Домовой Толя всю жизнь был конторским. Конторой в деревне называли сельсовет. Ставку председателя. Беленый известкой домик о двух комнатах.
В конторе сидел председатель, бухгалтер и агроном.
- Я в контору пошел! – говорил обычно дед-пенсионер своей бабке и шел к председателю на поклон. Скидывал дед ради такого дела галоши, обувал ботинки – как никак в центр идет! Прихорашивался. Тройным одеколоном пшыкался, ширинку застегивал - в зеркало глядел. Шел просить стогомет.
Жалел бабку с давлением и остеохондрозом, простыми вилами не накидаешься. А со стогометом раз-раз – и стог сметан.
Домовой Толя жил между сейфом и столом. Контролировал приход-расход. Видел, как летом председатель вызывал на горячую страду стригалей из Чечни, а на уборку зерновых, подсолнечника и кукурузы – залетных комбайнеров из областного центра. Толя знал, как обрадуются горячей страде бабы. С мужиками-то в деревне недобор. Знал, что спать ночами ему не даст дискотека в сельском клубе. Как в темноте до самой зари будут гореть огоньки сигарет вдоль речки, помечая места свиданок. А из травы будет доноситься смех.
2.
Летом Толян иногда прятался в трубе, ее ж не топили:
- Высоко сижу» далеко гляжу! Все вижу!
Видел, как стригали прошли дружной толпой на речку. Намылили холки кирпичиком хозяйственного мыла, и опустились с головой под воду. По воде пошли круги грязной серой пены.
- Плохо, что бани нет общественной! – замечал недочеты местного самоуправления Анатолий.
Стригали – мужики суровые. Наголо остригут овцу, поранят ножницами до крови. А бабы, что разбирают шерсть на «жиропот» (с подмышек) и «курдячное» (котяхи с зада), хихикают и восторгаются. Потому что стригали – мужики нездешние, горячие, из Чечни приезжие.
Потом домовой Толя, опять же в обход должностных инструкций, сбегает на Мелкий Брод, где пацаны пускают блинчики из камушков. И если у кого недолет – это Толян его под руку толкнул. Все забава, все развлечение для сельсоветовского домового. Которому по домовиным годкам лет еще мало совсем, подростковый возраст.
3.
Толян служил в деревне и по части нравственности. То есть не банальный завхоз, а полиция нравов - так его назначили в райцентре. Но Толян романам потворствовал. А так как жил на отшибе и его мало контролировали, то ему это сходило с рук. В райцентре на подмогу к Толяну никто из молодых домовят не хотел ехать. И в ведомстве решили:
- Домовой он старый, опытный, справится с паствой сам.
Недавно Толян разбирал случай, как дядя Миша расплевался с баб Машей: да ведь поспорили из-за пустяка.
- Вылечит подагру подмор пчел или нет?
Разругались в прах. Поделили гусей, кастрюли. До недвижимого имущества не дошли. Бабка погрузила все в телегу и поехала в соседскую деревню, откуда родом. Через три дня дядМиша не выдержал бобылем жить (злой некормленый мужик – это полный капец), и поехал за ней следом. Вернул. Поел сытно. И все встало на свои места. Ареопаг самых видных деревенских старух вынес свою неодобрительную резолюцию, мол:
- На стрости лет уж постыдились бы, че делить-то?
А Толян смотрел на это дело шире. Понимал, что в отношениях нужна динамика: сегодня к сердцу прижмет – завтра к черту пошлет. Иначе жить неинтересно.
А какая в деревне динамика? Любовная. (Тогда еще не было телевизионных сериалов – прим.Толи).
Вот к примеру недавно учительница приехала. Из городских. Грудь – как у воробья колено. Высокая, худая. Ей сразу кличку дали «маркиза». А первый парень на деревне у нас кто? Правильно, физрук Незнамов. В народе – Сергеч. Руки – с лопату, косая сажень в плечах, румянец – как снегири. Все при нем.
Ирина, закончив Магнитогорский педагогический, отказалась от распределения в город, на блатное место. И поехала за романтикой в деревню.
Вот Ирина только что покурила в поддувало. Чтобы, когда придут нечаянные гости, не было заметно следов ее тоски и пошатнувшегося нравственного облика.
- Унюхают, что накурено – уважать перестанут.
Физрук Незнамов, аккуратный, как молочный алюминиевый бидон, утихомирив после бани вихры гелем (раньше маманька вазелином смазывала), пошел в гости к Ирине. С пузырем водки для себя и Мартини в другом кармане для учителки.
Физрук – он парень упертый. Не отступается даже после неудач. Пару лет назад Сергеич, тогда еще выпускник спортфака, привез из Челябинска деваху ненашенскую. Звали Люба. Маме физрука она сразу не понравилась:
- Губы ярко красит, да с такими ногтями как корову доить будет?
У Любы в школе было 18 часов в неделю, она страшно уставала и доить корову приходилось Сергеичу. Обедать он бегал к маманьке. Пока однажды старуха не взбунтовалась.
А однажды, к удовольствию Сергеичевой мамы, Люба уехала, даже не написав заявления об увольнении. Сергеич, надо сказать, даже не поехал ее искать.
Конторский домовой Толя знал всю любовную деревенскую диспозицию. Мог бы поставить Петровичу подножку, глядишь, и Иринка б подольше в девках продержалась.
4.
- Эх, опять у баб Таи фонарь перегорел, - вздыхал Толя. – Непорядок. Темновато к реке ходить.
Толян любил август, когда в усах запутывались паутинки бабьего лета, а ночью можно было сидеть на крыше и смотреть «фейерверк»: считать, сколько падающих звезд чирканули по небу.
В тучные времена в деревне на трех улицах больше десяти фонарей жглись. А потом, когда электричество вздорожало – горели заплатами лишь окна избенок.
- Тяжелое было время! Люди сидели без работы. А за пропитанием полезли на столбы: снимали вдоль железной дороги провода, сдавали в цветмет. Так в деревне появились безногий «самовар Колька» да однорукий Лешка - под напряжением провода срезали, их и замкнуло.
А потом… когда военную часть возле Карталов разогнали, народ полез за металлоломом в шахты, где квартировали до этого ракеты. Полезли, невзирая на страшные знаки «Осторожно, радиация!» И мерли потом как мухи.
В Толяновской деревне хоть газ успели провести – а вот за рекой деревни без света стояли. Казахстан в начале 90-х., в страшное безвременье, когда политики еще не определились, что им строить, отогревался буржуйками, а за дровами ездил в Толяновскую деревню. У них же там степь, а тут – иногда лесочки…
- Сколько деревьев полегло, - качал головой Анатолий. Однако, подсчетом убытков не занимался. Он любил людей. Жалел.
5.
Потом колхоз развалился совсем. И в контору поселили почту. Сельсоветовский домовой Толян по умолчанию стал «почтовым». Теперь всем здесь руководила почтальон Клара. И телеграфист Света. И теперь за динамикой бегать не надо было. Сидишь себе под конторкой и все знаешь: и про деревню и про город! Время с 4 до 6 Толян очень любил. Старики приходили звонить своим детям.
- Мы морозов ждем, чтобы свинью вам зарезать. – вещали старики. – Хочется вам помочь.
А дети им про то, что взяли ипотеку и автокредит. И загранпаспорт оформляют, чтобы летом поехать, извини, мама, не в деревню, а в Турцию.
Анатолий такое поведение детей не поощрял. Он стал чуть стареть и брюзжать.
Старость выражалась еще в том, что он стал мерзнуть и по ночам спал в шерстяных носках.
Каждый год Анатолий писал итоговый отчет. Население у него убавлялось, а вот административные функции росли. Вот Всероссийская перепись населения корячилась. Надо было наверх представить документ с цифрами:
«Народ живет скотиной и огородом, - писал Анатолий начальству. – Последний год был неурожайным. Основное население – пенсионеры. Пенсию получают исправно, отовариваются в магазинах, коих в деревне уже 5 штук на 3 улицы. Тот, что от потребкооперации, государственный – самый бедный. А вот частные народ открыл у себя в сенцах да на верандах – в тех ассортимент богатый.
У многих в деревне спутниковые тарелки. Все в них хорошо, кроме одного момента. По Москве показывают. И в Новый год Президент поздравляет на два часа позже (а это непорядок, будто новый год проспал!). Телефоны мобильные почти у всех. На почту никто звонить не ходит. Колодцев – 1, и в том вода плохая, мутная. Было два – туда дохлую кошку бросили. Колонки у людей пересохли. Бурить скважины – дорого, поэтому все пьют мутную жижу.
В районе, говорят, в связи с Переписью таблички на дома приготовили. Таблички есть – а дома пустуют. Поумирали люди - не дождались табличек. Школу-восьмилетку в деревне закрыли: не хватает душ. Вы бы подсказали: когда школу в деревне закрывают, люди оттуда бегут»
- Ну ничего, - думал домовой. – Если уедут из деревни люди, я к погранцам жить пойду, тут таможенный пункт открыли. Избенка махонькая, да я никого не стесню. Я ж теперь без деревни не могу. Никак. И на повышение в райцентр не поеду, я родину люблю.
Если вы, выезжая из деревни, заметите одинокую махонькую фигурку, и вам покажется, будто перекрестили вас на дорожку, знайте, это Анатолий. Он всех так провожает.
