Давайте считать что эксперт прав и его убили больше двух месяцев назад. Наверняка найдется столько же мотивов, сколько миллионов на его банковском счете. Но зачем, скажите на милость, держать его замороженным несколько недель, чтобы потом сбросить в воду на глазах у множества свидетелей?

Грифом 18+маркируют произведения, не предназначенные для детей и подростков, мера защиты от растлевающего влияния на молодежь "неправильной" информации. С уровнем действенности примерно равным зонтику, раскрытому во время шторма. Было бы желание, а получить сколь угодно шокирующую информацию в каких угодно количествах сегодня не проблема. И это одна из тем романа, название которого можно прочесть, в том числе, как пародийный перевертыш цензурного маркера: пока мы сдуваем с них пылинки, они творят непотребства и, не стыдясь, рассказывают о них миру.

Я сказала, одна из тем. Да, хотя не основная. Третий роман Стефана Анхема о Фабиане Риске отличается от других книг о бравом инспекторе как количеством и острой актуальностью поднятых тем, так и уровнем серьезности их проработки. Новый роман без натяжек социальная и психологическая проза. Мне возразят, что автор и прежде уделял внимание социальным аспектам. Все так, но в "Жертве без лица" и "Девятой могиле" сюжет двигался посредством набора штампов (детские психотравмы, связанные с сексуальным насилием и харассментом, порождающие взрослых чудовищ).

Я не хочу сказать, что в "Минус восемнадцать" всего этого не будет, кто же откажется от кирпичиков Лего, которые так удобно ложатся в руку и защелкиваются в пазах. Добавьте непременные четыре копейки в копилку мирового феминизма, с ними в серии Фабиана великолепно справляется датская полицейская Дуня Хугер, обаянием и профессионализмом сильно превосходящая основного героя. Дуня вообще замечательная находка этой книжной серии, давно перетянувшая на себя одеяло читательского интереса с вечно рефлексирующего и барахтающегося в болоте семейных проблем Риска.

Конструкция романов замечательно обыгрывает территориальную близость Дании и Швеции, проницаемость их границ, сходства и различия ментальности, социального устройства, устройства юридической систем. В большинстве случаев сравнение оказывается не в пользу более богатой Дании, ну так, Анхем швед. В каждой части, расследование шведской полиции независимо дублирует датчанка, занимаясь не связанным с ним, на первый взгляд, делом, в результате сотрудничество сильно помогает разоблачению. Прекрасная Дуня много страдает от жестокости преступников и мизогинии непосредственного начальника (в Швеции с отношением к женщинам коллегам не в пример лучше).

На сей раз все начнется со странной аварии, когда человек за рулем автомобиля, утонувшего на глазах многочисленных свидетелей, на поверку окажется уже два месяца как мертвым. То есть? А как же соседи, которые видели его все время? В этом и предстоит разобраться Фабиану. Одновременно датскую и шведскую столицы потрясают циничные жестокие убийства бомжей, совершаемые группой людей в масках с улыбающимся смайликом. Чудовища, явно молодые, после изощренных издевательств, смеясь, подвергают несчастных чудовищной смерти и выкладывают видео на ютуб. По некоторым признакам можно сделать вывод,что преступления пересекаются.

Тема немотивированной жестокости подростков из благополучных слоев общества, направленной на его изгоев, сейчас актуальна. В прошлом году много обсуждали "Ужин" бельгийца Германа Коха, где двое подростков забивают насмерть бомжиху, спящую в тепле у круглосуточного банкомата. Там все начиналось, как убийство по неосторожности, лишь потом перейдя в остервенелую злобу, преступление фиксирует камера наблюдения. Персонажи "Минус восемнадцати" планируют и совершают преступления осознанно, заранее обзаводясь антуражем, снимая в процессе ролики. И это по-настоящему страшно.

Другая мощно звучащая тема книги связана с предельной разобщенностью людей в современном мире. Уровень которой прямо пропорционален уровню благосостояния и, как ни парадоксально - прав и свобод, считающихся в обществе нормой. Не могу сказать об этом больше, не рискуя лишить слушателей существенной части удовольствия, но поверьте, это невероятно круто. И да, со "слушателями" не оговорилась, аудиоверсию романа исполнил Игорь Князев. Превосходно, как всегда.

Интересный от начала до конца, остросюжетный и остросоциальный роман с минимумом омерзительных подробностей, столь любимых скандинавским детективом, за что отдельный респект автору.

Да, мы обожали друг друга, как Ромео и Джульетта. Только у нас все было по-настоящему. Да,у нас все было по-настоящему, - повторила она с нажимом. “Oh yes. He adored me-and I adored him. Such a love we had! Like Romeo and Juliet it was. But real. Oh, it was real,” she said intently.

Зак художник, небесталанный. Галерист. Любящий муж. Нежный отец. Специалист по творчеству Чарльза Обри. Писатель. В прошлом. Или очень скоро будет. Все разваливается. Затяжной творческий кризис. Галерея не даёт дохода. Красавица жена, осознав, что не создана для рая а шалаше, вышла замуж за другого, успешного и без тараканов в голове. На другом конце света. Дочь переехала с мамой к её новому мужу, теперь Зак папа по Скайпу. С писательством тоже непросто, книга об Обри застопорилась, а аванс уже потрачен и сроки жмут. Были б деньги, вернул бы, да уже потрачены и в ближайшее время поступлений не ожидается, а тут ещё объявилась какая то дамочка, тоже пишет о художнике, если окажется оперативнее, закова книга уже и не нужна.

Выход один, срочно дописать и сдать долгострой. И вот он едет отчасти за вдохновеньем, в основном - в надежде нарыть информации, которая сдвинет книгу с мертвой точки, в прибрежный Блэкноул, где художник провел предпоследнее лето своей жизни, где пережил трагедию смерти дочери и распада семьи, от которых так и не оправился - через несколько месяцев, в самом начале Второй Мировой, завербовался добровольцем и погиб в Дюнкерке.

Есть и личная причина, по которой туда. Предвоенным летом неподалеку от Обри отдыхали его бабушка и дед, тогда жених и невеста, свели знакомство с его семьей. Бабушка всегда говорила о Чарльзе с восхищением, которого явно не разделял дед, и в смелых фантазиях Зак предполагает, что, ах, ну ладно, выговорю - что его отец, рожденный спустя девять месяцев после того отпуска, на самом деле сын великого художника, в котором творческие гены не проявились, зато раскрылись через поколение, в нем самом. Вот было бы славно, коли так.

Глупо? А, положа руку на сердце, кто из вас отказался бы найти у себя королевские корни,даже если бы для этого пришлось принять как данность, что прародительница была лишь фавориткой и имела законного супруга? То-то же, не судите, да не судимы будете. Так или иначе, в Блэкноуле ему удается встретиться со старушкой Димити, которая прежде жила отшельницей и по древности могла быть знакомой с семьей живописца, заинтриговав ее предположением о своем родстве с великим человеком: Нет, ты не внук его, - ответила старая женщина, - Только самую малость похож. А потом оглушила тем самым заявлением, что у меняв эпиграфе.

Что за чушь? Стойте, вы Митци? Ох, как все сошлось. Юная островитянка в блеске расцветающей красоты, в самом деле, появлялась на многих картинах и набросках Чарльза этого периода, но ни о каком романе между ним и приятельницей его дочери Дельфины и речи не могло идти. Или? Ох, для книги это могло бы стать бомбой. Хотя, скорее всего, старушка выжила из ума и плетет небылицы, однако попытаться ее разговорить стоит.

И это только завязка той части романа, что повествует о современности. Кэтрин Уэбб мастер оригинальных сюжетов с невероятно закрученной интригой, но приему параллельного рассказа о двух временах, между которыми столетие или около того - ему неизменно верна. И, смею уверить, хроника предвоенного лета, в самом деле, окажется бомбой. Хотя и не в том смысле. какого ожидал Зак.

Невероятная история убийственной любви, которая вырастает сорняком из неумения любить. Из ненаученности любви и заботе. И, как сорняк, душит оранжерейные цветы, крадет у них воду и свет, обращая предмет любви в собственное подобие. А финал и вовсе потрясающий. Не устаю удивляться тому. как Уэбб выплетает свои сюжеты. Читала и слушала в оригинале, знаю, что есть перевод отменного качества, но с двумя последними английскими книгами - романами Ника Харкуэя, читаными перед A Half Forgotten Song понимала с пятого на десятое, как в начале языковой практики, и совсем перестала получать удовольствие от чтения. Срочно нужно было противоядие. С этой вещью все вернулось.

И три звездочета
Спешили на зов небывалых огней.
За ними везли на верблюдах дары,
И ослики в сбруе, один малорослей
Лругого, шажками спускались с горы

Преимущество литературы перед прочими видами творчества в том, что тексту не нужны специальные условия для демонстрации. Магия театра требует схождения в одной точке свободного вечера, особого настроя, финансовой возможности приобрести билет, наконец. С кино проще,но обстоятельства и тут играют роль: пандемия, росчерк властного пера, и целый вид искусства лишен условий нормального существования (дома с компа суррогат). Остаются живопись, музыка и литература: первой в идеале нужен режим погружения, картинка на мониторе дает самое общее представление об оригинале. Музыке и книге одиночного режима достаточно, хотя первая ориентирована на одновременное восприятие многими. Текст изначально задуман как разговор один на один, ему никто, кроме читателя, не нужен.

Обстоятельства приводят читателя к его тексту, как этот август привел к "Поклонению волхвов" меня, и неважно, как давно книга написана, она приходит к тебе в том виде, в каком встретит самого могущественного и богатого человека, и последнего нищего; сегодня, через год, через сто лет. Этому роману пять лет, вероятно, в год выхода не прошел незамеченным критикой и серьезным читателем, но я в то время современной русской литературы читала мало.

Русской? Как-то не по-русски звучит Сухбат Афлатуни. Это псевдоним, впрочем, настоящее имя узбекского писателя Евгений Абдуллаев тоже не самое славянское. Что с того, когда в человека положено такое чувство языка и умение с ним обращаться, какое одному из тысячи дается? Я уже знала Афлатуни как замечательного стилиста, когда бралась за "Поклонение волхвов", его четвертый для себя по счету роман. И все же оказалась не готова к дивной чистоты русскому, приводящему на память "Число Зверя" Мережковского, с каким встретилась в начале книги.

Почему именно эту вещь? Ну, может быть потому, что события первой части романа своего рода продолжение линии "26 декабря", перекликающееся с ним сюжетно и стилистически: царствование того же императора, но четверть века спустя; политический процесс группы вольнодумцев, некоторым казнь заменяют альтернативным наказанием. Молодой архитектор Николай Триярский, большой поклонник неоклассического стиля, считает нарочитую русопятость храма Христа Спасителя, любимого детища Николая I, вульгарной, о чем неосмотрительно высказывается на встрече петрашевцев. Тем подписывая себе приговор.

Нет, не смертный. Сестра Варя, всю жизнь бывшая самым его близким человеком и добрым ангелом, приезжает в столицу хлопотать за Николеньку, письмо ее чудом попадает пред высочайшие очи, аудиенция заканчивается, как бы поделикатнее - так, как во все времена облеченные властью мужчины поступали с зависимыми от них женщинами, и помилование даже обещано (обещать, не значит исполнить). Когда любимому братцу объявят приговор, пожизненную ссылку в киргизские степи, молодая женщина сляжет в нервической горячке, а во время ее беспомощности мот, выжига и плут супруг выкрадет их общего сына Лёвушку.

И не только выкрадет, но проиграет в карты. К-как? Чудовищно, да. И это будет одна из основных тем романа, достоевская слеза ребенка, свидригайловщина и банька с пауками. Куда уж русскому постмодерну от ФМ? Будет здесь и обращение ко Льву Николаичу, с его несчастливыми по-своему семьями, и к Александру Сергеичу с Капитанской дочкой, и к Михаилу Юрьевичу с темой ссылки на имперскую окраину. Но лейтмотивом все-таки Достоевский, потому что, вы ж понимаете, когда тема Рождества в заглавии, речь пойдет о преследуемом гонимом детстве с рядом чудесных спасений, не отменяющих травм. Оттого читать иногда физически больно.

Нет-нет, ни в коем случае не чернуха. Чрезвычайно закрученный авантюрный сюжет, безупречная достоверность мотивации, психологическая сложность при тщательной отделке. Пожалуй, самое близкое в современной литературе произведение к другому рождественскому роману, я о "Докторе Живаго" тоже книга немыслимых совпадений, оканчивающихся невстречами. Ну а вообще, о чем? Думаю, большого греха не будет, если скажу, что в основе апокриф евангельской легенды о поклонении волхвов.

Помните, Бальтазар, Мельхиор, Гаспар, три царя астролога, независимо друг от друга предсказали рождение иудейского царя и пустились в странствие, дабы принести ему в дар золото, мирро, ладан. В концепции романа дары волхвов - три кусочка рождественской звезды, каждый дает обладателю особый дар; красноречия, власти, целительства. Волею судеб хранителями становятся потомки рода Триерских, чье фамильное древо диковинным образом переплетется с родом последних русских императоров. Вы поняли, челобитная императору не осталась для Вари без последствий.

Гаспар архитектор, Николай. Мельхиор его внучатый племянник, отец Кирилл, окормляющий паству в знойном азиатском городе, в прошлом художник. Время действия - канун Первой Мировой. Бальтазар - его сын композитор Николай Кириллович, ученик Шостаковича, пишущий авангардную музыку, от понимания которой начало семидесятых в Советском Союзе далеко как мы с вами от планеты Сатурн. И добро бы просто не понимали, но запрещают и травят. Потому, когда приглашают в город детства Дуркент на должность руководителя музыкального театра - что тут думать, прыгать надо.

Обещать, не значит исполнить, помните? Но здесь все сойдется. Он сделает это, напишет и исполнит свою гениальную симфонию, которая спасет мир от ядерной катастрофы. Исцелит универсум, отдаст свою звезду. Нет, не кажется, что накидала тут прямо-таки лютых спойлеров, испортив потенциальным читателям удовольствие от чтения. Всего лишь мой вариант интерпретации, а хорошему читателю ничто не помешает насладиться отменным текстом. Этот превосходен.

Человечество он делил на волхвов и пастухов. У волхвов есть знание, но нет веры. Поэтому отец Кирилл разделил свою книгу на две части: "Поклонение волхвов" и "Поклонение пастухов". И в каждой писал о том, как им следует подготовить себя к Рождеству.

– Ничего у них там не ешь и не пей, – продолжал он скороговоркой. – И шапок у них не покупай. Будут предлагать бабу, скажи, уже была, что в Мостах отметился. Чек сохранил? Сохрани. Ничего не подписывай. И о политике с ними не вступай. Скажи: поддерживаю линию князя. Спросят почему, скажи: потому что верная и патриотичная.

Потому что нельзя вот просто так взять и перестать читать Сухбата Афлатуни. На самом деле, вполне себе можно, после "Глиняных букв. Плывущих яблок" именно это собиралась сделать: замечательно хорошо, но не настолько мое, чтобы воспринимать в больших количествах. Только еще взгляну на "Муравьиного царя", объем крохотный, Юзефович хорошо о нем говорила. Начала, и тотчас стало ясно, что не могу оторваться от этой прозы.

Теплое лето в Бултыхах. Ничего особенного в потоке сознания, открывающем книгу. Внутренний монолог горожанки, выбравшейся с близкими на отдых в курортные Бултыхи. Не с собственноручно созданной ячейкой общества, но с семьей своего детства: папа, мама, брат. Хотя на первое место нужно бы ставить брата, папа с мамой и в тот, первый, раз больше были заняты собственными дрязгами, предоставив детей самим себе. Стоп, какой первый раз, давай по порядку. Хорошо.

Лене тридцать пять или около того, привлекательна, состоятельна, успешна (до последнего времени). Никакая не коммерсантка, а вовсе даже архитектор и глава собственной строительной фирмы. Сегодня у нее серьезные проблемы, очень серьезные. В бассейне, который проектировала и строила Лена обрушился купол. Пятнадцать человек погибло. Знает, что не виновато, когда прошел первый шок, они с заместителем перепроверили все расчеты. Однако имеем, что имеем. Пока следствие, дальше суд и колония. А может и похуже что. Зама накануне утопили в собственной ванной, ей пока только дверь дегтем вымазали, ну так, дурное дело нехитрое.

Отпустив толкиенутого сына подростка на слет ролевиков, сама берет изрядно постаревшую маму, давно женатого на другой папу; брата, прежде бывшего старшим, теперь ставшего младшим - и отправляется с ними в Бултыхи, закрывать гештальт, трещина в котором зазмеилась счастливым курортным летом двадцать шесть лет назад.

Семейная лодка уже шла ко дну и совместный отдых был лишь безнадежной попыткой залатать пробоину. Совсем скоро папа уйдет от них, а мама как-то вдруг постареет и подурнеет. Обожаемый старший брат переживает подростковое пробуждение чувственности, делая объектом первых экспериментов сестренку, и если вы думаете, что девятилетняя девочка не способна ощутить неправильное-нехорошее в этом его интересе, вы ошибаетесь.

Чувствует, старательно избегает его игр с поцелуями, позволяет себе видеть лишь вожделенное внимание со стороны того, кто всегда был кумиром. Позже, придумщик и заводила Лёнчик будет чудить, свяжется с дурной компанией, начнет употреблять, семья станет получать о нем лишь отрывочные сведения, а потом вовсе пропадет Лёник Все не то, чем кажется. Вот такое самое счастливое лето детства, куда героиня бежит от ужаса дня сегодняшнего. Но брат ведь найдется, а почему младше?

А это надо читать, здесь неожиданный сюжетный ход, подобного которому не встречала прежде, невыносимо горькая нежность, и стыд, и дурацкое веселье: "глядите, чего отчебучила!", страх, тревога, невыносимое бремя вины - все томится на медленном огне этой пробитой реминисценциями прозы. Афлатуни бесподобный стилист, и если в первой повести это не так заметно, то вторая, титульная, прямо-таки феерия.

В "Муравьином царе" стилизация не под русско-узбекский суржик, как в "Глиняных буквах...", даже не вполне обращение к славянскому фольклору. Скорее к языку и традициям народов поволжья: чуваши, эрдзя, мокша - что и по сей день не вполне христиане, копни глубже - язычники. Удивительная история, внешне вовсе не связанная с первой, но тонкими волосными корнями вросшая в нее. "Бултыхи..." почти канонический бытовой реализм и психологическая проза, "Царь.." - совершенный магреализм, этнофэнтези с немалой социальной и политической составляющими.

Темная и запутанная история, которую,по-хорошему, нужно бы разбирать текстом страниц на тридцать, но у меня на это ни времени, ни энергии. В двух словах: предновогодье, холод, дремучая заснеженная глушь. Еще довольно молодой мужчина везет мать в некое место, которое для себя определяешь поначалу как дом престарелых. Нехорошо, чего уж там. Позже, как-то одновременно понимаешь две вещи: 1. поездка вынужденная, а заведение это под патронажем самых серьезных госструктур, 2. на каком-то этапе пути совершен выход за предел реальности (Дороти, мы уже не в Канзасе).

В девяностые, с их разбродом и шатаниями, с зарплатой, выплачиваемой продукцией предприятий или по бартеру, мать героя работала реализатором лекарственных препаратов, не то китайских, не то индийских, просрочку пила сама, мешая в диковинных сочетаниях по принципу: чем в таз - лучше в нас. Сегодня у нее и некоторых других обнаружено побочное действие - бессмертие. Собственно, место, куда предписано отвезти женщину - это как сдать на опыты, хотя условия обещают царские. И что-то еще во всем этом нехорошее, неправильное Как, знаете, душу продавать.

А мир вокруг чем дальше, тем страньше. И неразговорчивая прежде, простая деревенская тетка, мать, вдруг обнаруживает знание сокровенных вещей, каких Михалыч в ней и предположить не мог. И все это удивительно странно, чужеродно, поэтично Вот, поймала, с чем могу отдаленно соотнести "Муравьиного царя" - "Большая Глуша" Марии Галиной немного напоминает двухчастной структурой с первой бытовой и на месте, второй магической и в странствии; там Юг России, здесь Поволжье.

На самом деле, вещь очень крутая. А муравьи при чем. Ну, здесь непросто. В "Глиняных яблоках..." была тема противостояния насекомого начала человеческому, здесь - скорее слияния и сопоставления нас с ними, отгрызающими собственные крылья, данные для любви и полета. Потому что ползать надежнее и спокойней.

- Эти строки написал Михаил Юрьевич Лермонтов!
Почти все побывали когда-то в учениках у Старого Учителя и его палки, и дорогое имя Михаила Юрьевича намертво въелось в их головы. Все помнили, что это был русский космонавт, которого уважал и чтил Старый Учитель.

Первой встречей с Сухбатом Афлатуни был "Рай земной". Аудиокнигой, которой сначала активно не приняла, потом совершенно влюбилась, и вспоминала после с нежностью, хотя тотчас продолжать знакомство с автором не стала. Со всеми по разному. Об одном наслушаешься славословий, впихнешь в себя через силу одну книжку, пожмешь плечами: и чего они все в нем находят? На другого наткнешься случайно, влюбишься с первого взгляда (если с чем работает буквально, так с книгами), примешься все подряд читать. Третий чудо как хорош, хотя не безоговорочно твой. Запомнишь это имя, при случае вернешься, а там видно будет.

Случай выпал недавно, писатель Булат Ханов на Фейсбуке рассказывал о книгах, прочитанных в июле, были среди них и "Глиняные буквы, плывущие яблоки" . Такое сразу: О а я почему не знаю этой книги? Сказать, что этот писатель умеет удивить - ничего не сказать. Помню, как в первый раз, ориентируясь на звучание псевдонима, ждала или восточной цветистости или, напротив, в сдержанной хэмово-ремарковой манере, рассказа о русских в Средней Азии. А обрела историю о простых порядочных людях из российской глубинки с обыденными чудесами, о женской дружбе длиной в жизнь, о слиянии и взаимном проникновении культур - не ожидаемо азиатско-славянском, а вовсе даже польско-русском. И еще о многих вещах, целый мир в небольшого объема книге.

Потому от "Глиняных букв..." не ждала азиатчины, а случилось погрузиться в такую лютую и невыносимую, какой в пору детей пугать (постсоветский вариант "не ходите, дети, в Африку гулять"). Затерянный в азиатской глуши, откуда хоть тысячу верст скачи, ни до каких столиц не доскачешь, кишлак. Забудьте про золотую дремотную Азию, что опочила на куполах. Басмачество из фильмов про красные революционные шаровары и государственную границу.

Вода ушла из этих богом забытых мест вместе с внешней видимостью цивилизации.Деревья, прежние друзья и кормильцы, превратились в конкурентов в борьбе за выживание. Привозят воду в бочках и можно было бы как-то приспособиться, но заведует распределением председатель, установивший деспотию в одном отдельно взятом населенном пункте. Жизнь все тяжелее, дехкане безмолвствуют, как во все времена и при любых формациях забитая бесправная масса. А в кишлак присылают нового учителя.

Третьего на веку героя-рассказчика. Старый, что засевал местные неподатливые умы разумным, добрым, вечным, посредством палки - теперь на покое. Тот, что прибыл ему на смену, повесился. Что так? Нам объяснят и мало не покажется - и хотела бы забыть, да не получится, поймаешь себя на том, что раз за разом повторяешь мантрой: как хорошо, что я в России - так советскими детьми говорили: хорошо, что хоть не в Америке живем. Теперь вот новый учитель, и кажется, не намерен внимать советам старого относительно единственной действенной методы образовательного охвата местного населения. Что ж, пусть пеняет на себя.

Сломают или победит? На самом деле, история противостояния человеческого начала насекомому - это притча, конечно. Стилистически - среднеазиатский магический реализм, по форме - безупречная стилизация под речь малообразованного, но любящего русский язык человека из местных, который видит в европейской (русской) культуре спасение от деградации. Невыносимая мешанина из разных областей знания смягченная пониманием собственной ограниченности, куча смешных оговорок, которые воспринимаешь скорее с грустью.

Евгений Абдуллаев, а за псевдонимом Афлатуни этот писатель из Узбекистана, немыслимо хорош с языком. А что касается фольклорной составляющей, к которой можно отнести городские легенды ""Рай земной") разного рода былички-сказы-страшилки ("Муравьиный царь"), апокрифы ("Поклонение волхвов") так просто такое чувство, что рожден с гаммельнской флейтой в горле. Умеет. Отличная книга. Очень непростая и сильно не для всех, но прочесть стоит, не пожалеете (да и объем всего около сотни страниц).

Пользуясь старыми эскизами, Март наметил композицию, стараясь, чтобы похоже было понемногу на всё (второй закон шлягера: новая мелодия должна походить на три мелодии сразу): на Телемтана, Глазунова, Шерера, на позднего Дюпрэ – когда он выдохся и стал копировать себя раннего "Путь побежденных" Лазарчук

Мы говорим "Пулман", подразумеваем "Темные начала". При том, что написано у него в десять раз больше знаменитой трилогии. Отчего так, ополовиненный закон Парето (по нему, напомню, результативными бывают двадцать процентов наших усилий, в то время, как восемьдесят не увенчиваются сколько-нибудь ощутимыми успехами). Поди разбери, да и неважно это, когда так мощно выстрелила трилогия: миллионы поклонников,переводы на все мыслимые языки, аудиокниги, театральные постановки, полный метр и сериал. О чем еще и мечтать литератору?

О повторении успеха? А когда ты уже создал проработанный до детальных мелочей, уютный и логически непротиворечивый мир естественно не рыскать серым волком по литературным весям и пажитям, но вернуться в него. Да и сделать что-нибудь, что хотя бы приблизилось к тому феерическому взлету, за двадцать лет не случилось. Для таких случаев существуют сиквелы - уже написаны ( Lyra's Oxford ; Once Upon a Time in the North). И приквелы.

"Книга Пыли" это как раз предыстория, знакомящая читателя если не с появлением Лиры в мире Темных начал, то уж с приключениями, пережитыми ею в самом раннем беспамятном младенчестве. Малышку, дочь могущественного харизматичного и славного в высших кругах девиантным поведением лорда Азриэла укрывают от злобы врагов в монастыре, монахиням которого помогает на общественных началах славный мальчик Малькольм, сын владельца трактира "Форель", что по соседству. Етишкин тришкин, что за сопли на мармеладе, вы можете представить, чтобы пацан, загруженный по самое не хочу учебой и работой в семейном заведении выбирался еще кому-то там помогать?

Вот и я не могу. И это только самое начало, но первая ощутимая фальшь в картине нового мира настораживает уже на старте. Шестимесячная малышка появляется в монастыре внезапно и должна бы быть тайной, но соседний городок скоро узнает о ней, а Малкольму даже удается познакомиться с чудесным дитем, тотчас же сделавшись преданным рыцарем. Большой мир, меж тем, проявляет к девочке настойчивый интерес, не всегда доброжелательный, и в один не прекрасный день мальчику приходится взять на себя роль палладина, спасая даму (или Грааль этого мира?)

В книге находится место множеству политических интриг, сращению религии с государством и тотальному контролю над подрастающими умами (больше похожему не на мыслепреступления и Большой Брат смотрит из 1984, а на историю Павлика Морозова), бегству от жестокого убийцы, природному катаклизму, уйме приключений и встреч, характерных для спагетти-вестерна, мифологии, психоделике, собственному варианту загробного мира. Не находится живым героям и по-настоящему захватывающей истории.

Может показаться, что я как-то особенно скептически настроена к "Прекрасной дикарке" (это, кстати, всего лишь название лодки), но объясните мне кто-нибудь, почему ярый антиклерикал Филип Пулман кладет в основу романа историю Марии и Иосифа? Ну хорошо, изрядно разбавив мотивами Артуровского цикла, макиавеллизмом и шпиономанией. Неладно это, воля ваша.

Шпионить можно где угодно и про что угодно. Любой человек может оказаться шпионом, в том-то и дело.

Мы не знаем, на кого, когда и почему можем повлиять. Во всяком случае, до тех пор, пока будущее не пожрет настоящее. Узнаем, когда уже слишком поздно.

Бэкграунд не решает всего, но определяет многое. 11.22.63 прочла в год выхода на русском, полюбила. Поймала отсылки к "Оно", читаному в начале девяностых, с Дерри и Клубом неудачников, вспомнила, что автомобили "Такуро спирит" появляются в "Башне" и "Противостоянии", а смотрители времени (желтая, черная, зеленая карточки) намекают на оставшуюся за кадром часть "Сердец в Атлантиде". И, разумеется, сама история - роман восхитителен.

О том, что куча вещей, изначально положенных автором в книгу, ускользнула за пределы внимания, не грустила. Не иметь всегда легче, чем потерять и когда не знаешь, что могло бы быть твоим, да так и не стало, горевать не придет в голову. В сухом остатке общего впечатления: классная книга о том, как один хороший человек получил возможность попасть в прошлое и предотвратить убийство Кеннеди, и о том, что из этого ничего хорошего не вышло ("за попытку спасибо, но затея не удалась" и "благими намерениями...")

Перечитывать не планировала, если бы не "Блейз" Дело в том, что за годы, прошедшие со времени первого чтения, выучила английский до уровня "читать", а одной из первых книг, прочитанных в оригинале была "О мышах и людях" Стейнбека. Теперь понимаю, подсознательно выбрала, опираясь на мнение о ней Стивена Кинга, но именно с ней пережила первый катарсис от иностранного чтения, а такие вещи и на русском наперечет. Потому запомнила хорошо. И вот, слушая "Блейза" не могла отделаться от ощущения, что роман - признание в любви к "Мышам и людям".

"Меня терзают смутные сомненья" перешло в уверенность,когда на сайте Abookee прочла отзыв Игоря Князева - точно, сам Кинг в предисловии говорит, что "Блейз" навеян Стейнбеком. "Обращение к повести для Кинга не случайно, - говорит исполнитель, - В "11.22.63" герой ставит ее на сцене силами школьного театра." А я с удивлением понимаю, что совсем этого не помню, в первый раз постановка Амберсона была для меня просто какой-то американской классикой, теперь Джордж и Ленни перешли из разряда "не иметь" в "потерять", терять всегда труднее, стало быть, нужно перечитать.

Переслушать, для себя давно вывела правило: если есть вариант аудиокниги в исполнении Князева, игнорировать - лишать себя львиной доли удовольствия. И да, они были здесь: тупой здоровяк Ленни в исполнении лучшего футболиста городка, который оказался еще и талантливым актером, хитрован Джордж, катарсис, пережитый зрителями, как его пережила я. И еще об одном не могу не сказать, об огромной разнице в восприятии той части романа, где Дерри и Беверли с Риччи, танцующие "В настроении" Глена Миллера.

Читая в прошлый раз, восприняла явление персонажей "Оно" как пасхалку, не более. Но за время, прошедшее между выходом 11.22.63 и днем сегодняшним Голливуд успел переснять самый объемный кингов роман, и насколько катастрофической явилась вторая, взрослая часть, настолько же безусловно хороша первая - та, в которой подростки. А русскоязычным поклонникам Короля повезло даже больше, в прошлом году АСТ записало аудиоверсию романа в исполнении Князева. И слушать его, имея в недавнем прошлом встречу с рыжухой Бев Марш, волосы которой, как лесной пожар, было совсем не тем, что смутно припоминать персонажей читаной два десятка лет назад книги. Как с просмотра на черно-белом советском "Горизонте" перейти в современный кинотеатр.

Знаю, что поклонников у Кинга много, просто делюсь своим неожиданным и прекрасным опытом возвращения к роману, от которого в мыслях не держала получить качественно новых эмоциональных и ментальных переживаний, и однако же, получила на порядок превосходящие первоначальные. Кинг был и остается человеком, который находится в нужном месте. ожидая. когда придет нужное время. И когда оно приходит - это счастье для всех, кто любит его творчество.

Три вещи, связанных с романом, о которых хочу сказать:
Первая: Как легко и охотно мы позволяем манипулировать собой тем, кого по-настоящему любим и тем, кто отмечен печатью харизмы. В случае Кинга верны обе характеристики. Вплоть до кульминации, читатель уверен, что президента нужно спасать. А тревожные звоночки, вроде сопротивляющейся изменениям ткани реальности - игнорировать напрочь. Даже после всего, что знаем о жизни (видишь шлагбаум - не ходи туда, детка, там может быть паровоз.)
Вторая. Даже в тех вариантах "выбора без выбора", которые предлагает тебе Жизнь, выбор всегда есть. И счастье возможно. Пусть оно не вписывается в рамки традиционного хеппи-энда.
Третья и главная: Мир устроен правильно и справедливо, даже тогда. когда мы, малым человеческим разумением усматриваем в нем лишь злобу и произвол.

Лично мы, например, хотим кино хорошее снимать, а получается у нас все больше какое-то дерьмо.
– Ну, снимайте хорошее.
– Не идет.

А и правда, почему так? Никто ведь не идет в профессию с целью напортачить. Все хотят делать хорошее. Думаю, и Татьяна Устинова принималась за очередной детектив, имея в виду написать хорошую книгу, тем более, что прежде у нее получалось. Последние лет пятнадцать я не читала, утомили шаблонность схематизм и самоповторы в ее книгах. Там же, помните, всегда есть большое зло и мелкие пакости: первое совершает преступление, остальные запутывают картину так, что не разобраться. Когда удается отделить агнцев от козлищ, зерна от плевел, мух от котлет - тогда истина и восстает во всем нагом великолепии. Освещая безжалостным светом не столько подробности картины происшествия, сколько устроенную в объятиях олигарха личную жизнь героини.

Мы же за тем и брались читать Устинову, что истории золушек любят все. Вот живет умница, ничем не примечательная, хотя с золотым сердцем и особенным, ироничным взглядом на мир (не циничным и не саркастичным, а с мягкой доброжелательной иронией). Сама себя особенной не считает, окружающие безжалостно эксплуатируют ее таланты, работоспособность и безотказность, семейная жизнь не задалась и теперь в прошлом, главные радости жизни - вкусная еда и хорошая книга. Типаж, в котором девять из десяти читательниц узнавали себя.

В завязке одновременно происходили два события: в непосредственной близости от героини совершалось серьезное преступление и там же оказывался одинокий привлекательный солидный мужчина, с которым ее отныне постоянно сталкивала судьба.Поскольку принято считать, что у таких мужиков юных красоток с ногами от коренных зубов пруд пруди, наша героиня поначалу никак не рассматривает его, хотя она-то ему сразу нравится. Но в ходе совместного расследования биохимия и всякое такое рассказывают лучше тысячи слов, и к финалу мы приходили не только с раскрытым преступлением, но и с двумя устроенными судьбами.

Они были чудесными, ее девочки. Та дылда, что в итоге вышла замуж за французского атташе ("Мой личный враг"), а эссе о российском телевидении в "Моем генерале" - сколько лет прошло, до сих пор смеюсь, вспоминая. Хотя то было еще прежде, чем ТВ поставило на поток съемку фильмов по романам самой писательницы и она на собственном опыте убедилась: испортить здесь что угодно могут. Да, скорее всего, я перестала читать устиновские книги, когда они начали превращаться в сериалы (см. эпиграф).

На днях наткнулась на Литресе на "Серьгу Артемиды" и так захотелось вспомнить прежнюю Татьяну Устинову. Что ж, вспомнила, даже слишком отчетливо. Что было хорошего, съежилось шагреневой кожей, глупое и пошлое разрослось, заполняя собой все. Снова женская история, на сей раз утроенная - три поколения одной семьи. Семнадцатилетняя Настя, плоть от плоти айфонно-андроиджной культуры, живет в телефоне, книг не читает, хочет стать актрисой. Ее мама, сорокалетняя вдова писателя фантаста Тонечка, сценарист, хотя дочери зачем-то лжет, что занимается в конторе бумажками. Бабушка, замечательно хозяйственная, симпатичная, совсем еще не старая в свои шестьдесят, и тоже вдовая Марина обеспечивает семье домашний уют, на который зарабатывает Тоня.

Дальше по схеме. Настя на вступительных испытаниях в театральный ВУЗ знакомится с невероятно красивым мальчиком Данилой и они вдвоем тут же обнаруживают труп знаменитой актрисы - минуту назад звезда была живехонька, дала девочке автограф, но отказала в селфи, за тем, чтобы все-таки щелкнуть ее телефоном, она и кинулась вслед, потянув за собой нового знакомого. Который окажется не кем-нибудь, а сыном генерала, правой руки президента.

В это же время Тонечка случайно оказывается за одним столиком в буфете со всесильным генеральным продюсером телеканала, на котором подвизается сценарно. Вы уже догадались, что он окажется мужчиной одиноким, ах да, генерал, Данин папа, тоже. Нет-нет, не переживайте, треугольника не случится, у нас же еще бабушка Марина не пристроена, не забыли? Честно, я не знаю, смеяться или плакать, такой скверный водевиль. А детектив, детектив то каков? Еще хуже, хотя казалось бы, невозможно.

Громоздкая, глупая, неуклюжая конструкция с рядом моралей: 1. кино у нас пока плохое, но скоро умные продюсеры женятся на талантливых сценаристках, и все станет отлично; 2. телефон - плохо, книга - хорошо; 3. пить запоем плохо, но в меру и в приличной компании прямо-таки необходимо; 4. хорошие люди любят собак, плохие - не очень и 5. всякой приличной одинокой женщине сыщется олигарх Истины сомнительной достоверности. Роман производит впечатление осетрины второй свежести.

Внимание мое начало рассеиваться и вновь сосредоточилось на Фионе, только когда она сказала: "Я не выключаюсь." — она кивнула на мою руку. Я к тому времени вернулся в кресло напротив и, сам того не сознавая, взял видеопульт. И теперь он был направлен на нее, а палец мой замер на кнопке "пауза".

Литературное лето Джонатана Коу, никаких специальных планов, одна за другой потянулись его книги после "Срединной Англии". Так бывает, когда встречаешь кого-то, с кем весело и интересно, не имея сил вот так взять - и расстаться. Тут особый, чуть отстраненный прохладный уют, с тобой не заигрывают, не пытаются завоевать доверие задушевной чуткостью, поразить воображение героизмом и красотой поступков, оглушить немыслимыми страстями - все под сурдинку медитативно.

По зрелом размышлении, немыслимых сюжетных поворотов, эмоциональных всплесков, ярких поступков куда больше, чем заметно на первый взгляд. Но у Коу есть это балетное свойство проделывать немыслимо сложные в исполнении пируэты с видимой легкостью, так, словно не стоят никаких усилий. Поднимать к философским высотам и нисходить в глубины психологического исследования, как на эскалаторе в метро. Хотя главное для меня в нем даже не это, а социальная составляющая.

Поднять голос на защиту малых мира сего, которые сами за себя сказать не могут, проводить линию на оценку любых форм сегрегации как зла. Выражать взгляды даже не социализма, а интерсекфеминизма, следуя в большей степени космической этике. Никто не делает этого с такой последовательной принципиальностью, однако "Какое надувательство" квинтэссенция. Жаль, что написанная четверть века назад книга воспринимается сегодня остроактуальной - выходит, мир не сильно сдвинулся за прошедшие годы в сторону правильного и справедливого устройства. Но, знаете, сдвинулся, и заслуга этой с ей подобными книгами в том, что насыщают коллективное бессознательное правильной энергией.

Молодой, еще подающий надежды, но с ощутимо пробуксовывающей после второго романа карьерой писатель Майкл получает предложение, от которого трудно отказаться - выступить биографом семьи Уиншоу, Они такие суперолигархи: богаты, родовиты, могущественны, интересы представлены в самых разных сферах жизни современного общества. Парадного портрета писать не нужно, работодательница дает карт-бланш.

Табита Уиншоу, объявленная родственниками умалишенной, проводит жизнь в комфортабельной клинике, и, располагая немалыми независимыми средствами (семья мегабогатая, не забыли?), может позволить себе прихоть оплатить труд того, кто в итоге смешает родственный серпентарий с грязью. Хотя я, на месте Майкла, не спешила бы закончить очень скоро, система оплаты там: "солдат спит, служба идет". Он и не торопится.

Хотя все больше вскрывающихся в ходе исследований обстоятельств заставляют думать о благородном семействе как о скопище монстров, а пепел Клааса все настойчивее бьется в грудь несчастного писателя. В каждой из областей, где эта кунсткамера отметилась: политика, СМИ, бизнес,здравоохранение, сельское хозяйство - она последовательно проводит курс на уничтожение нации (и не только человеческой части) В старой шутке о том, что в Штатах посмотрят сквозь пальцы на переход улицы в неположенном месте, если человек несет на руках ребенка, в Англии, если идет с животным, в России - если с бутылкой, в этой шутке лишь доля шутки. К животным англичане с особым трепетом. А я, читая часть Дороти, порадовалась, что не ем мяса.

Разумеется, с благородным семейством это метафора. Как и с интеллигенцией, которая идет на службу правящему классу с целью разоблачить, а в итоге заканчивает обслуживанием его интересов. Но тема Фионы исполнена такой горькой, отчаянной, безнадежной нежности, а финальная агатакристианская круговерть так абсурдистски кошмарна, что не влюбиться невозможно. Хотя самое мое там, попытки Майкла написать любовную сцену. И да, перевод Немцова как всегда отменно хорош.