Ноктюрн си - бемоль мажор Шопена

Перед Второй мировой войной жил в Варшаве молодой пианист Владислав Шпильман. В начале тридцатых годов он изучал композицию в берлинской Академии искусств. В 1933-м, когда к власти пришли нацисты, музыкант вернулся в Варшаву и стал работать на польском радио. Довольно быстро Шпильман приобрёл известность в своей стране. Он сочинял музыку для кинофильмов, написал немало популярных песен, выступал в концертах вместе с крупными музыкантами.

Его последнее выступление на радио состоялось 23 сентября 1939 года. В этот раз он играл шопеновский ноктюрн си-бемоль мажор.

Немецкие войска стояли у ворот Варшавы. От грохота разрывов пианист порой не слышал своего инструмента, концерт пришлось прервать. В тот же день вещание варшавского радио полностью прекратилось, а ещё через четыре дня немцы вошли в польскую столицу. Доиграть ноктюрн Шпильман смог только через долгие шесть лет. Но до этого ему всё же пришлось сесть за рояль при очень необычных обстоятельствах.

Еврейское гетто появилось в Варшаве в 1940 году. Улица Слизка, на которой жили Шпильманы, оказалось в его центре. В июле 1942-го родителей, брата и двух сестёр Владислава отправили в Треблинку, где все они погибли. Его самого спасла популярность: за несколько минут до отхода поезда полицейский узнал музыканта и вытолкнул из рядов обречённых.

Впрочем, самому Владиславу это освобождение казалось лишь временной отсрочкой от гибели: смерть ходила за ним по пятам. Весной 1943-го ему удалось бежать из гетто в польскую часть Варшавы. Буквально через несколько дней после его побега, 19 апреля, в гетто вспыхнул мятеж, продолжавшийся почти месяц, до 16 мая. Немцы жестоко расправились с повстанцами и всю территорию гетто сравняли с землёй. Шпильман прятался в подвалах, на чердаках, одинаково опасаясь попасться на глаза как немцам, так и полякам.

Первого августа 1944 года отряды польской национальной армии (Армии Крайова) под руководством генерала Бур - Комаровского подняли в Варшаве восстание против немецких оккупантов. Советские войска стояли на другом берегу Вислы в нескольких десятках километров от города, но не помогли восставшим. Сталин преследовал свои цели и делал всё, чтобы освобождённая Польша оказалась под советским влиянием. Второго октября варшавское восстание было подавлено. Немцы стали планомерно уничтожать польскую столицу. Родной город Шпильмана на его глазах становился мёртвым.

Наступающие морозы оставляли мало шансов выжить бездомному человеку. Найти еду и надёжное укрытие становилось всё труднее. Отыскав какую - то заброшенную виллу, Владислав спрятался там на чердаке. Однажды он, ослабев от голода, спустился на кухню, в надежде найти что - нибудь съестное и в этот момент его кто - то громко окликнул. Обернувшись, Шпильман увидел высокого немецкого капитана, стоявшего у двери. Последние силы покинули музыканта, он опустился на стул и прошептал:"Делайте со мной, что хотите".

Реакция офицера была неожиданной. Он сказал, что не хочет причинить ему зла и поинтересовался, кто тот по профессии. Владислав ответил, что пианист. И тогда капитан попросил сыграть что - нибудь на рояле, стоявшем в соседней комнате.

Выбора не было, Шпильман понял, что сейчас от его игры зависит жизнь. Когда он подошёл к инструменту, руки его дрожали. Он несколько лет ничего не играл, пальцы были грязные, ногти давно не стрижены. Он выбрал всё тот же ноктюрн си - бемоль Шопена, который играл в осаждённой Варшаве. Офицер слушал молча. Казалось, прошла вечность, пока он заговорил:"Вам нельзя здесь оставаться, скоро сюда въедет немецкий штаб". Шпильман ответил, что не может уйти. "Вы еврей? - догадался капитан. - Это,конечно, меняет дело". Случайная встреча музыканта и капитана резерва (так официально назывался чин офицера) Оказалась для Шпильмана спасительной. Капитан попросил показать ему убежище на чердаке, внимательно всё осмотрел и остался недоволен: ненадёжно. Тогда он предложил Шпильману новое укрытие, которое раньше тот не видел: над чердаком, под самым коньком крыши, лежали доски так, что на них вполне мог уместиться человек. Снизу это место почти невозможно было заметить. Они разыскали в доме лестницу, которую можно было затаскивать с собой наверх.

Пообещав в следующий раз принести еды, капитан собрался уходить. Только тогда Шпильман осмелился спросить:"Вы немец?". Казалось, вопрос рассердил офицера. Он покраснел и почти крикнул:"Да, я немец! И мне стыдно за всё, что происходит. Резким движением он протянул музыканту руку и ушёл.

Через три дня капитан появился снова, принёс еду и тёплые вещи, в том числе, зимнюю офицерскую шинель.

Для Шпильмана потянулись томительные недели, которые он проводил в темноте своего убежища. Под ним жил своей жизнью немецкий штаб, здание охраняли часовые, но никто, к счастью, его укрытия не замечал. 

В последний раз капитан пришёл поздним вечером 12 декабря 1944 года. Он принёс большой пакет с едой и тёплое одеяло. Сказал, что вместе со своей частью покидает Варшаву и пожелал музыканту ещё немного терпения: русские войска уже близко, война должна закончиться не позже, чем весной.

Они уже прощались, когда Шпильман вдруг решился назвать себя. Раньше просто не было подходящего случая - офицер не задавал лишних вопросов. "Никто не знает, как сложатся наши судьбы, - сказал музыкант. - Может быть, я останусь жив и тогда снова буду работать на радио. Запомните моё имя: Шпильман, польское радио. Если я смогу чем - то помочь, рассчитывайте на меня".

Сразу после войны Владислав Шпильман написал книгу воспоминаний, вышедшую в Польше в1946 году. Она называлась "Смерть одного города". Власти долго не давали разрешения на издание, даже заставили назвать немецкого офицера австрийцем - в то время нельзя было говорить о "хороших немцах". Но и выйдя из печати, книга пожила недолго: очень скоро она была изъята из продажи и из библиотек и фактически запрещена. 

Когда Шпильман писал свои заметки, он не знал имени капитана, который помог ему. Спрашивать было опасно: попади Владислав в руки гестапо, он мог под пытками выдать своего спасителя.

В эпилоге автор рассказывает о своём коллеге - скрипаче, который вместе с другими беженцами возвращался в Варшаву. На пути им встретился временный лагерь для военнопленных. Оборванный и обросший немецкий офицер с трудом подошёл к колючей проволоке и спросил, не знает ли он пианиста с польского радио Шпильмана. Услышав утвердительный ответ, прошептал:"Я немец. Я помог Шпильману, когда он прятался в Варшаве. Скажите ему, что я здесь. Может быть, теперь он поможет мне". В этот момент вмешалась охрана и офицер не успел назвать своего имени. Шпильман узнал об этом через несколько дней, но было уже поздно. Лагерь перевели, сведения о немецких пленных считались военной тайной и найти следы офицера так и не удалось.

Почти пять лет Владислав Шпильман ничего не слышал о таинственном офицере. В 1950 году из Польши в Австралию эмигрировал Леон Варм, еврей, которому Вильм Хознефельд помог в годы войны избежать гибели. В 1943-м Леону удалось через дыру в полу вагона бежать из поезда, направлявшегося в Треблинку. Добравшись до Варшавы, он с помощью своих знакомых разыскал капитана Хозенфельда. Тот снабдил его фальшивыми документами и принял на работу в спортивный комплекс, которым тогда руководил. Это спасло Леону жизнь.

 Перед отъездом он решил навестить семью своего спасителя. Нашёл адрес Хозенфельдов в Германии и однажды постучал в дверь дома, где жила жена Вильма Анна - Мария с пятью детьми. От них он узнал, что Вильм жив и находится в лагере для военнопленных. Оттуда он присылал письма семье.

Фрау Хозенфельд показала Леону открытку, отправленную 15 июля 1946 года. В ней был список нескольких десятков поляков и евреев, которых спас Хозенфельд. Четвёртым номером стояло имя Владислава Шпильмана.

Вернувшись в Варшаву, Леон Варм разыскал музыканта и открыл ему имя спасителя. О том, что было потом, Шпильман почти полвека не рассказывал никому, даже жене и сыну. В 1997 году немецкий поэт Вольф Бирман, готовивший немецкое издание книги пианиста, попросил его всё же рассказать о попытках что - то сделать для капитана Хозенфельда.

Владислав Шпильман признался, что до сих пор испытывает боль и стыд за то, что не смог помочь этому человеку. Он пошёл на приём к самому Якубу Берману, главе польского НКВД, одному из самых страшных и могущественных людей в послевоенной Варшаве. На его совести были тысячи загубленных жизней, но именно в его руках находились судьбы многих людей.

Выслушав рассказ музыканта, Берман пообещал помочь. Но через три дня сообщил, что ничего сделать не в силах. Его советские коллеги убеждены, что Хозенфельд - опасный преступник, и ни о его освобождении, ни о переводе в Польшу не может быть и речи.

Бывший капитан резерва Вильм Хозенфельд, спасший несколько десятков человек, умер в лагере для военнопленных в 1952-м. Советские следователи допрашивали его "с пристрастием" - они не могли поверить, что немецкий офицер помогал евреям и считали его истории прикрытием опытного шпиона. Военный суд в Минске приговорил его к 25 годам лагерей.

Источник