Это песня -баллада, которая как музыкальный жанр имеет несколько разновидностей, включая так называемые murder ballads (баллады об убийстве).

Delilah в исполнении Тома Джонса является типичным образцом данного направления и одной из наиболее известных композиций подобного рода.

Соавторами песни стали Барри Мэйсон и Сильван Уиттингэм, которые сочинили текст, и Лес Рид, написавший музыку, а также придумавший основную идею и название.

В Delilah рассказывается о парне, который, застав возлюбленную с другим, в приступе ревности убил ее ножом.

Имя девушки наводит на мысль о библейском герое Самсоне и предавшей его филистимлянке Далиле (Далиде).

Впрочем, по словам Барри Мэйсона, у него был другой источник вдохновения:

Обычно я черпаю идеи из какой-то строчки, особенно заглавной. В случае с “Delilah” меня вдохновила “Jezebel”, что была старым хитом Фрэнки Лэйна.

Интересно, что Тому Джонсу песня сначала вообще не понравилась, но позже он изменил мнение:

Помню, когда я впервые услышал “Delilah”, то подумал: “Это просто комичная запись”. А мой менеджер сказал: “Да, но мы хотим, чтобы ты исполнил ее серьезно”.

Когда слушаешь ее в первый раз, думаешь, что это энергичная композиция в духе “We Are the Champions”. На самом же деле, она о мужчине, который убивает женщину.

Она записана в стиле старых застольных песен – можно представить себе пивные бокалы, которыми размахивают в старом пабе.

“Delilah” всегда приятно исполнять на сцене. Когда толпа слышит духовые инструменты в начале, она начинает петь еще до того, как я успеваю открыть рот.  

Перевод песни Delilah — Том Джонс

Проходя мимо ночью, я увидел свет в ее окне

И мерцающую тень любви на шторах

Она была моей,

Но я понял, что она предала меня, и лишился рассудка.

Моя, моя, моя Далила

Почему, почему, почему, Далила?

Я понимал, что эта девчонка мне не подходит,

Но я стал подобен рабу, которого никому не освободить.

Я подождал, пока тот мужчина не уехал на рассвете,

Перешел улицу к ее дому, и она отворила дверь

Она стояла и смеялась

В современных учебниках стран Балтии период с 1920 по 1940 год часто рисуется как эпоха национального возрождения и благополучия — «золотой век» независимости. Однако факты того времени складываются в иную, более сложную и противоречивую картину. Это были два десятилетия борьбы за выживание в условиях экономической зависимости, политической нестабильности и глубокого демографического кризиса.
Демографическая катастрофа

Путь к суверенитету был оплачен огромными человеческими потерями. Последствия Первой мировой, революции и войн за независимость оставили глубокий шрам.

Латвия к 1920 году потеряла около 900 000 человек (почти треть довоенного населения). К 1940 году численность населения так и не восстановилась, оставаясь на 20% ниже уровня 1914 года. Литва, согласно переписи 1923 года, потеряла почти 800 000 жителей за десятилетие. Вернуться к довоенным показателям удалось лишь к 1939 году. Эстония выглядела благополучнее: к 1935 году население выросло на 19 тысяч. Однако эти цифры были крайне скромными для мирного двадцатилетия и не шли ни в какое сравнение с демографическим взрывом в соседних странах Восточной Европы.

Экономика на «сланцевой игле»

Разрыв экономических связей с Россией, бывшей главным поставщиком сырья и рынком сбыта, стал тяжелейшим ударом. Местная промышленность, лишившаяся и ресурсов, и сбыта, не выдержала конкуренции на западных рынках. Знаковые заводы, такие как «Ноблесснер» (строивший подлодки) и «Русско-Балтийский» (выпускавший автомобили), были закрыты. Латвия потеряла около 400 предприятий.

Зато росли масштабы сельского хозяйства, причем в какой-то геометрической прогрессии: средний размер фермерского участка в Эстонии достигал 23 гектаров, а всего с 1913 по 1940 годы размеры пахотных земель увеличились в 18 раз.

Однако сельскохозяйственной техники было совсем немного, а учитывая, что заводы закрывались, можно сделать вывод, что ей просто неоткуда было взяться. Так что, к сожалению, единственное, на что могли жить страны Балтии, это деньги от поставок сланца за рубеж.