Филофоб все записи автора

Глядя на поля наших народных битв, на свидетельства успехов и падений, побед и поражений, видишь, что поляк, совсем как герой Лесьмяна Дусёлек, борется не только со своими историческими национальными врагами, но и веками сражается с чем-то, что сидит в нём самом, более того – что он сам в себе кровью собственного сердца за века вырастил и что растит до сих пор. Что в нём самом расцветает, и существует, и не существует, и что, как писал Гомбрович в «Транс-Атлантике», в Польше и поляках «веками подыхает, а сдохнуть не может», и что всегда нас, поляков, «между бытием и небытием держит», и что трудно выследить и обезвредить, поскольку оно происходит из нас самих, черпает свою силу из нашей крови. 

Поляк, хоть и сражается с порождением

«Польши, впавшей в детство»

(Станислав Бжозовский), с чем-то таким, что из-за своего инфантилизма не слабеет, а набирает силы. Он борется с польским «призраком» (Юзеф Тишнер), а призрак оберегает его от ответственности и в то же время порабощает. Понравилось поляку быть Мессией народов, и не видит он, что его жизнь складывается в тени «польского призрака», и кажется ему это состояние райским, почти благословенным! Борьба с «польским призраком», однако, не имеет и не может иметь определённого завершения, и нечего на него рассчитывать, потому что этот бой из тех, которые никогда не кончаются – какое-то Чудище поляк имел, имеет и иметь должен. И должен он его мучить, душить, никогда не отступать. И вот так на поле битвы с «польским призраком» уже не один полёг, а победителей всё не видно.

Polska w mrokach zacofania

Словно бы сорвавшееся в последнее время с привязи польское Чудище, отбросив старые антинемецкие и антисемитские фобии, принялось за темы антироссийские. На польской красно-белой шахматной доске, в чистом поле накопленных обид, всё более пышно расцветает российское Отвращение. Обгадив всё еврейское и немецкое, Чудище, по публичному заказу, создаёт сейчас настоящего врага. Врага политически заслуженного и правильного. Врага, ну очень сегодня полезного. Врага народа. Врага Всепольского. Врага, до великой мощи вознесённого! Врага Московского! Врага Шуйского! Врага вечного и истинного! Врага на веки веков! Врага российского!

 

В ответ на самоубийственный заказ «польского Танатоса» (Казимир Выка) и родимого «колтуна польского» (по «Энциклопедии» Дидро и Далабера, «колтун польский» - это «сбитый клубок волос, образовавшийся из-за того, что волосы не моют и не расчёсывают», являющийся также симптомом болезни – поэтому «в больных польских головах рождается зло, которое является источником анархии польской»), телевидение продаёт фишки ненависти и оплёвывания всего, что «русское», а так как в Польше (как и в самой России) никогда не было нехватки в самоубийцах, перспективы вырисовываются долгосрочные... Россия превратилась в «плевательницу» для Польши (что ж, «у каждого есть свой русский», - как я недавно услышал). Обстоятельство это тем более трагичное, что плевками решить можно немногое, особенно если у вас была общая история в течение 500 лет, а в последние 20 лет вы делаете вид, что её нет или вообще не было. В моде поза, которая доводила на каторге до бешенства Достоевского, и за которую он от всего сердца отомстил в своих произведениях. Это отметил не только Ежи Стемповский, но и с сомнительным успехом напомнил и повторил, вызывая в огорчённых поляках рвотный рефлекс на само слово «Россия», Джозеф Конрад в своём романе «Глазами Запада».

 Фрагмент картины Яна Матейко (1866 г.) "Рейтан - Падение Польши"

 

Триумф польского самоубийства, отдача себя во власть польского стремления к самоуничтожению идёт в паре с осуждением на корню всего, что хотя бы пахнет Россией, а ведь, как писал когда-то Ян Юзеф Липский, мы почти всё переняли сначала у Германии, а потом у России, и «трудно презирать народ, который породил Толстого и Достоевского». И мы, лехитские жители Запада, так же не можем возражать, что ненавистная российская цивилизация Толстого и Достоевского породила, как и забыть, что первую фразу на нашем родном языке написал для нас, поляков, в монастыре цистерианцев в Генрикове*, в Силезии, немецкий монах. Только зачем нам факты?
Достаточно, что у нас есть Сенкевич

(«Нет никаких объективных фактов, есть только интерпретации», - писал «польский», что ни говорить, немец Фридрих Ницше).

Польша расположена не на Луне (Збигнев Бжезинский), а упорное поддержание, любой ценой, вопреки фактам, мартирологического образа невинной, безгрешной польской жертвы, невинного польского греха, «греха чистого» (Витольд Гомбрович), в котором виноваты все, только не Польша и не поляки, и уж, Боже упаси, не «Народ польский» и не наша «Отчизна-Сыновизна», - всё это похоже на отрицание греха мастурбации, о котором известно, что его в возрасте созревания совершают все, но только немногие в состоянии без стыда и без фальшивой скромности в нём сознаться.

Автор – философ, историк философии. Занимается изучением польской, русской и немецкой философии XIX – XX веков.

* Первая записанная по-польски фраза найдена в хронике, которую вел на латинском языке немецкий монах. Её произнес чешский крестьянин из Брукалиц, обращаясь к своей жене-польке. Полная заботы фраза: „дай, ать я побрушу, а ты почивай” (“давай я поработаю, а ты отдохни”) была произнесена в 1270 году и записана в хронике “Книга Генриковская”, описывающей повседневную жизнь ордена цистерцианцев в Генрикове. Ценный 100-страничный документ сейчас находится в коллекции Архиепископского музея в городе Вроцлаве (прим. перев.)

Перевод с бумажного издания.

Скан польского оригинала статьи   Яна Красицкого из