Иосиф Бродский

Я всегда твердил, что судьба – игра.

Что зачем нам рыба, раз есть икра.

Что готический стиль победит, как школа,

как способность торчать, избежав укола.

Я сижу у окна. За окном осина.

Я любил немногих. Однако – сильно.

Я считал, что лес – только часть полена.

Что зачем вся дева, если есть колено.

Что, устав от поднятой веком пыли, русский глаз отдохнёт на эстонском шпиле.

Я сижу у окна. Я помыл посуду. Я был счастлив здесь, и уже не буду.

Я писал, что в лампочке – ужас пола. Что любовь, как акт, лишена глагола.

Что не знал Эвклид, что сходя на конус,

вещь обретает не ноль, но Хронос.

Я сижу у окна. Вспоминаю юность.

Улыбнусь порою, порой отплюнусь.

Я сказал, что лист разрушает почку.

И что семя, упавши в дурную почву, не дает побега;

что луг с поляной есть пример рукоблудья, в Природе данный.

Я сижу у окна, обхватив колени, в обществе собственной грузной тени.

Моя песня была лишена мотива, но зато её хором не спеть.

Не диво, что в награду мне за такие речи своих ног никто не кладёт на плечи.

Я сижу в темноте; как скорый, море гремит за волнистой шторой.

Гражданин второсортной эпохи,

гордо признаю я товаром второго сорта свои лучшие мысли,

и дням грядущим я дарю их, как опыт борьбы с удушьем.

Я сижу в темноте.

И она не хуже в комнате, чем темнота снаружи.