Вагоны шли привычной линией,
Подрагивали и скрипели;
Молчали желтые и синие;
В зеленых плакали и пели.
А.Блок

Верный принципу "развлекая, обучать", Акунин создает очередную беллетризованную иллюстрацию Истории Российского государства. На сей раз к восьмой части "Лекарству для империи", охватывающему вторую половину девятнадцатого века и правление двух Александров: царя Освободителя и царя Миротворца.

Не отказав себе в удовольствии вспомнить детство, стилистически эту часть доброключений очередного потомка славного рода Катиных автор решает как оммаж мушкетерской трилогии Дюма. С соблюдением хронологических этапов, герои встречаются трижды через значительные промежутки времени - канонические "Три мушкетера", "Двадцать лет спустя" и "Десять лет спустя". Идеально для показа изменений общественной жизни, через перемены, происходящие с героями.

Роман как-бы следует готовой сюжетной канве, хотя, как это всегда у Акунина, узор по ней выплетается свой. И все же, находить в "Дороге в Китеж" смысловые и событийные соответствия, сопоставлять персоналии, человеку знакомому с трикнижием добавит удовольствие. А героев, обладая некоторой сноровкой в интеллектуальных играх. можно персонифицировать как метафору российской либеральной мысли (Атос), радикально социалистической (Портос), правой (Арамис) и любезного автору конфуцианского пути Благородного мужа, (Дартаньян).

Одновременно с вымышленными персонажами, "Дорога в Китеж" изобилует реальными историческими фигурами того времени: царская семья, царедворцы и приближенные, помпадуры и помпадурши. Интриги, гроссмейстером которых выступает няня детей царской фаворитки княжны Долгоруковой Варвара Шебеко (Миледи).

Борьбе за власть и финансовым откатам, приобретающим в пореформенном государстве вид отработанных и почти узаконенных схем, противопоставлен честный деловой чиновник М.Т.Лорис-Меликов (справочно на борьбу со вспышкой чумы в Поволжье в 1879 он потратил триста тысяч рублей из отпущенных казной четырех миллионов)

Вторая половина девятнадцатого века время беспрецедентного технического прорыва России, и это достаточно подробный рассказ о становлении российского железнодорожного сообщения - по крайней мере одна из традиционных бед строительством железных дорог частично устранена. Прогрессором выступит потомок рода Катиных Адриан, американскоподданный сын случайных декабристов, которые и в Сибири не пропали.

Третья составляющая книги рассказ о развитии революционной мысли в России, где установка на террор, оказалась сильнее идеи постепенного просвещения народных масс и последовательного улучшения условий жизни. О неудачных и, к несчастью, удачных покушениях на царей и чиновников высокого ранга. О том, как прекраснодушные самоотверженные девушки и юноши превращались в убийц. О царстве божием, за которое век двадцатый заплатит не слезой ребенка - реками крови, в том числе детской. Да так и не построит.

Как всегда у Акунина, информативно, интересно и печально.

Можете считать меня самонадеянным глупцом, но больше всего мне нравятся собственные дети. — Он с восхищением поглядел на Целестину. — Просто кровь с молоком: мордашка красная, глазки блестят, здоровая, упитанная, аж лоснится

На самом деле, подобная аттестация вряд ли порадует юную девушку и мама такого точно не сказала бы. Но папы, на то они и папы, чтобы топтаться слонами в посудных лавках девичьих грез о неземной красоте. Да и не это ведь главное. Не то, что для выражения восторга дочерью выбрал не самые подходящие слова, а то, что любуется ею.

Пусть даже называя Телятинкой - таково домашнее прозвище пятнадцатилетней Целестины, придавленной красотой, талантами и популярностью старшей сестры Юлии. Большая, безалаберная и дружная семья Жаков живет в социалистической Польше образца семидесятых, чья повседневность одновременно напоминает советскую тех же времен, и вместе с тем далека от нее. Как-то весь социалистический идиотизм: очереди, дефицит, тотальная нищета - воспринимается здесь отчасти игрой, в которой можно обыграть систему, надо только потратить время и силы на изучение правил.

Она изучает. Ну, в том смысле, что готовится стать полезным членом общества. А поскольку на то, что красота поможет в продвижении по пути успеха надежды нет (куда ей до Юлии), то Целестина учится. Параллельно заботясь о домашних: приготовить обед, помыть посуду, прибраться. Звездная сестра ничего по хозяйству не делает принципиально, у погруженной в творчество скульптора мамы на будничную рутину ни времени, ни сил, вот и выходит, что вкалывают на домашнем фронте Телятинка да разведенная тетка. которую Жаки приютили с ее хулиганистым сынком.

"Целестина или Шестое чувство" очаровательная повесть о первой любви, настоящей дружбе и в целом здоровых семейных отношениях, несколько омрачаемых тем обстоятельством, что кто везет, на того и грузят. Потому, еще и о том, как девочке научиться отстаивать свою независимость.

А бонусом, чудесное перевоплощение толстенькой гусеницы в прелестную бабочку и экскурсия в счастливые будни страны СЭВ (Совета Экономической Взаимопомощи, если кто не знал или забыл)

А впрочем, ваши лица
Напоминают мне знакомые черты,
Как будто я встречал, имен еще не зная,
Вас где-то, там, давно…
"Сумасшедший" Апухтин

Подростком прочтя в "Лезвии бритвы" об испанской поговорке: Мужчины только притворяются, что любят сухое вино, тонких девушек и музыку Хиндемита, на деле все они предпочитают сладкие вина, полных женщин и музыку Чайковского. - возгордилась. Гляди-ка, наш Петр Ильич в испанский фольклор успел войти.

Слава Чайковского огромна, известность повсеместна, авторитет его имени непререкаем. Его музыка то, что называется пандемос - всеобщая. Пусть симфонии, сюиты и концерты полной мерой раскрываются лишь меломанам, но есть ведь абсолютные хиты, что не померкли за полтора столетия, вроде "Лебединого", "Щелкунчика", "Онегина". Биографических подробностей не знала, это нормально, всего знать невозможно. Если ты не учишься в музыкальной школе, музучилище или консерватории, этого рода сведения скорее всего пройдут мимо тебя.

О Нине Берберовой тоже смутно и самого общего толка. Эмиграция? Серебряный век? То и другое. А еще Ходасевич, женой которого была, с ним и покинула в двадцать втором Россию, писала для эмигрантских изданий, книга о Чайковском начиналась как фельетонный роман. Нет-нет, к фельетону в сегодняшнем смысле отношения не имеет, это общее название для романов с продолжением, печатавшихся в периодических изданиях.

Тридцать седьмой год, многие люди, знавшие Чайковского, еще живы. Пока эпоха не ушла окончательно, можно попытаться собрать воедино и сохранить ее частицы. "Чайковский. История одинокой жизни" эталонный образец биографической прозы начала ХХ века: максимально информативный, виртуозно обходящий острые углы, проникнутый любовью, однако не хрестоматийно-святочный, но рисующий образ героя со многими его недостатками.

Чудесно о счастливом детстве в большой любящей, обеспеченной семье, о рано проснувшейся любви к музыке, от которой родные вскоре начали его оберегать, уж очень чувствителен был Петя, слишком бурно реагировал на вхождение ее в свою жизнь - до нервной горячки и судорог. О том, что в Училище правоведения близко сошелся с Апухтиным, дружбу с которым пронес через всю жизнь. Что в юности был не прочь покутить в компании сверстников, а музыкой серьезно занялся лишь в двадцать один год - классический возраст юридической дееспособности.

Как недолго, но трудно шел к признанию, сколько слышал о собственной бесталанности от признанных музыкальных авторитетов, как мало ценили его члены Могучей кучки, задававшей тон в российской музыкальной жизни того времени. Как болезненно воспринимал недостаток средств, не позволявших жизнь на широкую ногу, к которой всегда стремился.

Как сочетались в нем трудоголизм с тягой к дорогостоящим, большей частью порочным удовольствиям. Как окончилась ничем юношеская влюбленность в Дезире Арто, что могла бы стать ему достойной спутницей, и о чудовищном браке с Милюковой, для которой любимым и единственно приемлемым способом обращения с "Петенькой" на многие годы стал шантаж. Впрочем, человек, желающий женитьбой оборониться от обвинений в гомосексуальности (действительной и достаточно демонстративной) вряд ли по совести мог рассчитывать на приличную брачную партнершу.

Как обрел немыслимую поддержку от вдовы миллионерши, и как нежную привязанность и подлинную дружбу фон Мекк превратил в средство перманентной поправки финансовых обстоятельств, живя за ее счет в принадлежащих ей имениях, пускаясь в оплаченные ею путешествия, ни разу при этом не встретившись лично и часто пренебрегая даже такой мелочью, как ответ на ее письмо. Как потерял эту дружбу и ничем не помог былой покровительнице, когда она разорилась и впала в бедность, а сам он достиг всемирной славы.

Биография замечательно хороша по меркам середины прошлого века, но сегодняшний день предъявляет к биографу более жесткие требования и по информативной части - в книге практически ничего не рассказывается о работе над "Лебединым озером", и в части полноты сведений о герое. XXI век задает иные стандарты, у нас есть эталонные "Пантократор" Льва Данилкина, "Пастернак" Дмитрия Быкова, "Лесков" Майи Кучерской и сравнение не в пользу книги Берберовой.

Однако "Чайковский" остается прекрасной биографической книгой, обретая дополнительную ценность как образец литературы эмиграции и отчасти артефакт Серебряного века.

Дело во мне. Она не любила именно меня. А я ее обожала до судорог. Но со временем обожание переплавилось в тихую глубокую корневую обиду и боль. Еще и потому, что она хотела и умела любить мужчин, а меня не хотела и не умела.

Искренняя, предельно, порой шокирующе откровенная, и одновременно напрочь лишенная эпатажности проза. О тяжелой смерти матери, о не озаренном светом любви детстве, о трудном пути к принятию себя и нахождению собственного языка, каким будешь говорить с миром. Которым сумеешь рассказать все, никого не обвиняя и не обижая.

Вот только не надо пытаться привести всех к общему знаменателю. Мы разные и детство наше проходило в разных условиях, и отношения с родителями складывались по-разному. Уровень близости с ними, поддержка, внимание, понимание, получаемое от них. Отношения длиной в жизнь складываются из того, за что бываем благодарны и того, чего не можем простить

У кого-то воображаемый список претензий к матери начнется некупленным айфоном последней модели, им и закончится. А кто-то вспомнит, как в пьяной ярости мамин любовник лез в квартиру через балкон, и мама сбегала от него к подруге, почему-то оставив тебя в квартире. Думала, что ребенка не тронет? Он и не трогал, но пережитый тогда страх, одиночество, чувство оставленности в ненадежном кренящемся мире было настоящим, до конца не истаяв ни через год, ни через десять, двадцать лет.

Или этот взгляд. Никогда не на тебя - в твою сторону, но всегда немного поверх твоего плеча. Будто бы там, в противоположность тебе, что-то очень интересное. Или крохотная квартира в провинции, единственное твое нищее наследство после ее смерти, оставленная мужчине, которого она любила. И тебе говорят: ну, это потому, что она знала, что ты сильная, а он без этой поддержке пропадет (да он и с поддержкой, блин, пропадет, а ты и без нее всего добьешься). Однако догадка, что мама отчего-то тебя не любила, отныне перерастет в уверенность.

Героя "Постороннего" Камю признают виновным и приговаривают к смерти потому что он не плакал на похоронах матери. А герой "Сыновей и любовников" Лоуренса травит долго умиравшую от рака мать (сама измучилась и его измучила, главное его), но после рыдает над ее гробом: "Любимая!" - и мир по итогу убежден, что роман ода сыновней преданности. Нет стандарта: мать любит свое дитя, потому что она же мать и смерть ее становится для сына, дочери трагедией.

У кого-то так; другой отпускает с тихой грустью - связи истончились до паутинной тонкости и рвутся без боли; для кого-то горечь окончательной невозможности достичь материнской любви смешивается с пьянящей радостью - я теперь свободна быть собой. "Рана", возникшая в лонге Большой книги 2021 словно бы ниоткуда и неожиданно прошедшая в шорт, книга об этом. В том числе об этом.

Потому что есть еще не декларируемая, но слышная социально-протестная нота. Да иначе и быть не могло, Оксана Васякина редкий в современной российской литературе случай выходца из социальных низов: неполная семья, папа оставил семью, наркоманил, умер от СПИДа, красавица мама работала на непрестижной низкооплачиваемой должности, попивала, помочь дочери не могла, девочка пробивалась самостоятельно.

Хотя этот мотив здесь не основной и звучит словно бы под сурдинку, писательница оставляет за народами право на самоопределение - живите так, как находите нужным жить. У социального мотива "Раны" есть одна обаятельная особенность, книга напрочь лишена как снобской брезгливости, с какой говорит о жизни пролетариев потомственная филологическая элита, так и заносчивого превосходства "выдравшихся" сенчинско-прилепинской прозы. Мы просто так жили, ну и что же? И в этой нашей жизни бывало много счастья, а было бы сплошь счастье, если бы в ней была любовь.

Третья, куда более значимая громкая и отчетливая составляющая книги связана с гомосексуальностью героини. И это по-настоящему смело в стране, где закон о пропаганде не отменен, поправьте, если ошибаюсь. Потому что решиться на каминг-аут в этих условиях требует немалого мужества.

Да, я лесбиянка - говорит она, - Да я шла к осознанию своей сексуальности долго и мучительно, мне не у кого было учиться строить отношения. Я много ошибалась и долго довольствовалась тем, что само липло (всегда не лучшие варианты). Но я больше не хочу стыдиться себя. Я лесбиянка не потому что мужчины меня не любят, а потому что я люблю женщин.

За это я, безусловная гетеросексуалка, склоняюсь перед Оксаной Васякиной в глубоком реверансе. Знаете, тут еще одно наблюдение, которым не могу не поделиться. Не знаю, замечали ли вы, но главный тренд современной культуры традиционных отношений асексуальность. Секс, похоже, продолжают эксплуатировать лишь рекламщики, из жизни, кино, литературы он словно бы вымылся. Перетек в сферу гомоэротики. Вот там накал, страсти, немыслимое взаимное притяжение и ощутимая телесность.

Резюмируя: взлет книги Оксаны Васякиной в немалой степени обусловлен укреплением феминистской повестки и потребностью учредителей главной российской книжной премии показать читающему миру, что все у нас как у больших, но в выигрыше читатель, которому "Рана" подарила место зализывания ран.

В комнате с белым потолком, с правом на надежду.
В комнате с видом на огни, с верою в любовь.

Странно, что когда формулировала для себя итоговое впечатление от книги, пришло на ум это из "Наутилуса", о котором не только герои книги понятия не имеют, но даже их мамы и папы наверняка не слушали, малы были в восьмидесятых. А вот поди ж ты, по-настоящему хорошие стихи всегда кантова "вещь для нас", потенциально приспособляемая и актуальная в разных, иногда диаметрально противоположных начальным, обстоятельствах.

В реалиях ковидного двадцатого наиболее актуальным стало не "я хочу быть с тобой", а комната. "С правом на надежду" и, почему бы нет, "с верою в любовь". Хотя сверхценность последней изрядно потускнела, влажную эпоху Рыб с девизом "Бог есть любовь" сменила эра суховатого прохладного Водолея, для которого дружба важнее И книга Александры Шалашовой отражает действительность как хорошее зеркало.

Это вторая за последнее время честная книга о школе, автор которой не пытается впихнуть существующее в прокрустово ложе прежних представлений о жизни и возрасте. В "Непостоянных величинах" Булата Ханова тоже подмечена асексуальность как тенденция. Сегодняшние подростки переживают гормональные бури взросления поразительно рационально, не "отринь отца и имя измени", а "выйти из чата". Просто так есть.

"Выключить мое видео" это хроники школы ковидного года: дистант вместо уроков, вездесущая мамаша из родительского комитета присутствует на конференциях, хорошие девочки и умненькие мальчики из приличной московской школы, математичка не может выйти в ZOOM, потому что даже компьютером пользоваться не умеет, а один мальчик постоянно в маске сидит. Можно подумать, школота.

И нет, здесь все по-взрослому. Совсем серьезно, порой трогательно, чаще горько, иногда невыносимо и все время интересно. Хорошо написано, просто о сложном, и не успеваешь заметить, как врастаешь в кожу каждого из героев, прикладывая к себе их мысли и поступки, соглашаясь, сочувствуя, негодуя.

Отличная книга, высокий уровень эмоциональной вовлеченности и подумать много о чем есть.

У человека много поверхностей, надо брать в расчет все. Многовато складок.

Из лондонского Музея естествознания похищен кракен, прямо в своей гигантской емкости с формалином. Само по себе неприятно, но еще хуже, что это происшествие имеет смысл рассматривать как преддверие Армагеддона. То есть, буквально все приметы указывают на то. Билли Херроу, сотрудник музея, обладающий особой сноровкой в таксидермировании головоногих вообще и украденного экспоната в частности, оказывается вовлечен в связанную с этим круговерть.

А закрутится все не по-детски. Пропавшая тварь, была предметом культа и служила символом веры для кракенопоклонников, на которых падает главное подозрение в то время как они, в свою очередь, считают Билли замешанным в покраже священной реликвии и прикомандировывают к нему одного из своих ересиархов Дейна.

Одновременно с этим в Лондоне появляется пара персонажей, восходящих к Бегемоту с Коровьевым, хотя с этими симпатичными злодеями у них куда меньше сходства, чем с Крупом и Вандермаром из гейманова "Никогде" или Гогом и Магогом из "Агафонкина" Радзинского. Двое отъявленных мерзавцев Госс и Сабби, сеют вокруг смерть и наслаждаются чужим страданием.

Будут еще лондонманты буквально гадатели по лондонским внутренностям, умеющие напрямую общаться со сложносочиненным психофизическим конгломератом, который представляет собой ноосфера английской столицы. Кроме умозрительных: "вопрос-ответ" функций, они умеют в прикладное: перекраивать пространство, создавать проходы или сплошные стены где необходимо; добывать из ткани города любые материальные вещи, Впрочем, лондонманты с давних времен держат нейтралитет.

С темой изменения пространств и физических объектов близко соприкасается здешний сорт телепортации с упрятыванием чего-то очень большого во что-то очень маленькое, как автомобиль, уместившийся в шкатулку для драгоценностей или два человека в стандартный посылочный ящик - ну, вы поняли - не по принципу сорокинской жидкой матери.

Марксист Мьевиль не упускает возможности разагитировать читателя, здесь выразителем идеи "мы на горе всем буржуям мировой пожар раздуем" становится Вати, мятежный дух древнеегипетской погребальной статуэтки, который возглавит сопротивление. Ах да, еще фамильяры. Знаете кто такие? Помощников ведьм и колдунов из числа животных, наделенных интеллектом и способностью самостоятельно действовать.

Список оглашен, казалось бы, осталось насладиться историей тут-то и начинаются проблемы. Роскошный паноптикум не хочет собираться воедино. Мьевиль вообще-то не самый комфортный рассказчик, за единством времени, места и образа действия не к нему, события обычно разворачиваются в диковинных декорациях, персонажи странны, а в принципах их взаимодействия не так-то просто разобраться.

Отталкивающе гранжевая эстетика "Крысиного короля", босхоподобное смешение всего и вся в Нью-Кробюзоне, необходимость смотреть-не-видя "Города и Города" и низведение (возвышение?) людей до функции частей речи в "Посольском городе". Отдельные персонажи редко играют у него сколько-нибудь значимую роль, марксистские взгляды обусловливают большее тяготение к коллективизму и согласованным массовым действиям. Но все же бывают невероятно яркими, чего стоит Попурри из "Вокзала..."

А главное, самая диковинная изначально россыпь элементов складывается в стройное единство истории. С "Кракеном" не то. Бестолковые мотыляния героев остаются разрозненными эпизодами, вызывая умозрительный интерес: гляди-ка что еще придумал - но не рождая эмоционального отклика. Билли аморфен и довольствуется ролью ведомого, яркая констебль Коллингсвуд все время чуть не дотягивает и получается, что единственный герой, чьего появления более-менее ждешь - тот самый Вати, египетская погребальная статуэтка. Как по мне, маловато будет.

И все же Мьевиль, даже не в самых удачных своих вещах, на голову выше большинства коллег, а перевод Сергея Карпова источник отдельного (дополнительного?) удовольствия

Я не верю, что Бог следит за полетом всех птичек в Австралии или всех насекомых в Индии, что Бог записывает все наши грехи в большую золотую книгу и судит нас после нашей смерти. Но я верю, что-то должно быть.

Всегда называю "Девочку, которая любила Тома Гордона", когда спрашивают, с чего лучше начинать знакомство с Кингом. Неважно, что заметную роль в романе играет бейсбол, о котором у большинства русскоязычных читателей смутное представление, он умеет делать незнакомые вещи понятными. Важнее, что эта простая история никого не оставит равнодушным. И, ну да, объем. Все-таки Кинг часто тяготеет к монументальности, а "Девочка..." короткая и читается мгновенно.

Триша Макфарленд заблудилась в лесу, пошла в сторону, противоположную тропе и жилью, забрела на болото, несколько дней блуждала и вышла в конце концов к людям. С воспалением легких, истощенная и пережившая кишечную инфекцию, но целая. Две строчки. Страх, одиночество, отчаяние, боль, голод, смертный ужас. Опасности, удивительные и пугающие открытия. Спутник - переносной транзистор, с которого чудом удалось услышать трансляцию бейсбольного матча.

Триша - фанат бейсбола, а любимый ее игрок, Том Гордон. У каждого свои кумиры, мы творим их в детстве активнее, чем став взрослыми. А в том мире, где религия не дает действенной помощи, сотворенному кумиру приходится работать за себя и за того парня. Девочка оказалась в таком. О религии. К исходу третьего дня блужданий она видит неподалеку от себя трех людей в монашеских сутанах. Радость встречи скоро сменяется пониманием, что помощи от них не придет.

Посланец бога, которому молится о победе Том Гордон, бога успешных людей, говорит, что глобальные проблемы важнее беды маленькой девочки, а интересуется он в основном спортом. Неслышимый, бог неудачников, таких, как ее пьющий отец, слаб и помочь не может. Третий на помощи не специализируется. Он ждет, когда человек выбьется из сил,а после карает. Три священника исчезают, а у малышки сколько угодно возможностей объяснить себе их появление бредом от высокой температуры или галлюциногенностью каких-то растений.

Агностик и антиклерикал Кинг без пиетета как к ортодоксальной церкви, так и к разного рода сектам, о чем довольно скажут хоть "Дети кукурузы". Его позиция: если тебе нужна вода, можешь молиться о ней, но лучше бы вырыть колодец И маленькая Триша роет свой колодец. А по лесу за ней не спеша двигается чудовище. Карающий бог в образе огромного медведя. И убить может много раз, но питаться ее страхом ему нравится больше.

Если вы любите и знаете толк в современной русской литературе, вы легко опознаете мотив "Девочки..." в лесной части "Рюрика", одного из лучших русских романов последних лет. Разумеется, у Анны Козловой все много хардкорнее, и история совсем не детская. А то, что "Девочку..." маркировали 16+ удивляет, я всегда числила книгу среди подходящих (даже рекомендованных) для детского чтения, и своим детям читала ее вслух.

Повесть о девятилетней Трише Макфарленд, которой детская влюбленность в знаменитого бейсболиста и желание быть на него похожей помогает выжить, прочитанная Игорем Князевым, идеальна для семейного прослушивания.

Я возьму этот большой мир,
Каждый день, каждый его час,
Если что-то я забуду,
Вряд ли звёзды примут нас

Идиатуллин умеет о подростках так, что интересно и взрослым ("Убыр", "Город Брежнев"). Память у него хорошая - не избирательная, в отличие от той, что у большинства бывших соотечественников: только хорошее о стране, которую мы потеряли или только плохое об империи зла ("Город Брежнев", "СССР").

Остросюжетная проза хорошо удается ("За старшего", "Татарский удар"). В фантастике не новичок ("Эра Водолея", "Тубогач", "Кареглазый Громовик"). Умеет вплести актуальные социально-политические и экологические мотивы в философскую прозу ("Бывшая Ленина") и создать апокалиптическую картину крушения мира (" Последнее время").

Анонс новой книги "Возвращение "Пионера", которая параллельно выходит на Bookmate текстом и в формате аудиосериала обещает все перечисленное в идеальных пропорциях: космическая миссия, отроки во вселенной, соединение многообразия наших взглядов на тогдашнюю жизнь со взглядом оттуда на нас сегодняшних. А еще приключения, большое совместное дело, настоящую дружбу и первую любовь.

Скажу по секрету, удалось в лучшем виде, включая этническую составляющую. с которой Шамиль Идиатуллин неизменно хорош. Глобализация и нивелирование различий своим чередом, а о корнях забывать не след

.

"Возвращение "Пионера" это почти по Стругацким: читательское счастье для всех, и никто не уйдет обиженным. Вот разве что не "даром". Но даром, как показывает практика, в итоге выходит дороже