До Деревня Ксении Драгунской с гордым названием «Вэ Дворики» на сцене больше похожа на коммуналку: обшарпанные батареи, груда ящиков в углу, гамак, разномастные табуретки, из которых преимущественно и строится сценография. То, что поставила Ольга Субботина не пьесу, а скорее прозу, спектакль не скрывает – вместе с репликами актёрами проговариваются и ремарки-действия, а ужатый до часа сорока сюжет изобилует необязательными линиями и такими же необязательными эпизодическими персонажами. Постоянно присутствующая массовка исполняет иллюстративную функцию – изображает экспозицию, худо-бедно соотносясь с сомнительным чувством юмора автора текста и пытаясь дополнять его своим, аналогичным. Девушка с ноутбуком, столичный литературовед Марина Дербарендикер (Захарова), интересуется культурно-историческими памятниками и с этой благой целью совершает небольшую одиссею по жителям Двориков, куда прибыла в гости к художнику Никите У. (Осипов), который совсем не рад её видеть. Никита – любимец женщин, в него и Марина влюблена, а всё потому, что у него есть борода, предмет острой зависти его дородной жены (Моргунова), сокрушающейся, что женскому полу не дано испытать загадочное «ощущение бороды» - так и назван спектакль. Рыбаки (Осипов, Лазарев), любующиеся пожаром на противоположном берегу (что крайне актуально ввиду прошлого лета и прогнозов на лето нынешнее, несмотря на то, что премьера состоялась аж 10 лет назад), рассказывают о болотном чудовище (точнее, называют его «чудовищё»), перекусившем пополам прошлого председателя – вздохи твари, страдающей от жары, больше похожи на пионерскую побудку. Мальчики-гопники, возомнившие себя панками (Костричкин, Смола) – «Тётя бля, дай два рубля» - подтверждают факт существования чудовища и рассказывают о князе из заброшенного особняка над рекой, которому отрубили голову в гражданскую войну, а он потом с этой головой под мышкой распугал сельскую дискотеку. Никита У. тем временем в компании водителей грузовиков братьев Камазовых – Ивана, Димитрия и Алексея (Смола, Мухин, Лазарев) – Никита У. перевозит, сопровождая процесс обильными возлияниями, разобранную на сруб избушку кузнеца, продавшего её за ящик водки. Только на месте выясняется, что в довесок к избушке продана кузнецова внучка (Лапшина), глухонемая дурочка, по местной легенде – чудовищем испуганная; пожалев отдавать её дальнобойщикам на «сервис», Никита У. решил её оставить, и блаженная стала жить «в лесу на подножном корму». На фоне всех этих легенд то, что в Двориках «каждый день – праздник», в спектакль вносится оживляж: когда жена Никиты говорит, что они с батюшкой (Мухин), раскатывающим на велосипеде и призывающим на «молебен о дожде», «крестят солдат», с верхней галереи над сценой десантируются двое в камуфляже с ног до головы (Насуленко, Заседальцев, Варламов) и пытаются изображать боевые упражнения, публика радостно аплодирует в такт песни «Батяня-комбат» из динамиков; суровое «Радио России» в лице бойкой бабушки-диджея (Лапшина) отвечает на звонки, ставит композиции и ночью учит слушателей танцевать загадочный танец вару-вару (песню исполняет автор, Смола). Пока вся деревня пляшет и пьёт, деревенский дурачок Юра Лившиц (Смола) ведёт Марину смотреть говорящего карпа, но, не дождавшись его гласа из глубин, обещает провести в усадьбу. Но, зайдя к колдунье (Моргунова) за фонарём, он не вернулся – по словам хозяйки, самого адекватного персонажа, «забылся», ибо его, некогда студента-физика, тоже в своё время что-то «испугало» в окрестных лесах. Храбрая Марина идёт в усадьбу одна и – правильно – встречает там князя (Скворцов) в длинном пальто, с рукой на перевязи, одиноко греющегося у печурки и вспоминающего Бунина. Гостью он галантно напоил вином на веранде, поцеловал и спровадил, прогнозируя дождь, а на вопрос о природе загадочных вздохов изрёк, что надо «беречь и защищать своих чудовищ». После дождя, идя через лес перед отъездом, Марина встречает пастуха Ковбойца (Мухин), который вырезает ей дудочку и читает нелепые стихи. Умилённой литературоведке тетрадь поэтических творений пастуха кажется шедевром читать рецензию дальше

До Павел Пряжко уже зарекомендовал себя как бытописатель современной молодёжи. Написав пьесу о самых не хватающих с неба представителях оной под названием «Жизнь удалась», он считает нужным прокомментировать, что в нём нет иронии – его персонажи действительно считают свою жизнь удавшейся. Ему вторит и режиссёр и худрук Эдуард Бояков, подчёркивая, что не ставит спектакль об отличиях «одноклеточных» и «многоклеточных». Однако тем самым он уже фиксирует, что такое разделение существует, - и пьеса, и постановка следом проводят именно занимательный экскурс в одноклеточный мир, окружающий, иногда незаметно, всех нас своим первичным супом. Но экскурс этот – не снобский, сатирический, свысока, а, чем также славен Пряжко, с доброй иронией и почти симпатией, насколько вообще можно симпатизировать троглодитам. Это не тот спектакль, который будет обличать невежество и падение нравов, - да такие обличения и не нужны, равно как и воспевание «витальности» персонажей, до каковой доходит Бояков в своём (как всегда нелепом) манифесте толерантности в программке; это комедия, достаточно смешная, но не более того – посему режиссёр Виктор Алферов хватил лишку, углядев в её тексте «вечную русскую тоску», мат как «симптом болезни», даже «сложные отношения» и «сильные чувства». Подобный пафос неадекватен материалу: у Пряжко алкоголизм – примета, знак, но не общенациональной катастрофы, а характерности и выразительности, равно как и мат не указывает на некую беду, а служит документальной убедительности и выразительности. Вообще, речевая характеристика – едва ли не единственное, что режиссёры, да и сам драматург оставили своим героям; даже остроумные авторские ремарки озвучиваются рассказчиком (Тенякова), играющим также и второстепенные роли. Действия в начале спектакля только проговариваются, но к концу всё чаще и осуществляются пластически, как будто читка пьесы увлекла молодых актёров: сначала они сидят на стульях неподвижно, читают свои реплики с бумажек, в затемнениях между сценами – громкий шелест перелистываемых страниц, - потом больше и больше воплощаются их немудрящие герои: интонация, мимика, жест. Конечно, этих персонажей, плюс-минус степень переигрывания, сможет, пожалуй, сыграть каждый, копирование действительности – не самый интересный для анализа театральный жанр, но скоротать вечерок эта часовая история сгодится. В лаконичной сценографии – ряды стульев, как в неприбранном школьном классе – мы знакомимся с героями: объёмными как художественные образы, плоскими как человеческие типажи. Эмоциональная Лена (Лесниковская) и её непрошибаемо спокойная и пофигистичная подруга Анжела (Волкова) – второгодницы, с которыми спит их учитель физкультуры Вадим (Артемьев) – по всеобщему определению, «дебил», грызёт ногти и придуривается. Завалив годовую контрольную, Лена напивается с этой славной компанией в раздевалке спортзала, откуда её уводит влюблённый – придётся вслед за автором употреблять понятие «любовь», которое к этим людям безусловно неприменимо – в неё брат Вадима, Алексей (Иосифов), работающий вместе с ним. Вскоре обоих уволили, но преисполненный энтузиазма выйти на «новый жизненный уровень» Алексей не унывает, и они «занимаются бизнесом»: дочитать рецензию

Экзамен Всё начинается с темноты и звука сыплющегося мусора – шороха и позвякивания. На пустой сцене с видеозадником, на котором иногда появляются виды водопада, Пер Гюнт (Сомов) изображает оленя, его ещё молодая и бойкая мать (Соловьёва) целится в него из воображаемого ружья, стреляет, он падает. Отношения между ними вполне дружеские, но нестабильные: ей весело с великовозрастным выдумщиком, но он заигрался, путая фантазии и реальность, заврался, забыл о какой бы то ни было ответственности теоретического главы семьи, и она не в силах совладать с ним. Получив вдогонку материнское проклятие, наш герой задумывает новую шалость: умыкнуть невесту накануне свадьбы. Невесте, Ингрид (Свирская), жених (Балашов) не люб – она заперлась от него, кому-то пытаясь дозвониться, а когда он приходит за ней, выталкивает его взашей. Неприкрытая неприязнь деревенских жителей к чудаку не смущает незваного гостя, он танцует с наивной простушкой Сольвейг (Орлова/Устинова), домогается её, пугает, изображая тролля, но бросает, как только жених опрометчиво просит его вскрыть убежище его невесты. Похитив Ингрид, так и виснущую на нём, Пер, попользовавшись ею, оставляет и её; он уже – демон, трикстер, нечисть-тролль, циничный соблазнитель, безнаказанно пользующийся всеми удовольствиями, каковые желает получить. Его похвальные слова невинной Сольвейг, брошенные Ингрид, в спектакле не звучат – чистота ему не нужна, он жаждет только власти и всеобщего поклонения. Он приходит к пастушкам, которые, стоя с выпяченными задами, зовут троллей на любовные утехи, и игры с чертовщиной неизбежно приводят к встрече с настоящей дочерью тролля (Сергачёва). Между ними много общего, к тому же женитьба сулит королевство – и человек предстаёт перед Доврским дедом (Подымахин); здесь этот вождь сказочных персонажей – отнюдь не старик, да и тролли – не чудовища: их хвосты – просто причёски, и волшебными видениями они развлекаются, передавая по кругу косяк. Пер готов отказаться от всего, чтобы стать царём, только потеря глаз его пугает – и помолвка расстроена; единственный многофункциональный элемент сценографии, рама из металлических труб, превращается в пыточную камеру, но не колокола, а воззвание блудного сына к матери разгоняет троллей. Однако пусть их царство от него закрыто, - он уже потерял самого себя, взял за правило тролльский закон сверхчеловека – «Упиваться самим собой». Уйдя от Доврского деда, он сталкивается со своим персональным бесом – Кривая (Ларин) в образе его заклятого врага, Аслака-кузнеца, прилипчив как тень, но снова образ беспокоящейся любящей матери, вдруг позвонившей сыну на мобильный, отпугивает тварь, прикидывающуюся попутчиком в метро с газеткой. Но ему нет пути назад, он изгой, ему остаётся только поставить себе хижину в лесу, - и туда к нему приходит Сольвейг, ангел-хранитель, одной ей известно что нашедшая в грубом и беспринципном зяте тёмных сил. Следом появляется и несостоявшаяся жена, троллиха, с убогим отпрыском их связи, малолетним гопником с банкой пива. Она соблазняет его прямо на глазах смиренной и покорной Сольвейг, и он всецело отдаётся моменту, не задумываясь о причинах и последствиях, - а потом покинет хижину, но не из страха перед грехом, не с целью покаяния. Всё, что им может двигать, - только желание ещё более наследить в мире, встать выше тех сил, которые сейчас досаждают ему, и управлять ими. Он приходит к умирающей матери – и из женских сил, оберегавших его, остаётся одна Сольвейг, которая обещала ждать его в хижине. Второе действие – задник уже не показывает нам живописных пейзажей, только расцвечивается различными оттенками – застаёт нашего героя на вершине желанной славы: пижоном в тёмных очках, с символическим хвостом на затылке, на палубе собственного судна. Он сколотил целое состояние на работорговле и окружён верноподданными лицемерами и льстецами, но ему и того мало, он хочет править миром, будучи уверенным, что только так и станет самим собой. Анитра (Гирель) зовёт его пророком, и он тешит своё самолюбие, не замечая насмешки; он – уже старик, читать рецензию дальше

До Создатели мультфильма «Гадкий Я» решили пойти ещё дальше и возродить жанр «мультфильма в фильме», который нам когда-то лишь напомнили пиксаровские морские свинки. Правда, пролог с участием миньонов оказался, пожалуй, смешнее всех комедийных моментов в «Бунте ушастых» (оригинальное название, как всегда умело скрытое от нас прокатчиками, - «Прыжок»), зато главный анимационный герой оказался на редкость симпатичным существом с живыми глазами и обаятельной мордочкой. Это Хэппи – отпрыск древнего рода пасхальных кроликов, которые обитают на острове Пасхи и какают мармеладками. Под знаменитыми каменными идолами кролики прячут огромную фабрику по производству сладостей, где вместо миньонов служит множество цыплят под руководством цыплёнка-переростка Клауса. Почтенный отец Хэппи уже немолод и собирается переложить семейный бизнес на плечи сына, не желая даже и слушать о том, что единственный наследник совсем не хочет развозить по всему христианскому миру крашеные яйца в запряжённой цыплятами, наподобие оленей Санта-Клауса, колеснице, а мечтает стать барабанщиком. Дабы избежать торжественного посвящения в пасхальные кролики, Хэппи по «Кроличьей норе» (транспортной сети, сильно напоминающей каминно-туалетную в «Гарри Потере») отправляется прямиком в Голливуд и надеется на тёплый приём, однако даже в особняк Хью Хефнера (один из элементов фильма, понятный преимущественно взрослым) ему ход закрыт. Тем временем на улице оказывается и Фред О’Хара (Мардсен) – неудачник и нелюбимый сын, который никак не может найти работу по душе и так достал разочарованных в нём родителей, что они вышвыривают его из дома. В детстве Фред видел пасхального кролика, отца Хэппи, и представляет из себя классический тип кидалта-мечтателя – наибольшую часть времени он строит глупое лицо и улыбается белоснежной голливудской улыбкой. Сердобольная сестра даёт ему ключи от виллы своего начальника, попросившего за ней присмотреть, и они с Хэппи сталкиваются в буквальном смысле слова – тормозя, Фред толкает кролика бампером, тот симулирует обморок, но живо приходит в себя от перспективы быть добитым камнем (добрый мультик, да). От говорящего зверя Фред спасается в чужом доме, но привязчивый глюк оказывается реальностью, с которой приходится смириться. Начало дружеских отношений хрестоматийно: Хэппи проникает на запретную территорию хозяйских апартаментов и устраивает там погром, а когда Фред пытается вернуть зверька в естественную среду обитания, нагло и эгоистично увязывается за ним и срывает ему собеседование в очередной компании. Да, сказать по правде, Хэппи – отнюдь не пример для подражания: ему равно наплевать как на Фреда, которому причиняет множество неудобств, шантажируя и давя на жалость своей якобы больной лапой, так и на переживания отца. Клаус старается заместить старому пасхальному кролику эту потерю и непрозрачно намекнуть, что сам мог бы справиться с его обязанностями, но для начала на поимку Хэппи посылают «Розовых беретов» - спецназ из трёх крольчих, одна из коих совершенно никчёмна. Уговорив Фреда отвести его на кастинг шоу «Хофф ищет таланты» (прилагается настоящий Хасселхофф), Хэппи производит должное впечатление, и когда в занимаемый ими особняк наконец пробираются «Береты», за ним как раз приезжает лимузин. Чтобы отвлечь погоню, он не придумывает ничего лучше, чем натянуть свою рубашку на индейку и бросить её в кастрюлю. Только в гримёрной перед решающим выступлением у Хэппи просыпается совесть, он колеблется, и мудрый Хофф советует ему предпочесть деньгам и славе спасение друга. Но он опоздал: приняв тушку за труп собрата, крольчихи захватили Фреда в плен как убийцу и доставили на остров Пасхи. Клаус после известия о смерти конкурента не хочет более ждать – он запирает цыплят и кроликов в красильном цехе, вырывает у старика волшебное яйцо (гусары, молчать!) и совершает переворот в пользу трудящихся против интеллигенции. Он хочет уничтожить и кролика, и Фреда, а в корзинки для детей вместо сладостей класть птичий корм, сухих кузнечиков и жирных червей. Однако ему не удаётся совладать с силой волшебного яйца, и он превращается в уродливого недокролика – читать спойлеры дальше

До Когда приходишь на премьерную «Чайку» Бурдонского в ЦАТРА, смешно становится уже с программки, предварённой двумя эпиграфами – из Чехова и (sic!) из Ветхого Завета. Зрители рассаживаются на арьерсцене, перед ними – узкая полоска авансцены и площадка, выдающаяся в середину партера, тускло освещённого и залитого сценическим дымом, так что можно было пофантазировать немного на тему того, как если бы мы подсматривали за спектаклем, играющимся в пустой зал, - но фантазии не оправдались, а смена ракурса аукнулась дурной акустикой. Второе, с чего становится смешно, - это декорации: из-под колосников свисают лианы бутафорских листьев; третье – зазвучавшая заезженная «Элиза» Бетховена, знакомая каждому ребёнку в основном по музыкальным шкатулкам, единственное музыкальное сопровождение спектакля, не считая закадрового гонга в «важных местах». В начале первого действия актёры сидят в партере, зажигают свечи (слышатся неаутентичные щелчки зажигалок) и начинают синхронно двигаться, действительно напоминая механические фигурки из музыкальных шкатулок. Свечи ставят вдоль края сценического пространства, под ноги первому ряду, и оставляют до конца спектакля; зал, точнее, сцену, наполняет душный запах огарка. То, что произошло дальше, можно описывать исключительно в юмористическом ключе, - и ладно бы это режиссёр решил, следуя указанному автором жанру, сделать из «Чайки» комедию намеренно, на что, кстати, ещё никто на моей памяти не отваживался, но нет, он совершенно серьёзен, как и его актёры. Они играют так, как играли разве что в провинции век-другой сему назад, - переигрывая до крайности, с мелодекламацией с придыханием, с драматическим сопением, от которого сквозняк ходит от одного края сцены к другому, с оборотами на 360 градусов. Здесь каждый играет сам с собой, наплевав на партнёра, и диалоги идут двумя монологами всяк в своём излюбленном стиле. Здесь все вбегают на сцену со смехом или с выкриком, после закулисного базара-отсебятины, всё более громкого, и замечают друг друга с подчёркнутой внезапностью; здесь все плачут, рыдают и ревут белугой, звонко чмокают друг друга во всевозможные места, каждые три минуты кто-то гулко падает на колени, мизансцены выстроены по большей части через сидение на полу. Похоже, что из чеховского текста не выкинуто почти ни словечка, но благодаря чудовищным интонациям, не пойми где расставленным акцентам не верится, что он чеховский, весь смысл выворачивается наизнанку, подтверждая пессимистический тезис, что плохой режиссурой испортить можно решительно всё. Начало спектакля – парад пар: вот Маша (Герасимова), в чёрном и с косой, отталкивает пристающего к ней Медведенко (Захаров); вот Треплев (Кемпо) вывозит на закорках раскрасневшегося Сорина (Денискин). Этот Треплев – мальчик-непоседа и очкарик с галкинской широкой улыбкой телезвезды, он, как щенок, играется, ластится, болтает с дядюшкой, всё у него в шутку, и каждое слово иллюстрируется наглядно: он показывает, как Мопассан на четвереньках бежал от Эйфелевой башни, а «новые формы» создаёт в соринской причёске. Его Нина (Морозова) похожа на тринадцатилетнюю деревенскую девочку, простую и наивную до идиотизма, и между ними разыгрывается уморительная сцена а-ля «Ромео и Джульетта в школьной самодеятельности» - с протянутыми руками, сомнамбулическими шажками и прерывающим поцелуй беспричинным смехом. Конечно же, для этих детей театр – шалость, самоутверждение перед взрослыми, которые продолжают попарно являться перед нами. Рядом с седым флегматичным Дорном (Стремовский) – Полина Андреевна (Курсевич) с пластикой и речью сломанной марионетки, кривляющейся и потрясающей зонтиком покруче любой Шапокляк. Аркадина (Бусыгина) выплывает в окружении свиты, она ещё не стара, но уже впала в маразм, отчаянно кривляясь и неожиданно начиная реплику Гертруды с вскрика человека, увидевшего призрака. Читать рецензию дальше

Экзамен Что будет, если соединить «Освободите Вилли» с «Саус Парком»? Норвежский анимационный фильм «Освободите Джимми», умело замаскировавший под циничную чёрную комедию гуманистическую трагедию на злобу дня. Забулдыга Рой Арни приглашает троих своих приятелей-наркоманов поработать с ним в цирке-шапито, приехавшем из России. Там и томится Джимми – слон с фигурой скелета мастодонта из палеонтологического музея и глазами, вмещающими скорбь всей вселенной. Бедное животное всю жизнь сидит на наркотиках, обеспечивающих его послушание: перед выступлением – стимуляторы, после – транквилизаторы, ломка в промежутках и тяга к свободе в редкие моменты просветления сознания. Туда же устремляется коммуна экзальтированных борцов за права животных, ограничивающих свою деятельность тем, что просто выпускают их из клеток и после этого предоставляют их судьбу им самим, а так же банда суровых лапландских байкеров и охотники во главе с Очкариком, одержимым идеей убить лося. Во время одного из представлений Джимми, увидев в цирке копа, впадает в бешенство и попадает в клетку ветеринарной лечебницы, откуда его и «освобождают» невежественные экотеррористы. Слон бежит на лоно дикой природы, где его, очевидно страдающего от жестокой передозировки, обнаруживает и трогательно выхаживает лось, пока тот не поднимается на ноги и не возвращается к жизни. Четвероногие друзья счастливы вместе, но недолго: у Джимми слишком много врагов. Рой Арни со своими торчками отправляется на поиски, ведь слон стоит целый миллион – в его задницу Рой зашил героин, украденный у русской мафии. Лапландская мафия следует за ними по пятам – русские науськали их вернуть пропажу, но оленеводы их послали и решили присвоить всё себе. «Зелёные», соответственно, мечтают заполучить слона-наркомана в качестве живого символа своей борьбы, а Очкарику нужен лось – хотя и от слона он, конечно же, не откажется. Как обычно, все соперники оказываются в одном месте и в одно время, погоня оканчивается шестью трупами, лось храбро бросается на выручку, но пуля всё равно достаёт многострадальную задницу Джимми. Похороненный другом под грудой камней, павший в неравном бою слон не достаётся никому, равно как и героин, хотя окончательно спятивший Рой Арни продолжает искать его в горах в надежде вернуть свой миллион и открыть на него собственный цирк. Несмотря на то, что убийцей Джимми становится именно фанатичная поборница его же прав, дискредитацией защиты животных этот фильм не назовёшь – скорее, одним из наиболее сильных художественных высказываний в её пользу. На фоне человеческих персонажей, не произносящих без мата ни единой фразы (что напрочь убивает стопроцентно целомудренный перевод), старый больной Джимми, преодолевший наркозависимость и не убивший, несмотря на то, что имел такую возможность, пичкавших его наркотой отморозков, выглядит более чем выигрышно. А вот ломка слона выглядит страшно – Кристофер Нильсен знал, о чём снимал: его брат Йохим Нильсен, культовый норвежский музыкант, которому посвящён фильм, умер от передозировки. Всем, кого не смутят сцена полового акта (гет) и взрывающегося в замедленной съёмке черепа, мультик настоятельно рекомендую – не столько на посмеяться, сколько на задуматься об отечественном цирке и других проблемах мира сего и полюбоваться оригинальной и качественной цифровой рисовкой, изящно балансирующей на грани реалистического и «мультяшного».
После получасового кина приехала домой, пострадала ерундой и засела бороться с отчаянно глючащим вордом, пропускающим по строчке в час, и отвлекаться на всё подряд в своё удовольствие. Можете поздравить меня с официальным началом каникул, которые на практике начались у меня ещё 30 числа :) завтра объявлюсь уже с театральной рецензией!

Страничка о сдаче экзамена Подвал с кирпичными стенами и трубами, под низким потолком – могучие допотопные балки, полумрак. Звуки то слева, то справа, то во всём помещении – скорее не музыка, а гармония шумов: шорохов, потрескиваний, скрежета, дыхания, свиста ветра, животной возни. Мужчина (Марченко), поймав нужную радиоволну, запускает, как ракету, свисающий из-под потолка гигантским китайским фонариком колокол. Ловит мух и, уморив под стаканчиками, деловито складывает в шкафчик. На ножной швейной машинке разгоняет поезд, под грохот колёс раскачивается лампа. Но свет даёт не она, а пятно на полу, меняющее цвет – зелёный, красный, ослепительно-белый… разливаясь по полупрозрачному полотну, свет обретает материальную вещественность. Теперь он может сугробами подниматься над полом и вырастать острыми вершинами вверх, возноситься под потолок и снова падать, его можно складывать, комкать, непредсказуемо меняя яркость и полутона. По нему и под ним ходят три женщины, меняя образы с помощью причудливых костюмов и нехитрой сомнамбулической пластики – духи с закрытыми лицами и колокольчиками в руках, марионетка в белом, леди с длинным тянущимся подолом и многие другие. Неожиданно звучат и обрываются легкомысленные шансоньетки на французском, а под потолком то стремительно проносятся через весь зал и исчезают в пустоте разноцветные кометы из лент, то тянется длинная тряпочная радуга, скрываясь в затянувшем мужчину колоколе с двумя окошками, на котором появляются магнитные губы и глаз. Дуэт скрипки и флейты, скрипки и гитары, соло на губной гармошке и пустой винной бутылке, медитативно-шаманские девичьи напевы хочется слушать, закрыв глаза, чтобы не оставалось последних сомнений в том, что весь этот причудливый, сумеречный и пёстрый, безмолвный и наполненный звуковыми связями мир – просто сон. Женщина, по-французски представляющая спектакль и актёров и выпрашивающая у зрителей аплодисменты – передышка перед финальными аккордами в изящные допотопные микрофоны. Навстречу публике, вызывая улыбки, летит, помахивая крыльями и распахивая пасть, игрушечный дракончик. «Бриколаж» Плавия Наклимара, самим своим названием должный быть коллажем из цитат, заимствований и аллюзий, меньше всего похож на винегрет или лоскутное одеяло – это цельное абстрактное полотно, самостоятельное и самодостаточное, имеющее уникальные стиль и атмосферу. Это наилучший пример того, как малыми средствами и большими стараниями талантливый человек (в данном случае режиссёр Александр Марченко с остальной командой) может создать значимое произведение искусства, дающее немало очков вперёд некоторым высокобюджетным театральным проектам, прибегающим к сложной суперсовременной технике. Все мы ищем новый, синтетический, инсталляционный театр – но, видимо, не здесь, поскольку он вот уже не один год как существует в Скатертном переулке. Не получится понять его рационально, как привыкли – вычленить смысл и суть, характеры и сюжет, метафоры и посылы. Но если довериться этому затягивающему ритму, визуальному ряду, искренним танцам и виртуозной игре на инструментах – все пять чувств получат огромное удовольствие и отдых от суеты мирской, и эмоции останутся исключительно положительные.
После короткого, не более полутора часов спектакля я дошагала обратно до Арбатской и доехала до дома. В Трамплине вспомнила, что у меня кончился оолонг, и зашла в Кантату выбрать новый чай (без пуэра я уже жить не могу, но нужен какой-нибудь второй для разнообразия). Сначала думала о ройбоше, но потом взгляд упал на сенчу. Поколебавшись между некоей «принцессой» и «любовником», я попросила их понюхать и решительно остановилась на последнем – первая больно приторно-сладкая. Собственно, «Мечты (мечта) китайского любовника» - сенча/сэнтя (зелёный чай) с розовыми лепестками, цветками кактуса и мура-пуама (дерево такое, вроде). Очень ароматный, вкусный, нежный, освежающий, не сладкий, а приятно цветочный. Ещё взяла несколько марципанок в форме яблок и приехала домой эстетствовать, писать и отвлекаться до утра. Завтра снова буду в театре, не скучайте)

До Современный кидалт Лемюэль Гулливер – во всех отношениях «маленький человек»: десять лет работает разносчиком почты и никак не решается пригласить на свидание Дарси, редактора колонки о путешествиях, тогда как его вчерашний подчинённый сегодня уже становится его шефом и переходит с редактором на «ты». Не хватило духу у Гулливера и отказаться, когда Дарси предложила ему сплавать в Бермудский треугольник – итог вояжа предсказуем: отключившаяся навигация, зловещий туман, живописный шторм и водяное торнадо. Очнулся наш герой канонически, соответственно фамилии: связанный по рукам и ногам множеством крошечных человечков под предводительством бравого генерала Лилипутии Эдварда. Брошенный в тюрьму в качестве диковинного зверя, Гулливер знакомится с единственным заключённым – Горацио, осмелившимся недвусмысленно смотреть на принцессу, невесту генерала. Тем временем враги – блефусканцы – не дремлют, а ежесекундно готовы к нападению, и пока на Гулливере вспахивали поля, они подожгли замок – а тот пришёл на помощь, естественным физиологическим образом залив пожар. После этого деяния чужеземный гигант становится фаворитом и наглеет всё больше и больше, выстраивая себе коттедж с видом на море, обклеивая все дома в городе рекламными афишами со своим изображением и приучая лилипутов носить футболки и есть гамбургеры. Даже став новым генералом, Гулливер не ударил в грязь лицом и отразил нападение блефусканского флота, пропущенного в гавань разжалованным в вице-генералы Эдвардом. Последней каплей для Эдварда становится разрыв формальных отношений с принцессой, предпочитающей Горацио, наученного Гулливером правилам пикапа. Он предаёт Лилипутию и переходит на вражескую сторону вместе с найденным в разбитом катере Гулливера журналом для геймеров, содержащим руководство к сборке робота. Наделённый гениальностью механика, Эдвард создаёт боевого трансформера и ставит на место зарвавшегося конкурента, который незамедлительно признаётся всем в обмане. На плоту Гулливера сбагривают на остров великанов, но этот эпизод до обидного короток: там он оказывается в кукольном домике суровой маленькой девочки, не отличающей живые игрушки от остальных. Мания величия резко сменяется не менее глубокое отчаяние и самоуничижение, но в домик пробирается Горацио, чтобы сообщить пренеприятнейшее известие: захватившие Лилипутию блефусканцы выловили Дарси, ломанувшуюся в Бермудский треугольник заменять неудавшуюся статью Гулливера своей – а на самом деле, видимо, искать пропавшего. Воспрявший духом Лемюэль бросается спасать любимую, а заодно восстанавливать доверие лилипутов, которых как-то слегка «подвёл». В официальном турнире трансформеру, претерпевшему апгрейд и теперь бьющемуся током, удалось навалять опять-таки при помощи храбрости Горацио, которому таки удалось после этого снискать руку и сердце королевской дочери. В финале – видимо, чтобы спародировать не только шаблоны приключенческих блокбастеров, но и мультики (раньше Леттерман снимал анимацию, но я ничего у него не видела) – Гулливер, неожиданно обнаруживая дотоле дремавшие вокальные и танцевальные способности, а также склонность к импровизации, поёт песенку о необходимости прекращения войны между государствами маленьких человечков, и все синхронно подпевают и подтанцовывают ему. Хэппи-энд тотален и всеобъемлющ: принцесса активно отвечает взаимностью Горацио, Дарси – Гулливеру, лилипуты и блефусканцы бросаются друг к другу с братскими объятиями, гости возвращаются домой, где вместе работают в отделе и вообще хорошо проводят время вместе. Поскольку материал Свифта предоставляет широкое поле для фантазий, а современные технологии позволяют кинематографу их воплощать, нас вполне может ждать в будущем продолжение о похождениях упитанного романтика в стране еху и гуингмов, например. Читать рецензию дальше

День не задался с самого начала ©. Проще говоря, с ночи. Когда незапланированно отрубленное электричество таки врубили и я поспешно дописала предыдущий пост, я легла вроде как спать, но снова заснуть у меня не получалось ни в какую. Экзамен на сей раз был явно ни при чём – я по-прежнему упорно не верила в факт его неотвратимости, поэтому думала о чём угодно, только не о рецензиях. Видимо, дело в настроившихся на лето внутренних часах, уже привыкших, что ложусь я к рассвету, а просыпаюсь к обеду. Проворочавшись чёрт знает сколько времени и убедившись, что заснуть не удастся, я включила настольную лампу и устроилась читать свой толстый лиловый томик Клюева, дочитала до первых светлых квадратов от окон на потолке, снова легла и с тем же успехом. Поднялась опять, почитала до щебета первых пташек, и только после этого успокоенный организм, словно услышав сигнал отбоя, заснул как миленький до утреннего звонка будильника; удивительно, но я даже выспалась. Где-то в груди привычно ворочалось желание хоть что-нибудь повторить, запомнить, записать, но было не до него – надо было позавтракать… ан хренушки! Почти первой же макарониной я подавилась так, что пока откашлялась и залила соком, завтраку пришёл хронологический конец. Я покидала в торбу паспорт, пенал и минералку и отправилась до Арбатской, в ГИТИС, где по дороге в театральной кассе заранее приобрела себе билет на вечер грядущий. Прибыла за час, в холле кучковался неразговорчивый народ, вскоре, расписавшись о прибытии, разошлись по четырём аудиториям – я выбрала ту, в которой был кондиционер; Пивоварова заявила, что, оказывается, можно будет смотреть в программки – но их, естественно, никто не взял, ибо раньше об этом не объявляли. Вообще с организацией было весело – люди спорили, будем ли мы писать три часа или четыре, надо ли исписать две страницы или два листа с обеих сторон; выяснилось, что таки три часа и два листа с одной стороны – минимум. Но веселее всего стало, когда объявили, что писать рецензию можно только одинаковыми чернилами, не меняя ручки, а когда кто-то спросил, что делать, если ручка закончится, ответили: иметь две одинаковые ручки. Поскольку подобную информацию мы слышали впервые (когда я раньше звонила в ГИТИС и спрашивала, какие требования к ручке, говорили, что писать можно любыми чернилами), нам, видимо, предлагалось запасную ручку клонировать или родить. Раздали скреплённые скрепкой бланк регистрации и штампованные листы для чистовика и черновика, объяснили, как подписать бланк и загнуть поля на чистовике, строго наказали в чистовике свои данные не указывать, дескать, проверять работы будут анонимно (это как, если чистовик прикреплён к бланку – с закрытыми глазами перевернуть первый лист и начать проверять?). Торжественно огласили три темы: классика на современной русской сцене; новое слово в режиссуре; любимый актёр. Я выбрала первую и стала писать про «Тайные записки тайного советника» в Эрмитаже, сначала на черновик, а когда сказали, что уже час прошёл, начала переписывать уже накатанное на чистовик. Стоит ли добавлять, что выбранная мною любимая чёрная шариковая ручка перестала писать – может, и просто от потных пальцев – и мне пришлось перейти на чужую чёрную гелевую?.. Старалась я писать покрупнее, расширяя как только можно свою былую рецензию подробностями и додумками, досочинила целый абзац про кульминационную мизансцену, но на две страницы целиком меня не хватило – осталось немножко свободного пространства. Досидев впритык, до момента сбора работ, я испросила у Пивоваровой благосклонности к моему некрупному почерку и смене чернил, на что та безапелляционно заявила, что работу, написанную разными ручками, снимут с конкурса. Потом нас всех погнали из холла и с крыльца, чтобы не шумели и не мешали сдаче экзаменов на других факультетах, и мы, толком не успев обсудить отмученное, разошлись. Слабонервным не рекомендуется, да

Весь вчерашний день можно было наблюдать редкое зрелище «Феникс повторяет». С вечера пораньше почитав и отправившись спать, я утром встала до полудня и засела перечитывать статью Пушкина, потом, с интернета, - трилогию Сухово-Кобылина. Я заканчивала вторую пьесу, когда вернулась мама, ездившая в театральную библиотеку мне за Смелянским, заскочившая за едой в Джаганат и заехавшая в школу за сертификатом о результатах ЕГЭ, гласившим, что я обнаружила (внезапно!) такие-то и такие-то знания. Домучив Кобылина, я ухватилась за Смелянского с его «Булгаковым в Художественном театре» - Пивоварова говорила, что там про «Дни Турбиных» страниц пятнадцать, их оказалось сорок, но я мужественно засела читать, благо было интересно. Затем принялась отчаянно дышать перед смертью, повторяя действующих лиц, истории создания и постановок подзабытых зарубежных пьес с мазохизмом трудоголика, уповая только, чтобы запал сохранился до следующего дня. На отечественные уже решила забить – отдохнуть вечерком, послушать музыку, почитать, лечь спать… но сон не шёл, обилие информации и тяжкий гнёт несделанной ерунды ворочались и перемешивались в мозгу. Время шло, я перекатывалась с боку на бок, садилась, вставала, всё без толку – только когда посветлело, подразумевая четыре часа утра или пять, я отрубилась, а утром будильник и мама возжелали меня поднять. Из ГИТИСа уже сообщили, что я, в порядке подачи документов, сдаваться пойду четвёртым номером, а следовательно – в первой пятёрке, так что опаздывать было нельзя, пришлось просыпаться и вставать. На щеке, неподалёку от правого угла губ, нарисовалось влажное, липкое, перманентно болящее пятнышко – непонятно откуда взявшаяся лихорадка, видимо, на нервной почве; надо полагать, по тем же причинам вермишель на завтрак показалась мне отвратной, и всю дорогу до Арбатской меня от неё тошнило. Голове на всё было пофиг, она хотела спать и только, но организму она диктовать не могла, и где-то под ложечкой что-то паниковало, посему в маршрутке меня вдруг переклинило: Семёновой ли была та актриса, которую хвалил Пушкин, или у неё была другая фамилия – мало ли актрис на букву С? Дошло до того, что я, пользуясь свободным временем, поднялась на второй этаж Трамплина, где раньше был книжный – но меня встретили запертые двери и табличка, что он переехал на третий. Новый книжный был уже открыт, я окинула взором скупую полку русской классики, спросила консультантшу, нет ли полного собрания сочинений Пушкина; та встретила меня в штыки, заявила, что они только что открылись и ещё не всё разложили – видимо, сочла за провокатора, надеющегося затянуть «Ах, так у вас даже Пушкина нет». В метро – новый глюк: я взяла с собой книжку «Спектакли XX века», чтобы хоть немного ознакомиться с ней, но по привычке задремала и вспомнила о ней только на Киевской. Делать нечего – пришла в ГИТИС несолоно хлебавши; трое наших девушек уже сидели на лавочке, Алису для успокоения нервов окружающих заставляли говорить по-французски. Потом подошли к факультету, постепенно собиралась комиссия, кое-какой наш народ; я читала книжку сначала на улице на горячем подоконнике, потом в пустой аудитории, куда пустили первую пятёрку, и в процессе чтения постепенно проснулась и успокоилась окончательно. Девушка под третьим номером не пришла, поэтому третьей пошла я; комиссия состояла человек из пяти-шести – Пивоварова, Степанова, какой-то мужик вместо обещанного ранее Любимова, ещё неизвестные люди, Бартошевича не было. Мужик спросил ФИО, когда закончила школу, не нужно ли мне общежитие, потом Пивоварова спросила про постановку «Дней Турбиных»; нагло оставляю под катом самое интересное

Преимущественно сны 15.06.2010 Ночью почитав и поспав, я проснулась утром по будильнику и неторопливо отправилась под приятно моросящим дождём в родную школу, по которой успела соскучиться. Нас было немного народу, посему нас без особой переклички отправили в ту же школу, где мы писали пробный и настоящий ЕГЭ по алгебре, и послали вдогонку француженку, не знающую дороги. Мы рассредоточились небольшими группками и поехали каждая отдельно, непосредственно на Марксистской обнаружили француженку, указали ей дорогу и – в составе меня, Бакумыча (она ЕГЭ не писала, а провожала Юлю, чтобы дождаться её и пойти с ней гулять), Юли и Наташи – зашли в магазин, постояли, да и пошли по Товарищескому переулку. Во дворе синагогоподобной школы, как и в прошлый раз, помимо наших классов толпились ещё и кадеты из всё того же корпуса; я выяснила, что мне предписана аудитория такая-то и четвёртая парта у стены, вскоре мы вошли, и обделили нас не только регистрацией, но и гардеробом. Нас развели по кабинетам, я оказалась в одном кабинете с Юлей и ещё парой человек из нашей школы; со стены на меня сурово смотрел рисованный Пушкин, похожий на австралопитека. После всех набивших оскомину церемоний мы начали работать; части А и Б оказались практически элементарными, С было поинтересней. Первые два задания оного требовали тупо выписать из текста фразы авторов, третье хотело от меня два аргумента в пользу перспективности рыночной экономики, и я с удовольствием подобрала два аргумента в пользу её упадочности. Ещё вопроса четыре были чисто по теории, что-то я выдумала, что-то припомнила из уроков нашего правовика, а С8 предлагало составить развёрнутый план ответа на тему способов познания мира. Прикинув, что способов этих дохуя и больше, а я планы составлять не умею от слова «вообще», а значит, займёт это слишком много времени из трёх с половиной отведённых на экзамен часов, я послала это задание и перешла к С9 – непосредственно эссе. Выбрав тему из раздела философии на одну из излюбленных проблем – попытку подмены морали законами и правилами – я накатала от души большой текст на половину черновика, а затем начала перекатывать все ответы на чистовик – при том что все ответы на задания части С я писала на черновике. Когда объявили, что остался час, я не стала отчаиваться – только прибавила скорости письма, копируя своё эссе на бланк: донести до безвестного проверяющего свои мысли было делом принципа, ведь это была не какая-нибудь лажа по литературе, а шедевр псевдофилософии ажно с двумя сносками. Я закончила впритык, хоть пальцы на правой руке не желали разгибаться и вообще я не чувствовала эту руку до самого локтя, а многим людям светило остаться сидеть в кабинете в блаженном бездействии и ждать курьера, посланного за дополнительными бланками, потому что все имевшиеся уже раздали, а у них всё равно эссе не вмещалось. Видимо, ввиду этого факта надзирательницы, которым я сдавала работу, долго восхищались моим мелким почерком со всеми причитающимися в таких случаях вопросами: специально ли я училась, все ли в семье так пишут, и не отличница ли я, грешным делом (доо, все отличники пишут мелко, конечно). Получив благословение француженки и штампик на пропуск, я поплыла по лужам обратно до Таганки, уныло глядя на единственную сотенную бумажку в кошельке: будь их хотя бы две, я бы ей-богу забила на всё и вся и отметила последний (!) экзамен очередной LPSовской тварью или ещё чем приятным. И пофиг, что экзамен этот я писала со скуки, ибо общага мне никуда не нужна, и что окончательно можно будет расслабиться и радоваться жизни, только когда появятся результаты по алгебре и подтвердят, что я получу аттестат, а не буду прозябать в ПТУ. Дом родной встретил меня приятной новостью: бабушка таки согласилась сходить получить накопившуюся пенсию, и они с мамой отправились туда, а я осталась дома страдать ерундой, которой тоже порядочно накопилось. Эта новость обещает немалое капиталовложение в мои надежды сходить в театр завтра, послезавтра (забив на консультацию в ГИТИСе, которую перенесли туда с сегодняшнего дня, но, надеюсь, это уважительная причина) и так далее, а так же покончить наконец с прикидом на выпускной. Прощаюсь – надеюсь, что до завтра)

More 07.06.2010 Несмотря на дождь, в школу пришлось тащиться. Народ собирался под козырьком на крыльце, для переклички нас загнали в холл, потом повезли в ту же школу, где мы писали пробный по алгебре. Бестолково доехали до Таганки и вместо того, чтобы выйти и дойти пешком, потратили больше времени на переход на Марксистскую, где и поднялись на поверхность, как в прошлый раз. Когда оказались на месте, выяснилось, что Бог услышал мои молитвы: моё место было в четвёртом ряду; в одном кабинете со мной писали Юля и Валя. Нас снова без предварительной регистрации развели по аудиториям, оказалось, что в моей запрещено пить – тогда как на всех предыдущих ЕГЭ я спокойно ставила бутылку на парту; сначала я подумала, что сдохну от жажды, но вскоре мне стало не до питья, сна и воды – раздали задания, включился мозг. Помимо нашей школы в кабинете оказались пацаны из Третьего Кадетского корпуса, один из которых явно намеренно пытался саботировать процесс: сначала «нечаянно» порвал бланки вместе с конвертом и вынудил открывать для него резервную упаковку, потом заявил, что перенервничал, и его повели в медицинскую комнату пить валерьянку. Мне возня была только на руку – без шпоры я бы не преуспела; а в целом, в отличие от пробного варианта, задания не были сложными – такие же, какие я решала в книжках и интернете, посему я осилила 11, и только Б12 мне не покорилось, хоть я и исчеркала целый лист черновика. И чёрт возьми, я решила бы С1, если бы моя шпора учла, синус какого угла равен корню из трёх!.. Всё проверив и перепроверив, я сдала работу часа за два до окончания четырёхчасового срока и отправилась от Таганки домой. Давеча батя выдал мне тысячу на подарок к завтрашней маминой днюхе от нас обоих, ибо уже голову сломал и не придумал, что ей подарить; это было кстати, ибо я сама финансово была на мели, но пришлось ломать голову мне, ведь ни одной подходящей свиньи у меня на примете не было. Пришлось зайти в книжный Трамплина и банально приобрести книжку в толстой приятной обложке с афоризмами и фотографиями зверушек и детей на тему материнства, предварительно вспомнив о магазине игрушек на его верхнем этаже – там глазастые твари из LPS стоили аж по 390 рублей, и никого особо симпатичного не было. Вернувшись домой, пообедав и немного пострадав ерундой, я вечерком вышла подышать воздухом и привычно направилась пешком в сторону метро. По дороге я вспомнила об отделе игрушек в универмаге на Молодогвардейке… да, ОНИ там тоже были – немного, и по 280. Но я сразу же отклонилась от маршрута – дошла до Ярцевской, прошла по ней с заходом в книжный к Ашану, зашла туда, ничего не обнаружила и пришла к выводу: дешевле зверя из Европарка – зверя нет! И я… поехала туда, ибо нагло прикарманила часть сдачи с подарка. Поехала от Кунцевской по Филёвской ветке, что свободней – аж 20 минут, успела прикорнуть – добралась до четвёртого этажа и сразу рванула в магазинчик игрушек. С первого взгляда стало ясно: ассортимент изменился с тех пор, как я была там в прошлый раз и покупала пса. Я ехала с намерением купить белую мышь, если её не окажется (а её не оказалось) – серую кошку (она осталась), но там появился хорёк – пожалуй, самый симпатичный зверь в LPS после осьминога – причём не белый, голубой или жёлтый, а пёстрый, как раз такой, каким он мне особенно нравился, на какого я как раз любовалась в сети перед прогулкой. Конечно же, я приобрела это чудо природы, зашла напоследок в Build-a-Bear Workshop и засобиралась домой – ничтоже сумняшеся снова сунулась на Филёвскую ветку, пропустила три битком набитых поезда подряд и, смирившись, заткнулась в четвёртый. Домой от метро шла пешком, теперь заслуженно страдаю ерундой. Завтра планирую сводить маму на фильм «Малыши» - она хотела – и, возможно, заявиться на консультацию в ГИТИС к Пивоваровой, если успею подготовить ответ по Ермоловой. До новых новостей)

Что было до
04.06.2010 Ночь началась как обычно: я читала книжку, вокруг вились комары, на страницы и на руки прыгали цикады, мотыльки вились вокруг лампы… закончив, по традиции, в час, я легла спать – не тут-то было. В этом году выдался небывалый урожай комаров – как, впрочем, и тополиного пуха, затопившего весь город, как снегом; таких комариных полчищ на меня ещё ни разу не налетало даже на даче. Они завывали многоголосым хором, облепляя лицо, пробираясь в малейшую отдушину при попытке закрыть голову одеялом, и через час бесплодной борьбы, только запарившись и устав, я поняла, что либо я задохнусь под одеялом, либо буду выслушивать комариные арии, то бишь всяко не усну. Исходя из этого слушать что-то другое было предпочтительней, и я включила в ушах Наше, поначалу действительно почти расслабилась, только смахивая назойливых тварей с лица, но их всё равно было слышно, они перекрывали звуки музыки, когда подбирались близко, и мне это надоело. Я выключила радио, села, чтобы кровососы оставили в покое мою многострадальную физиомордию и равномерно распределились по телу, и просидела около часа, после чего осенило почитать. Оказавшийся ближе всех под рукой томик Рюрика закончился, когда немного оставалось до пяти, светлело, распевали птицы, успели дважды с грохотом вывезти мусор; только тогда я снова легла и худо-бедно задремала, пока меня не разбудил будильник. Множество комаров, раздутых от крови, как пиявки, или ещё худых, сидело по стенам и потолку на заслуженном отдыхе, особо настырные продолжали приставать к и без того уже искусанной мне; как выяснилось, всю ночь не спали и мои родители, по той же причине. Но делать нечего – надо было собираться и ехать в школу; приехала я даже рано, поболталась во дворе на качелях с Бакумычем, Димой и Юлей, потом подгребли к школе, возле которой на сей раз собирались пишущие инглиш (как я) и химию. На инглиш нас собралось достаточно много народу, и мы дружно доехали до Чеховской, где часть зачем-то пошла на переход на Пушкинскую, остальные (включая нас с Асей и сопровождавших незнакомых мне училок) потянулись за пацанами, которые зачем-то пошли на переход на Тверскую. Выбредя наконец на поверхность, мы свернули на Большую Бронную, и в одном из переулков оной оказалась искомая школа, куда позже подтянулись остальные; посмотрев свои места – мы с Асей и Линой оказались в одном кабинете – мы принялись ждать своей очереди на запуск, обсидев ограды клумб во дворе. Наконец, нам дали добро ввалиться в школу и безо всякой регистрации развели по кабинетам; в кабинете выдали конверты с распечатками, те оказались заклеенными так удачно, что к ним прилипли бумажки и слиплись между собой – пришлось конверты рвать до середины и аккуратно разделять бумажки. Первая часть задания – аудирование, диск вставили в комп, на учительском столе стояли две небольшие колонки, и их теоретически должно было хватить, чтобы услышала вся аудитория… благо я сидела на второй парте того же ряда, но даже мне было паршиво слышно!.. Со второй частью, на чтение, я управилась без проблем, письмо написала сначала на черновике, потом укоротила его почти вполовину, чтобы втиснуть в лимит из 140 слов, а эссе писала за неимением лишнего времени сразу в чистовик, регулярно считая слова, и всё равно превысила 250-тисловесный лимит слов эдак на 20. Сдав работу, когда оставалось минут 20 до конца экзамена, я спустилась вниз, получила положенный штампик, нашла на улице обеих училок и нервного злого Дэвида, несмешно огрызающегося на каждую реплику; народ постепенно стекался, выяснилось, что всем дали один и тот же вариант. Дождалась Аси, проводила её до начала Тверского бульвара, а сама пошла по бульварам до Арбатской – дальше самое интересное

30.05.2010 Вечер субботы я провела, постирав хаир, частично пересмотрев старый добрый Город грехов в Леворукий знает который раз и по традиции почитав примерно до часу ночи. Одновременно мною скачивалась добрая полутыща Валиных фоток с Последнего звонка, так что лечь спать пришлось поначалу под работающий комп, но ночью оказалось неожиданно жарко, я дважды вставала, чтобы пошире открыть окно, и в районе двух ночи, увидев, что фотки скачались, выключила комп. Ввиду потепления как никогда лютовали комары, два прошлых дня дремавшие в прохладную погоду, и спать в целом было проблематично, хотя уже в одиннадцать-двенадцать я была на ногах и страдала ерундой. Пострадав, почитала театральную литературу, пообедала, пока отгремела гроза, и вышла на свет Божий в компании радио, решив не слоняться по району, а отправиться в парк Победы. Сказано-сделано: дождалась сороковой маршрутки, доехала с ветерком, вышла у противоположного от метро конца парка и пошла гулять, стараясь выбирать тенистые тропы между деревьев. Но и по заасфальтированным аллеям проходить приходилось тоже, а жарко на них было неимоверно, так что я пожалела о том, что надела кожанку ради кармана, в котором умещался плеер, благодаря которому в моих ушах хрипело родное Наше. Зайдя в храм, откуда меня вскоре выгнали, потому что в семь вечера он закрывался, я добрела до обсиженного публикой холма и устроилась на его «задней стороне», блаженно улеглась на ещё не совсем просохшей и не совсем прогревшейся траве, полежала в течение одной песни под приглушённый рёв трибун раскинувшегося на площади чемпионата по пляжному футболу. Встала, приехала домой, пострадала ерундой, ночью почитала, легла спать.
31.05.2010 Вставать пришлось рано, хоть и без проблем, ехать в школу к 8.30, то есть у меня даже получилось к 8.15. Народ собирался в школьном дворе, наши люди, как всегда, отличались похвальной «дисциплинированностью», классные руководители устроили перекличку и повели нас к метро. Ехали четырьмя классами (около 80 человек) в час пик с двумя пересадками по кольцу – стоит ли добавлять, с каким слэмом при штурме вагонов это было сопряжено? Зато школа на Парке Культуры, похожая, по мнению Аси, на вокзал, находилась бок о бок с метро, и вскоре мы кучились уже в её дворе, пока на вход претендовала школа, пришедшая раньше нас. Было жарко, но меня нашла Наташа и сунула наушник с Канцлером, жить резко стало приятней, и к тому же мы переждали основную давку своих одношкольников перед списками у входа. Войдя, найдя Асю и зарегистрировавшись, я прибилась к тётке с табличкой нужного мне кабинета, коя и препроводила туда меня с остальными; далее ничего нового не произошло – устроились (моё место было за первой партой среднего ряда), сбросили в общую кучу вещи, сложили на общий столик мобилы, получили конверты, подписали бланки, начали работать. Я не особо погрешу против истины, если скажу, что части А и Б не вызвали у меня затруднений, и, перекатав ответы в бланк, я успела написать эссе на черновике, убедиться в достаточном количестве слов, переписать на чистовик и сдать работу раньше конца экзамена. Текст для эссе попался вполне благодатный – про сострадание, так что я умудрилась даже ввернуть как минимум пару-тройку аргументов. В общем, за русский я так не боюсь, как за литературу – там я тупила страшно. Покинув кабинет и получив свой штампик, я отчиталась перед Ольгой Алексеевной, получила благословение в дорогу от Санты, пообещала заходить в школу заниматься алгеброй и поехала домой. Там я пострадала ерундой, почитала театральную литературку и вывалилась в сквер на лавочку прочитать главу Камши в тенёчке, тишине и покое. Затем прогулялась вдоль аллеи, дошла до празднования на площадке завтрашнего Дня защиты детей (лоточники и покатушечники тут как тут), теперь снова дома. Завтра предстоит навестить Обрадовну и не ударить мордой в грязь на второй консультации для очников в ГИТИСе. Про спектакли Таирова я ещё расскажу, про роли Чехова – тоже (хотя кармически именно из статьи о нём в библиотечном томике Маркова вырвано 4 страницы), а вот про Мейерхольда у Маркова написана всякая хрень про лютобешеную ненависть к мещанству. Буду искать в энкциклопедиеподобном учебнике…

Кат Народ преимущественно пытался надышаться перед смертью, листая справочники, мне было пофиг и вообще я очень, очень хотела спать – наверное, сказывалась погода с упавшей до 8-9 градусов тепла температурой. В 407-м кабинете я оказалась одна из своей школы, место моё было на самой галёрке ряда у стены; я показала следившей за нами тётеньке докУменты, свалила технику в торбу, торбу – в общую кучу сумок, оставила на парте ручки и бутылку сока. Заснуть, хвала Создателю, не успела – принесли и раздали конверты с ЕГЭ, мы достали распечатки, стали под руководством тётеньки – у неё был сильный акцент, напоминавший немецкий – заполнять бланки, но объясняла она не ахти, поэтому нас человека четыре или пять перепутали код своего учебного заведения с кодом места проведения экзамена. Пришлось исправлять, жирно черкая ручкой – если комп не прочитает это правильно, запоротый бланк сочтут за ноль баллов, и будет это заебись какой пиздец очень плохо. Я взялась за задания; о части Б не говорю – она преимущественно лёгкая (вот только сдаётся мне, что перепутала я спросонок ямб с хореем, или наоборот), но часть С значительно веселее. Первая половина задания относилась к моему кармическому произведению (в пробном было оно же) «На дне»: С1 – обоснуй на рассказ Луки о мужике, искавшем праведную землю (это легко), С2 – назвать героев с социального дна, близких героям «На дне» (сначала я вспомнила Мармеладовых, потом бросила, пошла дальше и со временем приписала ещё Серого из «Антоновских яблок»). Во второй половине фигурировала «Молитва» Лермонтова: С3 – описать духовный мир лирического героя (легко), С4 – назвать героев, черпавших духовные силы в молитве и близких герою Лермонтова (вспомнилась только Турбина, но она молилась не как Лермонтов, а скорее наоборот, и я решила попасть пальцем в небо, перечислив несколько набожных героинь русской литературы). Из предлагавшихся тем для сочинения по «Горю от ума», Пьеру с Андреем и Маяковскому я выбрала первую – когда-то классе в девятом на «проблему ума» я написала хорошую большую работу, но теперь всё напрочь выветрилось из головы, философствовать было некогда, и я строчила на черновике какое-то убожество с простыми фразами и формулировками, банальными выводами, куцыми аргументами. Я родила четыре кратких, схематичных, не особо связных абзаца сочинения и подумывала над заключением, как вдруг нам сообщили, что остался час… а у меня ещё всё на черновике! Решив заключение дописать сразу в чистовик, я начала перекатывать все задания части С с черновика, было не до внесения дополнений и особо не до каллиграфии, хотя писать медленнее и крупнее я сперва пыталась. Но когда осталось 20 минут, я ускорилась, и последние остатки каллиграфии пошли к чертям, равно как и сразу позабытые красные строки, а четвёртому абзацу сочинения всё равно не суждено было успеть быть переписанным… пришлось наскоро родить в чистовик идиотское пафосное заключение после третьего абзаца, надеюсь, до минимума в 200 слов моё сочиненьице дотянуло, иначе получится совсем позор. Сдала работу я впритык, когда их уже отбирали, очень многие сдавали так же, и не я одна не успела всё переписать с черновика на чистовик… а я-то раньше наивно полагала, будто четыре часа – это много или по крайней мере достаточно! Да, я понимаю, что как бы я ни сдала эту литературу, после получения аттестата я всяко – студентка РГГУ, но, во-первых, в ГИТИС я хочу больше, а во-вторых, непробиваемо пофигистичный характер организму с испорченными нервами не указ, поэтому, расписавшись везде где нужно и получив штамп на пропуск, к сопровождающим училкам и Асенции я спустилась, по свидетельству очевидцев, бледной и потряхивающейся. Как только я отчиталась в выполненном и невыполненном, мы с Асей покинули школу и под непрекращающейся со вчерашнего дня мерзейшей мелкой холодной моросью и ветром отправились искать обратный путь. Мы долго кружили по дворам туда-сюда, не натыкаясь на знакомую местность, в процессе чего Асей был рождён пирожок «А счастье было так возможно, Но мы упёрлись в гаражи», но стоило нам наконец найти главный ориентир – рынок, как нас нашла одна из сопровождающих и помогла нам пройти остаток маршрута до метро. Там она нас покинула, Ася поехала до Цветного, а я, через Курскую, - до родной Молодёги. Сейчас я уже закончила страдать ерундой и собираюсь смотреть телек, завтра, быть может, удастся отдохнуть с культурной пользой)

Написав давеча рецензию и пропалив все ленты, я легла спать во втором часу, но спокойно спать мне всю ночь не давали комары; проснувшись в пять, когда было уже совсем светло, я удивилась, почему они перестали донимать меня, и увидела, что они вдвоём сидят у меня над головой на стене, раздутые от крови. Расслабившись, я, уже не прячась ни от кого под одеялом с головой, проспала до звонка будильника, позавтракала, прихватила торбу, набитую учебниками, которые надлежало сдать в библиотеку, и поехала в школу. При этом я ступила дважды (вот что значит смотреть такие вещи, как Калигула, которые забивают мозг полностью на всю ночь и на всё утро): во-первых, сначала приехала не на Цветной, а на Китай, так что пришлось возвращаться, а во-вторых, поехала не к часу, а к двенадцати и когда приехала, в раздевалке никого из наших не было. Я посидела-почитала, потом по очереди появились Ася, Маруся и Дима; сперва мы сунулись было в библиотеку, но там было больно людно, к тому же у Аси с Марусей были библиотечные учебники географии, которые они не хотели бы сдавать до экзамена по этой самой географии. Решив сдать учебники после экзамена, мы поднялись к кабинету географии, сунулись в дверь – там сидели по одному десятиклассники вперемешку, в том числе и наши, приехавшие к 9-10; нас не пустили – не было мест, но не успели мы выйти, как географичка подозвала Асю с Марусей и сообщила, что поставит им оценки автоматом и никакого экзамена им сдавать не надо (с одной стороны круто, а с другой – зря готовились, зря приходили-приезжали). Маруся презентовала мне свои распечатки с ответами на билеты, и мы с Димой остались под дверью одни; вышедшая Лада сообщила, что палят жутко не то что с большими шпорами, но даже с мобилами, что для того, чтобы списать, нужна очень маленькая шпора, и я поняла, что Марусины билеты мне не помогут. Наконец, когда уже много народу вышло, мы снова попросились в кабинет, нас пустили, мы сели по одному друг за другом на Камчатке, ожидая своей очереди; я по диагонали читала Марусины билеты, листала атлас. Когда наша очередь подошла и географичка соизволила посмотреть на нас, она углядела Диму и его тоже отпустила с автоматом, мне же сказала, что автоматом может поставить только трояк и что мне надо ответить на четыре, и я вышла тянуть билет; мне достался 17-й, с теоретическим вопросом про транспорт и практическим – про хозяйство Зарубежной Европы, мне дали листок и позволили пользоваться атласом, а поскольку в нём были все данные, я начала бодро строчить план ответа. Строчила я долго, потом снова ждала своей очереди и вышла отвечать, когда уже в классе осталось всего несколько человек; я едва успела договорить вступление к ответу на первый вопрос (то есть лить воду перед тем, как зачитывать выписанные из атласа данные), как географичка остановила меня и поставила четвёрку; я возмутилась было, нафига я тогда целый лист исписала, и географичка позволила мне оставить его ей на память. Отмучившись с последним экзаменом (типа ура, начались летние каникулы, я теперь, ёпта, полноправная одиннадцатиклассница), я потопала в библиотеку сдавать учебники, однако… её дверь была закрыта! Я подождала немного, потом решила сходить к нашей классной и попробовать забрать свой дневник с годовыми оценками – я, конечно, знала, что теоретически без справки из библиотеки о том, что все учебники сданы, она дневника не выдаст, но попытка не пытка; но и её кабинет был закрыт, а наша математичка, к которой я сунулась, сообщила, что та, скорее всего, уже ушла. Я вернулась к библиотеке, но вскоре весь толпившийся там народ из других десятых разошёлся, а когда я присела на подоконник почитать, меня с него согнала музейщица (у нас есть музей, если кто ещё не в курсе), но только когда прошедшая мимо завуч подтвердила, что и библиотекарша, и наша классная уже ушли, я тоже пошла домой – унося с собой торбу с учебниками и без дневника. Пообедав и пострадав ерундой, я получила от родных в честь окончания учебного года положенный подарок в размере тысячи рублей и отправилась превращать его в подарки себе любимой. До Киевской я решила прокатиться на любимой сороковой маршрутке; на выезде на Бутусовский мимо Крыльев Советов мы попали в пробку, сначала двигались медленнее пешехода, потом надолго встали – я успела прочитать газетную статью. Но, вырвавшись на проспект, поехали вполне бодро, и, выйдя на конечной, я вошла в Европарк и начала подниматься на последний этаж; поскольку вошла я не в тот вход, в какой обычно, и пользовалась боковыми, а не центральными, эскалаторами, я попала на этот этаж с той стороны, с какой ещё ни разу ещё там не была, и принялась изучать магазины игрушек. В одном из них я сразу, как только вошла, увидела большие коллекционные модели мускул-каров из новой специальной серии, долго пускала слюни, понимая, что такая роскошь мне не по карману; однако стоило завернуть за угол стеллажа – и я увидела полку, ломящуюся от коробочек с такими же моделями, только маленькими и стоящими по 270 рублей. Там были Торино, Чарджер, Понтиаки и Плимуты, Шевроле Нова и Корвет, какой-то Мерс и какой-то Ягуар и ещё множество всего на любой вкус, но я не успокоилась, пока не нашла то, что, взяв в руки, не положила бы на место ни за что на свете – Шеви Камаро Z-28 1967 года (да-да, знаю, я больше люблю тачки 70-х, но довольствоваться, как известно, следует имеющимся) цвета морской волны-металлик с неизменными белыми полосами. Вернув на полку относительный порядок, я притащила заветную коробочку сначала на кассу, а потом утащила с собой; всем, кому после этих строк стало завидно, ещё не поздно сбегать в ближайший магазин игрушек, выбрать себе тоже машинку и похвастаться, как хвастаюсь я на фотке ниже. Наконец достигнув старой доброй Хитзоны, я неспеша направилась в отдел сувениров, начала обходить его издалека; бустеров Звёздных войн было дофигища, а вот ДнДшные бустеры ютились небольшой кучкой в уголке – при том что в предыдущий мой визит их ассортимент был огромен. Сегодня там были все те бустеры, которые я уже брала: Desert of Desolation, Unhallowed, Nights Below, плюс один-единственный бустер War Drums (Барабаны Войны), который я собиралась брать последним, ибо относительно остальных он казался мне самым голимым; сперва я отошла было от полки, попялилась на по-прежнему продающихся дорогими наборами новых Конфровских волчков, пафосные мини Варкрафта и прочая, собралась уходить, но стало жаль уходить ни с чем. Рассудив, что рано или поздно я всё равно куплю этот бустер, к тому же никогда не знаешь, какие миньки попадутся, я вернулась за War Drums и купила его, засим от изначального капитала у меня осталось чуть менее двухсот рублей. И вот я, довольный ребёнок с двумя игрушками в руках, покинула Европарк уже в половине девятого (воистину за шоппингом время летит незаметно), в час пик добралась на метро до дома и дома распаковала и свою машинку (куда бы её теперь поставить? Объективно места на полках уже нет, а мой стол – место опасное), и свой новый, уже четвёртый, бустер. Попалось следующее: рейнджер лесных эльфов, тётка – военный медик (с такой плёткой, что точно вылечит, а потом догонит и ещё раз вылечит), троглодит-разбойник (мой первый лизардмен, забавно прикрывший срам дубинкой), святой наблюдатель (добрый дух павшего воина), охотящаяся пума, стадный (иначе horde не переведёшь) зомби с криво покрашенной мордой, редкая миня – боевой пронзатель (т.е. impaler – шестилапое ожившее растение с мордой Хищника, что странно – доброе) и – ура – тифлинг – мастер клинка (ну люблю я тифлингов, что с меня взять, и вот это уже второй мой тифлинг). Теперь мои злые и добрые мини практически сравнялись по очкам (перевес буквально очка в три, так что можно будет при случае сыграть с мамой по облегчённым правилам), а подыскать новичкам место на полке мне ещё предстоит. Завтра я собираюсь выгулять Ушастую, а заеду ли я завтра в школу сдать учебники зависит от того, узнаю ли я, работает ли она завтра или нет; в любом случае, смело прощаюсь до завтрашнего поста)

Худо-бедно выспавшись, я перво-наперво сегодня поехала к десяти в родную школу сдавать инглиш. Экзамену предшествовала та ещё путаница: англичанки нашей группы не было вообще, завуча по инглишу мы тоже так и не увидели, встретившись же, столпились на втором этаже; у одних был реф, другие собирались сдавать по презентациям, по которым остальные давно уже сдали и по которым их теперь, запоздавших, никто не собирался слушать. Сначала нас не хотели пускать в свои кабинеты другие англичанки, потом одна пустила, мест там было мало, ибо сидел народ со всех четырёх десятых классов понемногу; заявился какой-то мужик, типа социолог, с психологическими тестами (очень вовремя), один вопросов на 70 с лишним, другой на 90 с лишним. Когда мы закончили отвечать на тесты, нас, тех, кто с рефом, перегнали в другой кабинет, и сначала незнакомой мне строгой англичанке сдала реф на четыре Маруся, потом я, тоже на четыре (четвёрку она обусловила банальной темой – у меня реф про Тауэр); Асенцию ждать не стали, поехали на Китай, мимо лицея прошли по Забелина до Владимирского храма на холме. Далее я достала из кошелька давеча распечатанное добиралово до магазинчика хэндмэйд-сувениров, и мы ориентировались по нему:

От церкви направо
Обойти церковь справа и пройти вперёд по Хохловскому переулку
После перекрёстка с Колпачным переулком уже видно дом 7
Зайти во двор через решётчатые ворота мимо фиолетовой двери
По Хохловскому мы бродили совсем недавно, но без этих указаний найти сей двор было бы абсолютно нереально. А так – и фиолетовая дверь в стене, наполовину закрашенная белым, была, и ворота были, однако нас сначала удивило, что они заперты на замок, и только потом мы углядели в воротах калиточку для пешеходов. Далее добиралово гласило:

Войти в дверь справа от зелёных ворот, поздороваться с охранником)
За дверью оказалось сразу двое охранников, загородивших узкий коридор, служивший сквозным проходом через здание со двора во внутренний дворик. Я им объяснила, куда мы идём, показала добиралово, где под конец значилось:

Пройти внутренний дворик, войти в белую дверь
Подняться по красивой лестнице на второй этаж
Попадёшь в зал со всяким барахлом)
Тебе за пятнистую ширму, там надпись Joki
Один из охранников вызвался нас проводить и болтал без умолку: что мы теперь не раз сюда вернёмся, что это очень интересное место, где есть студии танца и прочей ерунды, и что купить можно много всего, и что вообще дом этот – времён Петра I. Внутренний дворик, к слову говоря, был замкнутой четырьмя стенами квадратной коробкой, а дверь, расположившаяся в одной из стен напротив той, из которой мы вышли, миновав транзитный коридор, действительно была белой. У лестницы, действительно красивой (широкой, старинной, с вылепленным из стенной штукатурки деревом), охранник нас оставил, и мы поднялись на второй этаж, где действительно был зал с различным креативным шмотьём хипповатого стиля и скучало двое пареньков; там в творческом беспорядке висело, лежало и грудилось много всего симпатичного и интересного, из приоткрытых маленьких окошек открывался какой-то совсем не московский, а скорее питерский (как мне показалось) вид, стояли швейные машинки. Вобщем, мне там понравилось вполне, вот только отдельная комнатка искомого магазинчика была закрыта на ключ, ибо работает он с часу, а заявились мы в половине двенадцатого; ждать мы не стали, решив ещё когда-нибудь вернуться, и снова вышли во дворик, где запалили классную пожарную лестницу, спускавшуюся до земли, причём удобную – не отвесную, а пологую с перилами и площадками, – но на крышу (пока?) не полезли. Попрощавшись с охранниками, я на всякий случай предупредила, что мы ещё вернёмся, и вот мы покинули этот славный уголок мира, сокрытый от непосвящённых взоров (с фотиком туда вернуться надо будет, однозначно). Двигаясь по Хохловскому дальше в сторону Маросейки, мы неожиданно увидели между двумя домами узкий проход, как бывает в Венеции; поднявшись по ступенькам и миновав этот проход, мы оказались в зелёном цветущем дворике, путь через который настолько срезал нам маршрут, что мы сразу вышли на Покровку напротив поворота на ЧП. Немного налево – и мы оказались в Белых Облаках, где после того, как мы опять побродили по главному залу и попялились на ассортимент разношёрстной привлекательной сувенирни, я таки позарилась на вегетарианскую колбасу из отдела с едой и выбрала на пробу небольшой батон ветчинной классической. Пока я извлекала её из холодильника, Маруся заинтересовалась жевательной «сибирской смолкой», то бишь обычной сосновой смолой – исконным здоровым аналогом жвачке, который мы не раз уже видели, в том числе и в Пути; в итоге она разорилась на 20 с лишним рублей за эту маленькую радость, мы отломили по кусочку, сунули в рот. Сначала смола хрустела и крошилась, но потом превратилась в мягкий и вкусный комок, пахнущий лесом, причём вкуса и запаха долго не теряющий; жуя, мы покинули Облака и разошлись: Маруся двинулась в гости к некоему своему другу, обитающему на Покровке, я по ЧП пошла к метро, откуда и приехала домой. Дома колбаса была продегустирована и оказалась вкусной штуковиной; на сайте произвёдшей её на свет фирмы Малика, славной также и своими тортами, я порадовалась обширному ассортименту веганской закуси и в списке магазинов, принимающих сей товар, ближайшим обнаружила Перекрёсток, что в Крылатском (надо будет как-нибудь наведаться). Скоро мне в театр, вернусь с рецензией, надеюсь, скучать без меня особо никто не будет)

Понедельник встретил на первом же уроке итоговой контрой по алгебре, за которую я получила свой честный трояк, продолжил известием, что у меня лучшее эссе из ЕГЭ по русскому, а за итоговую контру по инглишу 4/4, и закончил тем, что со всеобщей истории меня отпустили с четвёркой за последнюю контру и четвёркой в году автоматом. Когда вернулась домой, заставили сначала написать сочинение по литре, а потом в финале прогулки купить себе новые туфли, ибо на старых опять на одной ноге появилась дырка на пальце, а на другой начала отрываться подмётка, но я успела и то, и другое, и ерундой пострадать в полной мере. Вторник порадовал необъявленной заранее итоговой контрой по истории, на время которой училка забрала на проверку тетради, так что списывать было неоткуда, и написала я далеко не всё и далеко не идеально, а за какие-то два домашних конспекта историчка поставила мне по четвёрке. С литры мы с Марусей ушли, оставив моё и Асино сочинения Диме, чтобы сдал училке, и, после того как я взяла в буфете пирожок на дорожку, срулили от лицея во дворы, чтобы по прямой дороге к станции Китай-город не напороться на училку. Вышли на Маросейку, зашли в магазин Удивительных вещей, потом я наконец-то запинала Марусю в магазин Белые облака, куда я давно пытаюсь запинать всех, с кем прохожу мимо; Облака оказались трёхэтажным этно-супермаркетом, даже больше Пути к себе, что на Новослободке, куда в своё время свозила меня сама Маруся. Мы побродили там, поразглядывав сувениры, еду, музыку, полистав книги, да и вышли, сойдясь во мнении, что в это славное местечко надо будет возвращаться время от времени; свернув на ЧП, прошлись до метро по бульвару, напоследок зашли в магазинчик Дяди Бори и разъехались по домам. После обеда снова успела погулять – до редкого тёплого дождичка, от которого сразу раздышалось в мутном и душном от пыльной взвеси воздухе. Поскольку вставать в среду я решила к пятому уроку, под утро мне приснился свежий трэш – прям «Феникс и шоколадная фабрика» (сны мне чаще всего снятся уже после рассвета), а поскольку я проснулась раньше будильника, я успела его худо-бедно вспомнить (обычно, когда меня будят, я, резко вставая, тут же забываю, что мне снилось). Читать трэшовый сон! Пятый урок, химия, ознаменовался очередной, хоть и не сильно страшной, контрой, следующий – экология – самостоятельной, а потом я пришла на физру сдавать зачёты, потому что ни разу там не появлялась за последнюю четверть; физрук заставил меня измерить вес и рост, потом выйти из его кабинета в зал, прыгнуть в длину и честно сказать результат (он при прыжке не присутствовал), и на этом зачёты закончились – я ушла из школы с четвёркой по физре в году. Сегодняшний день был самым напряжным: первая же пара – зачёт по истории; мы с девчонками вызвались в первой пятёрке, вытащили билеты, сели на свои места, и я полезла по карманам за шпорами. Правый карман был пуст: шпору на 13 из 14-ти билетов, которую я давеча строчила весь день с конспектов и с учебника, я где-то успела проебать; но отдельная маленькая шпора на 14-й билет, который не поместился на большой шпоре, по-прежнему лежала в левом кармане, и весь прикол был в том, что именно 14-й билет мне и достался! Скатав его со шпоры на лист для ответа, практическое задание я выполнила на бум Лазаря; когда я пошла отвечать, историчка только задала мне несколько несложных уточняющих вопросов по скатанному, в практическом задании ошибок не нашла и отпустила с пятёркой (а большая шпора, как оказалось впоследствии, выпала у меня из кармана, когда я доставала ручку из портфеля, оставленного в коридоре). Асенция дождалась меня, потом мы вместе дождались Марусю и, поскольку до третьей пары было ещё долго, мы отправились гулять; поплутав по переулкам, вышли на Петровский бульвар, пересекли его перпендикуляром, улочками и переулками досусанили до Ильинского храма, что на Воронцовом поле, встретили там батюшку в спортивных штанах, который пригласил нас вечером на службу, видели трёх кошек и дохлую крысу. Оттуда дотопали до Земляного вала, двинулись по нему мимо Баррикадной, потом мимо Курской и тем маршрутом, каким я всегда хожу от метро в театр на Покровке; туда, на Покровку, мы в конце вала и свернули, прошли мимо сего горячо любимого мною театра и пилили так до тех пор, пока не дошли до поворота на ЧП, а там и до поворота к родному лицею – таким образом, мы описали огромный замкнутый прямоугольник: пришли в ту точку, откуда вышли, с противоположной стороны. На обеденную перемену мы опоздали, да и нечего уже было ловить в буфете, и разошлись по кабинетам латыни; и тут наша латинистка, объявляя автоматы, сообщила, что у меня четыре – потому что я «единственный человек, который хоть что-то делает» (и это при том, что я в латыни ни в зуб ногой, все диктанты списываю, а грамматические задания к ним не выполняю и стабильно имею трояки, реже четвёрки). Настя получила автоматом трояк, Аня – пятёрку, и остальные остались писать зачёт, а мы ушли и, подхватив на улице Машу, отправились коротать время до четвёртой пары. Я купила в палатке армянский лаваш, от которого у меня все отщипывали, и мы пошли на Славянскую площадь, где обустроились с теневой стороны постамента памятнику Кириллу и Мефодию; что-то моросило, но было очень тепло, и если лечь спиной на постамент, солнце грело пузо. Так мы просидели до последней пары, вернулись в лицей, но кабинет (вместе с моей курткой) был закрыт, а правовика всё не было; нас осталось в коридоре у окна всего человек девять ждать его, распахнув рамы в хлестанувший за окном могучий ливень, гнавший по пологой дороге такие реки воды, что казалось, ещё немного – и они унесут припаркованные автомобили. К вящему моему сожалению, этот потрясающий разгул стихии закончился прежде, чем пришёл правовик и объявил, кто будет сдавать зачёт, а кто нет (мне сдавать не надо было – стало быть, четвёрка или пятёрка автоматом, скорее всё-таки первое); я забрала куртку, поехала домой. Таким образом, всё самое страшное миновало – завтра в школу приходить нет смысла, в субботу надо будет прийти досдать хвосты по зарубежной литре, и из экзаменов остались только инглиш да география, если только ИОКашница не вздумает устроить зачёта. А театр, как я выяснила только вчера, начинается у меня не с субботы, а уже с завтрашнего дня (если бы не поглядела в стопку билетов, вполне могла бы проебать – совершенно забыла о билете на завтра и была совершенно уверена, что ближайший билет у меня на субботу), так что ждите обильного пополнения моего блоговища свежими рецензиями. Всем также сдающимся желаю так же успешно сдаться)

Рано ложиться и рано вставать после трёх с половиной замечательных выходных не хотелось очень, но таки пришлось: итоговый ЕГЭ по русскому не прогуляешь. Приехала в школу к восьми, хотя надо было к половине девятого, вместо обещанного кабинета химии нас согнали в кабинет шизики, нашу лицейскую русичку ждали, но она не явилась вовсе, наконец начали писать без неё, практически без слежки с учительской стороны, благодаря чему меня периодически отвлекали. Я бы не назвала задание стопроцентно элементарным, но в целом я ожидала чего-нибудь более сложного, так что без особых напрягов я со всем экзаменом, включая сочинение, сначала в приступе вдохновения накатанное на черновике аж на целую страницу, а потом перекатанное на чистовик (позже выяснилось, что Ушастой попался такой же текст для сочинения), сладила за два часа из отведённых двух. Приехав домой, домучила реф по инглишу, а на улице то и дело хлестал ливень, сверкали молнии и грохотал гром первой в этом году грозы – весенней, быстрой, яркой и шумной. В среду англичанка одобрила мой реф, была написана контра по экологии, а в метро меня угораздило сесть в «Акварельный» поезд с картинами из галереи Андрияки на стенах, и в вагон ввалилась съёмочная группа Первого канала – видимо, готовить репортаж к юбилею Метрополитена, так что высматривайте меня теперь в вечерних новостях – они всем сидевшим в лица потыкали своей Canon’овской бандурой и опросили какого-то старичка, смотревшего картины. А маршрутка, которая от метро везла меня к дому, на перекрёстке на скользкой дороге вписалась впритирочку в выезжавший с парковки джип – пришлось пассажирам разбредаться кто куда, и я остаток маршрута прошла неспеша пешком, под редким тёплым дождём, словила немало кайфа. Вчера пришлось снова идти в школу к половине девятого, на сей раз на ЕГЭ по алгебре; часть B писали все вместе в кабинете химии, она была не то чтобы очень лёгкой, но и не страшной совсем, а часть C надо было писать в кабинете географии, и туда пошли только мы с Асей и Сашей. Поскольку я те единственные два задания из C решила на черновике ещё до перемещения в другой кабинет, я их переписала, чисто для имитации деятельности поковырялась с остальными задачами, поняла, что бесполезняк, чуть не заснула, дожидаясь Асенции, и наконец мы сдали и вышли с подаренными нам листочками с заданиями. Маруся уже пилила пешком от школы до лицея, и мы решили было последовать её примеру, но погодка не располагала к прогулкам: промозглый ветерок, что-то мокрое и холодное мелко сыпется сверху, задувается под капюшон; в итоге, дойдя до тёплой и уютной подземки, мы с Асёной устремились туда и доехали до Китай-города на метро. К этому времени Маруся была уже там и ждала нас в Теремке на Маросейке, до которого мы, с нашим топографическим кретинизмом, умудрились добраться самым длинным маршрутом и за время пути вполне согрелись (или это погодка улучшилась со временем или просто разнилась в разных частях центра столицы). Там я теоретически могла съесть свой традиционный блин со сгущёнкой, но ввиду того, что рядом был лицей с его буфетом, меня задушила жаба, а посему Маруся взяла кофия себе, я – Асе, и мы засели потрепаться и покоротать время. Кофе кончилось раньше, чем время, и мы пошли к лицею окольными путями, пришли раньше обеденной перемены, поели (я – два пирожка за неимением грибной лапши, Ася с Марусей – пиццу на двоих) и пошли дальше гулять. Сразу же за лицеем наткнулись на магазин издательства «Медицинская книга», больше напоминающий заставленную книжными шкафами квартиру, где в первой комнате за компьютерным столом ютился мужичок и бегали кошка с котёнком, которыми (помимо книг) пропахло всё помещение. Маруся набросилась на ассортимент, мы с Асей тоже полапали и полистали литературу, нашли даже книжонку Велеслава на полке философии, потискали кошку, а мужик распечатал нам лист визиток, который при желании можно было бы разрезать; сначала мы было подумали, что Маруся останется там ночевать, но в итоге мы таки двинулись дальше и пришли в другой магазинчик – АкадемКнигу, вместилище старых и потому чертовски привлекательных книг. Там мы тоже долго изучали содержимое полок, нечаянно переждав первый дождь, и я даже приобрела всего за 150 рублей книжку-репринт 1990 года с издания 1899 года (со всеми ерами и ятями) «Средневековые процессы о ведьмах» (весьма интересное чтиво, Маруся уже забила взять у меня почитать, когда я сама прочитаю). Потом мы ещё долго бродили по улочкам, переулкам и тупикам, пропалили кафе с надписью над меню «Не бойтесь – у нас точно не отравят» и ВарвАрские ворота, обозванные нами ВАрварскими, а там и второй дождь начался, и Асенция убежала прятаться в лицей коротким путём, а мы с Марусей потопали круговым, ловя кайф. И было с чего поймать: дождь тёплый, быстрый, грибной, так что Маруся даже признала, что никогда прежде не видела у меня такой счастливой физиономии! У лицея мы постояли сначала у сирени, потом у тополя, потом заглянули ещё и в уже однажды пропаленный нами ретро-магазинчик «Винтаж», и пришло время идти на философию – и, мокрые в жопу, но довольные, мы пошли. Философичка, как всегда, опаздывала, зато и долго мучить нас не стала – дала не особенно сложный тест, написав который, я в Марусиной компании двинулась к метро (жаль, дождь уже прошёл и так больше и не начинался). Сегодня же географичка попыталась без предупреждения провести зачёт, но потерпела неудачу и дала письменную работу, отчасти благодаря которой я получила автомат в семестре (четвёрку, надо полагать) и зачёт сдавать мне уже не придётся – только годовой экзамен по билетам (которые давно потеряла и готовить как всегда не собираюсь). Так же стали известны оценки за пробный по алгебре – у нас с Асёной по 8 баллов и итого честные четвёрки (у меня гораздо меньше правильно решённых заданий из части B, чем я думала, зато я наполовину правильно решила первое задание из C) – для меня это немалое достижение, при моих обычных отношениях с математикой, и не может не радовать дружественный народ Зимбабве. В остальном всё тоже вроде как хорошо, не считая мамы, по синусоиде то болеющей, то выздоравливающей, и неизбежных ностальгических отходняков, наступающих после ловли кайфа от дождя. Завтра ждите из театра, сегодня откланиваюсь)

Ночь с воскресенья на понедельник я начала прослушиванием в тысячный уж раз Стати Севера, закончила дрёмой, из которой меня вытащила sms-а скучающей Единороги. После полудня я в компании плеера с Нашим радио осуществила небольшую прогулку по району, погрелась на солнышке, зашла на почту. Вернувшись домой и пообедав, я вскоре спровадила маму на родительское собрание в лицей, а сама осталась торчать в ролёвке и повторять билеты по русскому. Мама вернулась с началом новостей, я и их, и её слушала вполуха, проще говоря – не слушала вовсе. Ночью был дождь – вот его я слушала, пока не провалилась в сон. Который день подряд уже что-то упорно снилось, а я так же упорно нихрена не запоминала.
Во вторник с утра я постирала хаир, благо дали наконец-то горячую воду после почти месячного её отсутствия, и уже никуда не пошла, а осталась дома – сохнуть. Поскольку я планировала за лето перечитать всю классику, а лето уже тихой сапой началось, я начала эти планы потихонечку осуществлять, начав, естественно, с Достоевского. За окном снова зарядил ливень – лучше погоды для погружения в атмосферу Преступления и наказания и пожелать нельзя!.. К вечеру мама ушла на второе родительское собрание, на сей раз в саму школу, а я осталась читать, писать, страдать ерундой. Вернулась она около восьми, я снова не запомнила ничего из того, что она сказала, вечером посидела в ролёвке, затем спешно сбежала оттуда для-ради просмотра второй части (первую я так и не видела) «Лошади распятой и воскресшей». Да, конечно, всю эту пафосную мистику они зря приплели – на мой взгляд, ни одно пророчество не следует толковать буквально, но я смотрела не ради фактов, которые уже давно и даже в большем объёме были мне известны, а потому, что любое свободное животное прекрасно, но свободная лошадь прекрасна настолько, что озноб продирает по телу всё время, пока на неё смотришь, так что спасибо создателям кина и на этом. Лёгши же спать, я вспомнила две вещи, о которых забыла напрочь: о том, что Единорога мне уже сообщила, что за экзамен по алгебре у меня четыре, так что можете меня поздравить, и о том, что скоро у меня изложение, а там и все прочие экзамены. После этого я заснула и наконец-то запомнила свой сон: снились лошади, снилась новая школа, снились оловянные солдатики.
В среду я сразу же после завтрака, не дожидаясь полудня, выскочила на свет Божий, под ливень, с Нашим в ушах. Добежала до автобусной остановки, заскочила в сороковушку, доехала на ней до Киевской, от Киевской по кольцу доехала до Краснопресненской, перешла на Баррикадную и поехала… нет, не в Урфин на Улицу 1905 года, денег-то всё равно не было (надеюсь, что пока не было), а в Мир фэнтези на Октябрьское поле, на разведку. Там я битые несколько часов бродила по совершенно хаотичной траектории по улицам маршалов Бирюзова, Конева и Рыбалко, исходила их все, пропалила даже торговый центр Пятая Авеню, но искомый магаз так и не нашла, и ни одна живая душа, а опросила я не один десяток встречных и не два, не знал к нему дороги. Так я и вернулась к метро по улице Народного ополчения несолоно хлебавши, описав по тамошнему району гигантскую синусоиду, и приехала опять на Краснопресненскую, ибо заведомо собиралась в зоопарк и даже яблок в пакет нарезала и в торбу засунула. Войдя на первую территорию, я пошла в сторону, противоположную той, в какую хожу обычно, и быстрее, чем обычно, добралась до волков. Волчицы не было видно, волк лежал на краю их маленькой территории и изредка только поднимал голову, заглядывая прямо в глаза, после чего снова устало опускал её. Я сунула первый кусок яблока старому, седеющему покатушечному поню, но хозяйка оттащила его от меня, не успел он дожевать, и ещё несколько кусков я бросила ему в ясли с какой-то несъедобной соломой, которую он после этого вместе с яблоками съел всю. По одному куску досталось диким ослам и лошадям Пржевальского. Видела парочки макак, кондоров и гепардов. Ела пончик, а ещё один смело расклёвывали воробьи в нескольких сантиметрах от моего носа, я его так им и оставила, конечно. Потом пошла на другую территорию, снова двинулась по вектору, противоположному привычному, и быстрее добралась до лошадей, по дороге скормив по куску яблока верблюдам. Там были серый понь и жеребцы – соловый, вороной, пёстрый и новый, которого я ещё ни разу не видела, тоже пёстрый, с полностью белой головой и удивительными голубыми глазами с белыми же ресницами. Все они получили по нескольку кусков яблока, а когда угощение закончилось, все, кроме солового и голубоглазого, отошли, и я минут десять их гладила, обнимала, почёсывала по очереди и обоих сразу, расцеловала им все морды, а они дышали мне в лицо теплом, ревниво огрызались друг на друга и всё никак не хотели меня отпускать. Наконец, я пошла дальше и забрела в обезьянник, на выставку рептилий и амфибий, там были змеи, лягушки и ящерицы, но меня интересовали в первую очередь первые, простите за каламбур. Конечно, там, как обычно, очень много было альбиносов, которыми надеялись завлечь народ, но которых я не люблю, но было и несколько пород полозов и молочных змей, которых я обожаю, а так же разные гадюки, питоны, куфии и прочая. Я шаталась между террариумами и любовалась, пока не стукнула половина седьмого и меня не попросили из павильона, после чего я пошла смотреть чуть подросших после моего предыдущего, с Единорогой, визита в зоопарк белых медвежат, и там меня снова застиг ливень, и я пошла не к горным козлам, а к выходу. Вот так я и обошла обе территории зоопарка, не заходя в павильоны, слушая Наше, не боясь дождя, фотографируя, пока фотик не сдох (а сдох он как раз прямо перед моим подходом к лошадям), и беседуя вслух со всеми зверями без разбору, называя их «мужиками» (я эту привычку ещё три года назад от Гамбита подцепила), чем пугала общественность. На обратном пути так и оставшаяся в плеере Стать Севера перекрикивала, хоть и не заглушала, в моих ушах песню рельсов и вагонных колёс. Дома я была к восьми часам, Единорога в аське меня развлекала, загадав загадку: «На лугу пасётся кы…». Я гадала несколько часов, перебрала около полусотни вариантов (включая кызляков, кыкаду, кыфир и т.п.), в итоге выяснилось, что это кызёл. Я от ржача подавилась кофе, а когда Ушастая поправила меня, что это кыфе, я от ржача пролила его на себя (благо холодный), на стул и на пол – пришлось из инета выбираться, дабы всё оттирать-отмывать.
В четверг с утра пораньше я налегке была подвезена папой до школы на второй свой экзамен – изложение. Встретились внизу с Единорогой, постояли-поржали о том – о сём, потом нас согнали в кабинет, кажется, опять химии – я не обратила на это особого внимания – и меня посадили с Ромой на последней парте ряда у окна. Дождались окончания лохотрона по телеку, выяснили, что нам выпал 44-й текст, про Сурикова; русичка хотела прочитать нам его трижды, а не дважды, и вся прочая комиссия в лице другой русички, исторички и англичанки была не против, но математичка запретила, и выходить до перерыва в туалет, чтобы комиссия проверила черновик, тоже запретила. Я на черновике написала сначала нечто вроде плана, потом законспектировала текст, потом на черновике написала изложение и мини-сочинение к нему в виде ответа на вопрос и на этом убила ручку, благо Рома писал своей и я смогла воспользоваться ещё одной. В перерыве нас кормили тем же, чем и в прошлый раз, и мой бутерброд с колбасой и сыром благополучно съел Рома, а я уговорила полшоколадки и остатки притырила. После перерыва я написала чистовик, проверила, заметила, что Рома ещё пишет черновик, пытаясь разобрать почерк, которым я коспектировала текст, и пришлось ему его буквально продиктовать, иначе он не успел бы изложение на чистовик перекатать, а сочинение написать и подавно (а меня ж не зря к нему посадили, а с наказом помогать). Сдав работу, я решила подождать Ушастую, которая делала мне знаки, что скоро закончит. Сначала я спустилась вниз с Аней Новиковой, потом с ней же снова поднялась, ибо она забыла свои очки, и родительницы, нас кормившие, запахали нас выкинуть мусор в контейнер, что на улице. Потом Аня ушла, а я осталась на улице и там встретила Паровоза, который тоже писал сегодня изложение; наконец, вышла Единорога, периодически появлялись и другие люди – Лёха, Аня с Вероникой, Наташа, мы потрепались, я попробовала растения со школьной клумбы и нашла одно из них похожим на вкус на щавель, потом мы с Единорогой пошли к метро, зашли в Красный куб, а там и разошлись по автобусным остановкам. Дома пообедав и почитав Достоевского, я пошла прогуляться за линию, до зоомага и обратно, послушала радио, посидела на лавочке, сделала кой-какие покупки, вобщем как обычно. Вспомнила, что 14-го у меня поход в театр, не вспомнила правда, на что и куда, но сам факт – что скоро уже.) Вечером немного поторчала в ролёвке, до полуночи потом читала Достоевского, потом немного послушала радио и легла спать. Под катом самое интересное.)