Когда-то весь мир держался на честном слове, и стоило оно дорого. Под честное слово возили товары за тридевять земель, под честное слово давали взаймы, под честное слово заключали мир.

Слово по силе своей было равно боевому оружию. На одних рыцарских турнирах сражались на копьях и на мечах, а на других - поэтическим искусством. К слову прислушивались. За слово могли казнить, отправить на каторгу или в ссылку. Словом могли спасти от гибели, выручить из беды, за честное слово шли на смерть… Произнесённое при всех слово приравнивалось к печати и подписи: сказал - сделал, а если не можешь сделать - не говори. Словом можно было выиграть войну: переубедить вражескую армию и привлечь её на свою сторону, потому что оно было честным, и люди верили в его честь…

Увы. Времена изменились. Сначала произнесённое, а затем и печатное слово стали пустым звуком и типографской краской. Прислушайтесь к голосам в нынешней рекламе - все они неестественны по интонации. Слова обессилели, обесценились, превратились в ничто. Хозяева пустых слов легко дают их и так же легко забирают обратно или сразу же забывают о «клятвенно» сказанном.

Мир, державшийся на честном слове, может в одночасье рухнуть, если мы не опомнимся и не вернём Слову его силу и ценность. Если не поймём великий смысл произнесённого и записанного много веков назад: «В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог».
Эльдар Ахадов, "Бытие"

— Мой дед говорил: «Каждый должен что-то оставить после себя. Сына, или книгу, или картину, выстроенный тобой дом, или хотя бы возведённую из кирпича стену, или сшитую тобой пару башмаков, или сад, посаженный твоими руками. Что-то, чего при жизни касались твои пальцы, в чём после смерти найдёт прибежище твоя душа. Люди будут смотреть на взращенное тобою дерево или цветок, и в эту минуту ты будешь жив».
Мой дед говорил: «Не важно, что именно ты делаешь, важно, чтобы всё, к чему ты прикасаешься, меняло форму, становилось не таким, как раньше, чтобы в нём оставалась частица тебя самого. В этом разница между человеком, просто стригущим траву на лужайке, и настоящим садовником, - говорил мне дед. - Первый пройдёт, и его как не бывало, но садовник будет жить не одно поколение».
Грэнджер сжал локоть Монтэга.
— Однажды, лет пятьдесят назад, мой дед показал мне несколько фильмов о реактивных снарядах «Фау-два», - продолжал он. - Вам когда-нибудь приходилось с расстояния в двести миль видеть грибовидное облако, что образуется от взрыва атомной бомбы? Это ничто, пустяк. Для лежащей вокруг дикой пустыни - это всё равно что булавочный укол.
Мой дед раз десять провертел этот фильм, а потом сказал: он надеется, что наступит день, когда города шире раздвинут свои стены и впустят к себе леса, поля и дикую природу.
Люди не должны забывать, сказал он, что на земле им отведено очень небольшое место, что они живут в окружении природы, которая легко может взять обратно всё, что дала человеку. Ей ничего не стоит смести нас с лица земли своим дыханием или затопить нас водами океана - просто чтобы ещё раз напомнить человеку, что он не так всемогущ, как думает.
Мой дед говорил: если мы не будем постоянно ощущать её рядом с собой в ночи, мы позабудем, какой она может быть грозной и могущественной. И тогда в один прекрасный день она придёт и поглотит нас. Понимаете?..
Рэй Брэдбери, "451 градус по Фаренгейту"

В старый город пришёл Апрель. Из плаща сыпал снег и град. Вечерами пил морс и эль, ел чернику и виноград. Просыпался часам к пяти. Иногда - к четырём и трём. Был огромный как кит. И любил рисовать углём.

У Апреля был верный друг. Его имя, конечно, - Март. У него было тридцать штук (или сорок) игральных карт. Март любил бергамот и «Сплин», ездил в Лондон и Петербург. Он был рыжий как апельсин, разноцветный как летний луг. Вместе с ним приходил Февраль. Приносил арманьяк и сыр…

…до рассвета горел фонарь.

И Апрель выходил босым, завернувшись в короткий плащ. Допивал из бутылки эль. И чеканил футбольный мяч о большую сухую ель. Напевал ДДТ под нос и смотрел, как горит рассвет. Вспоминал, что конечен пост уже тысячи длинных лет. Небо цвета как карамель отражалось в потоках рек.

В старый город пришёл Апрель.
В старом городе выпал снег...

© Джек Абатуров

И это удивительное изобретение - часы. Такое маленькое ситечко, через которое просеивается всё прожитое и остаётся, естественно, только хорошее. Для этого очень важно, чтобы всё работало точно, верно? И чтобы каждый из нас всё успел в своей жизни. Чтобы молодость успела засеять все необходимые семена, чтобы зрелость - заботливо вырастить всё посаженное, а старость - собрать все эти такие важные в жизни каждого человека плоды счастья. А потом, когда нам снова выдадут право на бесплатный авиарейс, наши голоса, наш смех, наш опыт жизни снова смешаются с облаками и прольются дождями на головы всех тех, кто нас когда-то очень любил и любит до сих пор, в памяти которых мы будем жить всегда, и прорастут цветами, которые опять безудержно будут тянуться к небу… Или у кого-то из вас есть другая молитва?
© Вадим Демчог

Она могла болтать с ним о чём угодно, не скрывая причин, побудивших её поступить так или иначе, - болтать без умолку... приятно было иметь такого друга, как Ретт, раз уж он по каким-то непонятным причинам решил вести себя с ней по-доброму. Даже очень приятно - ведь у неё в ту пору было так мало друзей.

— Ретт, - с негодованием воскликнула она вскоре после ультиматума, который предъявил ей дядюшка Питер, - почему в этом городе люди так подло относятся ко мне и так плохо обо мне говорят? Трудно даже сказать, о ком они говорят хуже - обо мне или о «саквояжниках»! Я никогда ни во что не вмешиваюсь и не делаю ничего плохого и…

— Хорошенько запомните следующее. Если вы не как все, то всегда будете одиноки - всегда будете стоять в стороне не только от ваших сверстников, но и от поколения ваших родителей, и от поколения ваших детей. Они никогда вас не поймут, и что бы вы ни делали, это будет их шокировать. А вот ваши деды, наверно, гордились бы вами и говорили бы: «Сразу видна старая порода». Да и ваши внуки будут с завистью вздыхать и говорить: «Эта старая кляча, наша бабка, видно, была ох какая шустрая!» - и будут стараться подражать вам.

Скарлетт весело рассмеялась...

Маргарет Митчелл, "Унесённые ветром"

Мартовский снег идёт из последних сил. Цепляется за ветви сосен, за края крыш, крылья ворон, липнет к прохожим, валится, как подкошенный, на землю, на спины серых целлюлитных сугробов. Всхлипывает под ногами промокших ботинок.
В такую погоду лучше дома сидеть. В смысле валяться на диване и выдумывать женщин из головы. Весной надо непременно выдумывать их из головы. Насовсем. Иначе они забивают её напрочь. Ещё и перепутывают извилины до морских узлов. А выдумаешь её из головы - и легче. Хотя бы на время. Просторнее.
Только не надо её задумывать обратно. Но это плохо получается. Как-то она всегда умудряется дверцу в твоей голове держать приоткрытой. Не знаю как. Хочет - выйдет, а хочет - зайдёт. Как к себе домой. А может, у неё ключик есть. Может, даже и золотой... От этой пустой и пыльной каморки за нарисованными очками, бородой, усами и погасшей трубкой. Потому и пустой, и пыльной, что без неё...
© Михаил Бару

Ребёнок спрашивает:«Какая самая главная тайна на свете?» Взрослый иногда задаётся вопросом: «Куда идёт мир, как он кончится? Да, мы живём, но в чём смысл жизни?» Я думаю, что в истории есть одна-единственная тайна, она вселила в человека страх и одновременно вдохновила его на благородные дела. Поэтому вся его жизнь проходит в постоянном ожидании чего-то, в сомнениях и переживаниях. Со всеми своими мыслями и поступками, желаниями и стремлениями, со всей своей жадностью и жестокостью, состраданием и великодушием люди с самого начала попадают в сети добра и зла. Я считаю, что это единственная тайна, которая существует у человечества, и она захватывает все наши чувства и наш рассудок. Добродетель и порок стерегут первые проблески нашего сознания и пребудут с нами до его последнего мерцания, как бы мы ни изменяли землю, море и горы, экономику и нравы. Никакой другой тайны нет. Когда человек отрясает от ног своих прах и тлен земной жизни, перед ним встаёт прямой и трудный вопрос: «Какая она была - хорошая или плохая? Как я жил - правильно или неправильно?»

Джон Стейнбек, "К востоку от рая"

Долину покрывал толстый плодородный слой почвы. Достаточно было одной богатой дождями зимы, и земля взрывалась травами и цветами. Весенние цветы в такие годы были неправдоподобно красивы. Всю долину и холмы предгорий устилали ковры из люпинов и маков. Когда-то одна женщина объяснила мне, что, если добавить в букет несколько белых цветов, соседние цветы покажутся ярче, их краски станут определённее. У синего люпина каждый лепесток оторочен белым, и оттого поля люпинов - это такая синь, что невозможно себе представить. Среди этого синего моря брызгами рассыпались островки калифорнийских маков. Маки тоже обжигали глаз яростью: и не оранжевые, и не красные... такой цвет, наверно, был бы у сливок, снятых с чистого золота, будь оно жидкостью, наделённой свойствами молока...

Джон Стейнбек, "К востоку от Эдема"

Мне кажется, что где-то на земле есть комната. В ней всё осталось прежним. Всё тот же зайчик в тонком хрустале, тюль на окне с узором очень нежным. На стенах коврики и скатерть на столе, салфеточкой накрыта радиола, и этот запах, он со мной во сне, так пахнуть может только матиола.
Там, в параллельном мире за окном цветёт весной жасмин как сумасшедший и Жучка машет радостно хвостом и день вчерашний вовсе не прошедший. Там не срывают лист с календаря и не уходят в вечность все родные, там не расту и не старею я… в той комнате все вечно молодые.
Как хорошо, что где-то на земле, в далёком, странном, параллельном мире есть комната с компотом на столе и устаревшей песенкой в эфире...

© Эмма Куневич

А ведь у каждого человека свoё прошлое, свой маленький мирок внутри себя, в глубине, где-нибудь на дне души - мирок, в который никтo никогда не войдёт, как бы ни пытался! Свои расставания, свои встречи, свои ошибки, которые ты хотел бы, но не можешь исправить, свои люди, которые ушли от тебя и от которых ушёл ты сам.
Мир, в котором ты жил и в котором оставил себя, известен лишь тебе oдному - и лишь ты сам знаешь себя так хорошо, как никто другой, даже самый близкий. И как бы ты ни захотел кому-либо открыться, рассказать всё самое личное и сокровенное - у тебя ничего не получится, ведь нельзя сделать так, чтобы ктo-то другой прочувствовал твою жизнь. Лишь ты один знаешь, что по-настоящему творится в твоей голове и в твоём сердце.
Никто не сможет тебя пoнять на все сто процентов, как бы ты ни старался объяснить, показать, изобразить то, что хочешь донести до людей. Слова не могут полноценно отобразить состояние нашей души, пoэтому мы несём всё это в себе, никому не открывая настоящего себя... Так и придётся каждому из нас в oдиночку идти по пути жизни...


/из сети/

Мне всё ещё интересно смотреть некоторые сны, видеть некоторые лица, чувствовать некоторые вещи. Я всё ещё верю в человечество, бессмертие души и отбеливающие зубные пасты. Я всё ещё - зеркало эпохи, художник, кошатник, романтик и любитель пижам. Я всё ещё сострадание, милосердие и человек без кожи, но иногда я - ярость, презрение и страх, и это всегда будет, потому что мне нужен весь спектр, чтобы эта душа вынесла ценный опыт из этой жизни. Я люблю кофе из автомата на снежной пустой вечерней парковке, старые книжные лавки, лес, 300 песен в моём древнем mp3 плеере, котят, вишнёвый цвет на ветру, акриловые краски, лирический тенор, удачные рифмы и человеческую доброту. Я ненавижу тех, кто несёт насилие и боль, ненавижу корысть и равнодушие, промокшую обувь и утрату надежды. Я душевно поздравляю себя с тем, что надежду, любознательность и остроту зрения сердца я ещё не потеряла...
© Дарья Соль

Тракторист дядя Слава попробовал некоторое время не пить.
И на шестой день начал припоминать, что 12 лет назад он

В старости Анна Ахматова стала очень популярной, и у неё было множество гостей, которых она почти всех принимала, так как любила это внимание. У неё была одна забавная привычка. Когда гость уже посидел, она спрашивала его, который сейчас час. Он отвечал, скажем, "пять минут восьмого". Ахматова отвечала: "Оставайтесь ещё до половины восьмого, хорошо?"
Это создавало у гостя приятное ощущение, будто его просят остаться ещё, но на самом деле она назначала ему время уйти....


/из сети/

Случайность забросила их в тот или иной край, но они всю жизнь мучаются тоской по неведомой отчизне. Они чужие в родных местах, и тенистые аллеи, знакомые им с детства, равно как и людные улицы, на которых они играли, остаются для них лишь станцией на пути. Чужаками живут они среди родичей; чужаками остаются в родных краях. Может быть, эта отчуждённость и толкает их вдаль, на поиски чего-то постоянного, чего-то, что сможет привязать их к себе.
Может быть, какой-то глубоко скрытый атавизм гонит этих вечных странников в края, оставленные их предками давно-давно, в доисторические времена. Случается, что человек вдруг ступает на ту землю, к которой он привязан таинственными узами. Вот наконец дом, который он искал, его тянет осесть среди природы, ранее им не виданной, среди людей, ранее не знаемых, с такой силой, точно это и есть его отчизна.
Здесь, и только здесь, он находит покой...
© Уильям Сомерсет Моэм

— Может так случиться, что человечеству придётся затянуть пояс. Например, Чужие отберут у нас часть планет и люди будут жить на плохих планетах, с нехваткой ресурсов. Тогда потребуется отработанный социальный механизм выживания. Такой, как на Карьере. Стась говорит, что вся история человечества - это танцы на снегу.
— Чего?
— Танцы на снегу. Человечество пытается быть красивым и хорошим, хотя никаких оснований к этому нет. Понимаешь? Словно балерина в пачке и на пуантах пытается танцевать на снегу. А снег холодный. Кое-где твёрдый, кое-где мягкий, а кое-где проваливается и режет ноги. Только всё равно надо пытаться танцевать. Надо стараться стать лучше. Наперекор природе, наперекор всему. Иначе останется только лечь в снег и замёрзнуть навсегда...

© Сергей Лукьяненко

— Да как тебе сказать… Как на корабле: горизонты широкие, перспективы в тумане, деваться некуда, тошнит, но плыть надо...

Сон - это великий дар человеку на земле; правда, он любит весёлых и здоровых людей, хорошо набегавшихся за день, но он жалеет и тех, кого мучают заботы или гнетёт горе. С такими людьми сон долго борется, закрывает им глаза, укладывает их головы на подушки… А они опять открывают свои глаза, и подушки их делаются мокрыми от слёз. Но сон не теряет терпения. Окутавшись ночным сумраком, он проникает к самому изголовью измученного человека, тёплым дыханием сушит его мокрые ресницы и тихонько опускает их вниз. «Спи, спи, усталый человек! За ночь я сделаю тебя крепче и сильнее, я приглажу и смягчу твои горькие мысли… Пусть идут часы - это двигается вперёд время, а время, как река, уносит с собой все горести. Спи, спи…


Валентина Осеева, "Динка"