Вдруг, как озаренье, откроются взгляду
И тяжесть походки, и слабость руки,
И щедрая снежность редеющих прядей,
Морщин паутинки, провалы-виски...

И сердце защемит когтистое бремя,
Захочется, впору, в отчаяньи взвыть —
От стылого ветра по имени Время
Собою прикрыть, заслонить, защитить.

Я сам понимаю наивность желанья,
У жизни для жизни не выпросишь дня...
Стоит моя мама — почти уже тайна,
Стоит у окна, поджидая меня.

И я умоляю продлиться мгновенья:
Пусть каждое будет не меньше, чем год!
Гляжу на окно в небывалом волненьи!
Вон МАМА меня, непутевого, ЖДЕТ...

Еще это можно — взлететь по ступеням,
Звонком растревожить квартирный покой
И слушать за дверью шаги с нетерпеньем,
Старательно пряча букет за спиной.

Еще это можно — обнять на пороге,
Коснуться губами прохладной щеки,
Букетик вручить, просто так, без предлога:
«На, мама! Гляди, как свежи лепестки!»

Увидеть, как живо она захлопочет,
Себя ощутить, словно кум королю,
Когда мне, не юному, скажет: «Сыночек,
А ну-ка, пойдем, я тебя покормлю».

Какое великое благо — сыновство!
Его сознаешь в полной мере тогда,
Когда подступает вплотную сиротство,
И жарко задышит в затылок беда.

И что тут ни делай, а суть неизбежна:
Так было, так будет во все времена.
Смешались в душе благородство и нежность,
Печаль и тревога, любовь и вина...

Гляжу на окно... В пальцах стынет мимоза,
Как облачка клок, что упал с высоты...
И щиплют глаза позабытые слезы,
И губы одно только шепчут: «Прости!»

Евгений Мартышев