Однако в нашем тексте мы находим еще одно утешение. Симеон говорит, что Христос — это предмет пререканий, который, однако же, не будет низвергнут или уничтожен. Пусть весь мир осуждает мою веру и мое Слово, называет ее ересью, искажает и извращает ее самым постыдным образом, он ничего не сможет с ней поделать и не сможет отнять ее у меня. Всей своей яростью и злобой мир ничего не добьется, он может ополчиться только на меня, и мне суждено быть объектом и мишенью поношения. Но мир потерпит поражение, а я устою. Пусть они поносят меня, сколько им угодно, — Бог тоже выступит против них и явит Свои дела против их слов. И тогда мы посмотрим, за кем будет победа. Вот действие Божье, которое твердо и непоколебимо покоит мою веру на добром основании. Никому не под силу расстроить Божье намерение. Люди же способны выставить лишь уносимые ветром слова и бессильное дыхание уст. Мухи громко жужжат крыльями и точат хоботки, но способны только нагадить на стену, обрушить ее им не под силу.

— Мартин Лютер. Проповедь на Первое воскресенье после Рождества, 1522 (Текст: Луки 2:33-40)

Первый и главный плод силы Слова — вера. Ибо если бы пастухи не поверили ангелу, они бы никогда не отправились в Вифлеем и, более того, никогда не сделали бы ничего из того, что рассказывает о них это Евангелие.

Но кто-то может возразить: еще бы, и я с радостью поверю, если мне об этом возвестит ангел с небес. Это не имеет никакого отношения к предмету нашего разговора. Тот, кто не принимает Слово ради самого Слова, никогда не примет его ради проповедника, пусть даже все воинство небесное станет ему проповедовать. Тот, кто принимает Слово из уважения к проповеднику, не верит ни Слову, ни в Бога посредством Слова, но верит проповеднику и в проповедника. Потому и вера таких людей живет недолго. Того же, кто верит Слову, не заботит личность проповедника, говорящего Слово, он не станет возносить хвалу проповеднику за Слово и всегда почитает Слово выше, нежели проповедника. И если случится, что проповедник умрет или даже отпадет от веры и станет проповедовать иное, такой человек откажется, скорее, от проповедника, нежели от Слова Божия. Такой человек живет согласно услышаному, вне зависимости от личности проповедника и его поступков.

Во-первых, этот текст дает нам право утверждать, что без благодати невозможно никакое доброе дело, и что все человеческие усилия греховны. Этот принцип утверждается в словах Павла: «Ибо явилась благодать Божия...» Очевидно, что до упомянутого явления никакой благодати среди людей не существовало. Если же никакой благодати не существовало, ясно, что был только гнев. И потому в нас самих — без благодати — нет ничего доброго и вообще ничего, кроме невозрожденной природы и гнева.

И вновь упоминание Павла о спасительной благодати ясно показывает, что всё, в чем нет благодати, уже осуждено и неспособно обрести ни помощи, ни спасения. Где же, в таком случае, свобода воли? Где человеческие добродетели, человеческий разум и человеческая мудрость? Все лишены спасительной благодати, все осуждены, все грешны и постыжены в глазах Бога, даже если в наших глазах они драгоценны.

Христос, дабы приготовить Себе народ угодный и возлюбленный, скрепленный воедино любовью, упразднил весь Закон Моисеев. И чтобы не давать более повода для разделений и сект, Он установил взамен лишь один закон, или порядок для всего этого народа — святую Мессу. (Ибо хотя Крещение также представляет собой видимое Таинство, оно совершается только однажды и, в отличие от Мессы, не является делом всей жизни.) Следовательно, впредь не должно быть никакого иного внешнего порядка богослужения, за исключением Мессы. И там, где используется Месса, присутствует истинное поклонение — даже если нет никаких иных внешних форм — пения, игры на органе, колокольного звона, облачений, украшений и жестов. Ибо все это — добавления, изобретенные человеком. Когда Сам Христос впервые установил это Таинство и совершил первую Мессу, не было ни тонзур, ни касул, ни пения, ни торжественности, но только лишь благодарение Богу и приступление к Таинству. Апостолы и все христиане долгое время совершали Мессу с той же простотой, пока не появились различные формы и добавления, соответственно которым римляне служили Мессу одним образом, а греки другим. И теперь, наконец, все пришло к тому, что главное в Мессе оказалось забытым, и люди не помнят ничего, кроме человеческих добавлений! Но чем ближе наши Мессы к первой Мессе Христа, тем они, несомненно, лучше; и чем дальше они от Мессы Христа, тем они более опасны. Поистине, величайшее и наиполезнейшее искусство заключается в том, чтобы понимать, что в действительности и по существу является неотъемлемой частью Мессы, а что добавлено к ней и чуждо ей. Ибо там, где нет ясного различения, подобные подделки легко увлекают глаза и сердце ложными впечатлениями и заблуждениями. И тогда Мессой считается то, что изобрели люди; с тем же, чем Месса является на самом деле, люди никогда не соприкасаются, не говоря уже о том, чтобы извлекать из нее пользу. И тогда увы нам! Это происходит в наше время. Ибо я боюсь, что, хотя ежедневно совершается тысяча Месс, ни одна из них, вероятно, не является настоящей Мессой. О, возлюбленные христиане, иметь множество месс не значит иметь Мессу.

— Мартин Лютер. Трактат о Новом Завете, то есть о Святой Мессе (1520)

P.S. Под "Законом" здесь Лютер имеет в виду церемониальные установления Закона, а под Мессой -- Таинство Причастия.

Наши любезные богословы не утруждают себя заботами и работой. Они попросту не прикасаются к Библии и читают лекции по сентенциям [т. е. по учебникам догматики]. Я бы, скорее, подумал, что сентенции должны быть первым учебником для юных студентов-богословов, а Библия пусть будет уделом докторов. Но сегодня все происходит наоборот. Библию читают в первую очередь, а потом, получив степень бакалавра, откладывают ее в сторону. Сентенции же изучают в последнюю очередь, и они занимают помыслы докторов до конца их жизни. С этими сентенциями связаны столь серьезные обязательства, что человек, не имеющий священного сана, свободно может читать лекции о Библии, но лекции по сентециям непременно должен читать человек в сане священника. Мне это представляется так, что учителем Библии может быть и женатый человек, но учителем сентенций он ни при каких условиях быть не может. Как можем мы преуспеть, если поступаем столь неправильно и отодвигаем Библию, святое Слово Божье на галерку? Что еще хуже, папа в самых суровых выражениях приказывает, чтобы его слова изучали в школах и использовали в судах, но Евангелию уделяется очень мало внимания. Таким образом, в школах и судах Евангелие предано забвению. Оно заброшено под скамью и покрывается пылью, чтобы одни лишь позорные законы папы имели полную свободу.

Такова вторая часть исповедания Иоанна Крестителя, в которой он объявляет, кто он такой, прежде отвергнув предположения, что он Христос, или Илия, или пророк. Он словно хочет сказать: ваше спасение слишком близко, чтобы вы имели нужду в пророке. Не устремляйте свой взор слишком далеко в будущее, ибо Господь всех пророков Сам уже здесь, и потому никакой другой пророк не нужен.

Сюда идет Господь, Чьим предтечей я являюсь; Он следует за мною по пятам. Я не пророчествую о Нем как провидец, но кричу как посланник, призывая вас расчистить перед Ним дорогу. Я не говорю, как говорили пророки: "Вот, Ему должно прийти", — но я говорю: "Вот, Он идет, Он уже здесь. Я не принес вам слово о Нем, а показываю вам на Него пальцем. Разве Исаия еще давным-давно не предсказал, что этот призыв — дать место Господу — предварит Его пришествие? Это я и есть, и я не пророк. И потому отойдите в сторону и дайте место, позвольте Самому Господу пройти промеж вами в телесном облик и более не ищите пророчеств о Нем".

Я вижу, как там, вдали, сатана с такой силой надувает щеки, готовый дунуть и зареветь, что весь краснеет. Однако наш Господь Христос с самого начала (когда Он был еще во плоти) хватил кулаком по этим надутым щекам, так что из сатанинских уст не вышло ничего, кроме смрадного дыхания.  Господь по-прежнему делает это сегодня и всегда будет делать. Ибо Христос не лжет, когда говорит: «И се, Я с вами во все дни до скончания века» (Мф. 28:20), — и когда заверяет нас, что врата ада не одолеют Его Церковь (Мф. 16:18). В то же время Писание призывает нас бодрствовать и делать все от нас зависящее, чтобы сохранить свет. Мы читаем: «Бодрствуйте», ибо сатана назван «рыкающим львом», который бродит вокруг, «ища, кого поглотить» (1 Пет. 5:8). И сатана делал это не только во дни апостолов, когда св. Петр написал эти слова; он будет делать это до скончания века. Давайте руководствоваться следующим.  Бог помогает нам, как Он помогал нашим праотцам, и как Он будет помогать нашим потомкам, к вечной чести и славе Его божественного имени. В конце концов, мы не способны сохранить Церковь, не были способны на это и наши праотцы. И у наших потомков не будет такой способности. Нет, это делал, делает и будет делать Тот, Кто говорит: «Я с вами во все дни до скончания века». Как сказано в Евреям 13:8: «Иисус Христос вчера и сегодня и во веки Тот же», — а в Откровении 1:8: «Он — Тот, Который есть и был и грядет». Это Его имя и ничье иное; и никто другой не может это имя носить.

Я знаю, что ты желаешь мягкости и доброты. Но что общего у христианина с льстецом? Христианство прямодушно и простодушно. Оно видит вещи такими, какие они есть, и говорит о них соответственно. Даже язычники желают зла тем, кто льстивыми словами отзывается о пороках их друзей. Так как же истине Христовой льстить злу и безбожию? Тем не менее, мы объясним тебе, как мы отстаиваем Евангелие, и расскажем об этом без смущения, представляя наши слова на суд тебе и всему миру. Мы не боимся, что толпа почувствует себя оскорбленной этими «уязвляющими» словами, как ты их называешь. Ибо кто не претыкался о Христа? Кого Он не обличил? Дух истины обличает и не льстит. Он обличает не только некоторых, но и весь мир. И потому мы полагаем, что следует прямо и открыто порицать, обличать, поражать все, и что не следует щадить, обходить молчанием или оправдывать ничего, дабы истина пребывала среди нас победно, не зная уз, в чистоте и ясности.

Под «скрытым во мраке» и «сердечными намерениями» (1 Кор. 4:5) Павел имеет в виду два фактора, обыкновенно, хотя и не слишком понятно именуемых «волей» и «разумом». В самой глубине существа человеческого живут две способности: (1) человек любит, наслаждается, желает и выражает свою волю; и (2) человек понимает, различает, судит и принимает решения. Я буду называть эти способности «побуждениями» и «помыслами». Побуждения и желания человека непостижимо глубоки и лукавы; и даже ни один святой не может постичь их во всей полноте. Многие благочестивые люди творят величайшие дела, руководствуясь эгоистичными побуждениями или желаниями. Они преследуют свои собственные интересы, но никогда не уверены в результате. Они служат Богу не из чистой любви к Нему, но ради собственной славы или прибыли, надеясь заслужить место на небесах или избежать адских мучений. Человек не в силах осознать ложность своих побуждений, пока Бог не попустит ему пройти чрез многие суровые испытания. И потому Павел называет такие побуждения «скрытыми во мраке», и это чрезвычайно уместное название. Они не только скрыты, но и находятся во мраке, в самой глубине сердца, где они неведомы даже самому человеку и известны одному только Богу. Помня об этом прискорбном тайном расположении сердца, мы должны испытывать побуждение подчиняться друг другу и не сравнивать себя с другими ни в каком конкретном деле или состоянии. Но каковы наши тайные побуждения, таковы и наши помыслы — добрые или дурные. Наши побуждения и стремления определяют наши цели, решения и рассуждения. Последние Павел называет «сердечными намерениями» — это мысли, к которым мы приходим вследствие наших тайных побуждений и желаний. Мы называем сердечные побуждения и стремления желанием, «скрытым во мраке», тогда как «намерения» и фантазии являются сердечными проявлениями. Тайные механизмы тьмы нельзя преодолеть никак иначе, кроме как отчаянием в наших собственных делах и твердой верой в чистую благодать Божью. И ничто не способоствует этому больше, чем страдания — тяжкие и многочисленные — и всевозможные несчастья. Под их воздействием человек способен, в какой-то мере, познать себя — в противном случае все пропало.

— Мартин Лютер

Вершиной искусства сатаны является то, что он способен превратить Евангелие в Закон. Если я смогу сохранить различение Закона и Евангелие, я смогу каждый раз и всякий раз говорить ему, чтобы он поцеловал меня в зад. Даже если бы я согрешил, я бы сказал: "Неужели из-за этого я отрекусь от Евангелия?" Но до этого пока не дошло. Как только я ввяжусь в споры о том, что я делал или оставил несделанным, мне конец. Но если я отвечаю на основании Евангелия: "Прощение грехов покрывает все", — я победил. С другой стороны, если сатана все же втянет меня в рассуждения о том, что я сделал и чего не сделал, победа за ним, если только Бог не придет мне на помощь и не скажет: "Поистине, даже если бы ты не сделал ничего, ты все равно нуждался бы в прощении для спасения, ибо ты был крещен, причащен и т. д."

А потому не будь слишком дерзок. Тебе необходимо различение Закона и Евангелия. Сатана выворачивает Слово наизнанку. Если человек прилепляется к Закону, он погиб. Добрая совесть не способна тебя освободить, но различение Закона и Евангелие способно. И потому ты должен сказать: "Слово имеет две стороны — одна из них устрашающая, а другая утешающая". И сатана тогда возразит: "Но Бог говорит, что ты проклят, если не соблюдаешь закон". И я отвечаю: "Бог также говорит, что я жив буду". Его милость превозносится над грехом, а жизнь сильнее смерти. И потому, если я и оставил несделанным то или иное, наш Господь Бог сомнет это Своей благодатью.

— Мартин Лютер

Да охранит меня милостивый Бог от христианской церкви, в которой каждый человек — святой! Я хочу пребывать в церкви и малом стаде, состоящем из малодушных, немощных и больных, которые ощущают и осознают отвратительность своих грехов и терпят поношения ради Слова, которое они исповедуют и проповедуют чисто и без искажений. Сатана — коварная бестия. Посредством своих фанатиков он хочет заразить простодушных верой в то, что проповедь Евангелия бесполезна. Нужно «сильнее стараться», говорят они. «Мы должны жить святой жизнью, нести крест и терпеть поношения». И это внешнее подобие мнимой святости, идущее вразрез со Словом Божьим, уводит многих в заблуждение. Но наша праведность и наша святость — Христос. В Нем, а не в нас самих, мы имеем совершенство (Кол. 2:10). И я обращаюсь за утешением и прилепляюсь к словам св. Павла, сказанным в 1 Кор. 1:30: «Бог сделал Христа нашей Премудростью, нашей Праведностью, и Освящением, и Искуплением». И потому нет никакого иного способа прийти к вере, нежели через слышание, изучение и осмысление Евангелия.

— Мартин Лютер

К печали нашей мы видим, что в христианском мире всегда есть какие-то дикие и бесполезные ветви, не приносящие ничего, кроме незрелых плодов, которые можно только выбросить. Да, они произошли от лозы, но они не остались на ней. Они крещены, они слышат Евангелие, и у них есть прощение грехов. Поначалу, как говорит здесь Христос, они пребывают на истинной лозе, то есть в Нем. Но по прошествии времени они вырождаются и превращаются в дикие побеги и становятся христианами лишь по названию. Конечно, они используют Божье Слово, восхваляют Его и с наслаждением сосут соки окружающих. И так они вырастают в большие ветви. Они хотят, чтобы их почитали и превозносили как лучших из христиан. Возможно, они выставляют свое христианство напоказ хвастливее, чем другие, и принимают вид, затмевающий всех прочих. Но все это напускное, и однажды все увидят, что они представляют собой на самом деле, — гнилое дерево без живых соков и жизненной силы. Они не проповедуют и не исповедуют Слово как должно; это все притворство. Таковы первые. Мы называем их духами раздора и лжебратьями.

Также когда небо темнеет, вам следует сказать: на деревьях набухают почки; а когда море и волны бушуют — деревья прекрасно цветут. Почему? Потому что мы вскоре будем навечно свободны. Мир воспримет знамения, которые будут видны на солнце и луне, на море и на земле, как грозные копья и мечи. Вы же, ученики мои и христиане, должны думать о них как о прекрасных цветах. Вам следует радоваться, ибо Царство Божье грядет к вам, потому что вы веруете и принимаете Крещение, потому что вы страдаете, и потому что вы просите и молитесь.

— Мартин Лютер (1532)

Когда мы находимся под справедливым и заслуженным отлучением, нам следует уделять больше внимания тому, за что нас подвергли отлучению, — тому, чтобы либо делать, либо не делать этого (в зависимости от ситуации). Ибо отлучение всегда налагается по причине греха (который гораздо хуже любого отлучения). Но и здесь, как и во всем остальном, мы обычно по ошибке размышляем лишь о том, как болезненно наказание, но не о том, почему мы ему подвергаемся. Где ты сегодня найдешь людей, которые так же боятся согрешить и прогневить Бога, как боятся отлучения? И выходит, что мы боимся целительного наказания больше, чем ужасных грехов. Но и к этому следует отнестись с терпением и позволить, чтобы это происходило, — ради нашей чувственной природы, которая не видит духовный вред греха, но лишь чувствует боль наказания. Однако страх перед отлучением стал слишком велик благодаря тиранической власти и угрозам духовных судей, которые заставляют простых людей больше бояться наказания, нежели греха. Если отлучение несправедливо, нам следует особо остерегаться действий или бездействия, слова или молчания, за которые мы подверглись отлучению, — разве что мы делаем это без греха и не причиняем вреда нашему ближнему. Вместо этого нам следует смиренно сносить отлучение и с готовностью умереть в нем, если иначе нельзя. Не следует нам бояться и того, если нас не допустят к Таинству и похоронят на неосвященной земле. Почему? Потому что истина и праведность — это удел внутреннего духовного общения. Тот, кто оставляет их, подвергается отлучению Божьему, которое вечно. И потому их не следует оставлять ради внешнего общения, которое неизмеримо менее важно, или чтобы спастись от отлучения. Более того, возможность приступить к Таинству и быть погребенным в освященной земле отнюдь не стоит того, чтобы оставить ради этого истину и праведность. Чтобы никто не дивился сказанному, я пойду еще дальше и скажу, что человек, умерший справедливо отлученным, не умирает в осуждении — разве только если он не раскаялся в своем грехе и презрел отлучение. Ибо покаяние и печаль исправляют все, даже если твое тело выроют и бросят в воду.

И потому псалмопевец говорит: "Надеюсь на Господа; иными словами, в слезах и под ношей креста я не отступаю и не отчаиваюсь; не полагаюсь я и на свои собственные заслуги. Я возложил упование на одну лишь Божью благодать, которой я жажду, и я надеюсь, что Господь поможет мне, когда Ему будет угодно". Есть, однако же, такие, кто хочет знать в точности, определяют время и меру и указывают Богу, как именно им следует помочь. И если они не получают этого, то приходят в отчаяние; или, если возможно, ищут помощи в другом месте. Они не ждут с терпением и не надеются на Господа. Бог должен их ждать, быть готовым прийти на помощь по первому свистку и именно так, как они сами определили. Те же, кто надеется на Господа, просят о милости; однако они оставляют на усмотрение Божьей милостивой воли, когда, как, где и каким способом Он им поможет. Они не сомневаются в Его помощи, но не ставят ее в рамки. Они оставляют решение за Богом, даже если Он откладывает помощь на неизмеримо долгое время. Но тот, кто ставит помощи условия, ее не получит; ибо не надеется на Бога и не смиряется перед Его мудростью, властью и намерением.

— Мартин Лютер. Из толкования на Псалом 129:5

Я часто говорил, что есть две разновидности веры. Прежде всего, это вера, которой ты истинно веруешь, что Христос именно таков, каким Он описывается и провозглашается здесь и во всех Евангелиях, но не веруешь, что Он таков для тебя, и сомневаешься, имеешь ли ты какую-либо часть в Нем, и думаешь: да, Он таков для других, для Петра, Павла и для блаженных святых; но кто знает, таков ли Он для меня, и вправе ли я ожидать от Него того же и быть в этом уверенным, как и те святые?

«Ликуй от радости, дщерь Сиона, торжествуй, дщерь Иерусалима: се Царь твой грядет к тебе...» (Захария 9:9). Не пялься на Него раскрытыми глазами, но позволь своему слуху внушить мудрость глазам. У твоего Царя нет ни великолепного коня, ни шпор, ни седла; Он беден и едет верхом на осле. И все-таки нет царя, подобного Ему; Он избавляет тебя от греха, спасает тебя от смерти и ада и дает тебе вечную святость и праведность, вечную жизнь и блаженство. И потому не обращай никакого внимания на жалкий образ Его пришествия и на последующую позорную смерть на кресте. Ибо Он делает все это ради тебя, как Спаситель, чтобы помочь тебе, чтобы освятить тебя и спасти тебя от смерти.

Мы принимаем Христа не только как дар, верой, но и как образец любви к ближнему, которому нам должно служить так же, как Христос служит нам. Вера показывает и дарует тебе Христа со всем, что у Него есть. Любовь отдает тебя твоему ближнему со всем, что есть у тебя. Эти две вещи вместе составляют истинную и полную христианскую жизнь; потом следуют страдания и гонения за такие веру и любовь, из которых, в свою очередь, вырастает надежда в терпении.

Возможно, ты спросишь, что представляют собой добрые дела, которые тебе должно творить своему ближнему. Ответ: у них нет названия. Добрые дела, которые Христос делает для тебя, не имеют названия, и точно так же твои дела не должны иметь названия.

Будь диавол поумнее, сохрани он молчание и позволь, чтобы Евангелие проповедовалось, он потерпел бы меньший ущерб. Ибо когда за Евангелие не приходится сражаться, оно покрывается ржавчиной и не находит ни причин, ни повода, чтобы проявить свою жизненность и силу. И потому для Евангелия нет ничего лучше, чем когда мир обрушивается на него со всей своей мощью и коварством.

— Мартин Лютер

Мир, как и многие непонимающие люди, утверждает, что нам не следует столь яростно сражаться за какой-то артикул вероучения, попирая тем самым христианскую любовь; напротив, если мы и расходимся во мнениях по какому-то одному маленькому вопросу, но соглашаемся во всем остальном, нам следует уступить и закрыть глаза на разногласия ради сохранения братского и христианского единства и общения. Нет, дорогой мой человек, не говори мне о мире и единстве, если при этом будет потеряно Божье Слово... Слово было дано нам для вечной жизни, а не для того, чтобы обеспечить внешнее спокойствие и согласие... И потому не говори мне о любви и дружбе, если это означает порвать со Словом или с верой, ибо Евангелие говорит, что не любовь, а "Слово" дарует нам вечную жизнь, Божью благодать и все сокровища небесные.

— Мартин Лютер. Из толкования на 2 Коринфянам 13:8