- Вы остаетесь человеком более-менее одиноким?
- Я абсолютно одинок.
"Бродский. Разговор с небожителем"

Он был любимым поэтом Бродского, потому и услышала впервые лет... несколько назад. После, когда читала Кристофера Ишервуда (известного широкой публике повестью "Прощай, Берлин", по которой Боб Фосс сделал "Кабаре" с Лайзой Минелли). Так вот, читая Ишервуда, узнала, что они были друзьями и, возможно, некоторое время любовниками.

Это сейчас не для того, чтобы разбавить скучный академизм эссеистики горяченьким. Просто так было. просто к острым углам мира, на которые неминуемо натыкается блестяще одаренный человек живущий в окружении людей ординарных, в случае Одена стоит добавить вечную невписанность в линию социально одобряемого поведения. Быть не как все и сознавать это со всей возможной остротой не добавляет комфорта обыденности.

Хотя нет худа без добра. Не имея возможности быть достаточно хорошим с людьми, он невероятно хорош со словами. Большая часть того, что дарит нам читательское наслаждение, продукт разного рода сублимаций, мучительных попыток отыскать комфортное положение в мире, который щетинится шипами. Разного рода: "Какой хороший день. Какой хороший пень. Какой хороший я. и песенка моя" - редко бывают нужно кому-то, кроме самого исполнителя. Как ни банально прозвучит, нам интересно то, что написано кровью сердца, а для этого оно должно быть ранено.

"Чтение. письмо. Эссе о литературе", как несложно догадаться, напрямую не относится к поэзии Одена, хотя не могу не сказать, о тех немногих его стихах, которые появляются в книге, что перевод Глеба Шульпякова немыслимо хорош, о таком и мечтать нельзя было. Благодаря ему, Оден обрел возможность не остаться для русскоязычного читателя одним из этих невразумительных поэтов, которых англоговорящий мир возносит незнамо за что.

Однако к сборнику. Его открывает эссе, посвященное Роберту Фросту. Не то, чтобы была большой его поклонницей, но представление имею и некоторые самые хрестоматийные стихотворения, вроде "Постройки стены", читала. Потому от эффекта табула раса, когда некто, тебе незнакомый, говорит о вещах, которые можешь лишь смутно представить, избавлена была. Рассказ Одена о Фросте исполнен благоговейной почтительной нежности.

В случае с Кафкой, которому посвящена следующая статья "Человек без Я", это нежность, окрашенная острым сочувствием и восхищением. Мне показалась интересной и заслуживающей обдумывания мысль о том, что формула героического поиска у него вывернута наизнанку. Сама необходимость достигать цели в кафкианском мире является для героя доказательством не того, что он Избран, а того, что на нем лежит проклятие.

Эссе об Уильяме Батлере Йейтсе в форме судебного слушания, где сначала обвинитель высказывает свои претензии к Йейтсу, среди которых, что никто не помнит наизусть его стихотворений (как это, как это, вскричала, одно совершенно точно могу продекламировать, то, что про Жака де молэ и белых единорогов, катающих прекрасных дам)). Впрочем, вторая, защитительная часть ставит все по местам и любимый Оденом поэт-лауреат получает долю читательских восторгов, на которые по праву рассчитывает.

Две "Шекспировских" статьи: "Шут в колоде" о Яго и вообще злодействе у Шекспира и "Музыка у Шекспира", несложно догадаться - о вставных музыкальных сценах, чаще всего исполнении песен в шекспировских пьесах, открывают поклонникам драматургии аспекты творчества Эйвонского Лебедя, о которых прежде не приходилось задумываться.

Исполненная сочувственного восхищения статья о Кавафисе, возможности читать которого в оригинале Оден был лишен, но даже по подстрочнику мог составить представление о величии таланта греческого поэта. А я в очередной раз подумала, как удивительно близок его дар кузминскому. Во всех отношениях (кто понимает).

Восторг и жалость к Эдгару По, создавшему феерическое разнообразие достойных произведений, но обреченному остаться в памяти широкой публики дюжиной самых лубочных из своих рассказов. Завершает сборник предисловие Одена к сборнику стихотворений Бродского. Что тут сказать. Он был из тех, кто мог оценить.

Возвращайся, коль можешь, скорее в родную страну по размытым дорогам, где спят поезда и ко дну опускается ил, паутиной зарос дымоход и трамвая на сломанных линиях вряд ли кто ждет. Там в котельных сквозняк, остывает там ночью вода; на поваленных вышках без тока висят провода, сорняки пробивают дорогу к реке сквозь гранит. Бросишь камень и слышишь, как плещет внизу и шумит

Чтобы словам было тесно, а мыслям просторно.

Думала, что закончила с "Электронной буквой" На случай, если кто не знает, это литературный конкурс среди произведений, публиковавшихся только в интернете. Книги в свободном доступе на Литресе, победителя определит читательское голосование. Так вот, думала, что уже прочла из их списка все, что могло заинтересовать. Натыкаясь на "Малохольную" в читалке, порывалась удалить, да рука отчего-то не поднималась. Хорошо, что не поднялась. Тот случай, когда спинной мозг оказывается мудрее головного.

Вечером выбирала, под что засыпать, открыла болталкой сборник Галины Шестаковой и не заснула, пока не дослушала, плевать, что проспала сегодня и скрупулезное следование режиму порушено. Оно того стоит. Первая ассоциация - машина времени, восьмидесятые прошлого века. Нагибин, Алексин, Щербакова, Токарева - острота восприятия их текстов мною, тогдашним подростком. Чистый беспримесный реализм, никакой магии и мистики, никаких постмодернистских штучек - просто, емко, ясно. Сборник рассказов, действие охватывает временной промежуток от..., хм - да вот как раз век: от Октябрьской революции до наших дней. Сквозных героев, перетекающих друг в друга событий нет, но неочевидные связи прослеживаются: тронешь ниточку, колыхнется весь сложный узор, в который она вплетена.

Истории маленьких людей в истории большой страны. Никакого пафосного "Судьба семьи в судьбе страны", почти всегда они идут не в ногу, не по вредности или из бунтарских побуждений, а просто потому, что не может маленький человек разворачиваться в марше в одном с колоссом ритме - на один его гигантский шаг тысяча наших мелких приходится, да еще и следить нужно, как бы не угодить под железную пяту. Рассказы: горькие, трогательные, порой смешные, чаще грустные. С одним общим свойством - глубоко проникать под кожу.

Вот Верочка из "Райкиного шоколада", глупенькая гимназистка, влюбленная в своего Коленьку и в самых честолюбивых мечтах дальше: "Идемте к Побединским, они сегодня принимают" - фразы, которую станут говорить знакомые, когда они поженятся и жизнь наладится - дальше этого и в мечтах не заходит. Ее мальчика застрелит красноармеец у нее на глазах, а саму ее изнасилуют возле его остывающего тела. И от этого надругательства родится Райка, местная шалава. Не большой красоты, но бешеного притяжения для всего кобелиного племени. И станет гулять с мужиками, ну, большей частью солидными женатиками. От кого-то из них перепадет ей неслыханное богатство, несколько плиток бабаевского шоколада - не жрать, на дело (знаете, подмазать нужных людей тут и там), а дальше....

Вот Петька из "Двух морковок", он не любит стихов и всякого "про любовь", но любит свою Варю и благодарен учительнице Ольге Соломоновне, которая рассказала, что настоящая мощь не в том, о чем кричат. И он шепчет бесконечное "кто там шагает правой? Левой. Левой. Левой" во время бесконечных военных марш-бросков. А после ранения и госпиталя выменивает самое большое свое богатство на две морковки, как у Маяковского, и несет их учительнице, по прихоти военных судеб оказавшейся рядом.

Невыносимая "Кармен" с ее "Тронуть губы помадой". Болезненная как ожог "Сания". Горько-забавная "Рецептура жизни". Да все они хороши. Все рассказы этого сборника. Ищете достойной современной литературы? Не ищите, почитайте. Одну ложку дегтя все же добавлю, редактирование книге сильно не повредит. Если бы читала глазами, бросила бы с первых строк, граммар-наци во мне криком кричит от орфографии.

Мир есть лишь то, чем допускает быть
The world contains, the which he could approve
Шелли

And she began to cry - фраза, безусловный лидер по частоте повторяемости в романе. И не то, чтобы у Китти вовсе не было причин для слез, напротив: одна, на другом конце света, беременна незнамо от кого. То есть, возможных кандидатов всего двое, но отсутствие пренатальной ДНК-экспертизы заставляет подождать родов, внимательно вглядеться в младенчика, и, буде возникнет подозрение, что отец не супруг - придушить подушкой. Что ты такое несешь, окстись, стыдно должно быть! Правда? А разве Сомерсет Моэм в другом произведении не превозносит героиню, сделавшую выбор в пользу такого вот радикального решения?

Признаться, до этой книги не любила Моэма: тупая непримиримость "Непокоренной", возведенная в абсолют фальшь "Театра" - совсем не моё. Предложение почитать в оригинале The Painted Vail, совместив с прослушиванием аудикниги, приняла прежде, чем задалась вопросом "а автор кто?", и была изрядно раздосадована, поняв, что один из семерки величайших английских романистов. Но тронул - ходи; начав слушать, способна была только наслаждаться ясностью, четкостью, прозрачностью языка, оживившего людей, о которых рассказывала исполнительница. Очень скоро отложила текст, а от аудиокниги не могла оторваться, пока не дослушала. Какой же он разный. Ну, наверно потому и величайший.

Немалый опыт прослушивания аудиокниг не только на русском языке позволяет судить об уровне мастерства исполнителя и не думаю, что прежде неведомая мне Сорфи Вуд с ее звонким, чистым, звучным, но не поражающим широтой диапазона и другими изысками голосом, могла бы создать ощущение малой сцены. Сейчас объясню, как это было. Словно весь тот день, пока слушала книгу, следуя за всеми перемещениями, меня сопровождал кусочек пространства, локализованный в правом нижнем углу зрения. Не окошко в другой мир, а сцена, даже занавес поверху явственно ощущался, на которой разыгрывались события книги. Такое довелось пережить в первый раз. За то и ценю возможность читать разными способами, что она позволяет испытать то, о чем прежде и помыслить не могла.

Ну, а роман, роман-то что? Да отличный, и всякая книжная девочка, по определению превосходящая подружек уже тем, что умеет извлекать многие смыслы и удовольствия из маленьких черных букашек, рассыпанных по листу бумаги, легко поймет героиню. То есть? То есть, каждая из нас уверена, ведь, в своей исключительности. У Китти была юная привлекательность, заставлявшая предположить, что мир раскинется у ее ног узорчатым покровом (красной ковровой дорожкой, как минимум). У нас, читающих книги - другой сорт шарма. Но принца на белом коне (Волшебника в голубом вертолете, Грея на алом парусе, да хотя бы даже другого Грея с его пятьюдесятью оттенками) неосознанно ждет каждая. Вот он явится и решит все проблемы. Вот он явится, тогда-то ты узнаешь, что прежде в твоей жизни и проблем не было.

Что за депрессивный настрой? Нет, просто жизнь. В которой каждый приходит со своей кармой и с необходимостью следовать собственной дхарме. Что до камы, то она большей частью в формате расписного покрова, прикрывающего грубые узлы изнанки. Узорчатой вуали. Приподними краешек. Не ужасайся. Прими.

Ты расскажи всю правду ей
Пустого сердца не жалей.
Пускай она поплачет.
Ей ничего не значит...

Лермонтов был первой любовью. Потому что стихи, и красивый, и погиб молодым, и в ореоле такой романтической дымки. Но главное - стихи, "Из Гете" вообще самый первый текст, которым обожгло всю, а и было мне тогда лет шесть, и про Гете долго потом думала, что это такое место, откуда он едет. Даль тоже был первой любовью. Потому что все, кто знал отца, говорили, что они очень похожи, и когда видела его в телевизоре, могла думать, что вот так двигался, разговаривал, смотрел, улыбался мой папа. А потом он тоже умер, трагически закономерно вписавшись в парадигму мира, откуда лучшие уходят рано.

Потому, когда друг предложил слушать моноспектакль по лермонтовским стихотворениям, записанный Олегом Далем дома на портативный магнитофон и меньше часа продолжительностью, взяла, не раздумывая. Заранее настраиваясь на скверное качество, какое только и могла обеспечить домашняя звукозаписывающая техника семидесятых, и нет. все оказалось совсем не таким, каким представлялось.

Он заперся в своей квартире на семнадцатом этаже с магнитофоном и проигрывателем с набором любимых пластинок. Сам искал и ставил музыкальные фрагменты, которые служат фоном к стихам; одновременно с чтением, расписывал ремарки, схему сценического движения и хронометраж спектакля. Эту кассету найденную почти случайно, среди его записей, после заботливо восстановили профессионалы, придав аудиоспектаклю завершенный (и свершенный) вид. У сегодняшнего слушателя не возникает ни малейшего "эффекта фонографа", напротив мгновенное погружение со странной четкостью образов, данных в ощущениях.

Это как? Это когда с хорошо знакомой "Думой "(Печально я гляжу на наше поколенье), на словах:

Так тощий плод, до времени созрелый,
Ни вкуса нашего не радуя, ни глаз,
Висит между цветов, пришлец осиротелый,
И час их красоты — его паденья час!

вдруг явственно видишь пустоспелку в цветущем яблоневом саду. Протяни руку, и сожмешь ее обманчиво упругую вялость.

А "Журналист, читатель и писатель", которого по младости лет не не умела оценить, пробежала глазами, маркировав "скукотищей" и задвинула на ту виртуальную полку, где "Пророк" Пушкина, "Поэт и Гражданин" Некрасова. До некоторых вещей надо дорасти, все три произведения таковы. Однако если к "Пророку" повезло вернуться с "Пушкинским домом" Битова, а некрасовский стих подробно и с большой любовью разбирает в одной из лекций Дмитрий Быков, то к лермонтовскому стиху повода вернуться до этого спектакля не было. И потрясение: как хорош, как безумно актуален, как в русле современных фейсбучных споров о литературе с сетованиями топовых критиков:

Скажите, каково прочесть
Весь этот вздор, все эти книги, –
И всё зачем? Чтоб вам сказать,
Что их не надобно читать!..

И совершенное откровение "Наедине с тобою, брат". Просто плачешь и лучше этого не может быть ничего.

Что умер честно за царя,
Что плохи наши лекаря
И что родному краю
Поклон я посылаю.

Вы, профессор, воля ваша, что-то нескладное придумали! Оно, может, и умно, но больно непонятно. Над вами потешаться будут.

Радость (Ура! Встреча с умной книгой) сменилась осознанием, что многое в научной части романа так и останется за пределами понимания. Уж больно много в ней технических терминов, которые автор не считает необходимым растолковывать. Что до художественной: стилистические красоты и всякое такое - то ее способность компенсировать дискомфорт вызывает серьезные сомнения. Примерно по той же причине: язык нехорош и перегружен терминологией.

Может быть в героях найду утешение? Вот Сири Китон, герой-рассказчик и жертва лоботомии. В детстве, спасая мальчика от неназванной в романе беды, ему иссекли левое полушарие головного мозга. После чего аналитические способности остались и даже развились до немыслимых пределов. Что до возможности к сопереживанию - она оказалась напрочь утрачена. Собственно, в роли беспристрастного наблюдателя, стенографиста, бортового самописца он и находится в составе экипажа Тезея. Который движется к границам солнечной системы навстречу неведомой инопланетной цивилизации, обозначившей свое присутствие в нашем пространстве.

Простите, а вам не кажется не вполне резонным присутствие в составе команды из пяти человек (хм, и одного Нечеловека) штатного фискала? В романе неоднократно подчеркивается, что экипаж Тезея укомплектован лучшими из лучших. Вот я думаю-думаю и не могу понять, неужто из семи миллиардов человечества инвалид с половиной мозга, чья роль в составе экспедиции состоит единственно в беспристрастном описании поведения остальных ее членов для ЦУПа - неужто именно он ключевое звено? Множественные рефлексии по поводу родителей, которые не то слишком сильно любили друг друга, не то яростно ненавидели, а также девы, любившей самого Сири и называвшей его Лебедь, картины не проясняют. Единственный вывод, который можно сделать из сказанного - что виртуальность для нового человечества предпочтительнее реальности, во всех отношениях.

Может быть майор Аманда Бейтс, военная преступница, запятнавшая себя сотрудничеством с врагом, результативность которого, однако превзошла все ожидания, а победителей не судят. Их? Правильно, отправляют в космос. Пусть враг трепещет. Не, чо-то не климатит. Ну тогда может биолог Исаак Шпиндель? Честно? Он мне нравится, мягкий, ироничный, даже немного романтик. а что перекрученный и скособоченный многочисленными операциями по сращению живой плоти с инструментарием, так в этом скрюченном домишке других не держат, все они там уроды.

Вот еще одна (один?), суперлингвист Сьюзан Джеймс, эта тела не кромсала, лишь расщепила мозг, сделав тело вместилищем четырех автономных личностей, трех женских и одной мужской. Ребята, это шизофрения. Сегодня такое не лечится , а лишь подавляется большими дозами галоперидола, и я сильно сомневаюсь, чтобы через полвека способность человечества управляться с невротическимии и психологическими проблемами совершила качественный скачок, который сделал бы подобное возможным. Да вот хоть история Сири, его родителей и возлюбленной, прямо говорит об обратном.

И вишенкой на торте, руководить полетом поставлен вампир Сарасти. В смысле? В прямом. Восстановленный чудесами науки вид Человека Совершенного, превосходящий нас с вами во всех отношениях, кроме одного - непереносимость прямоугольных конструкций, отсутствующих в природе, но страстно любимых Homo Sapiens. А вы думали, отчего они так креста боятся? Что за чушь? Вампир-то еще зачем? А чтоб больше. Чем больше всего натолкаешь в книгу, тем меньше у читателя шансов понять хоть что-нибудь. Кручу-верчу, запутать хочу.

То есть, смотрите, что есть в книге. Есть человечество, не решившее ни одной из сегодняшних проблем, многократно их усугубившее, тяготеющее к вивисекции над собственным телом и мозгом, отдавшее предпочтение виртуальности перед реальностью; роевому сознанию перед индивидуальным. Есть неведомая угроза со стороны противника, превосходящего технически и отличного от нас во всех иных отношениях, включая способ мышления (без сознания). Нет сколько-нибудь внятного варианта тактического и стратегического решения. Нет ни намека на то, что принцип китайской комнаты в основе компьютерных программ-переводчиков (последнее могло бы много добавить роману лояльности со стороны читателей, все мы пользуемся и бываем благодарны).

Но аудиокнига великолепна и с лихвой искупает все странности литературной части "Ложной слепоты". Хотя бы потому, что предоставляет уникальную возможность следовать за калейдоскопом сменяющих друг друга в пределах одного диалога голосов "Роршаха"; многие радости, недоступные аудиалу с книгами более традиционного сюжета дарит и "Банда четырех". В общем, Князев лучший и его исполнение способно примирить со странностями шедевра Питера Уоттса.

Они могут отправить Эйвери в Россию, чтобы узнать, что Путин ест на завтрак и каков фасон его трусов. “They could send Avery to Russia,” Luke said. “He could tell them what Putin had for breakfast, and if he was wearing boxers or briefs.”

Он написал "Институт" для внуков, у него их четверо, к слову, и это многое может объяснить о книге. Что, например? Нет, не сниженного, в сравнении со среднестатистическими кинговыми романами объема ненормативной лексики (а вы знаете, что Стивен Кинг лидирует среди авторов, чьи книги запрещены к выдаче в библиотеке по цензурным соображениям?) И не умягченного описания сцен насилия, когда рассказа о них требует ход повествования. Дело в другом. В нежности, с какой выписаны дети романа, в желании уберечь их от мерзостей жестокого мира. Безнадежном, но от того не менее остром. В лукавом стёбе над излишне доверчивыми поклонниками разного рода x-файлов, одним из зачинателей традиции которых является сам Кинг. Да в конце-то концов, именно Сиротка Энни, которую все в городке считают небольшого ума, первой безоговорочно верит Люку и встает на его защиту. Но по порядку.

Тим Джемисон хороший полицейский. Всегда им был, однако дерьмо, как мы знаем, случается. И не сказать, чтобы в том, что случилось с ним вовсе не было его вины. Но в той конкретной ситуации мало кто мог бы не облажаться. Судите сами, смена уже закончилась, но еще в форме заглянул в супермаркет молла, купить пивка на вечер, одну банку даже успел откупорить. И тут бежит эта женщина: "Полисмен, там убивают!" Один чернокожий подросток повалил другого на пол, избивая ногами и угрожая ему пистолетом. Собравшаяся толпа безмолвствовала, хотя расторопный доброхот успел достать мобильник. А вы думали, о лаврах звезд ютуба только наши придурки мечтают? "Брось пистолет" - крикнул Тим, а когда малый не отреагировал, сделал выстрел в воздух. Попав в крепление рекламного щита, который сорвался, упав на стихийного стрингера. Не убил, но пришиб серьезно. Пистолет, когда Джемисон отнял его, оказался имитацией, но инцидент не сочли исчерпанным: есть пострадавший, полисмен угрожал оружием афроамериканским детям, которые просто играли. Вот не будь он хотя бы в форме...

В общем, уволен, блин. И решает перебраться в Нью-Йорк, попытать счастья в тамошней полиции. С женой они еще прежде расстались, а деньгах, не то, чтобы купался, но при увольнении местное управление полиции не пожлобилось на выходное пособие. А когда в эконом-салон самолета компании Дельта, входит официальная тетенька и сообщает о необходимости для одного из пассажиров уступить свое место правительственному агенту (расходы компенсируем, улетите завтра, ваучер на ночь в отеле с ужином и завтраком предоставим, плюс четыреста долларов компенсации за неудобства), именно Тим встанет со своего места и скажет: "Восемьсот и мое место ваше". Утром, сдав билет, не от жадности, а повинуясь порыву, двинется автостопом. Спешить ему все равно некуда, а обдумать много что нужно. И так же неожиданно для себя осядет в маленьком городке ДюПрей, нанявшись "ночной колотушкой" - городским патрульным без права ношения оружия.

Люк Эллис смышленый парень, всегда им был. Хотя назвать его умным - это ничего о нем не сказать. Блестящий интеллект с задатками гения - так правильнее. А ничего, что парню только двенадцать? Ничего. У них там ценят обладателей хороших мозгов, стараются выявлять на возможно более ранних этапах и не чинят препонов при поступлении в высшие учебные заведения. Наоборот, поощряют стипендиями. Сказать по правде, без целевой поддержки семья Эллисов не потянула бы и его обучения в этой школе для гениев, где он сейчас. Но дело в том, что со следующего года парень хочет поступать в Кэмбридж для специализации по балканской истории, поэзии Эмерсона и еще чему-то сугубо техническому (Массачусетский Технологический, однако). Да, он уже зачислен. Нет, платить не придется. Родители, да и он сам воспринимают то, что когда Люк нервничает, предметы вокруг него начинают вибрировать, а иногда падают, просто как еще одну особенность - а что здесь такого? В любом случае не круче, чем в двенадцать поступить в университет Лиги Плюща.

Люди, которые входят ночью в его дом, убивают родителей и похищают мальчика, не забыв подгрузить в историю его компьютера множество ссылок на истории о подростках, которые пускаются в бега, убив родителей - эти люди так не думают. Для них его IQ с тем же успехом мог бы равняться семидесяти, а вот что касается телекинетических способностей (ТК) и потенциально возможной телепатии (ТП), которые можно разогнать специальными методиками, сильно напоминающими о методах испанской инквизиции, как раз они имеют значение. Следующим днем станет для мальчика "Еще один день в раю" - эта подпись к плакату, изображающему счастливых детей на залитом солнцем лугу станет издевательским рефреном к тому, что случится с Люком дальше. Как "Парк Горького" и внутриинститутское сокращение "горьки" взломает само понятие о памятном с детства месте отдыха и развлечений. Но об этом нельзя рассказывать, не испортив радости чтения.

Сильная умная и очень простая книга. О цели, не оправдывающей средств. О счастье мира и слезе ребенка. О распределении Бернулли и о том, что зло не только отвратительно, оно еще и тупо. Тот Кинг, которого мы знаем и любим. Король всегда Король.

Она показалась нам - не посетуй, брат! - какой-то странно скованной и бездушной. То правда, стан ее соразмерен и правилен, точно так же как и лицо! Ее можно было бы почесть красавицей, когда бы взор ее не был так безжизнен, я сказал бы даже, лишен зрительной силы.
"Песочный человек" Гофман

Горалик, потому что после "Всех, способных дышать дыхание" нельзя было вот просто так взять и перестать ее читать. " Мир Барби..." потому что я сама когда-то была девочкой и играла в куклы (без особого рвения); потому что игры, в которые играют люди всегда интересны; потому что хотелось получить более полное представление о той, кого признали самым узнаваемым лицом планеты; потому что она красивая - в конце концов! И, в отличие от гофмановой искусственной девушки Олимпии, создана не для того, чтобы обмануть ожидания влюбленного простака, но за тем, чтобы... А и вправду, зачем?

Исследование Линор Горалик не в последнюю очередь попытка ответить на этот вопрос. О том, что если звезды зажигают, значит это кому-нибудь нужно нам еще Владимир Владимирович сказал (не Путин). Но для чего? Странный вопрос, ответ на который лежит на поверхности: чтобы бабла срубить? Да ничего подобного. Спору нет, Барби - коммерческий проект и весьма успешный. Однако не думаю, чтобы разрабатывая эскиз первой игрушки, Рут Хэндлер имела в виду, что та станет инструментом покорения мировых финансовых рынков.

Максима о солдате, мечтающем стать генералом, вряд ли уместна. Просто придумали куколку с пропорциями тела, наводящими на мысль даже не о взрослой женщине, но о фее или эльфе, а что стала поп-идолом современности - тут уж звезды так встали. Нет, Америки не открыли, персонажи тех же пропорций и с похожими чертами лиц обильно представлены в диснеевской "Фантазии" сорокового года. Хотя прототипом Барби послужила кукла для взрослых Лилли - объемное воплощение героини комиксов немецкой газеты "Бильд" (девицы не самых твердых моральных устоев), а компания Mattel даже выкупила права на Лилли через пять лет после появления на свет Барби. Но все же я в этом вопросе остаюсь идеалисткой и думаю, что триумфальное шествие нашей девочки по миру случилось не потому, что беспринципные смазливые стервы умеют устранять с пути конкурентов, а потому что она гений чистой красоты и прилагательное здесь не лишнее.

Ну и довольно сантиментов. Книгу можно разделить на три части. Первая, "Мир до Барби" рассказывает об истории кукол, во все времена человечества имевших куда более выраженный сакральный, чем развлекательный, смысл. О тех, что находили в усыпальницах фараонов и о шумерских (с высокой грудью и тонкими чертами лица). О Пандорах времен наполеоновских войн, исполнявших роль журнала мод. О бумажных куколках времен Великой Депрессии, подстегнувших интерес к нарядным игрушкам по доступной цене и создавших предпосылки для появления изначально недорогой куклы (цена Барби в момент ее выхода на рынок была много демократичнее, чем у конкурентов) которую можно было бы переодевать.

Вторая часть "Мир Барби" рассказ собственно о Барбаре Миллисент Роббинс, ее ипостасях, которых насчитываются десятки, от продавщицы косметики AVON до астронавта, но всегда это сфера деятельности, которой не зазорно заняться приличной девушке из среднего класса. И еще, она не застрельщица, не революционерка, она легитимизирует уже одобренные социумом роли и модели поведения. О ее вечном женихе Кене, роман с которым закончился к ужасу фанатов разводом после сорока с лишним лет "отношений". О многочисленных сестрах и подружках Барби и о совершенно непостижимом отсутствии у нее родителей. О домах, обстановке, автомобилях, замке, и конечно о нарядах прекрасной блондинки. Сказать по правде, флудить по интернету в поисках очередного кутюрного туалета красавицы, о котором читала, стало немалым дополнительным удовольствием.

Третья "Мир вокруг Барби" посвящена ей, как культовому персонажу. Коллекционеры, поклонники, фанаты, завсегдатаи форумов; тролли, с разной степенью изощренности, наличием-отсутствием вкуса и коммерческой успешности стебающиеся над ней; просто люди, для которых кукла воплощает идеал.

Было интересно? Очень, Линор Горалик прекрасно пишет. Затронуло глубокие душевные струны? Нет. Это не моя жизнь, не мое детство и даже не вполне детство моих детей. У дочери на несколько десятков китайских имитаций была одна оригинальная Барби-Русалочка (все-таки три тыщи за куклу для России дорого), потом появились Bratz, потом Монстер Хай, а потом она выросла. Буду ждать внуков. Возможно с ними удастся проникнуться большей близостью к маленькой женщине (не полой, что бы ни утверждало название),