Из цикла "Пни"

Представьте себе, что вы зашли к другу на День Рождения. Отметили, как полагается... Нет-нет, я не имею в виду - "напились до бесчувствия", но пару стопочек тяпнули... И вот возвращаетесь поздним вечером домой, проходите мимо окружённого кустарником сквера, и вдруг замечаете, что на вас кто-то смотрит, поворачиваете голову и видите: из самой глубины сквера на вас выглядывает вот такое...



"Ни-ни", - больше ни капли никогда в жизни даёте вы себе зарок и только после этого понимаете, что вас занесло на улицу Бармалеева.

читай дальше

из цикла "Город отражений и теней"

Хотелось пофоткать в саду цветы, но оказалось, что я опоздала. Передо мной пришёл газонокосильщик и не только постриг всю траву, но, я бы даже сказала, побрил её. Земля полна проплешинами, словно голова, из которой клочками выпадают волосы. Пришлось снимать небо, оно хоть и полно мыльной пены, но брить его пока никто не надумал.

Два моих недавних снимка Бром проиллюстрировал стихами. Вот они:

		Серые крыши, как шляпы, надев, вышли на Кронверкский утром дома, тянется двориков следом тесьма, стынет в одном из них каменный лев. Словно задумчивый кронверкский сфинкс, смотрит, застыв под холодной стеной, как утекает сквозь трещины вниз время из нашего мира – в иной.
		Судьбою скручено коварной, как свиток древнего письма, оно растёт на Ординарной, неординарное весьма.

Людей на улице у меня редко получается удачно сфоткать. Если только издали. Исключения случаются нечасто. Этот снимок мне лично нравится.

У Марса одно из любимых занятий - показать всем, кто в доме настоящий хозяин...

Я считаю, что единственный путь спасения души – жизнь во Христе и за Христа.
Также я считаю, что Православие - вера вселенская и истинная.
Кроме того, я считаю, что вне Церкви нет спасения.

И я надеюсь, что до конца своих дней буду придерживаться именно этих взглядов, независимо от того, позволено так будет думать или нет.

Полностью разделяю точку зрения автора.

Питерцы, как известно, львов любят. Поэтому их в нашем городе очень много. И с каждым годом становится всё больше. Некоторые львы очень известные, а о некоторых часто не знают даже жители окрестных домов. Это относится и ко львам во дворе дома № 5 на Кронверкском проспекте. Наверное, поэтому здешние львы выглядят такими бесхозными и несчастными, а студенты Морского Технического инстутитута, не проявляя никакой субординации и уважения, используют их как подставки для своих сумок. А между прочим, львы эти изготовлены по уникальной технологии - из бетона с добавлением гранитной крошки.

читай дальше

из цикла "Питерские дворы и подворотни"

Такое вот неординарное дерево растёт на Ординарной ул. Санкт-Петербурга.

Начала осваивать макросъёмку на своей мыльнице. Получается, но с большим скрипом. Пожалуй, это первый чуть-чуть удавшийся снимок, снятый в этом режиме.

Из цикла "Жизнь собачья"

Из цикла "Пташки небесные"

Многие считают, что мифы уходят корнями в древность. Это далеко не всегда так, и в наши дни появляется достаточно мифов, а некоторые из них даже обретают плоть в виде памятников (как тут не вспомнить идолов, которым люди поклонялись, хотя и сами их создали?) Памятник Питерским Гаврошам относится именно к ним.

Питерских Гаврошей на самом деле не было, а памятник им стоит. И не просто стоит, а обрастает легендами. Весьма, надо сказать, злоязычными. Но с этим мы чуть погодим, а начнём по порядку.


читай дальше

Дети не любят ходить по врачам. Это тоскливо и неинтересно - сидеть в длинных очередях для того, чтобы потом тебя пару минут постукали молоточком по коленкам, засунули длинный деревянный шпатель прямо в глотку, укололи до крови палец или, что хуже всего, стали сверлить зубы.

Наверное, поэтому на детских лечебных учреждениях иногда появляются соответствующие граффити. Вот эта радужная, хоть и пообтрепавшаяся картинка находится напротив детской стоматологической лечебницы на Ординарной, 2.

А Красная Шапочка стучится в дверь, которая, быть может, не так дружелюбна, как кажется... "Бабушка, почему у тебя такие большие зубы?" Откуда Красной Шапочке, бедной, знать, что за дверью не бабушка, а врачи-психиатры.

(фото кликабельны)

Фотографии в альбоме «Граффити» Бродяга О.А. на Яндекс.Фотках





Случалось ли вам жить в доме, где двор узкий, как колбаса, и выглянув в окно, вы видите не небо, а тусклую грязную стену противоположного дома, до которой, кажется, можно достать рукой? Обитатели дома № 19 Большого пр. Петроградской стороны изукрасили свои дворы так, что любо-дорого посмотреть. Даже неотреставрированную страшную дыру от отколотой штукатурки можно превратить в чудо-лебедя. За наводку благодарю пользователя Яндекс-фоток owlat.

Все превью кликабельны.

Страна, год: США, 2006-2008 Жанр: апокалиптика, драма Режиссер: Гай Норман Би, Сэнфорд Букставер и др. Композитор: Дэвид Нессим Лоуренс В главных ролях: Скит Ульрих, Ленни Джеймс, Эшли Скотт, Кеннет Митчел Прежде всего хочу предупредить читателя: "Иерихон" - это рассказ не о древней израильской истории, это самая что ни на есть апокалиптика и действие сериала происходит в наше время. "Иерихон" - это рассказ о гипотетически возможном постъядерном завтра. Вероятно, у американских сценаристов жизнь после крупномасштабной катастрофы порой ассоциируется с Ветхим Заветом, вспомните хотя бы "Иеремию".

читай дальше

Вчерашним вечером, когда я писала в парке "Старинную книгу" (как забавно это выражение выглядело бы без кавычек), я увидела трех фей. Это только кажется, что все феи - существа юные и воздушные. На самом деле, некоторые из них бывают весьма солидного возраста. Они похожи на обычных людей, но глядя на них, ты ни на секунду не задумаешься, а сразу поймёшь - вот они, феи. Феи двигались тихим изящным шагом, столь медленно, что проплывали мимо меня не меньше пяти минут. Рядом с ними, бок-о-бок, так же неторопясь и повернув к ним внимательную мудрую голову, шла ворона.

Феи останавливались перед каждой встречной собакой (а вечером в парке их гуляет немало), и приступали к длительной беседе с каждой из них. Надо сказать, что даже самые свирепые шавки виляли перед феями хвостами.

Проходя мимо меня, они также остановились и, вероятно, причислив меня к братьям меньшим, заговорили со мной. Сначала я подумала, что им не нравится то, что я их сфотографировала, но вытащив из уха наушник, выяснила, что они выражают мне свое удовлетворение тем, как замечательно я расположилась на траве, сижу, слушаю музыку, фотографирую прохожих и пишу.

После этого они повернули на другую аллею, и ворона, нимало не задумываясь, также изменила маршрут. Так они и ушли все вместе в глубину парка: три загадочных феи и не менее удивительная ворона.

Жила-была книга. Толстый потрёпанный том с коричневым корешком и золотым обрезом. Книга стояла на полке, зажатая с двух сторон. Древние фолианты, стиснув, её обступили.

Было темно и тихо много веков. Как видно, старую библиотеку люди давно забыли. А на страницах книги
каждый день начиналась, а затем завершалась одна и та же история.

Звали его Ромео. Звали её Джульетта. Друг друга они любили. А семьи их враждовали.

В книге всё понарошку. Только герои книги это, увы, не знали. Что с них возьмёшь, с героев?

Каждый день засыпала сном глубоким Джульетта. Смертной тоской застигнут, яд выпивал Ромео. Видя умершим друга, в грудь кинжал направляла, жить без него не желая, каждый вечер Джульетта.

Как-то прекрасным утром, встретившись у Лоренцо с милой своей подругой, ей предложил Ромео: "Хватит нам подчиняться злому перу поэта. Мне умирать надоело глупо и бестолково. Что, если мы с тобою рок обмануть сумеем и заживём отныне каждый своей судьбою? Пусть до скончанья века враждовать продолжают, если им так угодно, Монтекки и Капулетти".

Сказано - порешили. И, попросив у Лоренцо прощенья за беспокойство, разошлись полюбовно.

Больше они друг друга никогда не видали. Счастливо долго жили каждый своей судьбою. Только под старость грызло что-то в районе рёбер: жертвы вражды извечной - внуки, - в склепах уснули. И никого не осталось: кроме Ромео с Джульеттой - Монтекки и Капулетти в корень друг друга сгубили.

Долго ночь не кончалась. Но когда наступило утро, дверь отворилась - в библиотеку люди наконец-то вернулись. Шероховатые пальцы по корешкам пробежали ласково и достали книгу старинную с полки. Жадный луч жёлтого света бросился на страницы. Только не смог, бедняга, ни за что зацепиться - буквы с листов исчезли, будто их не было вовсе. Белое ровное поле от корки легло до корки, ни запятой не осталось...

© Copyright: Оксана Аболина, 2010
Свидетельство о публикации №21005200825

Помните басню про "Мы пахали"? Ну вот... А мы не пахали. Мы писали.

Не Ерёмин, но тоже Серёжка...

Лев на спуске к воде на Песочной наб. (напротив ул.Грота)

Пока занималась акробатическими этюдами, чтобы сфоткать эту звериную морду, чуть не чебурахнулась в Малую Невку. А Малая Невка - это тебе не Мойка... Она только называется Малой, она очень даже большая, и течение местами о-го-го... В общем, плюхнуться в неё - не самое большое удовольствие, особенно, когда в одежде и когда на градуснике всего +9. Спас меня фотик. Он категорически отказался нырять куда-либо, сказав, что после этого объявит бессрочную забастовку и фоткать ничего больше не станет. Пришлось смириться и удержаться на берегу.

из цикла "Пташки небесные"

Наверное, не лучший мой "птичий" снимок, но мне он нравится. (фото кликабельно)

Бывает не только город реальный или город отражений. Встречается так же город теней. Иногда не так просто понять, где реальный мир переходит в мир тени.

из цикла "Город отражений"

Странная городская природа...
Странное городское творчество...
И как причудливо бывает их сочетание.
Словно срастаются воедино.

Прогуливаясь по ленинским местам Чкаловскому проспекту, сфоткала два памятника, которым было посвящено несколько моих постов в прошлом и этом году: Памятник Колобку и Памятник трёхдюймовке. Особой нужды их заново фотографировать не было, но как было удержаться, когда по весне памятник колобку оказался в столь оригинальном антураже, а украденную и возвращённую на место трёхдюймовку хоть и прикопали, но рядом оставили целый набор орудий пролетариата - чтобы было чем в следующий раз отгонять похитителей. Ибо сама трёхдюймовка выполнена столь схематично, что никого от себя отпугнуть не сможет.



Обе фотки кликабельны

В этот день всегда такой странный воздух - чистый и прозрачный. И всем существом своим ты испытываешь радость и скорбь. Только скорби каждый год всё больше и больше...

А накануне - старики из магазинов спешат по домам... И лица у них светлые и какие-то сосредоточенные. Их никогда не бывает так много на улицах, как в эти два дня. (Где они прячутся в другое время? Чем питаются? Ведь не Духом Святым...)

Этот день необычный - тот самый, раз в году, когда им уступают место в транспорте. Правда, теперь они уже почти не ездят никуда. Это день, когда им говорят, что их помнят и ими гордятся...

Я, увы, давно не могу сказать о себе, что горжусь. Не потому что их подвиг с годами стал меньше, не дай мне Бог хоть на йоту умалить его. Просто вдруг однажды понимаешь, что есть вещи, на которые никто, кроме очень немногих, не имеет права. Как носить раз в год ордена - это право лишь тех, кто вернулся с войны. Но и право гордиться - даже его по жизни надо заслужить. И у меня такого права нет.

Когда я в первый раз почувствовала это? Не помню. Но точно одной из причин стал добровольный уход из жизни Юлии Друниной. Той самой, что десятиклассницей ушла на фронт и чьи слова с детства клеймом прожгли душу на всю жизнь:

Я только раз видала рукопашный.
Раз наяву и тысячу во сне.
Кто говорит, что на войне не страшно,
Тот ничего не знает о войне.

Это та самая Юлия Друнина, что смертью своей первой в моей жизни поставила крест на всём нашем поколении: "Почему ухожу? По-моему, оставаться в этом ужасном, передравшемся, созданном для дельцов с железными локтями мире такому несовершенному существу, как я, можно, только имея крепкий личный тыл..."

Но начиналось всё не тогда. Каждый год наша школа ездила в сентябре в Невскую Дубровку. Вот она, на фотографии, в военные годы. Здесь находился легендарный плацдарм - Невский пятачок, с которого в течение 400 дней советские войска пытались прорвать блокаду Ленинграда. На этот небольшой участок земли - длиной 2 км, а шириной всего 800 метров, падало 52 тысячи бомб и снарядов ежедневно. Практически это была мясорубка, в которой мало кто уцелел, потери измерялись сотнями тысяч людей, и повезло лишь тем, кто был ранен настолько сильно, что был эвакуирован с поля битвы. Вот эти уцелевшие в сентябрьские дни и собирались здесь. А нас туда привозили с целью военно-патриотического воспитания. Но нам больше нравилось нырять в запрещённый (там то и дело кто-то подрывался на минах) лес, где мы собирали пули, как грибы, а Серёжка Буланов даже нашёл пулемёт. Потом моя мама, которая была у нас классным руководителем, договаривалась с некоторыми из ветеранов и они приходили к нам в школу.

Они приходили и казённым языком рассказывали о стратегии и тактике боёв, о числе потерь, называли какие-то цифры, которые мы не запоминали, но все эти рассказы вежливо выслушивали. А они не говорили о своих личных воспоминаниях, и не потому, что берегли нас - это было выше их сил. Так было проще для всех: для них и для нас. Только теперь этих рассказов так не хватает...

Среди этих ветеранов были одинокие старики, и моя мама уже одну меня таскала к ним по домам (то ли тоже в целях воспитания, то ли деть меня было некуда), и вот ей они уже исповедовали всю ту боль, что пронесли с собой через десятки лет. А я тогда была совсем тупа в своей подростковой эгоцентричности (хотя это нисколько не является оправданием), и все эти рассказы попросту пропускала мимо ушей. И смутно-смутно помню только лица. Даже имён не помню. Вот только одна история потрясла настолько, что от нее в памяти остался фрагмент.

Это была история женщины. Её точно звали Вера. А фамилия - то ли Дронова, то ли Доронина, то ли Дородонова, да, пожалуй, Дородонова, да. У нее в комнате находились игрушки - старые невзрачные. И она как-то, словно нехотя, призналась, что с одной куклой до сих пор спит каждую ночь. У нее была дочка в блокадном Ленинграде. А потом её удалось вывезти. И в первый же день эвакуации местные мальчишки накормили девочку беленой, назвав её морковкой. И девочка умерла, не удалось спасти. Помню, это меня потрясло, помню, думала, что какими бы ни были тупыми пацаны нашего класса, но до такого никогда бы не дошли. Откуда же только такие взялись? И вот после смерти дочки (если я правильно помню) она отправилась на фронт и попала на Невский пятачок. И об этом в моей памяти уже ни проблеска не осталось.

Я помню очень мало. Но каждый день по дороге в школу я проезжала мимо надписи на одном из домов Невского проспекта, у этой надписи лежали цветы и все питерцы знали её: "Граждане! При артобстреле эта сторона улицы наиболее опасна". Каждый день я проходила мимо покорёженных осколками колонн Исакия. И это всё вошло в мою плоть и кровь.

Но я не помню рассказов мамы. О блокаде она не говорила - это было слишком. Но об эвакуации изредка рассказывала. Знаю, что была она где-то под Омском, и было ей 14 лет, и они работали на полях, и еще она была воспитателем в группе детей, которые были младше её. Помню, что одна девочка из эвакуированных умерла, об этом зашла речь, когда умерла Оська - а так она об этом не рассказывала. Почему? Наверное, потому, что о войне по большому счёту можно было говорить только с теми, кто был на войне, знал войну - только он мог понять.

И эту память, как бы нас ни жгло,
Не троньте даже добрыми руками.
Юрий Воронов

Только раз человек на моей памяти рассказывал о блокаде со слезами на глазах. Я тогда училась в первом классе. И это была наша учительница продлёнки - Зоя Петровна Егорова, весёлая, заводная тётка, и как-то всегда казалась моложе, чем она есть. Она была инициатором всех школьных капустников, праздничных гулянок и всего такого. Но однажды речь зашла о блокаде. И нам, мелюзге, она рассказывала о таких же мелких, как мы, детишках - наверное, чтобы нам стало понятнее. Она была воспитателем в детсаду, и её мучил, как и всех голод, но не только свой собственный, но и голод этих ребятишек, которые, как она говорила, целыми днями просились на горшок, потому что им казалось, что им хочется в туалет, но какать им было нечем, а организм был слабый, и у них выпадали кишки. И поэтому ей надо было не разрешать им садиться на горшок. А они просились... Это я помню. И как она отрезала от буханки кусочек хлеба в 125 грамм, на глаз, но уверенно, потому что не глядя могла отрезать ломоть такого размера, и показала нам, какого размера была их дневная норма. А потом разломала этот кусочек на три совсем крохотные дольки: завтрак, обед и ужин. А потом добавила, что это был не такой хлеб, а из жмыха, и еще из него текла вода, потому что в магазине для веса добавляли воду.

Как-то раз Рудик зазвал к нам в клуб Даниила Гранина. Я не помню, о чем говорил Гранин, но только что был сух и отстранен - чужие дети, что они поймут? Говорить глаза в глаза - это не то, что писать. Мне было скучновато. И только одно удивляло: почему Рудик с таким уважением смотрит на него? Ведь не такой уж и писатель, этот Гранин, хоть и печатался, и известен был... А Блокадная книга... ведь он не сам ее с Адамовичем написал, они всего лишь собрали чужие рассказы. Мне по дурости неясно было, а Рудик, конечно же, понимал, что то, что сделали Гранин с Адамовичем - великое дело. Ибо они сохранили живую историю. Сумели разговорить этих молчаливых стариков - стариков, не верящих, что их рассказы кому-то, кроме них, могут быть понятны и нужны. Даже отцензуренная (а из нее многое вырезали) Блокадная книга - единственное в своем роде хранилище памяти. Потому что без нее невозможно понять, что тогда происходило на самом деле.

Еще я помню передачу на Маяке, которую вела Агния Барто, и эта передача называлась "Найти человека". Это была история живых людей, которые через годы и десятки лет не теряли надежды вновь встретиться со своими родными.

Я помню очень и очень мало. Гораздо меньше, чем должна. А ведь это то, что было мне доверено. И я не сумела сохранить. И всё это ушло в лету. Как когда-нибудь уйдут те жалкие остатки, которые я все-таки в памяти держу. Я цепляюсь за них - ведь в ряде случаев это всё, что осталось от тех людей. Не станет меня - от них в этом мире уже ничего не останется. И что толку повторять, как мантру: "Я помню... я горжусь..." Скорее так: я бы хотела всё вспомнить... я бы хотела гордиться... но не могу.

Не имею права. Это право есть у тех, кто создает дома престарелых для ветеранов, у тех, кто посещает их там, старается как-то помочь, у тех, кто рассказывает о войне детям, сохраняя нить преемственности, у тех, кто по лесам до сих пор собирает останки погибших, идентифицирует их, собирает информацию, увековечивает ее, у тех, кто работает с архивами - у тех, кто хоть что-то делает для того, чтобы эта память осталась. Когда-то мне был дан шанс, но я его упустила - вместо меня следопытской работой занималась моя мама (Дань памяти, которой и без того хватало, вот она была человек, и могла гордиться. Гордилась ли?

Не знаю... право слово, не знаю... но точно знаю, что сделала она много. И думаю, что она не стала бы, даже символически, носить Георгиевскую ленточку - если бы это конкретно никому не помогло жить... И уж точно вешать эту ленточку на аватары с изображениями волков, поросят и прочих странных сущностей, которыми пестрят наши блоги (впрочем, мы и сами такой странной единорожьей сущностью являемся).

Я не знаю, гордилась ли моя мама... это было, собственно, совсем не в ее характере - гордиться. Но она испытывала боль, чужую боль, как свою. Может, вот этому и надо было научиться? Ибо только личная боль хранит память. Ибо боль не позволяет душе мельчать, продавать и предавать своё прошлое. Ибо боль сохраняет в нас людей, когда мир вокруг перестает быть человеческим.

Вот насчет памяти еще. Одно имя мне хорошо заповедали хранить - эту женщину звали Кристина Яковлевна Вевер. Она жила в блокадном Ленинграде, не знаю, была подругой бабушки или просто соседкой, но весь период эвакуации она оплачивала комнату нашей семьи. И только это позволило маме при возвращении вернуть комнату, хоть и с большим трудом. Ещё она до эвакуации пару раз помогла моим с продуктами - материально она была лучше обеспечена и сумела где-то что-то когда-то добыть, чтобы поесть. И поделилась этим. С людьми, которые даже не были ей родней.

Семь лет назад умерла одна моя знакомая старушка. Она эвакуировалась с маленьким сыном из блокадного Ленинграда и возглавила детский дом. После войны она вернулась и жильё не сумела себе возвратить. Несколько лет жила с сыном у знакомых, которые приютили ее. Таких случаев, когда управдомы разоряли чужое жилище и отбирали его в отсутствие хозяев, было немало.



Странная всё же у наших людей манера гордиться. Я бы не стала публиковать в этом посте подобные снимки, но вчера произошел примечательный случай. Когда я подошла к мужику на остановке, чтобы проверить, жив вообще или уже догордился, одновременно со мной к нему поспешила старушка с продуктовой сумкой, той самой, с которыми 8 мая они спешат домой. И когда я попыталась по мобильнику вызвать скорую, а он почему-то на 03 упорно ругался, она сказала: "Ох, бедный, видно же, что не пьяница, пойду в магазин попробую дозвониться"... И глядя вчера на этих мужиков, а не они одни были поддатые, и вспомнив разоренные памятники, и вспомнив неуважение и обиду, которые они получают от нас все остальные дни в году, даже и до сих пор... наверняка не ото всех, но при нашем... (да нет, не могу за всех говорить) при моём личном попустительстве, я подумала, что лучшей нашей гордостью было бы то, чтобы они могли за нас гордиться и знать, что отдавали свои жизни не зря...

Спасибо за терпение тем, кто прочел до конца. Всех с праздником, действительно, великим и прекрасным - может быть, единственным праздником, который еще сохраняет в нас уважение к своей родине, который объединяет нас.

Пришельцы не пройдут. Пулемёты Гатлинга денно и нощно нацелены в небо.

Мда... с такими ценами не разгуляешься. Остаётся лишь ностальгировать, вдыхая терпкий огуречный запах...

The Prisoner Страна, год: США, 2009 Жанр: драма (минисериал из 6 эпизодов) Режиссёр: Ник Харран В главных ролях: Джеймс Кэвизел, Иэн МакКеллен Представьте себе, что у вас есть убеждения, непопулярные у других, но выстраданные каждой клеткой души; убеждения, ради которых вы постоянно рискуете всем, что у вас есть: материальным достатком, положением в обществе, любовью близких, рассудком; убеждения, столь святые, что в конце концов, они превращаются в алтарь, на котором вы приносите в жертву свою собственную жизнь. И вот, пройдя семь кругов ада, не растеряв ни крупицы себя, когда вы всё уже отдали и больше нечего терять, вы оказываетесь перед очередным испытанием - вам надо в последний раз совершить выбор: остаться при этих своих убеждениях или спасти сотни погибающих людей. Как вы поступите?

читай дальше

Ещё один снимок из цикла "Каждой твари по паре".

Предыдущее фото вызвало живой резонанс. Очира выразила сомнение в том, что объекты неживой природы способны к размножению, ибо две покрышки на её балконе лежат давным-давно, а третья всё никак не появится. Нынче мне удалось убедиться в том, что покрышки способны к размножению. Полюбуйтесь сами! Снимок кликабелен.

Есть люди, которые считают, что младенцы ничего не чувствуют (мне об этом говорил как-то один психолог), некоторые женщины убеждены, что мужчины не умеют чувствовать. Уже не первое столетие ученые ищут доказательства того, что животные обладают развитыми чувствами, хотя глядя на домашних питомцев никто в этом как бы и не сомневается. Сейчас уже считается, что умеют испытывать эмоции растения. Не далёк тот день, когда речь пойдет о чувствах вирусов, кристаллов и предметов неживой природы. Далеко ходить не надо, всё вокруг пронизано чувствами и... любовью. Немного нескромный снимок удалось мне сделать в районе метро "Чкаловская".

Фото из цикла "Каждой твари по паре"

Из цикла "Каждой твари по паре"

все превью кликабельны

Написалась миниатюра, которая, имхо, не ахти как удалась, но тем не менее, стоит того, чтобы из нее сваять вещь посолиднее. И, Бог даст, когда-нибудь этим займусь, сейчас просто другое на подходе. А покамест можете прочитать то, что вышло на данный момент.

Ты спрашиваешь меня, во что я верю, а во что нет? Хм… Интересный, надо признаться, вопрос. И, кстати, то, что ты решил адресовать его именно мне – также прелюбопытнейший факт. Однако, ты меня позабавил и даже умилил. Тем не менее, постараюсь быть серьёзным и разъяснить всё толково. Если же что не так – не обессудь. То, во что я верю, сводится к прописным истинам, которые в последнее время вышли из моды, так как неудобны и навязли у многих на зубах, поэтому скорее всего они покажутся тебе до унылого скучными, смотри – не засни. Сам ведь поинтересовался.

читай дальше

После того, как снег стает, даже крыши выглядят по-весеннему.

- Дед, а дед…

- Ну что в дверях столбом встал? Проходи, садись, чайку заварим… По делу, али так?

- Да разговор есть.

- Ну говори, коли нужно.

- Дед, скажи, тебе память не изменяет?

- Ещё как, внучек, изменяет. Направо и налево. Как увидит молодого, так к нему бежит…

- Я серьёзно, дед.

читай дальше

из цикла "Город отражений"

И каждый поворот мы помним до седин. И тяжкий мрак болот, и гордый блеск вершин, и спящий на заре в долине тёмный храм, и нечто, в глубине таящееся там... Михаил Щербаков. На всей земле