Немного расширил сознание
Известным многим способом.
Открылось ли мне мироздание -
Увы, но не все так розово.

Открылись ли новые дали?
Шамбала, может, открылась?
И стало чуть больше стали
И душа в морозах отмылась?

Отскреб, может, плесень времени?
Стал чище душой, наверное?..
Да нет, я другого племени,
Я не для мензурки мерной.

Я душу сужу свободой,
Я совесть меряю светом.
Быстрее чувствуя годы,
Все чаще я жду лета.

Утро... Февраль из последних сил
Гонит ветер в лица прохожих.
Кого и о чем бы я не просил,
Ты мне всегда оставалась дороже.

Пылится подарок твой где-то в шкафу,
Изредка видимый небритой рожей.
Слова неохотно ложатся в строфу,
Но ты мне ведь всех оставалась дороже.

Понятно, не нужно излишних слов,
Заранее неприязнь чувствую кожей.
Я сам не мог быть по жизни готов,
Что ты мне станешь всего дороже.

В другом измерении или эпохе,
Наверно, возможно, авось, быть может
Поверь, что было не так уж плохо
Коль ты бы мне стала всего дороже.

Не веря Вам, в себя я твердо верил,
В уверенности есть один порок:
Отсчитывая и считая время,
Однажды мы проходим нужный срок.

Тогда мгновенья не играют роли -
У вечности есть свой секундомер.
Не в нашей, так сказать, как-будто воле
Принятие как-будто нужных мер.

Пишу ее с особым удовольствием. Потому как Башлачева никогда особенно и не знал, а во "Время колокольчиков" влюбился с первого
аккорда:

Долго шли зноем и морозами,
Все снесли и остались вольными,
Жрали снег с кашею березовой
И росли вровень с колокольнями

Если плач -- не жалели соли мы.
Если пир -- сахарного пряника.
Звонари черными мозолями
Рвали нерв медного динамика.

Но с каждым днем времена меняются.
Купола растеряли золото.
Звонари по миру слоняются.
Колокола сбиты и расколоты.

Что ж теперь ходим круг да около
На своем поле как подпольщики?
Если нам не отлили колокол,
Значит, здесь время колокольчиков.

Ты звени, сердце, под рубашкою.
Второпях врассыпную вороны.
Эй! Выводи коренных с пристяжкою
И рванем на четыре сторны.

Но сколько лет лошади не кованы,
Ни одно колесо не мазано.
Плетки нет. Седла разворованы.
И давно все узлы развязаны.

A на дожде все дороги радугой!
Быть беде. Нынче нам до смеха ли?
Но если есть колокольчик под дугой,
Так, значит, все. Заряжай, поехали!

Загремим, засвистим, защелкаем,
Проберет до костей,до кончиков.
Эй,братва! Чуете печенками
Грозный смех русских колокольчиков?

Век жуем матюги с молитвами.
Век живем, хоть шары нам выколи.
Спим да пьем сутками и литрами.
И не поем. Петь уже отвыкли.

Долго ждем. Все ходили грязные,
От того сделались похожие,
А под дождем оказались разные.
Большинство-то честные, хорошие.

И пусть разбит батюшка Царь-колокол,
Мы пришли с черными гитарами.
Ведь биг-бит, блюз и рок-н-ролл
Околдовали нас первыми ударами.

И в груди искры электричества.
Шапки в снег -- и рваните звонче.
Свистопляс -- славное язычество.
Я люблю время колокольчиков.

Мне хотелось написать что-то в стиле про Летова, но не смог. Ну, СашБаш- такой он. Выпили водки у канала, от сошел. А мне звенит до сих пор его колокольчик, звенит и спать не дает.
Просто... Тоже люблю я время колокольчиков.

Но другую песню я хочу, чтобы вы, друзья и просто читатели, запомнили:


От винта

Рука на плече. Печать на крыле.
В казарме проблем - банный день.
Промокла тетрадь.
Я знаю, зачем иду по земле.
Мне будет легко улетать.

Без трех минут - бал восковых фигур.
Без четверти - смерть.
С семи драных шкур - шерсти клок.
Как хочется жить? Не меньше, чем спеть.
Свяжи мою нить в узелок.

Холодный апрель. Горячие сны.
И вирусы новых нот в крови.
И каждая цель ближайшей войны
Смеется и ждет любви.

Наш лечащий врач согреет солнечный шприц.
И иглы лучей опять найдут нашу кровь.
Не надо, не плачь. Сиди и смотри,
Как горлом идет любовь.

Лови ее ртом. Стаканы тесны.
Торпедный аккорд - до дна.
Рекламный плакат последней весны
Качает квадрат окна.

Дырявый висок. Слепая орда.
Пойми, никогда не поздно снимать броню.
Целуя кусок трофейного льда
Я молча иду к огню.

Мы - выродки крыс. Мы - пасынки птиц.
И каждый на треть - патрон.
Лежи и смотри, как ядерный принц
Несет свою плеть на трон.

Не плачь, не жалей. Кого нам жалеть ?
Ведь ты, как и я, сирота.
Ну, что ты? Смелей! Нам нужно лететь!
А ну от винта! Все от винта!

Вот... Не спрашивайте, почему. Такая книга, такая глава. Для Сашбаша, это уж точно.

У меня дома (а я считаю домом, не в обиду Бутову, свою "трешку" в Медведкове) два портрета есть, две фотографии - деда Андрея и бабы Кати. Я не знаю и на спрашивал, почему такой же почести не удостоили деда Петра по материнской линии и бабы Клавы, хотя она-то не была мне родной, а была сестрой бабы Ольги, ныне здравствующей.
Кроме бабы Кати (ей тоже досталось не сладко, что вырастить отца продали почти все за продукты, и в доме не осталось ни одной старой вещи из Омска, кроме древнего фонаря, который никому, видимо, не оказался нужен), они все воевали. Я ничего не знаю про Петра, кроме того, что его "залечили" от туберкулеза. Но вот бабушка Клава, к примеру, была радистом и форсировала Днепр. Отдельная история про деда Андрея. Он был среди тех, кто защищал Севастополь.До последнего, до краю. Его, контуженного, привязали к поручню или балки ПОСЛЕДНЕГО корабля, уходившего на большую землю. то его спасло, 70 процентов раненых во время шторма смыло за борт. Дед Андрей не дожил до моего рождения два года. У меня есть так и не записанная песня, посвященная ему и бабушке Кате, но я исключительно по техническим причинам выложу ее слова в бумажном варианте книги, которая будет в руках у всех желающих.
Я просто моргнул глазами и увидел их всех, четверых, на задних сидениях автобуса. Я дернулся, хотел подойти, но Шевчук ухватил меня за рукав.
- Это же мои!- шепотом почти прокричал ему я.
- Твои, твои... Вы еще наговоритесь... Бог не дурак, не сейчас это время. Они до Рузы, а дальше...
- А куда дальше?
- Хе... Это как смотреть. Или последняя станция, или новая жизнь... Но вы точно встретитесь...
Я вспомнил Оргию Праведников и их песню СМС:

Ибо мир мой разбился на части - его не собрать,
Ибо мяч мой уносит рекою - его не догнать.
Перед сном я читаю о том, что у всех нас единый Отец.
Скоро выпадет снег, и кондуктор объявит: "Конечная - Станция мёртвых сердец".

Мы, как дети, пытались понять, почему это так.
Помнишь, в каждом вечернем окне мы искали твой знак.
Наблюдали Начала, надеясь, что сможем с достоинством встретить конец.
Кто мог знать, что началом финала станет вечный ноябрь на Станции...

А в порту - ожиданье прибытья больших кораблей.
И вся в белом с подзорной трубой на балконе застыла жена капитана.
Драит бляхи и ружья, готовясь к торжественной встрече, охрана...
Только им никогда не приплыть. Королева, мне жаль, но есть вещи сильней.

Ибо лодка моя затонула - ее не поднять.
И причал мой разбило волнами - к нему не пристать.
Папиросное облако тихо парит надо мной, как туманный венец.
И, подняв воротник, я устало сажусь на скамейку на Станции мёртвых сердец...

- А ты знаешь это? Что мы встретимся?
Шевчук усмехнулся, махнул рукой и ответил:
- Шебутной ты. Канал. Беги за водкой. И килек возьми. Встретитесь. Точно встретитесь.

Болеть, сгорать, но все-таки писать,
Иначе в моем прожитом нет смысла.
Писать, пускай по-своему, опять,
Покуда еще разум дарит мысли.

Писать, дарить, собою оставаться,
Когда непросто и когда легко.
Писать самим собой, как-будто в танце,
Когда все остальное далеко.

Писать и верить, радоваться рифмам,
Которые приходят невзначай.
Писать и смело проходить меж рифов,
Что нам судьбою будут назначать.

Писать, пускай порою неумело,
Гореть, мечтать - немного остается.
Но делать верно, светло свое дело
Необходимо. пока сердце бьется.

Я фигею с жителей Челябинска (правильно определили этот город а Нашей Раше). На них упал метеорит, а все видеозаписи сопровождаются смехом и матом. "Челябинские мужики настолько суровые...". мы - народ-пофигисты. То, что там куча людей пострадала, дома и учреждения разрушены или подверглись разрушениям - нам пофигу...

23 февраля состоится концерт "Алисы", посвященный 20-ти летию альбома "Для тех кто свалился с Луны". Думаю, должно быть интересно :)

Цой. Человек, которому в принципе удалось вытащить весь так называемый русский рок на стадионы. Это не были ни "Машина", ни Науменко, ни Башлачев. Цой. Когда смотришь концерты из "Лужи", где десятки тысяч размахивают советскими флагами и подпевают каждому слову, даже не слыша этих слов - хреновая аппаратура да и мастерство музыкантов не на высоте - понимаешь, что такое идея. Что такое магнетизм личности. Нет, "Машина", не спорю, круто, и стадионы собирала и продолжает собирать, но мы же о мертвых, о пассажирах.
- Я вижу, водка есть. Сто грамм налейте. Я устал спорить с ним, - сказал Цой, едва кивнув в сторону Летова, который разглядывал полуразрушенный свинарник за окном.
- Виктор... Виктор Робертович, я извиняюсь, - осмелев после стопки. - А о чем вы спорите?
Цой удивленно посмотрел на меня;
- О диалектике и марксизме.
- Но... Марксизм строится на диалектике.
- У меня своя диалектика, у Летова - один марксизм и православие на уме. Да и расстались с этим миром в разные времена. Дай сигарету.
Я протянул ему свой Данхилл Уайт, Цой выдернул фильтр зубами и прикурил.
- Каку мерзость делают сейчас!
Я обиженно заметил:
- Я это курю. Что было, тем и поделился.
Цой обнял меня за плечо и произнес:
- Да не злись ты. Дао у всех свой, а злость - путь в никуда. Я ж не на тебя в обиде, а на этих сигаретоделателей.
Я помолчал еще с минуту, добавил нам водки, потом, совсем уже смело, спросил:
- А... авария... Зачем?
- Так заснул. Устал... Устал просто... А, может, надоело все, поворот. не заметил, не захотел заметить.... Тебе-то что?
Я пожал плечами:
- Да нет, просто оказаться... в такой компании... Никто же не знает, а тут я с водкой, Вы с водкой, вон даже Шевчук...
- Я второй раз пропускаю, а магазин у канала только! - возбужденно замотал головой Шевчук.
- Ну, ладно, мы с Вами, водка в стаканах...
Цой пожал плечами:
- А я не помню. Правда, ну не помню. Тоска была, помню. Но чтобы специально.... Я не знаю. Я до Тукумса еду. Ну, там, где...
- А почему не в Питер?
- Не хочу. В Тукумс хочу. Зовет меня туда словно что-то нерешенное... Не знаю Андрей...
Автобус вновь тряхнуло, и я оказался в Медведково.

Автобус тряхнуло, и я опять оказался в Дробылеве.
Баба Валя с топором шла колоть дрова, за ней спешил Вадик. Я не понимал тогда, что со мной происходит, и посчитал лучшим вариантом присоединиться к ним.
- Дайте топор, я сам попробую! - крикнул я, еще не достигнув идущих впереди.
Вадим обернулся, увидел меня и почти закричал:
- Братишка, ты же спал! Мы тебя не будили. Да мы с мамой все сделаем, наколем.
- Дайте топор!- уже потребовал я.
Мне дали топор, я подошел к большой колоде, поставил на нее чурку, размахнулся и лишь отсек кору. Промазал. Еще раз, уже прицелившись, ударил по березовому полену, попал, но расколол лишь на треть. Вадик подошел, ухмыляясь, отнял топор, выбросил сигарету и раскурочил березоньку до конца. Он рубил, а я дымил сигаретой.
- Вадим, я ехал с мертвецами, - сказал я ему.
- После водки с автолавки и не такое привидится.
- Нет, я ехал с ними, я Тихонова в Лидино видел выходящим! За рулем Юрка Шевчук был...
Вадик достал сигарету, прикурил мертвой зажигалкой с третьего раза, потом ответил:
- Тихонов и Лидино - две вещи несовместные. На хуя ему в Лидино?
Я неуверенно сказал:
- Шевчук говорил, что у каждого есть свои места. Ну, как у меня Дробылево. И, может, баба там у него... Ну, была, типа...
Вадим докурил молча сигарету, бросил ее, потом как-то странно произнес:
- Юра за рулем? Бред. Но места здесь дикие, все заброшено. Баба в Лидино? У Штирлица? Не знаю.
- Там магазины есть, я за че.... бутылкой бегал в ближний. Ноль семь взял. Уговорили вдвоем. Нормально под огурчики.
Тут я вспомнил, что огурчики нам протянул Цой, на время прекративший свой спор с Летовым. Разум снова ушел в ноль
- Но...
- Шо но? Нам еще ехать и ехать, - произнес довольный чем-то Шевчук, и мы потряслись дальше. К нам незаметно подкрался Цой.

По совету друга посмотрел. Натянуто кое-что, но неплохо. Хотя ожидал больше экшена, как ныне модно выражаться.

Вызвал-таки вчера врача. Очень надеялся на ОРВИ, оно у меня за пару дней проходит, а он мне почти сходу - грипп у Вас, дружище. Ломит коленочки и локоточки, температурка, дышать непросто? Грипп!
Вот так и разрушаются надежды на выходные. И, главное - лежать, пить лекарства, соблюдать режим...

Я, наверное, не писал, но я стал дядей!!!! У меня теперь племянник, Степан!!!!!!!!!!!!!!!!!!!

ЗЫ А Калине и Тибетскому Псу спасибо за вещи, реально пригодились!!!

Руки уже привязаны
К доскам кем-то скрещенным.
Слова прокуратора сказаны,
А, значит, не быть прощенным.

Спины и суставов не чувствуя
После пути на Голгофу,
Как-то нелепо и пусто,
Больно, душно и плохо.

Варавве не быть распятым,
Зато толпа празднует.
Отец, награди их градом!!!
Хотя среди них разные...

Отец, почему так больно?
Отец, ответь же, ответь
Почему так много довольных
Смотреть на Твою же смерть?

Дух и душа не сломлены,
Но тело ломает крест...
Тем, кто Тобою вскормлены,
Когда пропоет Благовест?

Воды... Дайте каплю испить,
Отец, подари дождь!!!
Но нет... Солнце в зените...
Уксусом поят... Дрожь...

Отец, ты чувствуешь то же?
Ведь мы единое целое...
Хоть это пускай поможет!..
На черное ляжет белым...

Отец, прости их, прости,
Ты слишком от них далеко!
Им долго искать пути...
Ну, вот и все... Легко...

Мне много чаще стало сниться море...
Не яхты у причалов в бликах света.
Мне снится шторм, и я во сне с ним спорю,
Пытаясь прочь убраться незаметно

Туда, где штиль и берег вдоль прибоя,
Туда, где можно слышать запах сосен,
Но всякий раз, по окончании боя,
Приходит смерть, холодная, как осень.

Она приходит на больших глубинах,
Куда, водоворотом занесенный,
На дне распятый, жив наполовину,
Ее я жду и вдруг рождаюсь сонно...

Я так скучаю по иным рассветам!
По неба светло-синего простору!
По яхтам у причалов в бликах света!
Но слишком часто шторм мне снится в море...

Писал стихи - отрыгивал упреки,
Резвился музыкой - не нравились аккорды.
Да мне вообще противны мои строки,
Тем более, отвратны чьи-то морды.

Я что пишу - любовь, страна, родные,
Мой Бог, которого не знаю.
Страна, в которой люди вечно злые
И в боли вместе с злостью умирают.

Писал про жизнь - "не стоит" и "не надо",
Писал про Веру - тяжело и чуждо.
Писал, блять, о волшебных "нежных взглядах",
Хоть было все неважно и не нужно.

Писал стихи - зачем, никто не знает,
Себя отравой этой долго мучил.
Ну, что ж, порой похожее бывает,
Хотя по жизни все страданья круче.

Давненько не предлагал рецептов, но тут приготовил - сказка!

Итак, ингредиенты:

250 грамм хорошей говяжей вырезки-бефстроганофф
1 средний помидор
1 средняя морковка
2 средних картошки
пару полосок болгарского перца
1 луковица
две ложки подсолнечного масла
1 полоска бекона
перец
соль
2 столовых ложки сметаны
укроп (треть пучка)
петрушка (треть пучка)
вода

Лучше всего иметь глиняный горшочек, на литр примерно.
В горшок наливаете масла и немного воды, бросаете нарезанный полукользами лук, ставите огонь конфорки на максимум и ждете, чтобы схватилось. Как только закипит, бросаете туда бефстроганофф, сантиметровыми кусочками разрезанный или порванный бекон, ждете, чтобы он слегка протушился, потом солите-перчите, добавляете сладкий перец, нарезанный небольшими кусочками и помидоры. Когда все это (минут через 15) начнет активно парить и булькать, готовите духовку (160 градусов). Бросаете в горшок морковку, порезанную кусками на вкус, но на один укус, минут через пять картошку, такого же размера. Как закипит, добавляете мелко порубленную зелень и острый перец (можно еще чеснок, но на любителя). Как закипит снова, перемешиваем все, сверху сметану - и в разогретую духовку минут на двадцать. Да, еще. Воды нужно примерно две трети горшка. Сок дадут все ингредиенты, так что смотрите.

Примечания: соль-перец пробуйте на вкус перед помещением горшка в духовку.
Духовка совсем не обязательна, как и горшок, все тушится в обычной глубокой кастрюле.
Классическую корку из сметаны делать так и не научился, так что я сметану в итоге смешиваю с остальным. Если кто умеет - научите.

Время, с учетом неспешной чистки и резки - полтора часа. Можно быстрее.

Прекрасно идет по водку и красное вино :)

Приятного аппетита!

Отработало многое сердце,
Отстучало ударов много...
Почему вместо ленто - скерцо?
Почему потерял дорогу?

Где следы, что вчера оставил?
Я шагаю по чистому снегу,
Без надуманных кем-то правил
Я спокойно иду, без бега...

Только кровь холодеет в венах,
Только ноги едва ступают,
Мне б найти хоть какие стены
Сесть, прижаться, дождаться мая

В мае будет совсем теплее
Отогреется сердце, может.
Я себя этой мыслей лелею -
Умираю, но вдруг - поможет

Ничего нового и не сказать. Великая битва, Великий город. Великие люди. И не надо временно переименовывать Город, оставьте ему это имя. Сталинград.
Павшим - память и слава, выжившим - долгие лета.

Потом вдруг я оказался в своей квартире. Я ничего такого не курил и не пил, но перемещение в пространстве меня, мягко говоря, удивило. Я успел выпить стакан минералки, закрыть створку шкафа и внезапно вновь оказался на кресле рядом с Шевчуком.
Не до конца ыеря в происходящее, я обернулся и опять глянул на пассажиров. И так до сих пор и не понял, что там, за протертым креслом Летова, делал Вячеслав Тихонов. У Шевчука спросил, конечно. Ответ получил схожий вопросу:
- Ты меня спрашиваешь?
Я смутился.
- Ты ж везешь.
Шевчук взял ручник, потянул на себя. Автобус встал, Летов с Цоем замолчали, а Юра сказал мне:
- Выходи, амиго.
Я тогда встал в позу.
- Куда выходить? В час дня в Лидино даже магазины на обеде.
- Один работает. Выходи, чекушечку мне возьмешь. А лучше 0.7.
Добежав до магазина, который и в самом деле работал, я взял "Хортицу" и упаковку нарезки. Честно говоря, я не думал, что автобус еще на месте. Я думал, что мне все это снится, что это мощный похмельный сон, что я проснусь с головной болью и сухостью во рту, но нет. Автобус был на месте, морозный ветер жег щеки, а Шевчук курил свою очередную сигарету. "Мальборо" он курил в моем бреде или фантазии, крепкие красные "Мальборо".
- Купил?
- Как видишь.
- Дай глотнуть. Еще стоять три минуты.
- Ты ж за рулем?
- А разница? Ты видишь, парень, КОГО я везу?
Я замолчал. Шевчук сделал несколько глотков и протянут бутылку мне. Я не отказался. И, когда я закручивал крышку, меня посетила мысль:
- Погоди, а...я? Тоже?
Шевчук усмехнулся:
- Ты? Не знаю, но вряд ли. Ты рядом с водилой. Ты наблюдатель, что ли. Ну, это я так назвал. Хотя в этот автобус мы все сядем, и каждый выйдет на своей остановке. Тихонов твой вышел вон в Лидино, пока ты за водярой бегал.
- Но почему там?
- Бог знает. Что там про ад, про рай говорят - все писульки, притчи. А вот ему после смерти здесь остаться захотелось. Баба, может, тут у него. Ты ж не знаешь, где окажешься опосля. Я бы, вот, жил бы вечно на Апраскином дворе, пугал бы небритой призрачной мордой всякую наркоту. Хотя нет, лучше на каналах, на острове. Там тихо.