В полдвенадцатого позвонил восторженный Паша и сказал, что надо бечь. И мы побегли.
Кончаловского я уже недели две как посмотреть хотела, а теперь еще и Левитана привезли из разных музеев, большая выставка к 150-летию.
В общем, впечатлились мы сильно, хотя Левитан на фоне Кончаловского выглядит очень уныло. Но моя любимая "Над вечным покоем" и Плёс во всех видах неизменно хороши и умиротворяющи. Исконная такая Русь, спокойная, тихая и совсем не васнецовски-сказочная. Картинки из учебников тоже были - "Март" и "Весна - большая вода", много маленьких картин, набросков, акварелей.
Вообще про Левитана там еще был фильм и основные точки биографии изложены в памятной доске. Оказывается, он учился вместе с братом Чехова, дружил с их семьей. Два рада пытался покончить с собой (в 25 и 35 лет), жил, как это часто бывает, в нищете, хотя был известен и даже признан. Был болен неврастенией, два раза перенес тиф. Никогда не был женат и умер в сорок лет всего. В общем, жизнь у него была не очень-то счастливой.

Какая жизнь, такое и творчество. Вероятно.
Зато Кончаловский поразил меня просто в самое сердце. Может у меня просто настроение такое было, может совпало с каким-то внутренним ощущением или просто период в жизни такой, но мне он  показался очень близок и весь такой же как и я - эмоциональный, экспрессивный. Вообще его очень удачно выставили. Концепции выставки Левитана я не поняла, там, кажется, просто все подряд, а Кончаловский был весь во-первых в хронологическом порядке, во вторых - в соответствии с периодами творчеста - на одной стене одно, на другой - другое. Это мне очень нравится, мы на такой в Париже были, когда там была огромная выставка Кандинского в музее современного искусства. Больше всего мне в таких больших персональных выставках нравится то, что проходя по залам ты как бы сквозь время проходишь, быстро перематываешь пленку вперед и прямо по картинам видишь, как что-то меняется в жизни художника, он уходит от одного и приходит к чему-то новому, иногда прямо принципиально другому. Кандинский вот тоже чуть ли не с реализма начинал.

И вот Кончаловский, с 1907 до 50-х годов (он умер в 1956,  когда ему было восемьдесят). Тут тебе приветы от всех модных течений того времени - и Гоген якобы, и Пикассо, и нотки импрессионизма, и кубизм почти, и черт в ступе. А в конце творчества - соцреализм пышным цветом. Но все равно, как бы он ни писал, всегда картины его узнаваемы. Колористика потрясающая, особенно испанский период. Ярко, сочно, крупные мазки, необычные сочетания цветов. Ухх! Я проходила по залам и прямо вот глаза разбегались и эмоции через край. Совершенно не ожидала такого эффекта. В последний раз меня так штырило, простите, в Лондоне, в Национальной портретной галерее, когда я зависала над портретами Тюдоровской эпохи (люблю средневековую живопись, очень). А тут я совсем не думала, что все это окажется мне так близко. Любил он, чувствуется, жизнь. И вот вроде в такое сложное время жил, а картины все равно радуют, будто и счастлив был все время. Может и был. Наверное оптимист.
В общем, я оооочень довольна, рекомендую всем, кто еще не успел и сама с удовольствием схожу еще раз.
 

А вот тут  я скачала себе заставку для экана, там просто сборник картин в высоком разрешении.
pkonchalovsky.com/foundation/downloads/PK_Screensaver.zip


PS: Хотела пару репродукций запостить, но они в интернете такие отвратительные, что не хочется впечатление портить, это нужно видеть. Жаль, что снимать там нельзя.



С Настюхой, Катиной племянницей.

http://merienn.livejournal.com/374380.html

зная за собой любовь к болтовне по делу и без, я даже как-то задумалась:

"Гиперфункциональность - это когда даму вечно несет, она не может остановиться, непрерывно или говорит, или делает, или хочет говорить, или хочет делать. Знает все как надо и вообще знает все. Она активна, ответственна, зачастую язвительна, или все время шутит, или дает отпор. Не дает наступить себе на горло, оставляет всегда за собой последнее слово, успешно сражается с мужчиной на всех фронтах, драматична, артистична, остроумна или вечно взволнована, способна на истерику и клоунаду да и вообще спроста слова не скажет, спуску не даст, всем покажет и докажет, со всем справится и горящего коня спасет. Мужчинам в отношениях с такой дамой очень трудно успеть что-то сделать, начать что-то делать или даже захотеть что-то делать. В семье с такой дамой мужчина затихает и с годами становится невидимый, неслышимый, иногда пьющий, почти всегда неуспешный, и, как правило, очень утомленный.
Девушки! Девочка должна быть скромной. Умоляю- молчите больше! Или хотя бы замолкайте вовремя!
Свои 14 тысяч слов в день, песни, пляски, Брэма, творог, нервную организацию и прочее обсуждайте преимущественно с подругами, мамами и бабушками.
Это вам мое завещание."


Пойду помолчу.
 

"Нет, не увидимся.

Нечем будет увидеться.

Только здесь, понимаешь, существуют эти пленительные частности: у книг разные обложки, у людей бесконечно несхожие разрезы глаз, снег - не то, что дождь, в Дели и в Москве одеваются неодинаково, крыса меньше собаки, шумеры вымерли раньше инков - только тут все это имеет значение, и кажется, будто - огромное; а там все равны, и всё одно, и всё - одно целое. Вечность - это не "так долго, что нельзя представить", это всегда одно и то же сейчас, не имеющее протяженности, привязки к точке пространства, невысчитываемое, невербализуемое; вы не найдете там друг друга специально для того, чтобы закончить разговор, начатый при жизни; потому что жизнь будет вся - как дневник за девятый класс: предметы, родительские подписи, домашние задания, рисуночки на полях, четвертные оценки - довольно мило, но вовсе не так смертельно важно, как казалось в девятом классе. Тебе в голову не придет пересдавать ту одну двойку по литературе в конце третьей четверти - нахамил учительнице, словил пару, вышел из класса посреди урока, хлопнув дверью. Забавно, что дневник сохранился, но если бы и нет, ты бы мало что потерял - во-первых, у тебя десять таких дневников, во-вторых, этот далеко не самый интересный, вот в дневнике за второй были куда смешнее замечания; может статься, ты из всей жизни, как из одной недельной командировки куда-нибудь в Петрозаводск в восемьдесят девятом, будешь вспоминать только вид на заснеженную Онегу, где сверху сливочно-белое, снизу - сахарно-белое, а между белым и белым - горизонт, и как девушка смеется в кафе за соседним столиком, красавица, волосы падают на плечи и спину, как слои тяжелой воды в грозу - на лобовое стекло; может, ты из всех земных языков запомнишь только две фразы из скайп-переговора, из всех звуков - чиханье маленького сына; и всё. Остальное действительно было низачем. Славно скатался, но рад, что вернулся и обратно еще долго не захочется - в скафандре тесно, он сильно ограничивает возможности перемещения, приходит с годами в негодность, доставляет массу хлопот - совершенно неясно, что они все так рыдали над твоим скафандром и целовали в шлем; как будто он когда-то что-то действительно определял в том, кем ты являешься и для чего пришёл; по нему ничего непонятно, кроме, может быть, твоей причастности к какому-нибудь тамошнему клану и, может быть, рода деятельности - воин там, земледелец, философ; тело - это просто упаковка из-под тебя, так ли важно, стекло, картон или пластик; можно ли по нику и внешнему виду какого-нибудь андеда в Варкрафте догадаться, что из себя представляет полноватая домохозяйка из Брюсселя, которая рубится за него? Да чёрта с два.

Мы нет, не увидимся; не потому, что не захотим или не сможем, а потому же, почему мы не купили себе грузовик киндер-сюрпризов, когда выросли, хотя в детстве себе клятвенно обещали: это глупо, этого не нужно больше, другой уровень воприятия, сознания, понимания целесообразности. Прошлого не будет больше, и будущего не будет, они устареют, выйдут из обращения, как ветхие купюры, на которые давно ничего не купишь; потому что измерений станет больше, и оптика понадобится другая, и весь аппарат восприятия человека покажется старыми "Жигулями" по сравнению с суперсовременным аэробусом. И все вот эти любови и смерти, разлуки и прощания, стихи и фильмы, обиды и измены - это все будет большой железной коробкой из-под печенья, в которой лежит стопка вкладышей из жевательной резинки Love Is, которые ты в детстве собирал с таким фанатическим упорством, так страшно рыдал, когда какой-нибудь рвался или выкрадывался подлым ребенком маминых друзей; и ты после смерти не испытаешь ничего по отношению к этому, кроме умиления и печали: знать бы тебе тогда, какие это мелочи все, не было бы ни единого повода так переживать. Там все будет едино, и не будет никакой разницы, кто мама, кто я, кто мёртвый Котя, кто однокурсница, разбившаяся на машине восемь лет назад; личности не будет, и личной памяти не станет, и ее совсем не будет жаль: все повторяется, все похоже, нет ничего такого уж сверхуникального в твоём опыте, за что можно было бы так трястись: эй, все любили, все страдали, все хоронили, все корчились от отчаяния; просто тебе повезло, и ты мог передать это так, что многие себя узнавали; ты крошечное прозрачное стрекозье крылышко, обрезок Божьего ногтя, пылинка в луче, волосок поверх кадра, таких тебя триллионы, и все это - Бог; поэтому мы не увидимся, нет. Мы - как бы это? - срастёмся. Мы станем большим поездом света, который соберёт всех и поедет на сумасшедшей скорости, прокладывая себе путь сквозь тьму и отчаяние; почему ты бываешь так упоительно счастлив, когда кругом друзья, и музыка, и все рядом, и все такие красивые, и все смеются? Почему это будто Кто-то вас в этот момент фотографирует, снимает кадр, совершенно отдельный от течения жизни, восхитительный, пиковый, вневременной? Вот такое примерно чувство, только ты не можешь сказать, кто ты точно на этой фотографии. Это не очень важно, на самом деле. Просто - кто-то из них. Кто-то из нас. Кто-то."

_________________________________________________________

Я читаю и предательски шмыгаю носом, и тянется, обрываясь как пленка в старом магнитофоне, что-то внутри.
О тебе ли думаю, двадцатипятилетнем, так глупо затертом двумя фурами под Рождество где-то на пути из моего Питера в твою Москву за две недели до твоего дня рождения.
О тебе ли, чей насмерть убитый телефон самым отвратительным, предательским образом звонил входящими еще несколько дней, обманывая всех.
О тебе, от которого мне только что и остались что стихи и любовь к французским булочным.

Я все понял, Жакоб, все пришельцы в Россию будут гибнуть под Смоленском.
(с)
"Формула любви"


Что-то странное творится в этом мире.
Горин словами своих персонажей предсказывает будущее на двадцать лет вперед.
Под Смоленском страшно и глупо гибнут первые люди небольшой европейской страны.
Россияне кладут цветы на капоты любых машин с польскими номерами.

В Исландии вулкан будто предупреждая о чем-то дымит своими стеклянными частицами, парализуя авиасообщение во всем мире, нарушая планы и ломая судьбы людей.
Неужели и вправду Земля отторгает нас, стряхивая как паразитов?

Инчег успевает улететь в Торонто где-то между этими событиями.
Юля разводится с Колей и радуется этому.
Какой мы увидим Польшу этим летом? Изменится ли отношение к русским и в какую сторону?

Прогнило что-то в датском королевстве...

PS: сегодня с помощью компьютерной анимации показали вероятную картину гибели самолета. Одна старая прочная береза решила ход событий, когда пилоты уже поняли свою ошибку и самолет начал набирать высоту. Она перерезала левое крыло, лайнер развернуло и он воткнулся в Смоленскую область как втыкается с силой брошенный в рыхлую землю нож.

- Такие хорошенькие мальчики, такие естественные, подстричь бы их только.
(с)
"Help"

"Help" все-таки редкостная чушь. Я вчера посмотрела. Такая ерунда, но добрая, наивная и какая-то безобидная. Когда втянулась, смеялась даже. Девица с розовым револьвером привела в состояние вострга и Ринго в багажнике, аккуратно завернутый в одеяльце тоже умилил и рассмешил.
Остаюсь при своем всегдашнем мнении что Харрисон из них самый симпатичный. И почему все Маккартни выбрали своим идолом? Ничего не понимают в мужской красоте)))
И они действительно все такие милые и естественные, так широко улыбаются, так искренне смеются и подкалывают друг друга, что невозможно не проникнуться симпатией к этой замечательной четверке и их наипозитивнейшей музыке, пожалуй разве что АВВА не уступала им по солнечности и экспрессивности.
И гэги есть классные, не буду описывать, но улыбают. Вот этот английский юмор, как у Бастера Китона, комика-без-улыбки.
 

Посмотрели тут хотиненковского "Попа" с Маковецким, Усатовой и раскрученной нынче Лизой Арзамасовой (Галиной Сергеевной из одного небезызвестного телесериала).
Вообще, когда иду в кино, фильмы для меня делятся на две категории: те, от которых ничего не ждешь и идешь просто приятно провести время, такое одноразовое удовольствие; и фильмы, от которых чего-то ожидаешь, как минимум того, что они впечатлят, а самое удачное, если фильм еще и понравиться сумеет. Правда в последнее время такое случалось нечасто, может не на те фильмы хожу, а может слишком многого хочу.
В этот раз примерно так и получилось. Вообще я ожидала, что мне понравится, уверена была, что фильм тяжелый, но такой, который заставит задуматься. О чем-то, разумеется, задумываешься, но история местами настолько неправдоподобная, образы плоские, как в комиксах и ничуть не верилось происходящему, не задевало за живое, не заставляла сопереживать. С глубоким уважением отношусь к труду режиссера, актеров, всех тех людей, что работали над фильмом и верю в то, что идеи были благие. Но трещит фильм по швам, на мой взгляд.
Хотя, наверное, я не имею права судить о войне, поскольку знаю о ней только по рассказам дедов и бабушек (своих и друзей), книгам и советским фильмам, написанным и снятым в годы цензуры, да и такими же людьми, которые могли не знать или исказить правду. Но для меня "Судьба человека", "Летят журавли", "А зори здесь тихие", "Иди и смотри", "Дорогой мой человек", "Офицеры", "Дом, в котором я живу", "Чистое небо", "Жизнь прекрасна", "Список Шиндлера", "Пианист" - вот стоящие фильмы, те, которым веришь, героям которых сопереживаешь, некоторые как "Иди и смотри" вообще не позволяют лишний раз вздохнуть.
А из книг две о войне произвели на меня неизгладимое впечатление: "Жаркое лето в Берлине" Димфны Кьюсак (у нее еще есть "Солнце - это еще не все", но на меня она уже так не подействовала) и повесть, прочитанная мной на даче, лет в 12, в каком-то старом-старом толстом советском журнале. Я не помню ни названия ни автора, но это были то ли реальные воспоминания какой-то женщины о войне и, главное о концлагере, то ли повесть, написанная от лица женщины.

Наверное просто у меня есть какое-то свое понятие о войне, сложившееся из всего вышеперечисленного и возможно не так плох "Поп", просто у режиссера другое представление о войне, партизанах, жителях, гитлеровцах. Может быть. Но меня эта рождественская сказка о войне с нелепыми попытками драматизировать сюжет как-то не очень впечатлила. Особенно в конце, когда этот сусальный гитлеровский офицер с русскими корнями, согласно субтитрам, в семидесятых годах выпустил книгу воспоминаний. И все хорошо. Не война, а праздник какой-то. Неестественная девушка Маша, непонятный солдат, ее жених, который неизвестно сколько прятался, отомстить за ее смерть хотел, а потом трусливо пристрелил двух совершенно ни в чем не виноватых фашистов, которые на мотоцикле с коляской ранним утром куда-то ехали. Отомстил, молодец. И главное, будто так и надо, никаких после этого разборок, никакого показательного расстрела. Да фашисты вырезали бы полдеревни и все, никаких даже вариантов не было бы. А тут два трупа и все, следующий эпизод и как и не было. Попа этого тоже давно бы наши порешили. Людей тысячами расстреливали без суда и следствия, а этот только лагерем отделался.
Трое маленьких детей, которые дошли до глухого села на юге Псковской области из самого Ленинграда тоже смешно. Прям, чувствуется, целенаправленно шли.
Кулич и крашеные яйца на Пасху весной сорок третьего года, подарки на Рождество. Может им немцы гуманитарную помощь оказывали? Яйцами, ага.

Хм. Может это у меня просто склонность к чернухе какой-то?
Я охотно верю, что были места где людей не расстреливали наши или фашисты, где было, что есть и люди вели обычную жизнь, но это наверное где-то в эвакуации только. Псковская область, как и Белоруссия одно из мест жестоких партизанских боев, место гибели сотен тысяч людей. А там тихо, как летом на даче.

Много недосказанного. Странно, что главные герои не беспокоятся за своих детей (а у них, как я поняла, четверо взрослых сыновей), только в середине фильма письмо от них получают и радуются, но весьма вяло. Интересно, они вчетвером что ли все служат в одном полку?
Жители тоже как-то индифферентно относятся как к советской власти, так и к фашистам. Ну рыдают немного, когда полицаев из местных расстреляли.
Снега столько ненатурального на зимних съемках. Американская рождественская сказка.
Дети благополучнолицые, со старательно нарисованными синяками под глазами.

Но было бы несправедливо писать только о плохом.
Фильм снят в потрясающе красивом месте. Лес, озеро, тихие рассветы, бревенчатые дома, маленькая белокаменная церковь. Такая идиллия.
И конечно работа художников, костюмеров, декораторов - всех, кто создавал видимое пространство фильма. Аутентичная мебель, предметы быта, одежда из правильных материалов, какие-то мелочи, воссоздающие то время. Вот эта красота и точность очень порадовали.
И последний эпизод, когда постаревший, поседевший, согбенный отец Александр бодрой широкой походкой вышагивает по Псково-Печерской пустыни под "By the rivers of Babylon, конечно, порадовал. Сказка так сказка, хэппи энд.
А, еще. Пластинка с "Хором рабов" из оперы "Набукко" откуда-то в этой деревне. Символично, но, думаю, не многие оценили Верди. "Va, pensiero, sull'ali dorate..." :))

Вообще фильм-то снят по заказу РПЦ, как я понимаю, а именно производство КТК "Православная энциклопедия", так что прогиб, думаю, понятен. Вообще заставило задуматься о том что в какой-нибудь глуши многое из показанного действительно могло происходить. Приходят красные - говорят одно, приходят фашисты - говорят другое. Тут еще священники появляются и тоже что-то говорят. Верной информации - никакой, средств связи ноль, так можно сказать все, что угодно, а людям остается только верить.


И все-таки нет.  Я ожидала большего.



ЗЫ: Чуть не забыла. Рядом ниже, перед нами, сидел парень, который натурально плакал. Платок даже достал.  Так что наверное это я бесчувственная и придираюсь. Может, если люди так реагируют и не зря фильм снят?
 

Гениально простой. Эмоционально-ироничный. Ни одна его работа не оставила равнодушной, и врезаются в память они мгновенно, уходя без лишних церемоний сразу куда-то в область подсознания. На выставке были представлены работы многих авторов, но только у Эрвитта мне понравилось всё. Он потрясающий.

Разные фотографы, разные стили, приемы. Но насколько у него все выглядит естественным и ненавязчивым, даже случайным. Смотришь вот так и думаешь - а зачем все эти постановочные кадры, фэшн и гламур, надуманные темы, пустое философствование и поиск смысла в бездарных кадрах, когда красота - вот она, оглянись, заметь, удивись или улыбнись. Такая сила в этой простоте композиции, в этой чистоте линий, четкости акцентов, что хочется хотя бы на сколько-нибудь научиться видеть так, как Эрвитт, чтобы суметь снять что-то действительно важное и ценное.

Разумеется прочла про него.
Родился фотограф 26 июля 1928 года (это ж, друзья мои, ему уже почтенные 82 года!). Его мать звали Евгенией, была она из богатой московской семьи. Имя его отца — Борис, он был студентом одесского архитектурного института (вот, вот, наши люди!:)). Встретились будущие родители Эрвитта в Стамбуле. Cам Эллиот впервые посетит страну своих родителей в 1957 году.
Его родители эмигрировали из России после революции, родился он в Париже, первые десять лет своей жизни провел в Италии. И только в конце 1930-х годов «благодаря Бенито Муссолини» Эрвитт стал американцем.


Эллиот Эрвитт о фотографии:

"Объяснять изображение — все равно, что объяснять шутку. Как только ты ее объяснил, она тут же умирает."

"Я думаю, что фотография это искусство наблюдательности. Нужно найти что-нибудь интересное в самом обычном месте. Я понял: не важно что мы видим — важно как мы видим."

"Фотографировать — это очень просто. Нет никакого великого секрета в фотографии… Фотошколы — пустая трата времени. Нужна практика, практическое приложение ваших знаний. Я убежден: если у вас что-то получается, единственная важная вещь — не прекращать работать. И не важно получаете ли вы за это деньги."

"Какое-то время я иду вместе со всеми, потом разворачиваюсь на 180 градусов и иду в противоположном направлении. Это работает всегда — но может быть мне просто везет?"

"Ничего не случится пока вы сидите дома. Я всегда беру с собой фотоаппарат и фотографирую то, что меня вдруг заинтересовало."


Вот здесь можно насладиться остальным, потому как я даже половины понравившегося не смогла найти в интернете в приемлемом качестве.
www.elliotterwitt.com/lang/en/index.html

Кажется, выставка в Манеже закрывается 18 апреля, но я отчаянно рекомендую потратить пару часов в эти оставшиеся два дня, потому что это стоит того.



 

Приехать в раннеутреннюю, туманносизую Москву, пройти мимо всех сонно-ненавязчивых таксистов, остановиться на ступенях у Ленинградского и вдохнуть свежий предрассветный воздух, заблудиться в белом от тумана Строгино, встретить заспанную Инку и Стива у дома, как будто не виделись неделю, задушить друг друга в объятьях, будто не виделись вечность, завтракать на уютной кухне и болтать обо всем, слушать интеллигентные семейные споры двух врачей об эффективности препаратов, четыре часа собираться на встречу, из них час одеваться, расстроить Сашку бесконечными сборами, увидеться как ни в чем не бывало, выслушать новости об общих знакомых, рассматривать сувениры в палатках у Красной площади, делать глупые фотки в ожидании Алекса, разговаривать с Сашкой о фото, вчетвером отправиться в Манеж на фотовыставку, увидеть совершенно потрясающие кадры Эллиота Эрвитта, найти двойника Алекса на одной из фотографий, вместе со случайной группой переходить от снимка к снимку, украдкой слушая замечательного экскурсовода, гулять по Красной площади, слушать байки о советском детстве, на "слабо" зайти в Блин-кафе в Никольском переулке, обедать вкуснейшим борщом с пельменями и, разумеется, блинами, устроить потасовку в попытке заплатить по счету по-дружески поровну, переживать, не слишком ли Сашка шокирован моими товарищами, в метро расстаться с мужчинами, встретиться с Сашей Решетовой, отправиться на спектакль, прийти за десять минут до начала в почти пустой зал, беспокоиться о том, что мы все перепутали, дождаться Дока, Машу и Ксюху Болтенкову, посмотреть отличнейший, смешной, по-детски наивный и трогательный спектакль, после аплодисментов, в освещенном уже зале увидеть Илюхина и Светку, порадоваться его реакции на нас с Инкой, перекинуться парой слов с главным режиссером и забрать у нее диск с прошлогодним спектаклем, традиционно отправиться в Му-му, прокатиться в новой машине Дока, впрочем не запомнив ни цвет ни модель, по дороге болтать с Машей про театр и про нее, не будучи особенно голодной автоматически набрать еды в Му-му, попутно ронять постоянно звонящие оба телефона и отвечать Димке, которого я забыла где-то на Академке где мы и как нас найти, беспокоиться как он нас найдет, тут же убеждать Инчега что он мне просто товарищ - Да Инчег, да с чего ты взяла?! Брось, ничего такого, наконец дождаться Димку, Женщину-врача и Евгения, небритого и неприлично неотразимого, даром что после спектакля к нам приехал, пытаться болтать со всеми, пытаясь нащупать общие темы, понимая, что многие тут встретились впервые, вспоминать  смены, арбузники и детей (Док столько помнит, я и не думала), сделать большие глаза Илюхину, заявившему на весь стол, что я серьезно задумалась о том, чтобы перехать в Москву (с ума сошел, я такого не говорила!), рассказать всем душераздирающую истоию о том, что у меня нет обратного билета, тут же решать вопрос о возможном отъезде к Инке на дачу прямо из Му-му, воспользоваться Димкиной добротой (и кредиткой!:)) и купить в интернете обратный билет в Питер, восхититься им же еще пару раз, будто увидев заново, распрощаться со всеми, поймать попутку (ооо, какой колоритный индус вез нас на Волге, да под какую музыку!), доехать до метро Фили, дальше по синей ветке до Строгино, на уютной Инкиной кухне пить чай с конфетами и смотреть первую часть прошлогоднего спектакля с Аленем в главной роли. Вспомнить про подаренные Алексом розы, с которыми таскались весь день, в два часа ночи устроить им реанимацию в джакузи, в ванной комнате  Инкиных родителей, заставить себя лечь спать в четыре, проснуться в девять, собраться на дачу, пойти гулять со Стивом вместе с Инчегом, радоватся тихому солнечному весеннему утру, теплому ветру и другу рядом, петь песни, подпевая ее телефону и никуда не торопиться, вернуться, суетиться, заставить ждать Пафоса в припаркованной не по правилам машине, ехать на дачу, по дороге осознать что меня в этот раз никто не будет провожать на вокзале (я вообще не помню, чтобы такое было), расстроиться, попытаться ликвидировать это досадное упущение, получить два отказа и одно согласие, облегченно обрадоваться, проехать мимо Снежкома, многозначительно посмотреть на него, вспомнить о 16-м мая, позвонить Ане, болтать обо всем, узнать чудесную новость про Нюсю, добраться без приключений, осмотреться, неизбежно со вздохом вспомнив свою дачную жизнь, накрыть залитую солнцем, еще соломенно-желтую от прошлогодней травы лужайку перед домом на четверых, беззаботно устроиться на ней в шезлонгах и креслах с белым вином, сыром, горячими бутербродами и фотоаппаратами, медитировать на солнце под музыку из айфона Пафоса, вспомнить о настольном теннисе, все время азартно обыгрывать Ритку, радоваться этому как ребенок, ни разу не обыграть чуть ли не КМС Пафоса, отснять пару десятков солнечных фоток, дождаться отстальных участников дачного отдыха, продолжить греться на солнышке, наблюдать как залихватски танцуют ирландские танцы Саша и Мара, еще раза три обыграть Риту, вовремя вспомнить, что у меня встреча и поезд, собраться за десять минут, пять из которых упорно отказываться от настойчиво предлагаемых мне продуктов в дорогу (будто мне неделю ехать), в результате оставшись со странным набором из двух бананов, огурца, очищенной морковки, пакетика семечек и собранного Ритой пакета конфет, попрощаться со всеми (жаль, плова что Марк готовил, не успела попробовать), направиться в сопровождении Риты и Инчега на маршрутку чтобы сэкономить время, прождать ее 15 минут, не дождаться ни одной, пойти на станцию, чтобы в принципе уехать, попытаться сократить путь через лес, идти по влажной земле в лакированных сапогах на каблуках, увязая по щиколотку, успеть убежать от падающего на тропинку дерева, издалека увидеть поезд на Москву, дойти до станции,  понять, что теперь ближайшая электричка через сорок минут, в панике начать считать время уже даже не до встречи, а до поезда, почти потерять надежду на него успеть, ловить последние лучи заходящего солнца, ужасно замерзнуть, сесть на опоздавшую на пять минут электричку, долго прощаться у дверей, ехеть в одном вагоне с тридцатью, наверное, велосипедистами и их железными конями, выйти на Тушинской, вспомнить, что уже однажды, кажется, была здесь, сесть в электричку метро, цепляясь за последнюю надежду успеть на поезд, с перехода на кольцевую позвонить ожидающей меня на вокзале Светке, перестать паниковать, поняв, что на поезд я совсем не успеваю, приехать на Ленинградский, упасть в кресло рядом с ней, выпить заботливо купленный для меня в Шоколаднице кофе, купить билет на следующий поезд, неудачно попытаться вернуть деньги за электронный билет, час до поезда просидеть в привокзальном кафе, разговаривая о серьезном, узнать, что у Марины Александровны день рождения на день позже моего и в день моих именин, попасть, наконец, в питерский поезд с каким-то невероятным количеством выходцев с Кавказа, успеть напрячься по этому поводу, попрощаться и поблагодарить за все, главное за поддержку, устроиться на верхней полке, добрым словом вспомнить Риту, поедая банан, рассмотреть наконец привезенные Инчегом сувениры, отвратительно спать, встретить рассвет на Невском, и в почти пустом автобусе добраться до дома нереально быстро - за полчаса.

Феерия, да ;))

Иногда они встречаются. Она и он. Московская девушка и питерец. Питерская девушка и москвич. Они встречаются где угодно — в любом произвольном городе, может быть, случайно — но оказывается, что это совсем не случайно. Когда такое оказывается — они договариваются, что встретятся еще раз. И обязательно делают это.

Питерская девушка долго мечется по платформе в поисках москвича. Нежный утренний туман давно рассеялся, вернее, это она разогнала его своими хаотическими передвижениями. Совершенно случайно она натыкается на москвича, стоящего там, где и договаривались.
— Ну, дорогая, чего ты хочешь? — галантно спрашивает москвич. Чтоб не говорила потом, что он раскомандовался.
— Я… хочу… — пауза длиною в Петропавловский шпиль, — …завтракать!
Причем «завтракать» она произносит таким тоном, как будто вложила в это слово целую поэму Ахматовой.
— Где же ты хочешь завтракать? — интересуется москвич.
— Там! — указывает рукой питерская девушка в далекую неопределенность.
— Нет, там, — говорит она через некоторое время и указывает в другую сторону.
— Или вон там? — поворачивается она на 180 градусов.
Время, приличествующее завтраку, стремительно уходит. Окончательно проголодавшись, москвич вталкивает нерешительную барышню в первое попавшееся заведение, и оно оказывается ничего себе, хотя завтраки там уже кончились. Но москвич хмурит брови, морщит бумажник — и оказывается, что два завтрака всё же есть, надо же, ха-ха-ха, как вам повезло.
— Чего ты хочешь теперь? — подобрев после трех запеканок и пяти двойных эспрессо, улыбается москвич.
— Гулять… — произносит питерская девушка. — Гулять и любоваться!
Поскольку гулять и любоваться можно практически где угодно, этот пункт программы удается выполнить без потерь. Они гуляют и любуются, любуются и гуляют, пока не приходит время обедать.
— Там! — привычно помавает рукою питерская девушка, но москвич уже знает этот прикол, так что обедают они в нормальное, обеденное время в нормальном, обеденном зале.
После обеда они снова гуляют и любуются. До самого ужина.
— Ужин — это самый загадочный из всех приемов пищи… — говорит питерская девушка, но москвичу это всё уже надоело.
— Поэтому ужинать будем дома! — строго говорит он и останавливает такси.
— Я люблю тебя, — уже в машине шепчет ему на ухо питерская девушка.
Надо же, какие умные, какие догадливые и решительные эти москвичи — всё понял и организовал в две минуты. Питерец бы послушно гулял и любовался еще десять лет кряду.


(с)
Ольга Лукас   "Поребрик из бордюрного камня"
 

- В Москву на шестьдесят третий поезд, обратно на тридцать восьмой, пожалуйста. А сколько это будет стоить?
- Ну где-то по тысяче сто пятьдесят примерно.
Смотрю в кошелек, там две пятьдесят. Вздыхаю:
- Давайте только туда...
- Тысяча двадцать девять.
- О!  Хотя нет, все равно бы не хватило...

В ближайшем сбербанке стою сорок минут в очереди, снимаю последние семьдесят рублей (банкомат на это не разменивается), еду обратно на вокзал.
- Девушка, будьте добры на тридцать восьмой...
- Тысяча сто девяносто.
- ?!?!?! Сколько?! Как так? Они одинаковые по стоимости, откуда такая разница?
- Комиссия за обратный выезд сто пятдесят рублей.
- А что же мне делать? Нельзя его как-нибудь ммм... отложить?
- Нет. Мы билеты не откладываем.
- Тогда не нужно, спасибо...

В первый раз еду в Москву без обратного билета. Придется остаться))
И да, так унизительно из-за отсутствия денег я себя давно не чувствовала. И потраченого времени жалко.
Сегодня четверг, а значит день еженедельной зарплаты. Правда только в том случае если с Леной пересекусь.
Мда, Австрия аукается.
 

Вчера чуть не прослезилась от умиления.
Есть у меня шестиклассники. Веду у них занятия. Сложные ребята, бестолковые, не очень понимающие, чего хотят кроме сиюминутных примитивных удовольствий (не все, разумеется, но в основном). Обстановка в классе в самом начале наших занятий была еще та, все время злые такие подколы, никакой поддержки уж тем более. Ну и конечно не слушают они друг друга и не слышат, разумеется, тоже. Но мы работаем с ними с переменным успехом уже почти год и динамика, если посмотреть, положительная и, в общем, заметная.

Пару занятий назад у нас осталось время в конце и я попробовала научить их играть в "контакт". Именно что попробовала - они же не слушают ддруг друга, нет контакта. Ну уж нет, думаю, я не отступлюсь. В общем, потратили мы и на другом занятии некоторое время, чтобы попытаться друг друга хоть немножечко услышать. А потом у нас было как-то напряженно со временем и я успела совсем забыть про игру.

Собираюсь я, значит, на занятие к ним, стою в кабинете. Тут приходит моя постоянная шизофреническая десятикласница, понимаю, что поговорить ей нужно вот прямо сейчас. Выслушиваю, стараюсь помочь. С ужасом понимаю, что звонок уже был. В общем, опоздала я минут на десять, может меньше. Бегу по коридору, думаю, ну они там сейчас все разнесут. Рывком открываю дверь и застаю идиллическую по форме и по содержанию картину: в классе почти тихо и эти мои товарищи вполне себе спокойно играют в "контакт"! САМИ! Без меня. Без драк. Без споров. Я так и застыла на секунду. Ну, сделала вид, что так и надо, прошла на место, помогла доразгадывать слово. Но под впечатлением была еще долго. Все-таки не зря я работаю. Так хорошо, когда что-то удается.

Рассказываю Шурке про Австрию. Немного, в рамках технического перерыва в английском.
- А в Австрии другое время?
- Да, конечно. Там на два часа меньше. Теперь вообще на три.
- А почему вот это...  другое время?
- Ну как... Потому что Земля круглая, Солнце ее неравномерно освещает.
- ..?
- Ну вот, - хватаю первое, что попалось под руку - круглоголовый флакон шарикового дезодоранта и начинаю на примере света от лампы рассказывать ей как космические корабли бороздят просторы Большого театра. Шурка внимательно смотрит.
- Понятно, - спрашиваю?
- Понятно, - кивает - Вся Земля - это один большой шариковый дезодорант.


Что за девочка, просто невозможно работать))
 

Фотки средненькие, а прогулка была отличная. Ноги правда меня со времен Австрии так не проклинали))
 Классный мост зато обнаружили в собственном городе и элитный район из таунхаузов, не хуже чем в Лондоне.

 

Читаю биографию архиепископа Луки (в миру Валентин Феликсович Войно-Ясенецкий) — русского хирурга и духовного писателя. Потрясающий, судя по всему был человек. Как только в советское время сумел жить и работать? Епископ РПЦ и лауреат Сталинской премии по медицине в 1946 году! Сталин вспомнил о своем детстве в семинарии?
Работал в разных уголках России (от Читы до Киева, от Петербурга до Ташкента), зачастую безвоздмездно, много писал (труды приобрели мировую известность), оперировал как мирное, так и в военное время в госпиталях.  В юности жил в Мюнхене, где учился живописи. Был арестован трижды (1923-1926, 1930-1933, 1937-1941), этапирован на Север. Работал даже в ссылке. Полностью ослеп в 1957, за четыре года до смерти. Умер в возрасте 83 лет, в 1995 году канонизирован. В 13 городах России и Украины его именем названы больницы и храмы, где-то даже есть памятники.
Интересно, что все дети пошли по его стопам и стали медиками.  Из троих сыновей двое стали докторами медицинских наук, один - доктором биологических наук. Дочь - врач-эпидемиолог. Внуки и правнуки тоже пошли по тому же пути. Отец его, кстати, был фармацевтом-провизором. Гены пальцем не раздавишь, да.

К чему это я. Его, конечно же, все время хотели отправить куда подальше, но видимо нужен был, раз до конца не сгноили. Ну периодически судили. Показательно. Вот, понравилось мне из записей допроса:

— Как это Вы верите в Бога, поп и профессор Ясенецкий-Войно? Разве Вы его видели, своего Бога?
— Бога я действительно не видел, гражданин общественный обвинитель. Но я много оперировал на мозге и, открывая черепную коробку, никогда не видел там также и ума. И совести там тоже не находил.
Колокольчик председателя потонул в долго не смолкавшем хохоте всего зала. „Дело врачей“ с треском провалилось.
 

Ну кросафчег, не правда ли? Умыл пролетарских обвинителей. Ибо не придирайтесь, а дайте человеку работать.
Дожил, между прочим, до первого полета человека в космос. Гагарин тоже там Бога не видел, но вере, ясное дело, факты ни к чему.

Я — есмь. Ты — будешь. Между нами — бездна.
Я пью. Ты жаждешь. Сговориться — тщетно.
Нас десять лет, нас сто тысячелетий
Разъединяют.— Бог мостов не строит.

Будь!— это заповедь моя. Дай — мимо
Пройти, дыханьем не нарушив роста.
Я — есмь. Ты будешь. Через десять весен
Ты скажешь: — есмь!— а я скажу: — когда-то...

(с)

И ведь действительно же пишут: "Осторожно, сосули!" Что за мания величия у дворников?!


Срезают лазером сосули,
В лицо впиваются снежины.
До остановы добегу ли,
В снегу не утопив ботины?

А дома ждёт меня тарела,
Тарела гречи с белой булой;
В ногах – резиновая грела,
И тапы мягкие под стулом.

В железной бане – две селёды,
Торчат оттуда ложа с вилой.
Есть рюма и бутыла с водой,
Она обед мой завершила.

Я в кружу положу завары,
Раскрою «Кобзаря» Шевчены –
Поэта уровня Петрары
И Валентины Матвиены.

(с)

ссылку на автора по требованию выдаю:
http://shaptchits.livejournal.com/profile

Сидеть в открытом кафе зальцбургского замка, чувствовать дыхание весны, слушать птиц, подставлять лицо жаркому солнцу и ни о чем не думать.