- Опять в пробке час простоим!
Досада водителя мне понятна. Уныло стоять и ждать, когда трезв и бодр.
- Наверное, проехал кто - тоном бывалого москвича ответил я.
- Да Люську хоронят. - ответил водила и беззлобно матернулся.
Только вечером по ящику я посмотрел, как хоронили Гурченко. Всеобщее оживление и толкотня царили при входе и вблизи открытого гроба. На чёрном фоне толчеи выделялись лица знаменитостей и даже уважаемых мною. Над толпой возвышался шикарный гроб. К телу во гробе возлагали цветы. Много цветов, как на свадьбе. Многие, не сумев придать лицу скорбное выражение, прятали глаза за чёрными очками, но на лицах всё-равно была видна не то улыбка, не то гримаса. Как по канонам греческой трагедии, режиссёр создавал гнетущее настроение, чувство невосполнимой утраты, всенародную скорбь. И.., апофеоз - вынос гроба на свет Божий. Сразу аплодисменты, крики "браво" со всех сторон. Это что, одобрение, что умерла? Что хорошо исполнила роль и доставила удовольствие? Как будто она не в гробу лежит, а исполняет блистательный номер. Тогда почему бы не кричать "бис".
Помните, как после войны нас учили на западный манер культурно вести себя в театре, "в концерте" - не хлопать, а аплодировать (американцы до сих свистят и ногами топают), обязательно стоя, кричать "браво, бис" и кидать цветные веники к ногам, на сцену. И вот теперь те же веники летят под колёса катафалка.
Как актриса Гурченко, на мой взгляд, весьма примитивна и одномерна, в каждом фильме играет саму себя.
Обыкновенная опереточная актрисулька. Под старость она высохла, как мумия. Её помрачительная окраска отражали тот страх и ужас перед старостью и смертью, которые поселились у неё в душе. Её обтягивающие наряды, танцы с гротесковой фиксацией угловатых поз, свидетельствовали о полной потере ума и вкуса. Но была дана команда - "Показывать!". В этом отношении её можно смело поставить рядом с другим народным кумиром А.Менакером. Не знаете такого? А ведь это всеми вами любимый А.Миронов. Он, как и многие другие деятели политики и культуры, А.Певзнер (Пугачёва) например, постеснялся взять фамилию отца. Ну, Алла-то хоть талант имела и неплохую энергетику и для карьеры и папа-бухгалтер львовского электролампового завода, отсидевший 5 лет за хищения, не мог сослужить хорошую службу. Ну, а чем Менакер-то перед сыном провинился? Дуэт Миронова-Менакер был звёздным на эстрадах СССР. Ах, да - всем известная мимикрия..!
Гурченко похоронили рядом с Т.Шмыгой - великолепной актрисой, мастером своего жанра. В этом
смысле Людмиле было бы сподручней находиться рядом с Т.Пельцер. А так в этом же ряду покоятся М.Ульянов, доктор Шумаков, балерина Н.Бессмертнова, О.Янковский, В.Тихонов. Ровная среди неравных. А ведь по церковным канонам лицедеев, скоморохов, шутов положено хоронить за кладбищенской оградой и без отпевания.
Ещё в дореволюционные времена на сцене поселился изощрённый разврат. В поисках воли и свободы от морали молодёжь даже обеспеченных родителей убегала с бродячими труппами. Мельпомена и Терпсихора, как впрочем, и вся интеллигенция, уже в те времена была скопищем грязи и разврата. Она выросла на этих дрожжах, ещё когда была крепостной. Интеллигенция всегда считала, что щекотание чувственности есть неотъемлимая часть творческого процесса и каждая их фантазия, даже порочная, должна быть осуществлена и описана. "А за голеньких у нас отдельные деньги", - часто говаривали меценаты.
Не надо быть историком театра или литературы, чтобы знать или по крайней мере догадываться, какими рассадниками мерзости были стационарные театры. А уж после революции она всем кагалом перешла и в кинематограф. МХАТ яркий тому пример. В его "грязевых ваннах" находили удовольствие видные писатели и поэты. Чехов, например, в свои предсмертные годы находил там забвение. Но кто осудит умирающего от революционной болезни великого писателя. Здесь Маяковский вкушал плоды растления и сам же их взращивал. Так доказывался и утверждался еврейский постулат - Еврейские женщины лучшие актрисы, лучшие жёны руководителям партии и правительства, лучшие любовницы советской интеллигенции. Их блуд возводился в революционную добродетель. Здесь создавалась новая мораль.
"Других писателей у меня для вас нет" - говорил Иосиф Виссарионович. А за него хотелось бы продолжить: - Мы их всех перебили. (Уж мы их душили.., душили...)
Комиссары из артистов делали кумиров, им воздавали почести. Только в театре пролетарский писатель мог отдохнуть душой и "попользоваться насчёт клубнички". Поведение "мастеров культуры" не подлежало осуждению, а грехи замалчивались. Зритель ничего не должен знать о пороках "кумира", а только восхищаться и подражать героям экрана и сцены.
"Поцелуй меня в пачку" (балерина Волочкова)
Тут интересна история появления балетной пачки. Без пачки балет, возможно, и не родился или даже не получил бы такую популярность. Балет, как извращение театра, появился для услады дворян. Изнывая от скуки долгими зимними вечерами, помещики собирались вместе, без жён, пили, гуляли и предавались благородному занятию - искусству. Им приелись наивные пасторали со статичными позами. Хотелось чего-то новенького, более живого. Пресыщенные самцы уже не возбуждались от ненароком мелькнувшей в танце из-под юбки кусочка ноги. Жадность взора требовала сорвать эти юбки прочь, но неприличное поведение было бы тут же осуждено религией и общественной моралью. И коллективный разум похотливых бар нашёл выход - балет. Раз юбки мешают танцевать - долой их. Но дворовые девки отказывались потешать господ в голом виде. Они и при откровенном-то разврате прикрывали наготу то нижней юбкой, то одеялом, а то и куском ткани. А при ярком свете, при одетых господах показывать сокровенное - срам-то какой! Теперешние дефки добавили бы: А главное за бесплатно!
Известно, что дворовые девки, как впрочем, и поместные барыни под юбками белья не имели, Далеко не каждая даже богатая женщина в ту пору носила панталоны. "Барыня лишь когда с места сдвинется, станет видно, что она облегчиться изволила", - рассказывала мне бабушка о временах своей молодости. Бюстгальтеры-то в России (не знаю, зачем здесь "ь" - бюстгалтер, копфгалтер, бухгалтер от немецкого слова "поддерживать, держать") появились только в начале прошлого века.
И вот, чтобы "балерина" не увидела свои срамные места, не пришла в ужас и не сгорела со стыда, на пояс ей одели этакую "ширму" - пачку в несколько слоёв накрахмаленной тонкой ткани. Теперь выделывая ногами фигуры с "красивыми" французскими названиями у неё создавалась иллюзия, что никто её ног и срамных прелестей не видит.
Ещё и в моё время простые люди, не развращённые искусством, называли балет не иначе как "срамота" и "непотребство". А интеллигенция кричала на весь зал "браво, браво ...", а ещё и "бис". Такое поведение называлось культурным и отличало эстетствующих эротоманов от простых любителей балета. Правда сегодня им больше нравится смотреть на обтянутое "хозяйство" мужчин, чем на ластовицу балерин.
Что значил для девушки стыд и срам ещё до войны, мне также рассказывала бабушка. Стоит девушке
заневеститься, как появится не разгаданное ещё томление, и дома её уже не удержишь. Начинает пропадать она на вечорках, скрытных местах, где собирается молодёжь села. Все здеся: и музыканты, и певуньи, и молчуны, и балагуры... Отсюда ведут стёжки-дорожи, да тропки в леса, поля, в овин, в стога. Много у любви укромных мест. Долго-ли до беды, если девушка воспитана в вольностях. А Стешу воспитывали в строгости. И была не только симпатична на вид, но и тиха в поведении. С некоторых пор и она стала пропадать за околицей. Нравился Стеше парень один. Бывало сидит она с подружками, а сама все смотрит по сторонам - не идёт-ли. И вот однажды он подошёл прямо к ней и сел рядом. Она вся зарделась и, поправив платок, низко опустила голову ожидая не весть зная чего. Он был не так уж хорош собой, но держался бойко, легко перебрасывался шутками со всеми девчатами. А Стеша всё молчала и всё краснела. И вдруг громко и раскатисто пукнула. Не дожидаясь реакции, она опрометью бросилась к ближайшему амбару и там со стыда повесилась на вожжах.
Это, конечно, крайности. Но спросите любого мужчину, какую женщину он выберет - стыдливую или
бесстыжую. Но об этом как-нибудь другим разом.
"Вышли мы все из народа..."
Я иногда задаюсь вопросом: откуда берутся плохие актёры. Я сам в далёкой молодости был близок к
театральной среде, поступал в театральный на режиссёрский. Помню этюд на первом туре:
- Изобразите-ка нам окурок. - попросил какой-то мэтр из комиссии.
Это было не трудно: лечь на пол, скрючиться и слегка раскинув руки, высунуть язык. Но комиссии сегодня было очень скучно.
- А почему не дымились? - съехидничал тот, кто помлаже.
- А на меня плюнули.
Всё, прошёл на второй тур - пускай с ним теперь другие разбираются. А другая комиссия подумала: "Ну что …?, но ведь его первая пропустила…".
Тогда я с жаром спорил о школах Акимова и Товстоногова. А вот книгу Станиславского "Моя жизнь в искусстве" осилить не смог, также как и книги Кони, когда хотел быть адвокатом… Меня ввергали с большое уныние описание театральных течений советской школы, фото футуристических сцен, рассуждения о ТРАМПе и об авангардизме Меринхольда (ну, нет такой русской фамилии, а значит написать её правильно невозможно), статьи театральных критиков. То-ли дело пьесы Островского - всё просто, ясно, выпукло, но и у того меня замучила "Гроза". В театральный меня не приняли из-за сценического движения, незнания истории театра и полного неуважения к профессии. Я был так расстроен, что мне в утешение предложили перейти на театроведческий. На что я с вызовом ответил: - Что, с вашими крысами в архивах рыться?! И был изгнан из кабинета ректора - строгой, как Ермолова на портрете, дамы. Но я имел-то в виду настоящих крыс.
"Есть мнение, что народные театры вскоре вытеснят, наконец-то, театры профессиональные..." (Евстигнеев, "Берегись автомобиля")
Я не поступил, не стал режиссёром, но зато познакомился с замечательными людьми увлеченными театром и видящими в нём великое искусство. Они жалели меня и старались передать мне эту любовь, заразить своим увлечением, чтобы и в моём мире засияли эти "великие иллюзии". Но я уже и тогда был прост и не хотел ничего усложнять. Вечера театральных репетиций я удачно совмещал с посиделками у меня в гараже. "Я никогда не был пионером, но в моём дворе был форпост" - сказал Р.Быков в ч/б фильме.
Я тогда ещё не пил, дал слово маме, но в гараже у меня всегда был стакан. Некоторые доармейские парни нашего двора предпочитали, чем на подоконнике в парадняке, проводить время у меня. Они выпивали, слушали новые записи, а я с увлечением крутил гайки, да принимал участие в мальчишеской беседе. Жизнь двора проходила мимо. Меня неистово ограждали от неё и из этих разговоров я узнавал много интересного. Кроме того, мои постоянные ковыряния в машине не добавляли ей прочности поэтому два приятеля в салоне не только не скучно, но и полезно. Среди этих парней выделялись двое - Никотин и Иванес. Здоровенные парни имели свирепый вид и отличались буйным нравом Они принимали участие в любой драке, и за "белых", и за "красных" и были способны на самые отчаянные поступки, как то - залезть без страховки на трубу кочегарки, поджечь мусорный бак, или выпросив у меня канистру с бензином и разлив вензелями на асфальте, тут же поджечь его, подавая знаки марсианам, а потом тут же взорвать и канистру. К их великой радости после 8-го класса их выгнали из школы, но мы все были в таком радостном возрасте, когда это не имеет никакого значения. Ко мне они относились снисходительно и всегда помогали мне. Да и я старался не ссориться, видя их физическое превосходство.
Однажды Никотин и Иванес спросили меня:
- А чего это ты ходишь вечерами во дворец культуры?
- Я занимаюсь в Народном театре.
- И чем же там занимаешься, суфлёром что-ли?
- Нет, - чуть-ли не обиделся я. - Я собираюсь поступать на режиссёрский и для этого набираю стаж.
- А можно и нам посмотреть?
И вот я иду во дворец культуры в сопровождении двух "громил". Мои приятели приоделись. Мешковатые брюки, давно нечищеные ботинки, приглаженные патлы белобрысых волос. Вообщем как в кино "Руки крюки, морда ящиком". По дороге они обсуждали, как надо себя вести, чтобы, по выражению Никотина, было всё "экстра и вагантно". Чувствовалось - волнуются. Мы вошли, когда все уже собрались. Все поздоровались.
- Новенькие? - спросил режиссёр. – Ну, посидите, послушайте, сегодня у нас читка ролей.
Я сел рядом с друзьями, чтобы в случае чего вовремя остановить их, а сам наблюдал за участниками. Парни отрабатывали текст, не обращая внимания на гостей. А вот девицы усердно старались, поглядывая на кучерявых. Никотин уставился в пол и громко сопел, пряча свои грязные, с грубой ободранной кожей руки. Иванес с любопытством следил за происходящим. Я же в тот вечер старался помалкивать, боясь, что мои приятели, по простоте душевной, тут же обсмеют меня.
После перерыва на покурить и туалет Иванес ушёл не попрощавшись. Никотин остался. Я видел, как во время перекура он разговаривал с Лидой и Аллой. Он что-то говорил, размахивая руками, а они смеялись, переминаясь на своих длинных ногах. Я успокоился, что он не рассказывает свою любимую историю, как он по заданию ЛОВД собирал вдоль железнодорожных путей в большой чемодан куски трупа, человека сбитого электричкой, и доставлял его в отделение.
Расходились уже за полночь. На улице никого. Асфальт был мокр и чёрен. Из ближайшего сада осенний ветерок доносил запах опавших листьев. До ближайшей остановки шли шумной толпой. Я, Лида и Никотин чуть поотстали, но разговор не клеился. Я, из-за разницы в росте, всегда предпочитаю разговаривать сидя, а Никотин, идя рядом с Лидой, развлекал её пересказами из школьной родной литературы. При этом он размахивал руками и, выписывая ногами кренделя, то отдалялся, то приближался к девушке. Лида хорошо училась в нашей школе и окончила все 11 классов, но Никотина слушала внимательно. Не доходя до остановки Никотин исчез, словно растворился во тьме.
- Забавный парень, - сказала Лида, садясь в автобус. - Ты приводи его ещё.
Наша труппа была малочисленна, рабочая молодёжь шла неохотно, особенно ощущалась нехватка парней. А ведь от этого зависели и репертуар, и финансирование, и звание, а также смотры, гастроли, слава. Профсоюзы уделяли большое внимание самодеятельности, но ему была нужна массовость, охват. Больше Никотин занятия в студии не посещал, но с Лида ему понравилась. Он часто расспрашивал о ней. Иногда "случайно" встречал её после репетиции и провожал до остановки, развлекая разговорами. А однажды, галантно припав на колено, преподнёс ей маленький букетик цветов, очевидно сорванных с клумбы неподалёку. Меня не удивило, когда после ночного прогона, обсуждая вопрос премьеры и полного зрительного зала, Лида сказала мне:
- А пригласи-ка и ты своих друзей. И Шурика тоже. - и вручила приглашения.
Конечно, никто из моих приятелей приглашения не взял, у них была своя более интересная жизнь. А вот Никотин билету обрадовался и просто-таки заставил пойти и Иванеса.
В день премьеры я встретил приятелей в буфете. Они были приодеты и причёсаны, а у Никотина вместо халстуха выделялось кружевное жабо. Оба были пьяны, но старались не качаться и постоянно говорили "пардон" и "мерси". В зрительный зал Никотин вошёл с букетом цветов и коробкой конфет. Мы сели вместе на передние ряды. Я всегда люблю садиться ближе к проходу, а с другого боку сел Иванес. Прочитав программку и увидав там фамилию Лиды, Никотин пришёл в сильное волнение. Он раскрыл коробку с конфетами и стал настойчиво угощать всех сидящих рядом и громко объяснять каждому, какая Лида хорошая артистка и человек. При этом лицо его багровело и заставляло со всем соглашаться.
Наконец, погас свет, и занавес был поднят. Сцена была оформлена скромно - играли не классику, а малоизвестную пьесу из современной жизни. Действие развивалось медленно и позиционирование мне казалось скучным. Никотин смотрел, вытянув ноги, и громко сопел. Он оживился только тогда, когда появилась Лида. Не отрывая глаз от сцены, он стал шарить руками по сторонам. Наконец, найдя букет, забытый он лежал у него на ногах, с криком «браво» кинул его на сцену. Лида спокойно подняла букет и вынесла его за кулисы. Когда она вернулась, действие продолжилось.
Когда Лида появилась на сцене второй раз, Никотина опять охватило волнение. Он внимательно слушал и следил за движениями Лиды и, когда закончилась сцена, восторженно захлопал. Но его поддержали не многие. Тогда, подождав некоторое время, он встал и, повернувшись лицом к зрительному залу, крикнул:
- А ну, хлопать всем!
Сцена опять замерла... и зрители вокруг нас зааплодировали.
В наши годы многие увлечённые профессией, подавая документы в театральный, старались попасть на курс определённого режиссёра и ради этого готовы были пропустить год, другой, третий. Так, мы с Юрой Трошихиным хотели поступать на курс только к Товстоногову, ходили к нему на репетиции, чтобы примелькаться, но только не к Акимову или, какому другому. Лида перед поступлением ходила ещё на вокальные курсы и дополнительно в театр музыкальной комедии. Некоторые на лето уезжали подрабатывать в периферийные театры. И всё это при том, что все они ещё днём и работали. А теперешним всё равно к кому, лишь бы попасть. А потом лишь бы понравиться, а мэтр пристроит куда-нибудь. Вот и пополняется актёрская среда смазливыми дурочками и мальчиками неясной ориентации. А не хочешь всё-равно нагнут, как без работы посидишь. Как говорится: На экран через мой диван.
Хорошему актёру некогда преподавать, он востребован и зарабатывает неплохие деньги, а плохие рыскают в поисках какой-нибудь "халтуры", кормушки, лезут в учителя и плодят себе подобных. Сейчас у "интеллигентов" появился новый вид халтуры - подписывать "подмётные" письма и воззвания, будоражить общественное мнение, "выносить нам мозг". Особо усердствуют Басилашвили, Герман, Агиджакова, Фатеева, Догилева и другие. Они сменили искусство на политику, режиссёров на "кукловодов", признание на пятаки. Иначе бы о них все давно бы забыли. Подлое и низкое сословие.
Лет десять назад, когда я только зарегистрировал свой благотворительный фонд, и ко мне обращались за вспомошествованием совсем молодые театры. Любая кучка безработных актёров, собравшись, могла объявить себя театром. Как чёрт из табакерки появлялся еврей-режиссёр и пошло-поехало: дайте помещение, дайте оборудование, дайте костюмы, дайте зрителя, а самое главное, дайте спонсоров и… побольше денег. Их совершенно не волновал один из принципов благотворительности: Чтобы что-то дать - надо где-то взять. А эти разговоры о возрождении русского меценатства просто достали: - Ну как не поддержать молодых актёров и возрождающийся русский театр, которому гарантирован успех и признание. Вы не представляете, какие спектакли разыгрывались у меня дома. Только один раз я подписал платёжку в пользу молодого театра "Особняк", да и то только потому, что директором в то время была моя, по первой жене, знакомая. "За большие деньги услаждать богатых, а за малые развращать массы" - вот лозунг современного искусства.
Мои иллюстрация - Автоцитаты по теме из моей переписки с "милой дамой".
" В комнате у моей мамы есть пианино, хотя училась она на скрипку, и всё моё детство она старалась "привить" мне вкус к классической музыке. Помните дедушку Мичурина? Не может подвой на груше давать полноценную вишню, как не может быть смесь лучше исходных материалов. Но меня тогда привлекал грохот барабанов. Из классики в младости же я частенько на полную мощь слушал прелюды Баха в обработке Exeption или реквием Моцарта. А теперь же когда я утыкаюсь в монитор, частенько напеваю полонез Огинского, в застолье могу запеть из Бетховена "Э-эй… Выпьем ей Богу ещё, последний до гробу стакан ...", а в споре с женщиной хорошо помогает ария Мельника из оперы "Русалка" - "…Вот то-то, упрямы вы. Одно и тоже надо вам твердить сто раз…". Это всё из далёкого детства, где "по улице шагает весёлое звено" (нигде не могу найти этих замечательных песенок). Классическая музыка, она только потому, что появилась и стала массовой раньше, на мой взгляд, очень искусственна и надуманна, требует сосредоточения и навязывает своё настроение…". Музыка считается хорошей или плохой а по степени воздействия на современника - старинной или современной.
"...Когда у моей мамы по знаменательным датам собирались мелкие депутаты и женщины из совета ветеранов и блокадников, а водку она совсем не пьёт, "свадебным генералом" становился я. Музыку я им, как молодёжи, не включал, а вот после водки, перед чаем возникал вопрос: А не спеть ли нам? Так вот солидные всё люди, а моих любимых песен не знают. Ну там: "Ленин всегда живой", "Марш ком.бригад", ... Особенно я люблю: "Эх, дороги", "Соловьи, соловьи...", а "Уральская рябинушка" и "Одинокая гармонь", "Сормовская лирическая" - вообще шедевры - каждая фраза - картина. Был такой период моего детства, когда в мозг кроме этих песен ничего не попадало...
...И насчёт театра я с вами согласиться не могу. Где милые сердцу спектакли с Яншиным, Андровской, Грибовым, Прудкиным? Их даже по телевидению показывать нельзя, чтобы лишить зрителя возможности сравнивать. Исчезло желание работать, осталось только желание зарабатывать. Вот слоняются по тёмной сцене без декораций подобия артистов, мямлющих текст, машущих руками и ногами и мечтающих о славе. Свет включать нельзя, чтобы не показать публике всё это убожество. Некому разогнать этот всероссийский балаган. Ну разве можно Миронова назвать артистом! Да у него кроме "хлопающей морды" и вихляющих ног ничего и нет. Выражение не моё, а самих "господ артистов".
...Недавно смотрел по ТВ фильм о репетиции в нашем горьковском. Горстка стариков репетируют за столом, стараясь сидя показать эмоции и страсть на своих морщинистых лицах. Ну нет энергии, господа, не пыжьтесь, уйдите, пропустите молодёжь. Товстоногов давно умер и клоунам надо разбегаться, а не цепляться за сцену. Да был талант. Но талант для своего выражения требует огромной энергетики...
И если нож, обрезающий излишки колбасы с моего "правильного бутерброда", похож на гильотину, то и кусочки колбасы напомнят об отрубленной плоти…".