Гуддо ракку! – ответила мне шиншилла.
Гуддо… чего? – не понял я.
Good luck! Удачи тебе! Так частенько говорит мой хозяин, это не по-японски, – пояснила шиншилла.
Ее хозяин, человек с голубыми глазами, приходил со своей японской женой проведать шиншиллу во время плавания. Шиншилла хорошо понимала японскую речь, но и многие иностранные словечки хозяина в основном тоже усвоила.
Благодарю. И тебе гуддо ракку.

Насколько важна для вас эмоциональная составляющая чтения? Книга не должна вступать в решительное противоречие с вашей системой ценностей, иначе будет отторгнута восприятием. Хорошо бы ей быть умной, хотя от зауми авторских головных тараканов лучше держать дистанцию. Стилистические изыски и красота слога приветствуются. Осязаемость, умение передать тактильные ощущения; плотность текста, неизбитый сюжет, сложная интрига - все это добавляет баллов в рейтинге.

Но лучше всего запоминаются те, с которыми смеешься неприлично и в голос, даже находясь в общественном месте или трясешься от страха, или сердце вдруг сделает перебой, а когда забьется снова, то словно бы не из глаз, а прямо из него, потоки слез. Роман японской писательницы Хиро Арикава о коте и его человеке из таких, хотя начало не предвещало.

Рассказчик здесь кот, что немедленно привело на память "Дни Савелия" и поначалу сравнение показалось сильно не в пользу "Хроник странствующего кота": нашли, чем удивить, у нас свой такой есть, еще и покруче! Потом понимаешь, что этот не совсем такой или совсем не такой. То есть, характеры у них как раз очень похожи, и способ самовыражения, но Савва меняет хозяев и обстоятельства, до конца оставаясь одиноким путником, а жизнь Нана, с самого начала тесно связана с одним человеком. Тем, кто сначала подкармливал его на улице, а потом выходил, сбитого машиной.

Нана по-японски семь, так зовут здешнего кота, потому что хвост у него изгибается семеркой, а желание Сатору каждому встречному-поперечному объяснить этиологию имени станет для него предметом постоянного недовольства (такой аналог подкаченных глаз: хозяин в своем амплуа!) Жилось им вместе хорошо без малого пять лет, а потом молодой человек разослал друзьям письмо примерно одинакового содержания: обстоятельства непреодолимой силы вынуждают меня расстаться с любимцем, не приютишь ли его у себя?

С этого начинается странствие, о котором в заглавии. Пара путешественников в серебристом фургончике погостит у владельца фотомастерской, у фермера с крепким крестьянским хозяйством, в гостинице на склоне Фудзиямы, где постояльцам разрешают останавливаться с кошками и собаками (собачники на первом этаже, кошатники на втором) "Насладитесь видами Фудзи в обществе своего любимца" - рекламный слоган. Соберут букеты полевых цветов и возложат их на могилы родителей Сатору, его бабушки и дедушки, поплывут на пароме, и закончат путешествие в доме Норико - тетки хозяина, воспитавшей его после смерти родителей.

Что, никто не захотел брать кота? Напротив, Нана везде пришелся ко двору, но сам он не хотел оставаться ни в одном из домов, с владельцем каждого из которых связан определенный этап детства и юности хозяина. Норико работала судьей и часто переезжала с места на место, потому мальчик все время менял школы. В моем советском детстве похожее было у детей военных. Напрочь лишенный агрессии, Сатору обладал природным чувством самоуважения и жертвой никогда не бывал, но во всех местах, где случалось жить, обзаводился друзьями.

И везде, где обстоятельства диктовали выбор: собственные интересы или забота о ближнем - выбирал пожертвовать своим ради друга. Что, такой идеальный? Да ну нет же, просто очень порядочный человек, физически неспособный идти к цели по головам других. И много выгоды ему это принесло? Ну, он бывал счастлив. Часто. Почти все время. Невзирая.

Так а кота, все-таки, почему собирался отдать? А вот для того, чтобы разобраться, стоит прочесть. Объем небольшой, написано просто, на эмоциональном уровне цепляет крючком в сердце. И я так не плакала над книгой со времен "Герды" Веркина

Вспоминая тех, кто ушел раньше нас. Думая о тех, кто придет вслед за нами…

Почему жеможаха? Что это значит?
- Это из тропаря, Гришенька. "Преобразился еси на горе, Христе Боже, показавый учеником Твоим славу Твою, якоже можаху". Это значит: "Ты, Христе Боже, преобразился на горе, показав ученикам Твоим славу Твою, насколько они могли её видеть". "Якоже можаху" - "насколько они могли её видеть",

Тут ключевые слова "насколько можешь". Больше. чем в тебя положено способности: видеть, знать, любить, верить - ты физически не воспримешь. Одному и небо в чашечке цветка, а другому Ниагарский водопад просто много бестолково падающей воды. Нормально. Софья Синицкая о тех и для тех, кому небо.

Сборник "Мироныч, дырник и жеможаха" в списках всех наиболее значимых российских литературных премий: НОС, Большая книга, Нацбест, и везде дошел до финала. Для дебюта несомненный успех, но читать не спешила, отпугивало название. Какой-то Мироныч, непонятный дырник и вовсе уж невразумительная жеможаха, кто вы такие, я вас не знаю. Ну одного-то, положим, знаем, о Сергее Мироновиче Кирове, с убийства которого начался Большой террор, все слышали, про жеможаху во фразе, вынесенной в эпиграф, а про дырника надо отдельно.

Первая повесть сборника "Гриша Недоквасов" о гениальном кукольнике, сыне известного хирурга, в чью квартиру вселился пламенный большевик. Нет, никаких обид на новую власть, мальчик ее горячий приверженец, мы наш,мы новый мир построим, и всякое такое. А кроме того, он с детства увлечен кукольным театром, сам мастерит из папье-маше, сам придумывает и ставит уморительные репризы для своего любимого Петрушки, сам разыгрывает. И великий человек с пониманием к такой увлеченности. Пока не убили.

Книга ни разу не документальная, целиком художественный вымысел, и версия убийства Кирова здесь неканоническая, и арестованного кукольника в его окружении искать не стоит. Не было конкретного Гриши, было много других, которым прямая дорога на лесоповал. "Жеможаха..." лагерная повесть, но ни в коем случае не "оставь надежду, всяк сюда входящий". Тебя могут убить, и сделают это даже без удовольствия, равнодушно, одним механическим усилением давления. Даже и скорее всего ты умрешь, но может и так случится, что найдется один-два человека среди всеобщего зверства и начальник, который не окончательная сволочь, и в аду будет просвет. Даже в пекле надежда заводится...

А дырник-то, дырник что? Ох, там запутанная история про детский дом для детей врагов народа, где главняней как раз такая женщина, которая ад умеет в чистилище превратить, дарит неустанными трудами маленьким враженятам счастливое детство. Пока директриса детдома потворствует. А как ее сменит товарищ Иадова, да как пойдет все рушиться, вот тогда и случится зверине зоновской начальнице бросить в тайге на верную смерть Гришу с мальчишкой Костиком, луководителем театра, которого кукольник приобщает понемногу к тайнам ремесла - на зонах развлечения тоже нужны и артистам везде послабление.

Вот у лесного молельщика, который по отцовскому завету возносил молитвы в дыру на крыше, чтобы лучше до Бога доходили (купола в России кроют чистым золотом, чтобы чаще Господь замечал). У него, у дырника, они и укроются. Нет, не пересказ, Синицкую бессмысленно пересказывать, надо читать. Это в языке, в интонациях, в общем строе этой прозы, в но пока мне рот не забили глиной, из него раздаваться будет лишь благодарность.

"Митрофанушка Дурасов" повесть суворовских времен. Немного "Формулы любви" без счастливого финала честным пирком, да за свадебку, но с темой оставленности беспомощного человека в беде. Кстати, мотив "я заблудился в сумрачном лесу" сквозной для всех трех повестей сборника. И всякий раз это спасешься божьей милостью".

"Ганнибал Квашнин", наше время, афророссиянин Ганя, плод любви русской девушки и студента из Африки, павших жертвами лютости толпы. А Крошка Цахес, взятый на воспитание теткой матери при большом участии дачной соседки Птицыной наделен талантом любви к миру, вырастет счастливым, станет музыкантом и, ну в общем, все у нас получится.

Стоящая книга, простой язык сочетает напевные сказовые интонации с ощущением несомненной принадлежности автора к кругу интеллектуальной элиты. Пафоса не минимум даже, а вообще ноль. Читается легко, в процессе чистит и высветляет кусочек мира вокруг. Что немало, согласитесь

- Надо кофе, - пробормотала она, обращаясь к своим ботинкам. - Или пулемет. Кофе и пулемет. И розги.

Стивен Кинг отдыхает, - сказал об этой книге Лазарчук в своем фейсбуке. Подумала: надо читать. Прочла, ужаснулась, не от того, что страшно, а от того, какой невыносимой мутью оказалась книжка. В очередной раз подивилась лютому несовпадению собственных читательских преференций с предпочтениями любимого писателя, решила отмолчаться по принципу "хорошо или ничего". И не стала бы ничего говорить о романе Карины Шаинян, но вчера прочла хвалебную рецензию Владимира Березина, мягко пеняющего Стивену Кингу, что насмелился написать в точности на тот же сюжет, третью века раньше лапушки автора. И тут уж пепел Льва Толстого забился в мою грудь, Не могу молчать.

Что ж за шедевр "С ключом на шее"? Давайте смотреть. Действие разворачивается в двух временных стратах: восьмидесятые прошлого века и условно наши дни, которые с равным успехом могут быть как нулевыми, так и двадцатыми, но физиология (у одной из героинь дочь подросток: нормально для женщины немного за тридцать, сомнительно для "под пятьдесят") относит скорее к нулевым. Сейчас это актуальный прием, апеллировать не к стремительно устаревающему "сегодня", но к мягкому ретро начала эры персональных компьютеров и сотовых телефонов, в сопоставлении с более глубоким - пионерских галстуков и да, ключей от дома, носимых детьми на шее.

Яна, преподаватель фольклористики, крайне брутальная дама, которой как огня боятся студенты, сочиняя о ней байки и небылицы,вроде того, что костяной кулончик, который не снимая носит на шее, из человеческой кости (а вы думали, имеется в виду лишь тот ключ, который родители нам цепляли на веревочке?). Так вот, эта самая Яна получает послание узелковым письмом, смысл которого: "Возвращайся домой". Тотчас ее накрывают благополучно вытесненные детские воспоминания, с которыми предпочла бы не иметь дела вовсе.

Остров Сахалин, вторые Сочи, солнце греет, но не очень. Прочтите Чехова и ужаснитесь, прочтите Веркина и отшатнитесь. Впрочем, детям, которые родились и всю жизнь прожили здесь, сравнивать не с чем, и вообще: "это наша родина, сынок". Можно было бы жить, не тужить в лучшей в мире стране, но проблем, помимо климата, хватает. У Яны умерла мама, папа женат на другой, мачеха прямо из сказки, ненавидит падчерицу и строит ей козни, в разговорах с мужем называя девочку "эта твоя".

У Филиппа умер папа, только прежде сошел с ума, зарезал на площади собаку, плясал вокруг, выкрикивая странные песни на непонятном языке. А был приличный человек, ученый, этнограф потом его увезли в дурку, а оттуда,по слухам, исчез. Умер? Наверно. Только вот в запертой отцовской комнате время от времени кто-то ходит. И нет, Филипп не боится, ему есть чего в жизни бояться, помимо этого. Толстого мальчика травят одноклассники, а тут еще банда хулиганья из тех, что постарше, избрала объектом издевательств.

У Ольги относительно благополучно, она вообще особенная. И смелая. Они втроем, в очередной раз с трудом отбившись от шайки второгодника Егорова,решают прибегнуть к магическому способу, раз уж средствами диалектического материализма не получается бороться со всеми этими неприятностями. Ах да в городке пропадают дети. Маньяк? Все сложнее, периодически здесь пробуждается от спячки древнее зло, требует жертв, которых буквально пожирает, чтобы снова затаиться лет на тридцать. Тогда, будучи детьми, они справились с Голодным Мальчиком,не убили, но серьезно подранили. Теперь он появился снова.

Ничего не напоминает? Семи пядей не надо быть, чтобы опознать "Оно". Нет, я не против, Шаинян не единственная кто тырит у мэтра ведрами ядра, постмодерн все спишет. Я даже догадываюсь, почему Андрею Геннадьевичу так понравилось, импринтинг, однако. Стилистически это один в один его проза в ее остраненной части. Когда кто-то начинает говорить на твоем языке, используя твои характерные речевые обороты, трудно не опознать в нем своего. К чести автора, язык замечательно хорош, лексические конструкции безупречны, несомненна рука мастера в обращении со словом.

Беда в том, что психоделические выверты с какого-то момента становятся здесь главным смыслом. Без того неясный сюжет рвется в лохмотья и мотается обрывками ниток, извлеченных из чрева мусоровозки, с примерно тем же комплексом сопровождающих ощущений: гадливость, омерзение, желание оказаться подальше. Что до морально-этической составляющей, то она здесь упразднена за ненадобностью, соответственно, повествование зияет мотивационными дырами.

Муть клубится, история заходится в пароксизмах все большей невразумительности, становясь невыносимо скучной. И ты уже не чаешь добраться до конца, больше всего желая, чтобы они все там передохли, включая тройку положительных героев, которых должна бы полюбить, но вместо того тихо ненавидишь. И нет, это совсем плохо. Если такое на "Новых горизонтах", то прогнило что-то, далее по тексту.

Существуют две силы, способные нас вести. Два ветра, дующие в противоположных направлениях. Один несет тебя к тому, чего ты хочешь. Другой гонит тебя от того, чего ты боишься. И люди должны выбирать. Оседлать ветер или позволить ему оседлать тебя.

Сил, действующих на человеческую жизнь, много больше. Потребность в комфорте и защищенности. Социализация. Интерес к вещам, напрямую не связанным ни с желанным, ни с пугающим. Чувство долга и необходимость заботиться о тех, кто от тебя зависит - наконец. И еще уйма разнонаправленных энергий, каждая из которых на определенном этапе жизни может стать ключевой, хотя большую часть жизни почти не влияет на поступки.

Мотивация Вианн Роше предельно ясна, она хочет защитить дочерей. В случае, если социальные службы сочтут, что она не может обеспечить им подходящих условий жизни, девочек отберут. Потому, наступив на горло собственной песне, яркая женщина, которой бюргерство и ординарность претят, как прокисший суп, превращается в скучную мещанку, мышку серую-белую-несмелую, а шоколадная лавка, которую она открывает на Монмартре, разительно и не в лучшую сторону отличается от магазинчика из "Шоколада".

Потому что интерес к жизни сожрала серость, которая накрыла и пропитала все, исходящее от нее. Потому что нельзя безнаказанно наступать на горло собственной песне. Потому что если в тебя положена способность делать мир ярче, не использовать ее преступление против себя самой и Творца. Дела в лавке идут ни шатко, ни валко, но привлекательная женщина тридцати с небольшим, даже и с двумя детьми на руках, не избегнет мужского внимания. И на горизонте появляется Тьери, владелец помещения,арендуемого Вианн, человек солидный и с самыми честными намерениями.

И еще кое-кто питает к прекрасной шоколаднице сильный интерес. Женщина, назвать которую особой не самых твердых моральных принципов, значило бы сильно польстить. Нет-нет, Зози не из тех, о ком говорят слаба на передок. Она аферистка, строящая бизнес на поживе за счет умерших одиноких людей. Когда человек уже мертв, а неповоротливая бюрократическая машина еще не внесла информации во все свои реестры, рисковый и предприимчивый мошенник может, подделав удостоверение снять деньги с банковского счета, продать ценное имущество, получать субсидии и пособия, да просто какое-то время жить в опустевшей квартире, не оплачивая коммуналки.

Сомнительно? Не знаю, в жизни чего только не бывает. А если у беспринципного негодяя еще и паранормальные способности (думаю, небольшие у всех такого рода людей есть, как иначе могли бы проворачивать свои дела?). Так вот, если есть небольшие магические способности, веревочка может виться довольно долго. Хотя конец, как известно, все равно будет. Вот и Зози, которой бдительность подруг очередной усопшей и технический прогресс в лице камер слежения сорвали очередную аферу, решает прибиться к шоколадному берегу.

В чем будет ее профит, нам до конца книги неясно, это основная интрига романа. Но под умелыми руками прекрасной мошенницы, заведение расцветет, старшая девочка, травимая одноклассниками, научится давать отпор и обретет друга. Младшая, с чертами аутиста, существенно не изменится, но окружающие начнут воспринимать ее с большей приязнью. Вианн... А впрочем, не буду портить впечатления тем, кто решит прочитать

Это четвертая книга Джоанн Харрис на моем веку. Знаменитого "Шоколада" так и не прочла, удовольствовалась в свое время фильмом, но "Пять четвертинок апельсина", "Блаженные шуты" и "Джентльмены и игроки" - отличные романы. На их фоне "Леденцовые туфельки" несколько проигрывают: много детских психотравм, много сентиментальных соплей в стиле сериалов с сомнениями одного персонажа, как воспримет другой некоторое непростое обстоятельство, вместо того,чтобы спросить напрямую,и очень много магии, успевшей изрядно поднадоесть. Но в целом довольно читабельно и вписывается в концепцию любимой читателем силы, что вечно хочет зла и вечно творит добро.

Спросите любого ребенка и сами увидите, насколько всевозможные книжные негодяи и мерзавцы, злые ведьмы и голодные волки для него интереснее простеньких ванильно-сладких принцев и принцесс.

Психофизия неизлечимая болезнь. Телекинез? Пиромания? Чтение мыслей? Представьте себе все все виды психических аномалий, слившиеся воедино. Психофизия должна исчезнуть из Выжженной Галактики, пусть даже для этого придется перебить всех заболевших.

Не люблю космической оперы. Рискуя вызвать недовольство поклонников "Звездных войн", скажу. Гоняться друг за другом по галактике, размахивать световыми мечами, бесконечно разыскивать потерянных родственников лишь за тем, чтобы найдя, убедиться, что он/она перешли на темную сторону силы (вместе бежать, попутно спасая мир, как вариант) - все это, может, и круто. Но тратить три часа своей жизни лишь за тем, чтобы в очередной раз убедиться: голливудские сценаристы думают, что сюжет - это его отсутствие. Нет, увольте.

Книжные космооперы мало отличаются от кино-, но необходимым и достаточным условием слушать было то, что аудиоверсию этой начитал Игорь Князев, а в его исполнении способна получить удовольствие даже от тех жанров и авторов, кого нипочем не возьму читать глазами. Кроме того, плох тот читатель, который нет, не "не мечтает стать писателем", этого добра и без нас хватает. Плох тот, кто не умеет научиться извлекать радость из самых неподходящих текстов. Этот оказался неподходящим только на первый взгляд.

Потому что новая польская фантастика продолжает удивлять разнообразием. К героическому Гжендовичу, фольклорному Майке, авантюрному Комуде, абсурдистскому Орбитовскому, киберпанковому Збешховскому, интеллекталу Дукаю сегодня добавляем Марцина Подлевского с его вариантом космической оперы. Казалось бы, трудно найти фантастический поджанр, менее испорченный интеллектом, но первая книга Подлевского из цикла "Глубина: Прыгун" умное и довольно сложно организованное чтение.

Да, в качестве строительных блоков автор использует готовые штампы жанра: капитан, потерявший прежнюю команду и судно, формирует новую; космический корабль с темной историей; члены команды, всякий со своей особенностью и тайной – можно перечислять долго. Но строит он из этих блоков оригинальное здание. Которое очаровывает, едва проходит первая оторопь от обилия персонажей и понятий, которые нужно усвоить.

Очень далекое будущее, настолько, что сегодняшний день воспринимается оттуда средневековьем. Человечество прошло период расцвета, нашло братьев по разуму, ввязалось сначала в ксеновойну (вы понимаете, это против других, хотя каким-то странным образом читателю предлагается сделать вывод, что это мы всех спасли и непонятно, за что на нас обиделись), потом в машинную войну - это со взбунтовавшимися умными вещами, по периферии поучаствовали нанотехнологии, потому наночастицам теперь большого доверия нет, а искусственные интеллекты кастрируются, по аналогии с волами и хряками - чтобы снизить природную агрессию.

И да, серия о Глубине популярна, "Прыгун" только начало, на сегодняшний день во вселенной Выжженной Галактики уже четыре тома

Бойфренд сказал, что если поймать снежинку и загадать желание, то оно сбудется. После многих попыток, ему наконец удалось поймать на кончик указательного пальца большую шестиугольную снежинку.
Я загадал, чтобы у тебя на первой работе все было хорошо: понятно, нестрашно, неутомительно. Чтобы были хорошие отношения с коллегами и нормальная зарплата. Чтобы ты могла покупать мне много вкусной еды.

Понимаю, попытка рассуждать о национальных особенностях, опираясь на три прочитанных книги, выглядит самонадеянно, но что может быть естественнее, чем думать о том, что интересно. Корея теперь в тренде, года три назад для большинства из нас корейская культура существовала в виде корейской кухни и автопрома, сегодня добавились их пузырьковые маски и кое-какие книги, обретшие популярность в англоязычном мире (далее везде).

Немного? Согласна. Но представления о стране и людях, ее населяющих, книги все же дают побольше, чем фунчоза, автомобили Хюндэ и маски с хрюшкой на упаковке. Неожиданно оказалось, что нам про них интересно, еще бы нет: такой прорыв за полвека, из отсталой аграрной страны к современному технологическому чуду, лучшее в мире качество образования и в разы возросшее качество жизни. И они совсем другие, чем мы. Больше того, они кажется и от в принципе умопостигаемых китайцев, японцев сильно отличаются.

На самом деле, о японцах с китайцами мы просто больше знаем, благодаря литературе и кино, а менее экспансивная корейская культура до последнего времени к нам не пробивалась. Время пришло и первое впечатление: какие-то они странные. Почему? Потому что герои трех из трех, прочитанных романов, ставших на родине бестселлерами, переживают расстройства психики и подвержены саморазрушительным тенденциям едва не до суицида. При относительном внешнем благополучии: работают и зарабатывают, не больны, не пережили внезапную утрату.

Героиня "Вегетарианки" Хан Ган начинает тем, что выбрасывает из семейного холодильника продуктов на сумму, примерно эквивалентную двадцати тысячам русских рублей, а заканчивает дуркой. Мать из "Тайной жизни растений" Ли Сына таскает сына по дешевым проституткам (буквально, на спине носит) будучи содержательницей элитного борделя. На этом фоне госпожа Ким Чжи Ен, восемьдесят второго года рождения, выглядит просто образцом адекватности.

Ну, началась у девушки послеродовая депрессия, плавно перетекшая в депрессию ухода за ребенком, ну сопровождается некоторыми странностями, вроде подселяющихся личностей, от имени и голосами которых время от времени начинает говорить, ввергая окружающих в состояние психологического дискомфорта, ну так что? На самом деле, мистическая составляющая здесь главным образом с разоблачительными целями - показать окружающим, как мало заботы и внимания они уделяют лапушке Ким Чжи Ен, как много склонны загружать ее непосильной работой и мало - признавать ее заслуги.

Но по порядку, героиня, живущая с мужем в квартире примерно сто двадцать квадратов, арендованной по специфическому южнокорейскому способу джеонс (при заселении вносится очень крупный залог, составляющий процентов семьдесят от рыночной стоимости жилья и контракт заключается на срок не менее, чем два года, при выезде деньги возвращаются арендатору полностью, то есть, ежемесячной квартплаты, как таковой, не платится), родила дочь и вынуждена была уволиться с любимой интересной работы - отпуска по уходу за ребенком законодательно в Южнокорейской Республике не предусмотрено.

Она болезненно переживает свое новое состояние, потому что новый социальный статус автоматически снижает семейный доход и делает ее человеком второго сорта: найти эту работу, будучи женщиной, было трудно, восстановиться на прежних позициях даже когда малышка подрастет, нереально. Время идет, на рынок труда выбрасываются новые выпускники, молодые и злые до работы, значит останется довольствоваться менее престижными и хуже оплачиваемыми вакансиями без социальных гарантий.

Хотя, не в последнюю очередь депрессивное состояние молодой женщины обусловлено рождением дочери. Будь это сын, уровень престижа молодой матери, поддержки и уважения, оказываемых ей родственниками, был бы неизмеримо выше. Я уже говорила об этом, когда писала о "Тайной жизни растений" , цивилизационные скачки такого рода не проходят без последствий. Когда жизнь на протяжении тысячелетий подчинялась патриархальному земледельческому укладу, резкий отрыв от земли создает сильный когнитивный диссонанс на уровне популяции.

Героиня "Вегетарианки" тоже находит в финале внутреннее равновесие, общаясь с растениями. То есть, все эти вещи никуда не деваются, и если еще в поколении ваших мам женщине отводилась лишь роль прислуги в семейной жизни, а рождение девочки приравнивалось к несчастью, если с относительно недавним вхождением в жизнь практики ультразвукового исследования беременных мальчиков стало рождаться в полтора раза больше, это о многом говорит.

Вот и все о романе Чо Нам Джу. Литературная составляющая на единицу, публицистическая, социальная, статистическая и феминистическая на пятерку с плюсом, может даже на шестерку или семерку. Текст предельно простой и доступный, такой манифест корейского феминизма (и немного чайлдфри).

Знаешь, сколько стоит детская одежда? Если у тебя будет ребенок и кто-нибудь предложит одежки, тебе будет наплевать: розовые они, голубые или цвета какашки.

Условимся, что речь у нас не о программе, а о самообразовании, выборе для личного пользования.

Только и исключительно для личного пользования. Хотя такого рода учебник может оказаться полезным при подготовке к олимпиадам по литературе или ЕГЭ - можно рекомендовать и детям. Но главный адресат зрелый читатель, у которого сложился собственный взгляд на вещи, кто имеет представление о русской литературе двадцатого века не только в рамках школьной программы, у кого возникали вопросы, но не находилось, кому их задать. Имеющий представление также и о русской литературе двадцать первого века, она у нас есть, чего бы ни думали по этому поводу любители национальной забавы "не читал, но осуждаю"

Учебник литературы,написанный писателями, радикально отличается от созданного стараниями составителей учебной литературы: охват шире, копают глубже, взгляд объемнее. Чтобы литераторы, да еще играя на своем поле, не создали достойного восхищения результата? Быть того не может. И еще момент выбора. Ясно ведь, что каждый обратится к личности и творчеству персонажа, близкого изначально (универсальность Дмитрия Быкова, который может интересно рассказать о ком угодно, исключение). И оценить расстановку пар в этой кадрили, наметить знакомство с авторами, которых прежде не знала, отдельное немалое удовольствие.

Аркадий Драгомощенко о Чехове, ничего не слышала прежде об основателе премии имени Андрея Белого, но подход к фигуре Антона Палыча как к Лопахину русской литературы, разъявшем ее вишневый сад на дачные участки (нет-нет, со всем возможным пиететом) показался интересным. Александр Кабаков о Бунине, ну "Невозвращенца" мы все читали, но это такое искреннее трепетное признание в любви к писателю, что дух захватывает. Наталья Курчатова автор совершенно мне неизвестный, зато ее рассказ о Куприне, просто эталонный обзор жизни и творчества.

Романа Сенчина люблю, а Леонида Андреева наоборот, как раз по принципу, о каком говорила выше: не читала, но то, как он обошелся с сыном для меня за гранью добра и зла и преодолеть идиосинкразию до сих пор не удавалось. И нет, сенчинское эссе об отце автора "Розы Мира" не изменило отношения к нему, но заставило серьезно задуматься о необходимости собрать-таки волю в кулак и уже прочесть "Рассказ о семи повешенных". Дмитрий Быков моя большая любовь, читано-слушано у него сто мильонов до неба всего, но именно о Горьком не читала. И да, это замечательно интересно,как всегда у Дмитрия Львовича. И да, хочу читать "Жизнь Клима Самгина".

Всеволод Емелин, снова незнакомое имя, и с тем, что Блок сегодня незаслуженно забыт, недооценен, скорее не соглашусь, но его рассказ о поэте дивно хорош. Владимир Тучков о Маяковском, снова не читала, но замечательно интересно и такой совсем мой взгляд на Маяка. Занятно, что об эссе Максима Кантора, посвященном Маяковскому и Булгакову, того же не скажу. Много о нем слышала в самых превосходных выражениях, невольно ждала высот и глубин но получила довольно шаблонные рассуждения о художнике и власти.

Герман Садулаев о Есенине, это уровень, простите, школьного сочинения в девятом классе. Нечего добавить. Мария Степанова о Марине Цветаевой, это было как ожог. О том, что она умеет складывать слова, знала еще по "Памяти памяти",но вот этот момент цветаевской биографии с дочерьми, отданными в детдом, о котором стыдливо умалчивают или упоминают вскользь: "ну,это неинтересно, дальше-дальше" - он просто выбил почву из под ног. Дмитрий Воденников о Цветаевой тоже очень хорошо, но все-таки Марина Ивановна не моя,моя Анна Андреевна.

Алла Горбунова, о ней сейчас много говорят из-за "Конца света. Моей любви", сама я пока не читала ни этой книги, никакой другой ее авторства о Мандельштаме, с большой любовью. Светланы Бодруновой совсем не знаю, но об Ахматовой она говорит так, как А.А.А. того заслуживает. А Ксению Букшу знаю, много чего у нее читала, люблю, но эссе о Пастернаке не мое. То есть, все отлично, но если не любишь и не понимаешь "Живаго",может стоило о ком-то другом писать? Ольга Славникова интересный писатель, ее Набоков -мой Набоков.

Крусанов, вот интересно, в моем читательском восприятии он близок к Замятину. Не ощущением от прозы, Замятин писал достаточно просто, а Крусанов весь извивы и загогулины, но личностно. Александр Етоев о Зощенко - интересно, но у Быкова, мне кажется, лучше. Владимир Шаров об Андрее Платонове, серьезная, глубокая, вдумчивая статья. Евгений Мякишев о Николае Заболоцком - захотелось читать Заболоцкого. Сергей Завьялов о Твардовском, я отравлена лекциями Быкова, который умеет рассказать на порядок интереснее и информативнее, это к тому, что быковский вариант лучше.

Андрей Рубанов о Варламе Шаламове, я пристрастна, совсем не поклонница Финиста русской литературы. Как по мне, слишком много пафоса, надувания щек и обвинения всех вокруг в том, что они не так умны и красивы, как автор. Александр Терехов о Солженицыне: если ты кого-то так сильно не любишь, зачем писать о нем? Хотя в целом довольно информативно. Послесловием к сборнику обзорная статья Никиты Елисеева, вот его я люблю, и надо бы почитать Слуцкого, по творчеству которого он специалист.

Ну что, говорит, как будем спасать Пермь от зимней пляски смерти, дорогой мой Игнат Губов? А я: не знаю. Кем бы вам хотелось ее спасти? А он: а давайте какого-нибудь писателя умертвим. А то, понимаешь, пишут, суки такие.

Писателей много, да. Им в наше время, как никогда, нужен свой стиль. То есть. это во все времена так но прежде конкуренция была ниже, а теперь стопроцентная грамотность, писателей едва не больше, чем читателей, хочешь добиться на этом поприще успеха - прежде всего обзаведись узнаваемой манерой письма, которая выделит тебя из числа пишущих, имя которым легион. Павлу Селукову из Перми это удалось. Его проза - такая термоядерная смесь Хемингуэя и Ремарка с сериалом "Реальные пацаны".

Рожденный в восемьдесят шестом, не успел хлебнуть прелестей лихих девяностых по младости лет, но в его рассказах они словно бы и не заканчивались, временная аномалия, парк пермского периода. Герой "Добыть Тарковского" брутальный циник, под хитиновым панцирем которого, в окружении доедаемой циррозом печени и хранящих следы многих переломов костей, бьется сердце последнего романтика.

Большинство рассказов написано от первого лица в манере "а вот был еще такой случай", герой-рассказчик последовательно проходит стадии взросления: хулиганистый пацаненок, неблагополучный подросток, ПТУшник. бандюк, сиделец, откинувшийся. По большей части принцип "никогда Розарио Агро не пятнал своих рук работой" актуален для всех персонажей, если какая профессиональная деятельность и мелькнет на периферии, это будет предельно брутальным, вроде службы в спецназе или маргинальным, как работа помощником прозектора в морге.

Работа не играет в жизни героев сколько-нибудь заметной роли. И это нехорошо, поймите правильно, не топлю за производственный роман, но так уж вышло, что человек - существо социальное со встроенной необходимостью самоутверждаться среди себе подобных. Которая естественней всего реализуется в современном мире через профессиональную сферу. Успехи, неудачи, контакты и конфликты, премия или штраф - все играет роль, все тесно связано с материальным благополучием, самооценкой, творческой самореализацией.

Селуков своих героев этого лишает, приравнивая работу к рабству, обвешивает их путь флажками по формуле "украл-выпил-в тюрьму", и это такой мир. То есть, понимаете, писатели, создают миры-зеркала, отражающие тот, что дан нам в ощущениях, а от свойств амальгамы зависит полнота и глубина отражения. У одного отразится весь, даже еще и объемнее в некоторых аспектах. У другого яркими будут отдельные части. а прочие словно бы карандашным наброском или схематическим изображением.

Селуковская Пермь город люмпенов и духовного убожества. Не без инстинктивного стремления к свету и тому роду правильного мироустройства, которое отчасти выпрямляет изначальную кривизну в финале каждого рассказа. Но лишь на самую малость, на деле еще больше уродуя ткань мироздания приткнутыми абы как подпорками. Почитать вполне себе можно, но я вспоминаю Владимира Данихнова, в книгах которого эта изнанка жизни тоже играла существенную роль. И вот там были люди. А здесь добывайки - мелкие паразиты, которые шебуршат за плинтусам и тащат, что плохо лежит.

И не по утренней росе К реке бежит она - А словно белка в колесе, С утра и дотемна! Цветов не рвет, венков не вьет, Любимой куклы нет, А все - плывет, плывет, плывет, Все десять тысяч лет!
Галич "Олимпийская сказка"

Унылость и человеконенавистничество в традициях великой русской литературы. Непременно явится кто-то, кто напомнит, что жизнь - дерьмо, все люди твари, а солнце - долбаный фонарь. И мы все умрем. Евгения Некрасова продолжательница. Скорее Петрушевская,чем Мамлеев или Масодов, и на том спасибо. Позитивное мышление? Ересь. Визуализация? Чушь. Думай о хорошем, я могу исполнить? Бредни. А она взяла селедку и ейной мордой начала меня в харю тыкать - вот это по-нашему.

В астрологии есть аспект, имея который в натальной карте, человек способен только маяться и страдать. Но жалобы его при этом так исполнены чувств и поэтичны, что сами по себе могут рассматриваться как произведение искусства. Сборник рассказов "Сестромам" с дополнительным заголовком "О тех, кто будет маяться" образец такого рода литературы. Не из худших, хотя выдающимся я б тоже не назвала. Крепко сбитый плач Ярославны по всему, что не сбылось, не сложилось, не случилось: случилось и сбылось не так; и все к худшему в этом худшем из миров.

Кто-то должен говорить от лица сирых и убогих мира сего и не только в том ключе, что все мы будем счастливы, когда-нибудь, бог даст, а и в том, что оставь надежду, всяк..., и космонавты, вот, летали, а никакого бога не видали. Пусть будет. В конце концов о блаженстве нищих духом, которых будет царство небесное, не нами и очень давно сказано, да так до сих пор и не опровергнуто.

Под деревьями вповалку лежали полусгнившие яблоки. Урод-урожай. Подняла, надкусила – в коричневой мякоти дёргался червь. Через четверть часа нервные контролёрши штурмовали вагон. Пока дошли до Ангелины Ивановны от одного края к другому, она, безбилетная, – ужалась, сморщилась, сгорбилась, полысела, защербатила – обратно в старуху восьмидесяти лет. И ей простили.