...Любовным ветром ночь отторгнута от сна,
И в рощах и лесах священных, где объяты
Деревья ужасом, где все покровы сняты
И мрамор дал приют пугливым снегирям, -
Внимают боги Человеку и мирам.
                          Артюр Рембо, из "Солнце и плоть"

…I wonder quickly –
What is it that I’m part of?
                   Тим Хардин

    Наступило другое время. Нет, это просто другой мир. Купание в искристом океане Афродиты Анадиомены. Предательство, ради неё, своего старого друга - смерти. Неторопливый перебор удлинившимися пальцами гармоничных ладов, плывущих озёрными махаонами. В словах "Я люблю тебя" звучит поэтическое вожделение, недоступное подлунным жителям. Беспечные боги, они солнечные замарашки, легконогие болтуны, игрецы, ох, хитрецы. Золотистый обман истинного чувства колеблется негой, лишённой шума грубой похоти. Кружева цветущего папоротника, трепет древесного оперенья, взмахи рыбьих крыльев цвета нежной розы в ванильном небе. Да, цвета небесной ванили. Девичьими грудями прикасаются к субтильному телу музыка и блики и сладость. Нрав с себя сбрасывает норов и расцветает собственным колоритом - от радуги до сияния светил. Огромный столб дневного света змеем не спеша режет и стягивает верхние воды; налимом речным ныряет на дно неба миражей. Посреди колыханий зелёного мерцания, посреди кораллов и водорослей. Пусть чары лета лягут на душу несносным бременем. Отчего рассудок сдаётся? Отчего ноги влекутся за шаловливым сердцем? Так шаманы морской Греции плясками приветствовали рождение возлюбленной. Тонок, тонок аромат перемирия. Забудутся, станут сном бабочки горный обжигающий воздух и зимний костёр тревоги. Босиком, проворными шагами - раз, два, три, раз, два, три - расслабленность счастьем научит тебя неспешному танцу. Отвержение хлебного вина опьянит виноградной лозой. Загадочный дар пшеничных колосьев превратит горы в персидский орнамент и выведет наружу. Не верь в это. Хотя не уловить речью лёгкости дроби дождя по камням, пугливого наития. Ты влево головой, она влево, ты киваешь, она кивает. Говорят - так и должно быть. Не верь в это. Можешь не слушать меня, ворчуна. Наслаждайся близостью харит, любуйся вратами Хор пока нет времени.
Но страшись эпоптеи. Афродита Анадиомена не приходит одна.
 

    L'America, L'America, L'America... I took a trip down to L'America. Трип к сердцу Л'Америки. Прорва длиной миль триста, глубиной с гору. Горы красные, непристойного цвета. Взгляд парит как хищная птица, скачет как горный лев по склонам и уступам, забираясь всё глубже и глубже в разреженную пустоту, звенящую звоном монеты с изображением хищной птицы. Большой, очень большой город, за ним пустыня. Сагуэро и юкки царапают взгляд при легких порывах ветра с этой пустыни. Оттуда род этих призраков. Нагромождение больших, очень больших домов не скрывает пустынных привидений. Вязкая музыка неотступно следует шаг в шаг за тобой. Как юго-западный следопыт, вот-вот догонит, беды не миновать. Не подымай руку на дороге, не то остановится голубой автобус и заберёт, только тебя и видели. Всё давно провалилось в ад, пребывает на его пороге. Только взгляд кружит над пустыней, выбирая себе жертву. Марс покорён, теперь там живут призраки. Они приходят во снах, танцуют над поверженным братом ящериц, показуют такое, отчего кровь стынет в молодых жилах. По какой-бы улицы большого города ты ни пошёл, шатаясь от кукурузного самогона, обязательно выйдешь в пустыню.
    Песок пляжа, на котором тела врагов стали бронзовыми, надуло из тех мест. Под ним бетон. Полярная звезда уже не ведёт на север, как ей заповедано, она висит прямо над головой, небесная шлюха. Закончится ли это лето, будет ли завершение у этой музыки? Когда душа открыта свету своей звезды, остаётся только плясать. Я видел эту звезду, она ослепила меня неоновой вспышкой с рекламы кафе в сердце большого города. Покой потерян, да его и не было никогда. Оранжевость с фиолетовыми прожилками давно навязчива, слепит верных своей галлогеновой ясностью. Оступиться нельзя, иначе каньон поглотит тебя, сделает своим призраком, пугающим неразумных, заснувших на дне. Мир становится овалом, втягивающим в себя взгляд, овалом чёрного света, пульсирующим мерным дыханием первобытного чудовища. Тело, до этого устойчивое, начинает змеиться и клокотать, уходя кольцами в калейдоскоп снов. Марсиане-жители пустыни добры и приветливы, не обидят новичка, но и объяснять ничего не станут. Те, кто давно в этом зное, живут древними страстями, тенями кривляются на отвесных камнях гор, не ведающих собственного возраста. Не верь ни единому слову пьяных атапасков, да ты и не поймёшь ничего. Не выходи на полуденное солнце, оно такого не прощает - отнимет разум и поместит огненного змея в сердце. Но и не выйти нельзя - невинность толкает в сторону взора. Пару спотыкающихся шагов - и у тебя больше нет души, она унесена ветром со склонов красных скал. Никто этого не заметит, пока длится вечное бабье лето. 
    Так танцуй, приплясывай, дитя города! Кому-то не победить. Хичхайкеры допоют твою песню. Шипенье змей, грохот погремушек которых доходил до жёлтого неба, будет растоптано. Эта дорога, брат, дотащит тебя до океана, ты будешь свободен. American boy, american girl, most beautiful people in the world!