитовой («Где нет зимы», «Цирк в шкатулке»), матери двух детей, усыновившей несколько лет назад третьего — 16-летнюю девочку, — удалось: это ее лучшая книга. «Три твоих имени» выходят в сентябре, к Московской книжной ярмарке.


Теодор Киттельсен «Волшебные сказки Норвегии»

Завораживающие истории про троллей, лесных духов и хюльдр, что прячут под юбками коровьи хвосты, в сборнике норвежских сказок, пересказанных и нарисованных «народным художником Норвегии» и поэтом Теодором Киттельсеном. Киттельсен был великим сказочником, которого вдохновляла суровая норвежская природа и завораживало все ирреальное, потустороннее. Нарисованные им тролли и духи великолепны, жутковаты и притягательны, а пейзажи звенят от предчувствия волшебства. «Все, что до этого точно окаменело, теперь начинало двигаться. Вдалеке подалась вперед поросшая лесом гора. Удивление и страх будто бы витали над ней… Вот у нее появились глаза… она пошевелилась… и направилась прямо к нам! А мы замирали от восторга и ужаса, мы всей душой любили это чудо!»


Возможно, «Опыт путешествий» — это самая необычная книга о путешествиях, которую вам доведется держать в руках. В ней нет банальных туристических советов и рекомендаций, которые легко найти в интернете. Но зато через страницы чувствуется пульс цивилизации — постарайтесь ощутить его, и целый мир окажется у вас в руках.

Участвовала в очередном конкурсе, надо было придумать необычную елку и вписать ее в шаблон определенных размеров. Моя работа вошла в число лучших - первый раз мне такое счастье! Очень приятно!

Моя идея была такой: изобразить достопримечательности Москвы в виде новогодних елок, в результате получились три московские елки. Жюри больше всех понравилась Останкинская башня.

А вот и елочки.

Ссылка на страничку конкурса, если кому интересно

http://citycelebrity.ru/citycelebrity/Gallery.aspx?PostId=30687

На днях наткнулась на цитату какого-то деятеля из кремлевской администрации по поводу народных возмущений: "Если капризный ребенок требует игрушку, не нужно ему уступать, надо отвлечь".

Поняли? Наивные дети, пришли на площадь с ленточками  и флажками, думали, их заметят, прислушаются к ним. Как бы не так.

Митинг окончен. «Выборы были признаны действительными, и нет никаких оснований для иных оценок. Для пересмотра итогов выборов нет оснований», — заявил заместитель председателя ЦИК Станислав Вавилов.

Капризные дети могут отправляться спать?

анекдот дня:

Чуров - Путину:

- Владимир Владимирович, у меня для Вас две новости: хорошая и плохая. С какой начать?

- Давай с хорошей.

- "Единая Россия" победила!

- А плохая?

- За нее так никто и не проголосовал

Эта навязчивая мысль не покидает меня почти уже неделю. Читаю новости, пытаясь разобраться в том, что происходит, и что еще должно произойти - на завтра тоже назначен митинг, как я понимаю? Интернет бурлит, как кастрюля с супом на горячей плите, того и гляди, с экрана полетят обжигающие брызги. Телевизор у нас не работает, может, это и к лучшему. Что будет дальше, как я понимаю, мало кто представляет, даже премьер с президентом этого, кажется, не знают. Вообще ужасно глупо себя ведет эта сладкая парочка, как можно делать вид, что ничего не происходит? Это самое глупое, что можно сделать, как мне кажется - просто отмахнуться и сказать: да это хулиганы какие-то или американские шпионы.

Нет, не хулиганы - читаю дневники тех, кто собирается завтра на митинг, и понимаю, что это люди, с которыми у меня много общего, даже могу себе представить их в числе своих хороших знакомых. Мне тоже кажется, что выборы были нечестными, и я боюсь, что и выборы президента будут точно такими же, и мне это очень и очень не нравится. Противно, что нас держат за таких баранов.

Но выйти на улицу? скорее нет, чем да. Мне понятны простые люди, которые собираются выйти, но мне не очень понятны организаторы - кто они, что они? Какие у них интересы? а у них ведь есть какие-то интересы, совпадают ли они с интересами народа, вот в чем вопрос.

В 91-ом я ходила с родителями на всяко-разные собрания, было и страшно, и здорово, и казалось: вот мы сейчас своими руками делаем новую хорошую жизнь. И что же? Нашим возмущением просто воспользовались проходимцы, которые дорвались до власти, поделили природные ресурсы, те самые ресурсы, что раньше вроде как были народные, наши общие, а сейчас оказались и скважины чьи-то, и леса - не пройдешь, и к реке (Москва-река в районе Звенигорода, например) - не выйдешь, глухой забор, чья-то собственность, на какие деньги купленная? Это раздражает донельзя, чувствую себя Шариковым, Полиграф Полиграфычем: взять все и поделить! Но как?

Вчера долго спорили с мамой, она говорит: лишь бы этих двоих выгнать, а я спрашиваю: а дальше что? Кто придет-то? Будет ли лучше?

Сегодня день рожденья у моего самого солнечного зайчика Антошки.

Нам пять лет! Так-то!

В третьем зале я нашла обещанного Модильяни - несколько портретов в его узнаваемой манере.

Амедео Модильяни_Портрет Деди (Одетт Гайден) К сожалению, не нашла в интернете никакой информации о этой милой женщине

и еще один: Амедео Модильяни. Лолот (Женщина в шляпе)

Женщины у Модильяни похожи друг на друга, как родные сестры, у всех удлиненные лица, лебединая шея и поэтическая печаль во взоре. Похожи ли портреты на оригиналы, не знаю, да имеет ли это значение? В любом случае, эти дамы обрели шанс на бессмертие благодаря творчеству беспутного итальянца, у которого при жизни состоялась всего лишь одна выставка, и та была закрыта полицией из-за обилия обнаженной натуры на полотнах.

Да, Модильяни не добивался портретного сходства, но его сосед по парижскому общежитию "Улей" Хаим Сутин перещеголял итальянца в несколько вольном обращении с моделями в частности и с действительностью вообще. Дома у Сутина приплясывают, как подгулявшие мужички, а портреты больше похожи на шаржи.

Хаим Соломонович Сутин "Пейзаж в Канье"

Хаим Сутин "Кондитер"

В следующем зале я сделала для себя еще одно открытие.  Цугухару (он же Леонар) Фужита, настоящий японец из Японии, приехал в Париж в 1913 году, окончив в Токио художественную школу, и влился с пеструю интернациональную компанию.  Мне показалось, что его работы похожи одновременно и на японские гравюры благодаря тонким линиям и точным изысканным контурам, и на фарфор нежностью и неброскими цветами. К сожалению, не нашла в интернете тех картин, что понравились мне на выставке, размещаю другие работы Фужиты, чтобы дать представление о его стиле.

 Леонар Фужита. "Кошка"

Леонар Фужита. "Профиль женщины"

А вот портрет Юки, жены Фужиты. "Юки, богиня снега"

Ну и, так сказать, на закуску - "Укротительница львов". Посмотрите на полуобнаженную красотку и мохнатого хищника, разве они не друзья?

Раз у нас уж пошла тут эротика, размещу картины еще одного любителя прекрасных дам. Знакомьтесь -  Жюль Паскен, урожденный Юлиус Пинкас, сын Мордехая Паскина, торговца зерном, проживавшего в Болгарии. Учился живописи в Мюнхене и в Вене, в Париж переехал в 25 лет. Со временем приобрел и славу, и неплохие деньги, но не счастье. Влюблялся страстно, пил запойно, работал не покладая рук.

Мне очень понравились у Паскена нежные, округлые линии, переливающиеся, перламутровые цвета, сияющие светлые тона - все женщины как жемчужины.

Жюль Паскен  "Замечтавшаяся"

А вот мужской портрет, и трогательный, и немного смешной: "Портрет Альфреда Флехтхайма в костюме тореадора" (для справки, Флехтхайм - коллекционер и галерист)

Продолжение следует...

Начало, если кому интересно, тут http://www.liveinternet.ru/users/makevala/post192999841/

 

На прошлой неделе побывала в Пушкинском на выставке, но не на Дали, а на "Парижской школе". Шла, что называется, со свежей головой, зная только, что будут Шагал и Модильяни, что такое парижская школа, представляла себе весьма отдаленно. Как оказалось, это не учебное заведение, и даже не определенное течение в живописи. Что же это тогда? Представьте себе молодых художников, которые буквально со всех концов света слетелись в Париж, встретились на небольшом клочке земли, у всех амбиции, творческий поиск; реализм царит почти безраздельно больше сотни лет подряд, хочется сказать что-то новое, свое. Начинается новый, 20-ый век, все, кажется, пришло в движение, у кого хочешь голова кругом пойдет, а тут художники, натуры впечатлительные. Прибавьте еще прекрасных и легкомысленных натурщиц, кафе и танцы... Открывается выставка как раз подборкой фотографий, сделанных там же, тогда же: вот парижские улицы, дома, а вот и красавицы, подруги и музы. Только успела пожалеть, что фотографии маленькие и черно-белые, стало быть, не передают всего колорита, так пожалуйста. Штеренберг Давид Петрович "Бал в Бюлье" Весело, что и говорить!

Кажется, где-то рядом, в одном из первых залов "Крыши Парижа в сумерках" автор Кремень Павел (Пинхус) (1890-1981). Приехал в Париж в возрасте 22 лет из Вильно. В оригинале картина более цветная и яркая, не смотря на сумерки.

Раньше бы не поверила, что картина, где преобладающий цвет - серый может так притягивать взгляд и быть такой выразительной!  Портрет  "Жан Кокто в эпоху великого переворота" работы американки Ромейн Брукс доказал мне: серый не значит скучный.

...I have to hear it from your lips...

Некоторое время назад, когда настроение у меня было хуже некуда, начала рисовать этот рисунок, потом бросила, потом пыталась доделать, но, кажется, окончательно замучила. Результат мне все еще не нравится, но править дальше боюсь.

На следующие выходные, если ничего не сорвется, собираемся с мужем в Нижний Новгород. Если кто-то там был, напишите, пожалуйста, что стоит посмотреть.

Наверно, я произошла не от обезьяны, а от медведя, потому что все время хочется наесться от пуза и завалиться спать до весны.

Мне кажется, началась белая полоса. Прямо сейчас, потому что наконец нашлась вещь, которую я безуспешно искала уже месяц по всей квартире.

Теперь все будет хорошо, точно знаю!

Рисовала картинку на конкурс фантастической иллюстрации, в число лучших не попала, что, конечно, обидно, но были действительно достойные работы.
Я выбрала рассказ "ДУМАЕТЕ, ЭТО У ВАС НЕПРИЯТНОСТИ?" Автор Кэрол Карр. Честно говоря, не знаю, кто это такой. Сюжет такой: девушка-еврейка выходит замуж за марсианина, папаша в расстроенных чувствах. Вот отрывок из рассказа, если кому интересно.

"Когда я закрываю глаза, что случается нечасто, то вижу нашу дочь — еще четырнадцатилетней, уже вес­нушчатой, но пока без этого выражения лица. Я вижу, как она подходит к Сэди и спрашивает о том, как ей жить дальше, ведь она скоро станет взрослой. И моя драго­ценная супруга, спутница моей жизни, отвечает дочке: «Только не выходи за урода. Чтобы найти себе хорошую пару здесь, на Земле, нужно быть красавицей, но на Мар­се на лицо не смотрят». — «Как хорошо, что я могу поло­житься на тебя, мамочка», — отвечает дочка, приступает к действиям и выходит замуж за ходячее растение.

И так — невозможно подумать — проходит месяц за ме­сяцем. Я теряю двадцать фунтов, душевное спокойствие, три зуба, чувствую, что вот-вот потеряю Сэди, когда од­нажды — динь-динь — звонят в дверь, и мне вручают пись­мо от моей дочери. Я беру конверт за уголок двумя пальца­ми и несу на кухню жене, которая готовит соус, зная, что я все равно к нему сегодня не прикоснусь.

— Письмо от одной из твоих родственниц.

— Ох-ох-ох. — Жена хватает его, продолжая взбивать сливочно-томатно-мясной экстракт. Откуда тут взяться ап­петиту?

— Вручаю тебе это письмо при одном только усло­вии, — проговорил я, прежде чем отдать конверт в ее дрожащие руки. — Ты унесешь эту бумажку в спальню и прочтешь там, не открывая рта. Я ничего не хочу знать. Если, не дай Бог, она умерла, пошлю открытку с соболез­нованиями.

У Сэди очень выразительное лицо, только у всех ее мин есть одна общая черта: они желают мне несчастий и в на­стоящем, и в будущем.

Но когда она отправляется читать письмо, я вдруг обнаруживаю, что мне нечем заняться. Журналы я уже просмотрел. Завтрак склевал (как птичка). Одет и могу выйти из дома, но снаружи нет ничего заслуживающего внимания. Словом, мне не по себе... Я нервничаю, пони­мая, что наговорил много лишнего, и, возможно, письмо принесло мне весть о том, что пора платить за собствен­ную болтливость. Быть может, она заболела там. И вооб­ще, Бог знает, что они там едят, какую воду пьют и с кем имеют дело. Не желая более думать об этом, я возвраща­юсь в кресло и переключаю его на массаж... Проходит со­всем немного времени, и я погружаюсь в тревожный сон.

Вокруг меня песок, я сижу у младенческой колыбели и качаю на колене кенгуру в пеленках. Он пускает пузыри, зовет меня «деда»... и я не знаю, как поступить. Не хочется обижать дитя, но всяким кенгуру я не дедушка и не желаю иметь с ними ничего общего. Я просто хочу домой, в крес­ло. Я вынимаю монетку из кармана и опускаю в кошелек. В кошельке полно крошечных мошек, жалящих мои пальцы. Просыпаюсь я в холодном поту..."

Надо работать.

А еще надо обои старые ободрать, чтобы потом поклеить новые и закончить когда-нибудь ремонт.

А еще надо чего-нибудь сготовить, а то дите придет со школы, а кормить нечем.

Надо, надо, но как не охота, кто бы знал...

Утром вчера шла по парку. Солнца почти не видно, встало или нет, не понятно. Дождик моросит. Посмотрела вверх, вижу - утки летят. Они у нас в парке плавали, а сейчас, похоже, улетают. Еще грустнее стало. Совсем-совсем осень.

100 чертей!

Не успела начать работать, как работа уже разонравилась. Сначала говорят, рисуйте по-своему, Вы художник, а потом оказывается, что от меня нужно просто перерисовать покрасивше то, что они уже сами криво нарисовали. Никакого удовольствия от такой работы, а отказаться теперь - потерять лицо. Блин, блинчик и оладушек.

Периодически просматриваю информацию о разных выставках, которые проходят в Москве, планирую, куда пойти. Вот какой анонс я прочла, цитирую, чтоб никто не подумал, что я преувеличиваю или сочиняю.

"Для своей ретроспективы в «Гараже» Марина Абрамович отобрала сорок с лишним добровольцев, готовых терпеть боль, стоять обнаженными и питаться орехами с рисом. Пять дней они репетировали самые известные перформансы художницы и теперь в течение двух месяцев будут лежать голыми со скелетом в обнимку, стоять в проходе (тоже голыми) или просто пялиться друг на друга — и так много часов подряд."

Говорят, что Марина Абрамович художница. Говорят, даже прямо интереснейшая художница. Художница?

Похоже, я ничего не понимаю в изобразительном искусстве, я-то подумала, что эта женщина, которая часами лежит в обнимку со скелетом, просто сумасшедшая.

Сижу рисую, звонит телефон, беру трубку, в ухе какие-то помехи, ничего не понять.

Я: Але

...

Я: Что это там квакает в телефоне?

Муж, обиженно: Это я.

Ну все, ребята! Какое-то время буду реже появляться тут, взяла новый заказ, опять рисунки к детской книжке, штук 30. Вот.

За работу, как говорится.

Антон вчера потряс меня тем, что сам таскал свой велосипед по всем ступенькам и бордюрам. Спрашиваю, как у тебя это получается? Говорит:

- А я в садике съел сильную запеканку, и у меня теперь много сил, целых девять, нет, двенадцать даже!

Мы теперь силы меряем. У тебя сколько? Одна сила, две или восемь?