Мог бы костел Бернарнардинцев считаться самым красивым во Львове, не имей он столько конкурентов. Совсем недалеко, по соседству, стоит классически ренессансная церковь Успения Богородицы, или Волошская. Волошская, потому что своим появлением и волшебной своей красотой обязана она щедрости молдавского господаря Мирона Могилы, который скрывался во Львове от турок. К церкви прилегает высокая башня, которая считается самой красивой, из построенных в стиле Возрождения, башен на Русских землях. Деньги на ее строительство пожертвовал грек-критянин Корняк или Корнякт. Именно с нее разносился звон самого мощного Львовского колокола, Кирилла. А во дворе Ставропигийского института прячется небольшая пристройка Волошской церкви – благородная в своей суровости часовня Трех Святителей и еще – флорентийская лоджия. Обычно во Львове называют эту часовню - Балабановской, в честь ее основателя Балабана, тоже грека.
Балабаны, Корнякты, Могилы, Кампианы – что же это за пестрое зборище? Вот это и есть Львов. Пестрый, узорчатый, притягивающий взгляд, как восточный ковер. Греки, армяне, итальянцы, сарацины, немцы нашли тут приют рядом с «туземцами»: поляками, русинами и евреями, - и чувствуют себя прекрасно (na fest). А это что за крылатый лев взирает на нас с Брамы дома на Рынке ( №14)? Расположился он напротив самой Ратуши и дразнит обоих львов, стерегущих вход в магистрат. Наверное, он оттого такой гордый, что магистратские львы читать не умеют, ведь это – колтуны, а он - лев ученый. Насколько я знаю, опирается он на открытую книгу, в которой написано:
PAX TIBI MARCE EVANGELISTA MEUS
Мир тебе, Марк, евангелист мой!
Что это? От этого льва и от этой латыни повеяло вдруг гнилой водой, свадебным путешествием, рыбами, каракатицами, вином, оливой, глициниями и все слышней на Львовском Рынке удары весел о тихие воды залива. Вдруг прозвучит протяжный свист – это vaporetti причаливают к раскачивающимся пристаням – понтонам, и сизые голуби громко аплодируют крыльями Фердинанду Фельдману в роли Шейлока и плавно приземляются на здание прокуратуры. «Ах, идем же, наконец, в гондолу!»
Откуда же взялась Венеция над засыпанной Полтвой? Откуда же взялся лев святого Марка? Прислала его когда-то сюда Республика вместе со своим торговым представителем и поселила навечно над Брамой дома Массари. И, скорее всего, это ей оплатилось, так как Львов в то давнее время был важнейшим центром заграничной торговли, более важным, чем в наше время, когда проф. Генрик Гроссман придумал открыть Восточные торги на площади Повыставовой.
Могли бы мы припомнить еще множество каменных достопримечательностей Львова, хотя бы синагогу Золотая Роза, что рядом с Бляхарской улицей. Когда-то уговаривали меня даже написать драму об этой «Gildene Rojze», ренессансной синагоге, которая в буре просто мексиканских страстей все же спаслась от разрушения. А какой же любитель искусства может равнодушно пройти по улице Жовковской и не зайти в старую церковь святой Пятницы? И не увидеть там большого иконостаса семнадцатого века с семьюдесятью образами в византийском стиле? У дьяконских дверей располагались «Праздники», или образа, которые выставляют верующим для целования в дни причастия…О Боже! Боже поляков, украинцев, армян, Бог львовских евреев, уничтоженных почти целиком. Без конца мог бы вспоминать молитвы, которые возносились тебе в этом городе, однако время торопит нас и призывает вернуться к более светским делам. Свечи оплывают во всех костелах и часовнях, ночь идет на убыль, и на старой Стрельнице начинают петь духи всех тех петухов, которые красовались когдато на груди Львовских Курковых королей.
Королей! Принцы! Королевский и столичный город Львов знал иных королей, не только Курковых.. Казимир Великий очень полюбил этот город, отстроил после пожара, одарил массой привилегий. Королева Ядвига выдала городу диплом, в котором читаем, что «любому мещанину ни в городе, ни за городом никакой ущерб или повреждение причинен быть не может и все, как то: русины, армяне, сарацины и также евреи при своих правах должны оставаться». Король Ян Казимир 1 апреля 1656 года дал в Латинском костеле свою памятную клятву…А если задуматься над любовью львовян к целованию ручек или по крайней мере к фразе «целую ручки», то - кто знает, может, истоки этого обычая нужно искать в 1658 году, когда сейм постановил, что послы Львовского мещанства не только будут иметь право голоса на сеймах, но и привилегию целования руки королевской.
Ну вот, однако покончим с целованием рук и с королями заодно, а то меня обвинят в монархических симпатиях, а я помню только одного короля во Львове: Вышинского – короля взломщиков. Но никогда, конечно, руки ему не целовал.
Куда важнее, чем короли, были у нас бургомистры. О Зимировиче я уже вспоминал, о Цюхцинском – тоже, но управляли нами и другие мужи, совсем иного калибра, такого, что полностью оправдывали присутствие Льва на печати города. Например – Мартин Грозвайер. В 1648 году сыграл он, и очень успешно, роль президента Варшавы. Руководил он и обороной Львова от угрожающих ему казаков Хмельницкого, и от татар Тугай-бея. Сам Грозвайер пишет, что Хмельницкий потребовал, «чтобы мы всех жидов выдали, так как они причина этой войны». Как мы видим, причина всех войн и всяческого зла не изменилась от времен Хмельницкого и до Гитлера. Далее Грозвайер пишет: «дали мы такой ответ, что жидов выдать не можем по двум причинам, первая – они не наши, а королевские, Речи Посполитой подданные, а вторая, они вместе с нами несут тяготы этой войны и вместе с нами готовы будут умереть». В восемнадцатом веке другой бургомистр, Мартин Сольский опять не хотел признавать австрийские власти. Он написал для первого императорского губернатора Львова, графа Пергена, и для генерала , графа Гудика, следующую докладную записку, где указывал(цитирую по Эмилю Кипу ipsissima verba – точнейшие слова Сольского): «город Львов не может присягнуть новому властителю, так как он уже присягал ясновельможному Королю Польскому». В 1914 году, когда русские заняли Львов, а президент Стрелкового братства – Науман убежал в Вену, всю тяжесть ответственности и опеку над городом принял на свои плечи красивый, седобородый вицепрезидент, доктор Тадеуш Рутовский. Пользовался он своей легкой глухотой, для того , чтобы не слышать речи, которые слышать не хотел. Его русские, отступая от Львова , вывезли в глубь Российской империи, как заложника. И когда он вернулся во Львов, за неделю до своей смерти, то стал предметом всеобщего поклонения. Так что, не только колтунов видели мы в стенах Ратуши, на страже перед которой сидят в вечном карауле колтунастые львы.
Y
Теперь от каменной фауны Львова перейдем к существам из крови и плоти, посвятим несколько теплых слов людям из камня и бронзы, под которыми не одна влюбленная пара назначала свидания.
По возрасту и положению первенство, несомненно, принадлежит Собескому на Гетманских валах, тем более, что это единственный в нашем городе представитель каменной кавалерии. Породистый жеребец, поднятый королевской рукой на дыбы, стоит на задних копытах, опираясь на мощный хвост, достигающий цоколя, на котором лежит разбитая турецкая пушка. Передними же копытами этот боевой всадник героически бросается растоптать здание Галицкой сберегательной кассы. Сам победитель турок под Веной поразительно напоминает, особенно украинцам, Богдана Хмельницкого. Булавой указывает он на неприятеля невидимым солдатам, которых нам нужно еще вообразить позади его фигуры, на месте очень удачно названного «Венского» кафе. Редко памятник Собескому служил покровителем влюбленных. Чаще роились около него приверженцы иного божества: Меркурия – которые, тут на свежем воздухе, под липами и каштанами имели один из многочисленных филиалов своей святыни: Черной биржи.
На фото - памятник Собескому, королю Польши ( его во Львове нет).
