Настоящий цвет неба - черный,
В нем нет света и нет предела.
Растворяется в нем покорно
Настоящий цвет смерти - белый.

Белым цветом стирают память,
Словно саваном кроют тело.
То, что стерто - уже не исправить,
Мне поэтому страшен белый.

Настоящий вины цвет - серый,
Октября промозглое небо,
Когда хочется пить без меры
Или кануть куда-то в небыль.

Настоящий цвет жизни - разный,
Только краски, увы, тускнеют.
И рисунок, порой, безобразный,
И ложатся неправильно тени...

Настроение сейчас - умопомрачительное

Циолковский мечтал о космосе -
Цандер на космос спустил собак!
Ценою здоровья и возраста,
Цепь заковали в единый трак.

Целью не было заработать суммы -
Царское дело ли считать монеты!
Цементом крепили степи безумные,
Церковь воздвигнув купол ракеты...

"Поехали!..."

В колонках играет - Мендельсон
Настроение сейчас - Омерзительное

Хороните меня - уверен, рано.
Хотя похоронить давно пора.
Холсты как однотипные экраны,
Художником заделался я зря.

Хотите хохотать? Хотите плакать?
Хорош уже, известны ведь пути.
Хуево лишь, что суждено без драки
Хрестоматийно в мир тот отойти.

Настроение сейчас - охренеть

Фиглеры одни окружают...
Фантастикой стало чувствовать.
Ферменты от края до края,
Фелляция - мегаискусство...

Фаллоиммитатор купили?
Фуникулером воспользовались?
Фенолфтолеин бы разбили,
Фальшь чтоб вдыхали скользко.

Форматом удобней слушать.
Фарисеи - везде фарисеи.
Форматом ломают душу, блять!
Фальшь так выгодно сеять...

Форму непросто выбрать одну.
Форсаж -лишь попытка пустая...
Флагман мой тихо идет ко дну...
Форпосты мои взрывают...

Лорка. Он же Федерико Гарсиа.
Вот ведь Поэт! Настоящий. И мученик.

O, ciudad de los gitanos!
Apaga tus verdes luces,
Que viene la Benemerita...

Впервые за 15 лет читаю в оригинале. Дрожь и мурашки по спине. Сила.

Пустота на душе - каждое утро
Смотришь на мир через шоры век...
Хочется, хочется выползти мудрым
Из-под обломков растаявших рек...

Нет! Льды все сильнее смыкаются,
И ледоход еще только весной..
Братцы, друзья, мне без воздуха маяться
Больше ни капли нельзя,я живой!

Спину ломая, пробить я пытаюсь
Плен ледяных этих метров напрасно.
Каюсь, прошу, снова и каюсь и каюсь
Богу, ветрам, всем белым и красным...

Где-то удастся глотком взять воздух,
Гребнем меня настигает волна...
Хочется выбраться... Видимо, поздно...
Дайте спокойного, тихого сна

Узором зимним ночь меняет окна,
Уютом теплых комнат освещенных.
Устав, присев, размягши и размокнув,
Уют квартиры внутрь вбираем снова.

Управы нет на звук гитары звонкий,
Упрямый и так ласково звучащий.
Уж полночь... Вне сознания, у кромки
Уснув, увидеть все ненастоящим.

Теперь уже не так важны слова:
Травиться твоим ядом нету смысла.
Тяжелой остается голова,
Туманом утро прошлое повисло.

Ты все сказала взглядом у двери,
Тревожным и одновременно грустным.
Терзай, пытай, влюбляйся, ври, твори!..
Тускнеет мир... Ушла... Отвратно... Пусто...

                                                   Навеяно сказанными много лет назад
                                                   словами товарисча kerzzza: "Мы будем пить сгущенные сумерки" :)

Сумерки... Краски сливаются...
Серым становится яркое,
Свет лишь неоновый мается,
Споря с пустотами-арками.

Сладкая нега вечерняя
Сны выпускает на улицы.
Сказкой ноябрьской, первою         
Снег, тут же тающий, кружится..

 

Расстояния... Между людьми
Родными, редкими, разными...
Равнины шагами кормить,
Реки руками измазаны.

Рваться всем сердцем к дому,
Ревностно чтить устои.
Раны - лишь дань былому,
Радость встречи - святое.

Пустота забирает разум.
Пустота пробирается в душу.
Пустота убивает не сразу -
Постепенно сознание рушит.

Пепла вместо - сердца нарисуйте,
Пурпуром и белым покрасьте,
Правда - в чистом, никак не всуе.
Путь неведом, и в этом - счастье.

Очевидно, но невероятно,
Очень странно и даже нелепо.
Остро, ласково, нежно как мята,
Остроумно, без лишнего блефа,

Оторвавшись от самого края,
Облаками себя укрываешь...
Окольцованной быть не желая,
Образцово меня ты бросаешь.

Нет здесь ни "ныне", ни "до" и ни "после"...
Ночь расставанья, увы, неизбежна.
Нити сомнений слезами замерзли,
Но на прощение мало надежды.

Нету ни тени, ни звуков, ни смыслов,
Нет ни Луны, ни движенья комет.
Над головою - лишь мертвые звезды
Призрачным светом стирают твой след.

Милости просим - удобно ли, сэр?
Мы же простые, а Вы - супостат.
Мы же придурки... Но не совсем!
Может, Вы видите, здесь нет солдат?

Можно, конечно, орать как свинья,
Можно попробовать развязать руки...
Мой ненавистный... Уж лучше меня
Выслушать стоит, томясь Вам от скуки?

Мир неизвестен Вам, только война,
Мерзость и злоба, грабеж и насилье.
Меч и огонь наполняют сполна
Сказку, что явно становится былью.

Море огня потушить все же можно.
Миррой наполнить и душу, и кровь...
Миром, как прежде, пускай осторожно,
Мрак укротив, поглощает любовь.

Ласкаю твои плечи и запястья,
Люблю вдыхать их сумеречный вкус.
Лелею наше призрачное счастье,
Легко, что я, наверное, не вернусь

К лакающим из мисок и бездарным
Лакеям, для которых чести нет.
Любя и веря, я прошу о главном -
Что б не был им спасеньем пистолет.

... и вдруг я осознал - также, как едва проснувшийся человек на траве около реки Протвы, осознает стрекозу около своего глаза, как только веко открывается с трудом, слипшееся, слепое от яркого июльского солнца.
- Мы с тобой аж до одиннадцати проспали, - довольно усмехнулся Вадик. - Пора на работу, херр подполковник :) Огород не ждет!
- Поспать дай, сволочь... Мне какие-то сны сны снились... Совсем настоящие... Про ушедших. Я совсем не выспался.
Я пытался, было, уснуть, но Вадим растормошил меня.
- А я тебе песню поставил. Нашел в машине среди записей у тебя. Ты подумай, все же связано. Рол ушедших. Ты мне диск подарил, Оргии Праведников. Он офигителен, я тебе скажу. Налей мне...
- Может, ближе к обеду? - осторожно спросил я.
- Да нет, нет, сейчас надо, чтобы ты понял!
Я пожал плечами, налил Вадику пол-ста, дал ему в руки вилку с куском подкопченной форель и, дождавшись, пока он выпьет, включил ту самую песню, что он хотел услышать.


По тонкому льду

Ветреный день —
Лёд на реке,
Декабрь у порога…
Как небо высоко, мой друг!

Долго мы шли сюда —
Нам осталось немного.
Выпьем вина — мы успели
До первых декабрьских вьюг.

Твой дом стоит забит, заброшен.
Протопим печь и вновь, как встарь.
Выйдем в поля,
В костре
Напечём, словно в детстве, картошек,
Всё как тогда… Только в дом
Ближе к ночи нас некому звать…

А утром снег поля укроет…
Как тихо и светло вокруг!
Их голоса!
Я слышу их голоса за рекою —
Они нас зовут…
Так идём же,
Идём же скорее, мой друг!
На тот берег — по тонкому первому льду!

Камнем на сердце - пройденное,
Криком в душе - потерянное...
Из лет, отпущенных Богом мне,
Вынес лишь блажь я неверия.

Как не сорваться в черный дым,
Как избежать хоть на год забытья ...
Как бы ни жил, но уже седым
Каждое утро встречаю я.

Эти поля, бесконечные, и брошенные колхозы. Ближе к Рузе все спокойнее, цивилизованнее. Но это обман. Там, за сотым или пятидесятым километром от Москвы - все плохо. Плохо так, что я даже не знаю, увижу ли я в своей жизни добро, процветание, благополучие. Детей, играющих в футбол, а не пьющих самогон или паленую водку из магазина. Дома с красивыми палисадниками, улыбающихся людей, чистые дороги без борщевика вдоль обочины.
- Это твоя Родина, сынок! - спел, словно читая мои мысли, Шевчук, выруливая в Рузу. - Вашему поколению менять. Может, и следующему.Ваше не успеет. Надо искоренить пошлость, стяжательство, ненависть. Но это ведь требует времени, Андрей, а времени почти не осталось.
- Я эту песню плохо знаю, - признался я.
Шевчук усмехнулся и поставил диск.

В этом городе жизнь холодна.
В этом климаксе белых берез
Жизнь твоя никому не нужна.

В этом северном ветре столиц
Тени тех, без срока, без сна
Бродят по тротуарам босые без лиц
Черной птицей летят из окна.

Чем дышать – здесь никто не поймет.
Здесь чухонское лето: зима.
Тут ворона жар-птицей при жизни слывет.
И собаками площадь полна.

Здесь трамваи ломают друг другу рога,
Под землею хрипит черный кот.
Рыба здесь тише мыши в сетях четверга
И у крысы мало забот.

Это твоя родина, сынок…
Это твоя родина, сынок…
Это твоя родина, сынок…

Здесь октябрь когда-то смещен ноябрем
Императорам римским не в честь.
А пасхальный поклон подменен кумачом.
Что тут скажешь: так было, так есть.

И не верь в оптимизм этих бешенных стай,
Что клюют здесь. Вас уже нет.
Воронья не корми, разменяв вой на лай.
И это хороший ответ.

Неужели болезни не мучат тела?
Отчего память так коротка?
И зачем все мосты догорают дотла?
Да и плавать кишка тонка.

Или чарка в парадной всем застит глаза?
Или совесть искрит в забытье?
Только станут стрелять – и тогда тормоза
Ни к чему в этой галиматье.

А потом, спев, попросил:
- Ты сейчас не наливай, ГИБДД проезжаем.

Я не слушал, я читал "Доктора Живаго". Дикостью было запрещать эту книгу. Дикостью было запрещать Цоя. И вдруг...

И не войти в роскошный кабинет,
И не увидеть Бога за столом.
И не услышать больше слова "нет",
Хоть грешен.

Избавь, Господь, от боли и от мук,
И от предателей, Господь, избавь.
Искорени же равнодушья круг,
Будь прежним.

Заголовками плещут газеты,
Зверь идет, не боясь, к людям.
Значит, скоро конец Света,
Но вот только вот мы - будем.

Будем пить из колодца воду -
Здесь колодцы ведь чище неба.
Значит, буду я пить свободу
Вопреки упырям на потребу