Ночь с воскресенья на понедельник я начала прослушиванием в тысячный уж раз Стати Севера, закончила дрёмой, из которой меня вытащила sms-а скучающей Единороги. После полудня я в компании плеера с Нашим радио осуществила небольшую прогулку по району, погрелась на солнышке, зашла на почту. Вернувшись домой и пообедав, я вскоре спровадила маму на родительское собрание в лицей, а сама осталась торчать в ролёвке и повторять билеты по русскому. Мама вернулась с началом новостей, я и их, и её слушала вполуха, проще говоря – не слушала вовсе. Ночью был дождь – вот его я слушала, пока не провалилась в сон. Который день подряд уже что-то упорно снилось, а я так же упорно нихрена не запоминала.
Во вторник с утра я постирала хаир, благо дали наконец-то горячую воду после почти месячного её отсутствия, и уже никуда не пошла, а осталась дома – сохнуть. Поскольку я планировала за лето перечитать всю классику, а лето уже тихой сапой началось, я начала эти планы потихонечку осуществлять, начав, естественно, с Достоевского. За окном снова зарядил ливень – лучше погоды для погружения в атмосферу Преступления и наказания и пожелать нельзя!.. К вечеру мама ушла на второе родительское собрание, на сей раз в саму школу, а я осталась читать, писать, страдать ерундой. Вернулась она около восьми, я снова не запомнила ничего из того, что она сказала, вечером посидела в ролёвке, затем спешно сбежала оттуда для-ради просмотра второй части (первую я так и не видела) «Лошади распятой и воскресшей». Да, конечно, всю эту пафосную мистику они зря приплели – на мой взгляд, ни одно пророчество не следует толковать буквально, но я смотрела не ради фактов, которые уже давно и даже в большем объёме были мне известны, а потому, что любое свободное животное прекрасно, но свободная лошадь прекрасна настолько, что озноб продирает по телу всё время, пока на неё смотришь, так что спасибо создателям кина и на этом. Лёгши же спать, я вспомнила две вещи, о которых забыла напрочь: о том, что Единорога мне уже сообщила, что за экзамен по алгебре у меня четыре, так что можете меня поздравить, и о том, что скоро у меня изложение, а там и все прочие экзамены. После этого я заснула и наконец-то запомнила свой сон: снились лошади, снилась новая школа, снились оловянные солдатики.
В среду я сразу же после завтрака, не дожидаясь полудня, выскочила на свет Божий, под ливень, с Нашим в ушах. Добежала до автобусной остановки, заскочила в сороковушку, доехала на ней до Киевской, от Киевской по кольцу доехала до Краснопресненской, перешла на Баррикадную и поехала… нет, не в Урфин на Улицу 1905 года, денег-то всё равно не было (надеюсь, что пока не было), а в Мир фэнтези на Октябрьское поле, на разведку. Там я битые несколько часов бродила по совершенно хаотичной траектории по улицам маршалов Бирюзова, Конева и Рыбалко, исходила их все, пропалила даже торговый центр Пятая Авеню, но искомый магаз так и не нашла, и ни одна живая душа, а опросила я не один десяток встречных и не два, не знал к нему дороги. Так я и вернулась к метро по улице Народного ополчения несолоно хлебавши, описав по тамошнему району гигантскую синусоиду, и приехала опять на Краснопресненскую, ибо заведомо собиралась в зоопарк и даже яблок в пакет нарезала и в торбу засунула. Войдя на первую территорию, я пошла в сторону, противоположную той, в какую хожу обычно, и быстрее, чем обычно, добралась до волков. Волчицы не было видно, волк лежал на краю их маленькой территории и изредка только поднимал голову, заглядывая прямо в глаза, после чего снова устало опускал её. Я сунула первый кусок яблока старому, седеющему покатушечному поню, но хозяйка оттащила его от меня, не успел он дожевать, и ещё несколько кусков я бросила ему в ясли с какой-то несъедобной соломой, которую он после этого вместе с яблоками съел всю. По одному куску досталось диким ослам и лошадям Пржевальского. Видела парочки макак, кондоров и гепардов. Ела пончик, а ещё один смело расклёвывали воробьи в нескольких сантиметрах от моего носа, я его так им и оставила, конечно. Потом пошла на другую территорию, снова двинулась по вектору, противоположному привычному, и быстрее добралась до лошадей, по дороге скормив по куску яблока верблюдам. Там были серый понь и жеребцы – соловый, вороной, пёстрый и новый, которого я ещё ни разу не видела, тоже пёстрый, с полностью белой головой и удивительными голубыми глазами с белыми же ресницами. Все они получили по нескольку кусков яблока, а когда угощение закончилось, все, кроме солового и голубоглазого, отошли, и я минут десять их гладила, обнимала, почёсывала по очереди и обоих сразу, расцеловала им все морды, а они дышали мне в лицо теплом, ревниво огрызались друг на друга и всё никак не хотели меня отпускать. Наконец, я пошла дальше и забрела в обезьянник, на выставку рептилий и амфибий, там были змеи, лягушки и ящерицы, но меня интересовали в первую очередь первые, простите за каламбур. Конечно, там, как обычно, очень много было альбиносов, которыми надеялись завлечь народ, но которых я не люблю, но было и несколько пород полозов и молочных змей, которых я обожаю, а так же разные гадюки, питоны, куфии и прочая. Я шаталась между террариумами и любовалась, пока не стукнула половина седьмого и меня не попросили из павильона, после чего я пошла смотреть чуть подросших после моего предыдущего, с Единорогой, визита в зоопарк белых медвежат, и там меня снова застиг ливень, и я пошла не к горным козлам, а к выходу. Вот так я и обошла обе территории зоопарка, не заходя в павильоны, слушая Наше, не боясь дождя, фотографируя, пока фотик не сдох (а сдох он как раз прямо перед моим подходом к лошадям), и беседуя вслух со всеми зверями без разбору, называя их «мужиками» (я эту привычку ещё три года назад от Гамбита подцепила), чем пугала общественность. На обратном пути так и оставшаяся в плеере Стать Севера перекрикивала, хоть и не заглушала, в моих ушах песню рельсов и вагонных колёс. Дома я была к восьми часам, Единорога в аське меня развлекала, загадав загадку: «На лугу пасётся кы…». Я гадала несколько часов, перебрала около полусотни вариантов (включая кызляков, кыкаду, кыфир и т.п.), в итоге выяснилось, что это кызёл. Я от ржача подавилась кофе, а когда Ушастая поправила меня, что это кыфе, я от ржача пролила его на себя (благо холодный), на стул и на пол – пришлось из инета выбираться, дабы всё оттирать-отмывать.
В четверг с утра пораньше я налегке была подвезена папой до школы на второй свой экзамен – изложение. Встретились внизу с Единорогой, постояли-поржали о том – о сём, потом нас согнали в кабинет, кажется, опять химии – я не обратила на это особого внимания – и меня посадили с Ромой на последней парте ряда у окна. Дождались окончания лохотрона по телеку, выяснили, что нам выпал 44-й текст, про Сурикова; русичка хотела прочитать нам его трижды, а не дважды, и вся прочая комиссия в лице другой русички, исторички и англичанки была не против, но математичка запретила, и выходить до перерыва в туалет, чтобы комиссия проверила черновик, тоже запретила. Я на черновике написала сначала нечто вроде плана, потом законспектировала текст, потом на черновике написала изложение и мини-сочинение к нему в виде ответа на вопрос и на этом убила ручку, благо Рома писал своей и я смогла воспользоваться ещё одной. В перерыве нас кормили тем же, чем и в прошлый раз, и мой бутерброд с колбасой и сыром благополучно съел Рома, а я уговорила полшоколадки и остатки притырила. После перерыва я написала чистовик, проверила, заметила, что Рома ещё пишет черновик, пытаясь разобрать почерк, которым я коспектировала текст, и пришлось ему его буквально продиктовать, иначе он не успел бы изложение на чистовик перекатать, а сочинение написать и подавно (а меня ж не зря к нему посадили, а с наказом помогать). Сдав работу, я решила подождать Ушастую, которая делала мне знаки, что скоро закончит. Сначала я спустилась вниз с Аней Новиковой, потом с ней же снова поднялась, ибо она забыла свои очки, и родительницы, нас кормившие, запахали нас выкинуть мусор в контейнер, что на улице. Потом Аня ушла, а я осталась на улице и там встретила Паровоза, который тоже писал сегодня изложение; наконец, вышла Единорога, периодически появлялись и другие люди – Лёха, Аня с Вероникой, Наташа, мы потрепались, я попробовала растения со школьной клумбы и нашла одно из них похожим на вкус на щавель, потом мы с Единорогой пошли к метро, зашли в Красный куб, а там и разошлись по автобусным остановкам. Дома пообедав и почитав Достоевского, я пошла прогуляться за линию, до зоомага и обратно, послушала радио, посидела на лавочке, сделала кой-какие покупки, вобщем как обычно. Вспомнила, что 14-го у меня поход в театр, не вспомнила правда, на что и куда, но сам факт – что скоро уже.) Вечером немного поторчала в ролёвке, до полуночи потом читала Достоевского, потом немного послушала радио и легла спать. Под катом самое интересное.)

В субботу я с утра пораньше и, пока на улице шёл ливень, позанималась ерундой, а ближе к вечеру вывалилась на свет Божий. Путь мой лежал не много не мало, а на Арбатскую, в театр Маяковского, где худруком, так же, как и на моей любимой Покровке, был Арцибашев. Из метро меня угораздило выйти аж у Библиотеки, однако выяснилось, что я ещё помню дорогу к театру – я, честно признаться, ожидала куда как большей дырявости от своей девичьей памяти. Свернув в переулок от особняка Мамонтова, я вскоре достигла кирпичного здания и, отстояв длинную очередь, взяла билетик на 19 июня, на Мёртвые души, в которых сам Арцибашев играет Чичикова. Взяла за 500 деревянных – в середину третьего ряда бельэтажа (второй ряд оного – 800 рЭ, первый ряд оного – две тыщи рЭ, о партере я уже даже и не спрашивала). Если понравится – схожу туда же ещё и на Карамазовых. Обратно я шла по Большой Никитской, где на фоне разливающего колокольный звон храма с одной стороны и здания Консерватории с другой Мосфильм снимал какой-то фильм, и из-за столпившегося народа я углядела только камеры и красивый байк. Вернулась домой, остаток дня опять же прострадала фигнёй; осуществили с Жоржем попытку сыграть в Мурдрум онлайн, но так и не поняли, как там включается чат, а поскольку по sms скоординироваться было сложно, забили.
В том же духе прошло и воскресенье: пробуждение => страдание ерундой => вывалилась под дождь, направила стопы в ещё один запримеченный мною в программке театр – театр «Сфера». Для этого мне пришлось с пересадкой приехать на «Третий Рейх» - Пушкинскую-Чеховскую-Тверскую – выйти на поверхность к Пушкинскому кинотеатру и отправиться по вектору, на котором лежал и Ленком, дорогу в который я ещё помнила. Затем мне предстояло свернуть в очаровательный Успенский переулок, в котором были старомосковские одноэтажные домики и посольства разных государств, которые часто размещаются в таких вот тихих местечках. Так я дошла до сада Эрмитаж, в котором ещё ни разу раньше не была; там было безлюдно, и можно было спокойно разглядеть аллеи, клумбы, готичные чёрные беседки, подойти к голубятне. В процессе перемещения вглубь парка мною были замечены сначала театр Эрмитаж, потом Новая Опера, а затем я свернула к фонтану и памятнику всем влюблённым. Монумент представлял из себя металлическое сердце, с которого свисали металлические колокольчики; через него надлежало пройти, загадав желание, что я и сделала, и один из колокольчиков больно стукнул меня по лбу. После этого я и наткнулась на Сферу и взяла ещё за полкосаря билет в первый ряд на 19 число, на Весеннюю сказку по Снегурочке Островского. Обратно вернулась тем же путём, вечером страдала ерундой. Ночью снилась хрень: под влиянием, очевидно, Единорогиного американского президента, скончавшегося от передоза Виагры, мне приснился английский принц Чарльз, которого якобы отравили какими-то орехами с кокаином, дык я, дура, ещё и испугалась за него и побежала будить королеву, то бишь его матушку, на чём и проснулась.
В понедельник пришлось встать пораньше: надо было идти в школу сдавать учебники; они все влезли в портфель, кроме двух по истории, и я потащилась с полной выкладкой в путь. Припёрлась, оставила стопку книг на задней парте, спрашиваю у исторички, будет ли уборка, та отвечает – пока ничего не будет, приходи, дескать, после четвёртого урока с дневником, выставлять годовые оценки. В итоге все отправились на консультацию по алгебре, а я поехала обратно домой, ибо мне ни одна собака, как обычно, не сказала, что дневник надо было взять с собой, и я его оставила дома. Вернулась, позавтракала, отдохнула, забросила в торбу дневник и пенал и стартовала во второй заход. Приехала, поднялась наверх – а там генеральная уборка уже в самом разгаре: народ пораньше отпустили с консультации. Мы с Единорогой потёрли столы и стулья мокрой тряпкой, а нацарапанные нехорошие слова нас заставили соскабливать бритвой; потом Единорога слиняла, а я ещё немного пополивала растения за компанию с Наташей. Когда уборка закончилась и все ушли, историчка выставила мне годовые, а я списала шаблон оформления титульного листа реферата; в итоге выяснилось, что в году по алгебре у меня всё-таки трояк, а не четыре, что вполне справедливо. Придя домой, я остаток дня посвятила созданию и благоустроению нашей новой ролёвки, в том числе приглашению туда народа. Во вторник с утра я ещё немного позанималась ролёвкой, а вечером сходила в местный, Кунцевский храм, где уже расписали потолок в приделе и своды, там, где они были не бревенчатые, а дощатые; потом в магазин сходила, проходя мимо мясного отдела, видела бычьи яйца за 72 рубля)). Когда я вернулась, вскоре уже началась игра – креатив людей ведь не сдержишь, да мы решили, что и не надо. Ночью снилось, что на экзамене нам выпала самая первая экзаменационная работа.
Утром пришлось встать рано, как в обычный учебный день, скинуть в торбу пенал да и приехать в школу. Собрались мы все на первом этаже, учителя постоянно нас собирали в кучу и пересчитывали; многие были в чёрном, как на похоронах, кто-то был с вениками, словно в баню на праздник пришли. Наконец, нас пригнали на пятый этаж, в кабинет шизики, где меня уже поджидала Единорога и откуда она слала мне нетерпеливые smsы; там мы оставили свои вещи, я только ручку взяла с собой на всякий случай. Затем мы проследовали в кабинет химии и заняли свои законные места – я, в частности, сидела на четвёртой парте среднего ряда с Антоновым, Единорога сидела сзади с Руденко, так что мы смогли минут пятнадцать с ней потрепаться, пока комиссия, состоявшая из математички, химички, исторички, завуча по инглишу и Татьяны Алексеевны смотрела по телеку лохотрон, в котором нам должен был выпасть номер экзаменационной работы. Выпал номер 35, я открыла свой вариант – вроде лёгкий. Решила всё на черновике, причём даже девятый и десятый номера осилила, а вот восьмой у меня как-то через задницу решился, вряд ли правильно. Всё несколько раз перепроверив и осуществив безуспешную попытку помочь Антонову с его девятым номером, я дождалась удобного момента и вышла прогуляться до туалета и обратно (этот моцион осуществляли по очереди совершенно все, ибо выходя, надо было положить комиссии на стол черновик, и математичка его проверяла). Прогулялась я, видимо, быстро, ибо математичка не успела проверить мой черновик и сказала только, что первые шесть заданий плюс девятое у меня сделаны верно (если это так, то мне четвёрка полагается, а в принципе мне главное банан не получить, иначе будет жопа, а на трояк я не обижусь). Только я начала с черновика всё на чистовик перекатывать, как объявили обеденный перерыв, и несколько родительниц начали разносить нам хавчик: бутерброды с колбасой и сыром, шоколадки «Алёнки» и маленькие пачки сока (при том что на каждой парте по две бутылки минералки стояло). Поскольку я отказалась от бутербродов, меня обнесли ещё и жёлтой пластиковой тарелочкой и влажной салфеткой для рук, оставив меня при шоколадке и синей салфетке. Шоколадку я не доела и притырила, после чего закончила переписывать задания на чистовик, сдала его вместе с подождавшей меня Единорогой, и мы отправились за своими вещами в кабинет физики. Там была накрыта роскошная поляна с шампунем, двумя сортами мартини и Хеннеси; я скомуниздила клубничину с одной из вазочек – от них не убудет. Затем я пошла провожать Единорогу до кабинета биологии, где ей предстояла консультация; пока мы ждали конца урока, потрепались о ролёвке, а потом появился Ефим, у которого тоже был первый вариант и мы по памяти сверили свои ответы – в итоге выяснилось, что они у нас разнятся только в пресловутом восьмом задании. Потом я вернулась домой, пострадала ерундой, вечером вышла погулять, встретила свою бывшую соседку и тёзку Настю, удивилась тому, что я уже выше её ростом, да заметно. Узнала, что она ждёт ребёночка, сынишку, и скоро собирается выйти замуж – подумать только, а ведь она максимум на пару-тройку лет меня старше, не больше!.. Остаётся только порадоваться, хотя семейство у них большое, пополнения постоянно – узнала, что и у брата её старшего с женой его недавно третий ребёнок родился. Сходила на почту, подписалась на все газеты-журналы, а вечером получила ответное письмо от ВалеЗа – но об этом уже в соответствующем посте было написано. Под катом рецензия на нового Индиану и свежий стих!

Итак, сегодня я отправилась отмечать последний учебный день в свой любимый театр на Покровке. Несмотря на то, что я пошла пешком до метро и по дороге зашла на почту, я доехала до Курской и дошла по Земляному валу до театра за час до начала спектакля; на месте была моя знакомая администраторша, только знакомой билетёрши пока ещё не было. Я приобрела программку, почитала отзывы, написанные на предыдущий посмотренный мною спектакль после моего, дождалась своей знакомой буфетчицы; она хотела налить мне чаю за счёт заведения, но я чай пить не стала, а стала пить кофе со сливками, а ещё как следует подкрепилась пирожным и трюфелями и купила бутылку минералки. Час пролетел незаметно в изучении программки и чтении взятой на почте газеты, и вскоре уже публику позвали в зал, и я заняла своё место на середине четвёртого ряда, чтобы посмотреть Уроки музыки по одноимённой пьесе Петрушевской, со дня рождения которой сегодня как раз исполнилось сто лет в обед.
Сразу скажу, что посмотренное все мои ожидания превзошло, так что всё-таки я, наверное, никогда не привыкну к тому, что на Покровке всё ставят великолепно, великолепно во всём, великолепно настолько, что не к чему даже попытаться придраться. За два с половиной часа текст прочитали почти дословно, декорации и освещение снова обыграли на ура, и хотя не было возможности полностью передать традиционный для Петрушевской параноидальный финал из-за отсутствия качелей, концовка всё равно получилась убедительной и пронзительной. Снова весьма радуют невероятно к месту приходящиеся романсы, включая сам факт задушевного исполнения оных актёрским хором, и качественный юмор, включая его не показушную, а вполне естественную подачу. Но вот что меня всегда больше всего поражало и опять-таки, наверное, никогда не перестанет поражать – это искренность и полная самоотдача актёров. Не забывая о личном таланте каждого из них, я всё равно почитаю за чудо то, что кто-то научил их всех, от детей до стариков, вживаться в образ вплоть до полной идентичности актёра с персонажем, чью роль он исполняет, как нет ни в одном из театров, какие бы я не посещала (исключения из этого правила я покуда могу сделать разве что для спектаклей Мира Искусства, посмотренных мною осенью в ДК, и для бессмертной Юноны и Авось Ленкома). Поэтому весь тот кайф, всю ту эйфорию, состояние лёгкого культурного шока, – называйте как хотите, – которое я испытываю во время спектакля, органично сливается с чувством огромного уважения и благодарности к людям, которые настолько преданы своей работе, что выходят на поклон не довольными и улыбающимися, а усталыми, даже можно сказать – измученными, женщины – с ещё мокрыми от слёз глазами, припухшими от рыданий губами. Но это я снова об общем да целом, а если вернуться конкретно к сегодняшнему дню, то главная мысль, не считая то множество соображений, роящихся в голове по поводу глубочайшего произведения Петрушевской, была таковой: над тем, над чем громко, от души хохотал сегодняшний зритель, наверняка должен был плакать зритель 70-х. Чтож, мы ко всему привыкли, стали циничнее, но каждый, пожалуй, по-своему. Я, например, считаю, что плакать – лишнее, но и смеяться невпопад – тоже. Сопереживать, на мой взгляд, вообще стоит молча. Но это, опять-таки, – каждый по-своему…
Весь репертуар Покровки на июнь, вернее на его начало, я уже смотрела, а после 19-го они уезжают на гастроли, так что больше летом я их не увижу. Блин, я буду скучать по ним, я не доживу до следующего театрального сезона, держите меня, или я уеду вслед за ними)) Ну ладно, сиё было лирическое отступление, ибо никуда я не поеду, а буду смотреть спектакли на Маяковке, где худруком тоже Арцибашев, а так же в планах посмотреть Фотофиниш в театре Ермоловой (рекомендация Жоржа) и Человека из Ла-Манчи (рекомендация Лёхи). Вот так и живём – от вешалки до книги отзывов)

Пятница началась с пробного изложения по русишу – писали два урока с перерывом ещё на два урока, сначала собственно изложение, потом ответ на вопрос, по большому тексту про гуся, который был приведён в наших книжечках лишь частично и в сокращении. На инглише выяснилось, что за тест у меня честная четвёрка, ура. Физры не было, как мне днём ранее физрук и обещал, когда мы с ним на лестнице столкнулись, и истории, последнего урока, тоже не было – правильно я с ней в четверг не заморачивалась. Реферат русичке был сдан, это плюс, в школе мне было холодно даже в майке + водолазке + шерстяной безрукавке + шерстяной кофте, не говорю уж о тех, кто был в одних только майках, это минус, а в целом больше и сказать нечего. Домой меня папа подвёз после пятого урока, я успела пообедать, а затем неспеша двинулась в путь пораньше, чтоб уж точно успеть. Добравшись до Цветного, двинулась буквой Г вдоль дороги и в результате в Большой Каретный нырнула весьма нескоро, успев вполне нехило прогуляться; вскоре передо мной предстала задняя сторона школы, солидного краснокирпичного здания; я, конечно, в описании архитектуры не сильна, но на простую коробку это было похоже в последнюю очередь. Затем передо мной предстал фасад и дворик перед ним, обнесённый крепостной стеной с окошками-бойницами, похожей на тюремную; затем я вошла в стены школы. Появилась я там за полчаса, однако кто-то там уже сидел; я повесила куртку и мешок с сапогами в раздевалке первого класса, побродила по первому этажу, разглядела стенды, обсудила с мамой увиденное, да и примкнула к прочей молодёжи, услышав, как две девушки из старожилов начали что-то рассказывать об учителях и о прочем двоим девушкам-абитуриенткам вроде меня. Поболтали малец о всяком разном, много чего любопытного я узнала, вот только познакомиться мы так и не удосужились, а впоследствии выяснилось, что одной из старожилов и была Вредоносная_Пчела, тогда как я её среди абитуриентов выглядывала – причём меня она узнала, ибо все признаки, т.е. торба, бандана и наличие мамы, в чью высокую миссию входило разговорить родителей учащихся и абитуриентов лицея, были у меня налицо, но уточнять не стала вплоть до нашего прибытия обратно на ЛиРушные просторы. Однако не буду забегать вперёд – за нами тем временем спустилась училка и повела нас наверх, на четвёртый или пятый этаж, и, не дав никому устроиться на камчатке, заставила меня сесть на передней парте у себя перед носом, да мне и пофиг было, где сидеть. Экзамен состоял из двух частей – теста из 20 заданий и текста с пятком или около того вопросов к нему, тож с вариантами ответов; в тесте я не на все сто уверена максимум в паре-тройке заданий, остальные же были более или менее легкими, текст вообще был простой, полностью понятный, и ответы на вопросы к нему можно было запросто найти в нём самом. Всё несколько раз перепроверив, я сдала работу училке, которая всё время пила минералку и читала жёлтые газеты, заголовки которых меня смешили, и вышла; местные пацаны, дописавшие раньше меня и сидевшие на подоконнике, сказали мне «до свидания», так что я сразу не поняла, что это мне, и рассеянно отозвалась: «Гудбай». Мама ждала меня внизу; ей не удалось узнать столько, сколько мне, зато ей, пока меня не было, охранник, которого умилило то, что я пришла со сменкой, наплёл про меня комплиментов – типа что сразу видно культурного человека XDD. Более того, он даже показал нам короткую дорогу, по которой мы дошли от школы до метро за три минуты и, спустившись в подземку, мужественно взяли штурмом вагон и поехали в жуткой давке... а на следующей же станции толпа вынесла нас на платформу, пришлось ждать следующего поезда и до своей Боровицкой ехать уже на нём. Вывод: дорога, конечно, ахтунговая, но можно потерпеть, особливо если сесть на Молодёге и до Арбатской спать. Вывод второй: школа красивая, уютная, просторная, у них сейчас тоже правда ремонт, но хоть не холодно. Вывод третий и главный: мне на первый взгляд показалось, что публика там как-то адекватнее, что ли, чем наша гламурно-выщипанно-накрашенная, преимущественно из той породы, которая в нашем классе никогда больше года не выдерживала. А значит, буду с нетерпением ждать результатов экзамена и надеяться на то, что не провалила (ну если уж даже историю не провалила, думаю, всё будет хорошо). В тот же день я амнистировала Единорогу в аське – ну не умею я долго злиться, тем паче на детей неразумных, даже таких избалованных)
В ночь с пятницы на субботу я бодрствовала до рассвета; способствовало этому три фактора – великолепный дождь за окном, великолепная почти полная луна и великолепная ночная подборочка Нашего радио, а пущего удобства добавлял оставшийся со мной ночевать собак. Неудивительно, что когда наконец я решила лечь спать, добудились меня только ко второму часу дня. Поутру я сделала инглиш на вторник и, жутко ленясь, по маминой настоятельной рекомендации решила один вариант экзаменационной работы по алгебре из синей книжки, проверила себя – все те восемь заданий, что я осилила, были у меня выполнены правильно, хоть некоторые и показались геморными… вот дома так всегда, так что удивляешься, как меня на пробном угораздило на банан написать. Вечером я вывалилась на улицу с уже конкретной целью – посмотреть в Художественном Принца Каспиана на сеанс в половину восьмого, который обещала афиша Яндекса. Однако когда я добралась до Арбатской и вошла в кинотеатр, выяснилось, что ближайший сеанс – ровно на восемь, и оставшиеся полчаса протопталась на улице, поедая мороженое и изучая театральную программку на июнь. Но вот время подошло, и логично будет перейти к моему репортажу из самого центра пятого ряда. Когда-то первый фильм по Хроникам Нарнии меня разочаровал, потому что я ждала от него большего. Теперь меня не разочаровал второй – потому что я ждала от него того же, что уже видела в первом. И дождалась – очередного красивого, но бескровного мультика, в котором весь евангельский подтекст снова старательно затёрли, так что зрителю только и остаётся, что отдыхать глазами на качественно прорисованных зверушках, кентаврах, минотаврах и классических Диснеевских зелёных пейзажей. Одно небольшое различие – вторая часть, также согласно моим ожиданиям, вышла несколько повзрослее, позрелищней первой, драчки и скачки в ней были помасштабней, однако из-за недостатка реалистичности, проще говоря – из-за уже упомянутой бескровности, они не увлекали, казались затянутыми и утомительными. Добавим немного юмора и невтемной Музычки – получаем продукт, который можно порекомендовать разве что отчаянным любителям простеньких сказок, но на который не жалко – по крайней мере мне – потратить время и средства на фоне всего остального, сейчас царящего на экране. В итоге дома я была в 12-м часу, зато сразу спать легла.
На следующий день я встала пораньше и вскоре вывалилась на свет Божий. Шла я исключительно пешком: сначала через дворы – до метро, потом через дворы – до Рублёвского шоссе, а перейдя его по надземному переходу, ввалилась в магазин Винни и побродила по нему, попускала слюни на солдатиков, лошадей и мотоциклы. Оттуда я направилась в Кунцевский (Москворецкий) парк и пошла по нему напрямик, слушая пение птиц. Там я пропалила двух белок, одного дятла и кучу поползней и зябликов, но если первые были совсем ручные, то птицы шугались, и их мне сфотографировать не удалось. Ещё я много фотографировала пейзажи каньона, там, где не было видно мусора, сверху, то есть с дороги, и снизу, то есть немного спускаясь там, где были тропы, ведущие вниз. Наткнулась на живописное поваленное дерево, уже полое внутри, для-ради получения красивого кадра засунула туда голову и руки с фотоаппаратом, потом всю дорогу вытирала глаза от трухи. Так я дошла до вечно реставрирующейся усадьбы Нарышкиных, передохнула, усевшись на какую-то плиту, после чего перешла дорогу и вошла в храм Знамения Божьей матери, что на Пионерской. После посещения оного я добралась до метро и с пересадкой на Кунцевской добралась до родной Молодёги, откуда до дома села на маршрутку. Фотки солью потом, сейчас влом слегка, и в школу идти завтра влом, но надо. Подумать только – последнюю неделю осталось учиться! Потом экзамены, выдача аттестатов, выпускной в ресторане… но не буду забегать вперёд, ибо первым небытовушным, что вы прочтёте опосля этого поста, будет оччод с моего запланированного на пятницу похода в театр. Ждите!)

Сегодня я сходила в школу, что само по себе удивительно, после недельного-то воздержания. Но ключевое слово – всё-таки «сходила», а не «в школу», потому что обычно я туда езжу, а сегодня автобус сломался на полпути, в районе ДК, и остаток маршрута я преодолела в виде пешей прогулки с портфелем за плечами. Сегодня была жопа на шизике и жопа на химии, на литре пронесло, вобщем, всё как обычно. Придя домой, я постирала хаир, поваляла немного дурака, да и отправилась в путь пораньше – предстояло ехать на Таганку, сначала до Киевской, затем по кольцу; однако театр оказался прямо напротив выхода из подземки, и я вошла под его своды за час до начала спектакля и смогла исследовать его как следует. Оригинальный стиль внутреннего убранства «лучшего театра России», как гласит не столь давно официально присвоенное ему звание, мне понравился: грубые тёмные фактуры стен, множество чёрно-белых фото, статуи Пушкина (правильнее было бы выразиться просто – Пушкины) на лестнице; в буфете, где я, изучая программку (на которую, кстати, не поскупились: там даже биография Грибоедова и отзывы о нём вышеупомянутого Пушкина имеются), испробовала кофейный и клубничный коктейли (первый вкусный, второй отвратный, вывод – в Современнике с выпивкой дело лучше обстоит), на столиках – вазочки с красными цветами, негорящие свечки; гардеробщик – душка. Я даже упрекнула себя за то, что ранее мне ни разу не приходилось бывать в этом уютном местечке, освящённом именем и образом великого Высоцкого; впрочем, спустя некоторое время всякая охота вернуться туда отпала у меня напрочь, ну да не буду забегать вперёд. А покуда я, с первым звонком покидая буфет, встретила на лестнице знакомое лицо: китайца, похожего на Ли из Гангрейва, которого я уже раза три как минимум видела на Покровке – не иначе как либо такой же искушённый театрал, как я, либо уже состоявшийся театральный критик, между чем не вижу принципиальной разницы. Ну а место моё было сегодня в первом ряду, чуть с краю, но видимость была сносной; посему я сейчас и запишу всё, что углядела.
Итак, говорим мы сегодня о спектакле «Горе от ума – горе уму – горе ума», поставленном в этом учебном году Любимовым к своему 90-летию. Начну, как водится, с описания декораций – в сегодняшнем случае это были длинные узкие белые полотнища, свисающие из-под потолка и могущие быть подвинутыми как вручную, так и автоматически, точнее говоря – много, очень много таких полотнищ, и первой моей мыслью было, что создатели спектакля решили поиграть со зрителями в театр теней – ибо тени эти, маленькие и большие, отбрасывали на эти полотнища и те, кто находился перед ними, и те, кто находился за ними. Да, оригинально, но когда больше ничего на сцене нет, не считая прозрачных пластиков стульев и столиков, а так же ресторанных металлических тележек для перевозки шампанского, создаётся впечатление убогости. Ну а когда из-за этих импровизированных штор появились Софья (Левашова) и Лиза (Нечитайло) в балетных пачках и на пуантах, а там и слуги в карикатурных фраках, у меня родилась и вторая мысль: я ошиблась залом и лицезрею не Горе от ума, а Щелкунчика или Стойкого оловянного солдатика, и передо мной в бумажном домике оживают фарфоровые балерины и смешные деревянные человечки. Однако это действительно было Горе от ума, вот только бал в нём начался ещё до первых реплик, чтобы не закончиться уже никогда: помимо Софьи и Лизы беспрестанно танцевала ещё и обширная «массовка», отчасти состоящая из некоторых гостей бала. Было осуществлено даже несколько попыток пропеть стихи Грибоедова, и у Фамусова (Антипов) это больше напоминало ритмическую художественную декламацию (этакий рэп позапрошлого века, прости Господи), а у Софьи – оперную арию (вокал неплох, не спорю, но всё-таки это спектакль, а не мюзикл); Скалозуб (Рыжиков), просто копия нашего физрука (и лицо, и причёска, и усы, и рост, и голос – всё идентично, перепутать можно), предстающий этаким выжившим из ума казачьим атаманом Белой гвардии, вполне брутально рычал песни на стихи Дениса Давыдова (вот уж не знала, что Скалозуб такой патриот, чтоб Эскадрон гусар летучих наизусть знать), но овации грохнули только тогда, когда из-за сцены зазвучала попса про «Москва – звенят колокола» и далее в том же духе, и актёры начали ей подпевать. Для чего был устроен весь этот балаган, я сначала плохо поняла – на мой вкус, песнями и плясками можно развлечь и завлечь только детей, а взрослым людям это рано или поздно надоедает; однако потом я поняла: музыка (которая вся, кроме вальса на музыку самого Грибоедова, услышанного мною впервые ещё на Покровке и там же и полюбившегося, была совершенно не в тему), предназначалось для того, чтобы попытаться отвлечь зрителей от текста. А текст в этом спектакле играл роль совершенно второстепенную – его читали, быстрым шагом прогуливаясь из одного края сцены в другой, забывали и вынуждены были пользоваться хорошо слышными в зале подсказками суфлёра, причём Чацкий (Бадалбейли) даже вступал с ним в дискуссию, коверкали (так, французские книги превратились в английские), переставляли слова местами, так что стихотворные строки переставали рифмоваться (например, вместо «меня разлюбит, как его» прозвучало «разлюбит и меня»), и прерывали монологи и реплики на середине, так что у меня возникала стойкая ассоциация с прочитанными мною статьями о цензурных вымарках в первых изданиях Горя от ума, не позволявших всему тексту комедии звучать со сцены. Когда же какую-нибудь ключевую фразу надо было подчеркнуть особо, делалось это отнюдь не интонацией или жестами, а изменением освещения; так же за Чацким важные реплики иногда повторял хор из «массовки», иногда герои подходили к лампам, закреплённым по углам сцены перед золотыми зонтами, включали их и направляли на себя, а иногда использовалось эхо, откликающееся на слова, произнесённые громче обычного. Теперь о Чацком – самом оригинальном элементе сего действа: здесь он – лысый, слегка небритый очкарик, мягко говоря, немолодой, вполне годящийся Фамусову в младшие братья, а Софье, соответственно, в дядюшки, да и поучает он её совсем как старший родственник, а отнюдь не как друг детства. И, как зрелый, состоявшийся мужчина, а не идейный юноша, он обладает спокойным, нордическим характером, его ничто не волнует, ничто не способно вывести из себя, ну а чтоб его с ума свести, определённо понадобились бы титанические усилия; Софью он, естественно, не любит, а в «фамусовском обществе» пребывает на правах стороннего наблюдателя, этакого «ревизора», который под занавес явно делает неутешительный вывод, что попал в «страну дураков», и принимает решение покинуть Москву. И вообще он мне здесь показался, как и в постановке Малого театра, иностранцем – но если там он мне напомнил выходца с каких-нибудь Минеральных вод, то здесь он больше смахивал на немца – даже по манере одеваться, или даже скорее на русского дипломата, проживающего в Европе и заехавшего на родные просторы вспомнить детство, проведённое в доме Фамусова. Что же до гостей, которых я всегда так люблю разглядывать, то здесь разглядывать особо было нечего: единственными приятными лицами там (да и во всём, пожалуй, спектакле) были обаятельнейшая арапка (Гату Жозефина) и собачка (её роль исполняла плюшевая игрушка), принадлежавшие графине Хлёстовой (Сидоренко). А вот если мне когда-нибудь приснится тамошний князь Тугоуховский (Межевич), я проснусь седой: это нечто с замотанной напомаженной марлей головой больше всего напоминало второе пришествие Франкенштейна, и когда оно играло на гитаре и свистело, и тем паче когда издавало нечленораздельные звуки. Но самое интересное лицо в спектакле – это, несомненно, суфлёр (Ардашев): он начал с исполнения ролей покойника и дирижёра, а закончил перевоплощением в Платона Михайловича, причём и он забывал слова, когда находился на сцене, а не в своей будке. Короче говоря, всю пьесу уместили в полуторачасовое шоу смешанного жанра, причём пожертвовали при этом не чем-нибудь, а важнейшим монологом «А судьи кто?» - вернее, Чацкий произнёс эту строчку, да так ею и ограничился, не то реально забыв, что там дальше, не то решив, что это посмешит зал (и они с частью зала действительно немного посмеялись над этим фактом). И за эти полтора часа спектакль умудрился утомить меня не хуже какой-нибудь трёхчасовой лекции на непонятную и неинтересную мне тему! Зато хоть поругать было что, рецензия получилась большая и страшная, что только в плюс к моему реферату. А ходить или нет на этот спектакль – надеюсь, вы уже поняли.
Вот я и дома – добиралась от Курской, чтобы посидеть по дороге до дома, свежие комиксы почитать. Завтра снова в школу, вставать рано, посему я – спать. Всем доброй ночи)

Сегодня я встала очень рано и успела до четырёх часов дня сделать два несомненно полезных дела: написать сочинение по Мёртвым душам, вышедшее моим корявым почерком почти на три страницы, и написать по десятку вопросов ещё к пяти топикам по инглишу – инглиш, конечно, не завтра, но если бы не сегодня, я бы это никогда не сделала. Хотела я ещё доперечитать заданную русичкой в качестве внеклассного чтения Первую любовь, однако не успела и понадеялась на то, что она снова благополучно об этом забудет, или на то, что у меня ещё сохранилось что-то в памяти от давнишнего прочтения. После этого я в спешном темпе отправилась исполнять свою давнишнюю задумку – всё-таки посмотреть фильм про Тони – Консервную банку на большом экране. Поскольку в Бресте он не шёл, я выбрала сеанс на половину шестого в Матрице, для чего мне пришлось проехаться на маршрутке на метро, а на подземке до Крылатского, где я малость заблудилась в подземных переходах и вышла не на ту сторону бульвара, так что пришлось долго и упорно переходить дорогу. Однако в итоге я всё равно взяла билет за 20 минут до начала сеанса и просидела их за столиком перед залом, листая халявные журналы. Зал же был полупустым, так что своё уютное местечко в середине пятого ряда я могла бы занять даже в том случае, если бы не покупала на него билет. Кресло – удобное, звук – отличный, а что ещё нужно для приятного просмотра, мы сейчас и обсудим.
Для начала – немного о том, почему я пошла смотреть Железного человека, при том что никогда не ходила смотреть более широко котирующихся Спайдермена, Четвёрку, Халка и уж тем паче всяких там Бэтменов с Суперменами. Дело в том, что они – слишком правильные и оттого – мультяшные, неживые: тот же Чпук любит свою девушку, любит свою тётю, никогда не унывает, та же Четвёрка живёт как одна большая дружная семья, и моё сознание протестует: не верю, такого не бывает, всё это сказки. А у тех, на кого мне смотреть приятно, хотя бы имеется некий непростой путь к тому, каковы они стали, и при всей их пафосности они уже живее, уже ближе. Конечно, мистера Старка я люблю куда как меньше, чем Росомаха, Карателя, ГостРайдера, Тора – чтож, недостаёт ему брутальности, бывает; однако мне интересно было посмотреть экранное воплощение истории о том, как несомненно обаятельный, но циничный мизантроп, кутила и плейбой, получив осколок под сердце, обнаруживает в себе дотоле дремавшую совесть и бросает вызов нехорошим дядькам, дабы исправить ошибки бурной молодости. И, если сравнивать со множеством других фильмов последних лет, в которых патриоты своей родной Америки сотнями крошат харизматичных бородатых наёмников в Афгане и прочих горячих точках планеты, история вполне удалась: очевидно, создатели кина не только и не столько желали поэксплуатировать заезженную лошадку борьбы с мировым терроризмом, сколько неприкрыто, зато искренне вкладывали в своё детище классическую гуманистическую мораль без претензии на злобу дня. А в остальном – Дауни-младший симпатяга, музычка весьма неплоха, равно как и юмор, зрелищных моментов на мой привередливый вкус меньше, чем хотелось бы, зато какие это были моменты! – а финал предсказуем, однако от того не менее захватывающ. Ну и без романтики не обошлось – в отличие от комиксного сюжета, в фильме у Тони и миссис Перец всё-таки что-то да уладилось с совместной личной жизнью. Короче говоря – настоятельно рекомендую таким же ненормальным любителям марвеловских комиксов, каковой являюсь я, а так же тем, кто уже посмотрел Александра и U2 3D, рецензии на кои вы можете наблюдать постом ниже, и вполне справедливо счёл, что ничего лучше нынешний репертуар кинотеатров всё равно не сможет предложить.
Вся эта гонка вооружений продолжалась два часа, и я, не ожидавшая такой солидной продолжительности, мухой устремилась домой, однако сначала состав метро дважды останавливался в коротком перегоне от Крыла до Молодёги, затем маршрутку пришлось подождать, а там и по магазинам походить, и в итоге я была дома только в половине девятого. Завтра в школу, хоть я и не знаю, задали ли что-нибудь сегодня или лохов, пришедших сегодня в школу, не нашлось. А ещё завтра – в театр на Таганке на очередное Горе от ума, а значит, снова вернусь поздно, зато с очередной рецензией. Вот такая вот насыщенная жизня)

Мне сегодня, после того как я смотрела концерт Машины времени до половины второго ночи, снилось на удивление много всего. Снилось, как я гуляю по ВДНХ с Гамбитом и натыкаюсь на концерт U2 под открытым небом, занимаю себе уютное местечко сбоку от трибун, достаю фотоаппарат, и тут ко мне какая-то вредная тётка пристаёт на тему того, что здесь сидеть нельзя и фотографировать тоже нельзя. Ещё снился концерт Алисы, и тут уж я сидела в первом ряду и, переговариваясь с кем-то, любовно называла Кинча Котом. Снилось что-то, вдохновлённое вчерашней битвой в Эренгарде на ролёвке, кого-то я рубила, куда-то бегала, кого-то приводила в чувство. Снилось что-то Хеллсинговское, пафосно-мрачное, и отдельно от этого какой-то ночной лес, в котором я, задрав голову, любовалась небом, неестественно густо покрытым мириадами звёзд, пыталась сфотографировать его сквозь ветви деревьев, и ещё пыталась сфотографировать пролетавшую мимо летучую мышь. Проснувшись поутру, я хотела сочинение писать, но что-то стало мне хреново, и всё выделенное на труды праведные время я тупо просидела на диване с журналом в руках, досыпая с открытыми глазами. Затем я пообедала грибным супом (давно мне хотелось грибов) и отправилась в путь, а путь мой лежал, на случай если кто забыл, в мой любимый театр на Покровке, на спектакль Бешеные деньги по Островскому в постановке Посельского.
Прибыла туда я, как обычно, за полчаса; мне достаточно было не появляться там чуть меньше месяца, чтобы там произошли некоторые существенные изменения – передвинули гардероб, так что легче стало подходить к роялю и лежащей на ней книге отзывов, к которой, кстати, приложили новую ручку, перевесили фотопортреты актёров, и снова не было ни моей знакомой администраторши, ни моей знакомой билетёрши. Купив программку, я отправилась в буфет её изучать, приятно скоротав время кофиём со сливками и какой-то шоколадкой, после чего, когда публику впустили в зал, заняла своё место с краю четвёртого ряда.
Началось действо, растянувшееся на два с половиной часа, но пролетевшее так быстро, что его, как всегда, показалось мало. В нём я впервые увидела на сцене Евсюкова, которого не было даже на портретах в холле, и впервые смогла наблюдать за игрой Натальи Фищук в главной, а не второстепенной, роли и осталась весьма довольна увиденным. Но, конечно, не только этим: как и в большинстве спектаклей Покровки, сегодня все актёры были на своих местах, не создавая противоречий со сложившимися при прочтении пьесы образами своих персонажей. В итоге проникнутая капиталистическим антигламурным пафосом комедия была сыграна с великолепным остроумием, живо и увлекательно, без сползаний в пошлость или морализаторство. Единственной современной деталью, кроме бодрого клубнячка, игравшего во время вступления, были двое слуг в доме Чебоксаровых (Рыков и Баев), представленные в виде этаких телохранителей – «людей в чёрном», однако современным смотрелся весь спектакль в целом. Однако не стоит полагать на этом основании, будто это была злободневная, «актуальная вещь» - да, проблемы в комедии подняты извечные, но в первую очередь она создана для того, чтобы мы качественно улыбнулись: это ведь тоже надо уметь!.. Так что за качественной улыбкой всех нуждающихся в положительных эмоциях направляю на этот спектакль, единственный недостаток… нет, скорее просто единственное отличие которого от прочих Покровских – отсутствие традиционных песен, вернее, лишь намёк на их присутствие где-то «за кадром». Короче говоря – ставлю пять)
По окончании спектакля до метро я добралась очень быстро – от собачьего холода бежала как в попу раненый олень, одеваться надо было теплей. Ну ничего – до дома я тоже быстро добралась и уже согрелась горячим кофиём. Сейчас я отправляюсь на боковую; завтра лохи пойдут в школу, а я буду писать сочинение, делать инглиш и гулять, конечно. Очень хотелось бы осуществить ещё один поход в кино, на Железного человека, вряд ли это будет осуществимо, но мало ли… вобщем, поживём-увидим, доживём-узнаем. До встречи!)

Сегодня мне снился очень кавайный сон – будто в своей старой квартире я держу 13 маленьких беспородных котят и собираюсь их пристраивать через инет, для чего всех по очереди притаскиваю в большую комнату на диван и фотографирую. Помню чёрного котёнка, помню белого с чёрными пятнами и глазами разного цвета, но самым кавайным был странный пятнистый котёнок. Каваилась я до полудня, пока не покинула дом родной на очередную вылазку с культурной пользой. А путь мой сегодня лежал в кинотеатр Nescafe Imax, на только давеча вышедший в прокат фильм U2 3D, повествующий о лучших моментах последнего мирового тура сей великой группы. Для-ради этой благородной цели мне пришлось проделать в оба конца весьма геморный маршрут. Когда я ехала туда, с транспортом мне везло: и в маршрутку, шедшую от родной Молодёги до Сокола, я у метро вскочила сразу же, и когда от Сокола на метро доехала до Речного вокзала и вывалилась на поверхность, маршрутку до Рамстор-сити мне тоже удалось догнать прежде, чем она отъехала. В итоге я быстро добралась до кинотеатра, успела купить хороший билет в серёдку девятого ряда (он обошёлся мне в полтыщи с гаком, это как три раза в театр на Покровке сходить!) и оставшийся до начала сеанса час поела картошку в Макфаке. И вот нас впустили в зал, выдали заветные очки, благодаря которым единственным недостатком происходящего на экране оставалось то, что всё это нельзя было потрогать, и… и далее я не считаю необходимым откладывать момент делёжки впечатлениями.
Но начну я всё-таки, пожалуй, с лирического отступления. Если говорить об искусстве в целом, – не только о музыке, но и литературе, живописи, кино, – то всё, что привлекает к себе внимание, всё, что мы любим, можно условно разделить на две категории. Есть экшн, драйв, он – сердцу: заставляет его биться быстрее, но забывается, как только проходит время. Есть классика, она – уму: может, ей и недостаёт энергетики, от неё не так прёт, зато она заставляет задуматься, и если цепляет, то надолго. Но только если что-то совмещает в себе оба эти качества, оно становится неотъемлемой частью нескольких поколений, и его называют живой легендой. К такой категории, на мой взгляд, стоит причислить и матёрых рокеров U2. Я сегодня получила море кайфа от шоу, которое увидела, от песен, которые услышала, потому что это были почти все мои самые любимые песни из репертуара Ю-ту, и просто от того, что великолепное зрелище было великолепно снято и обработано, получилась великолепная картинка, великолепный звук. И кайф, видимо, получала не я одна, потому что зал, в котором я сидела, аплодировал музыкантам вместе с тем залом, что был на экране, после каждой песни, периодически вверх взлетали чьи-то руки, ну а уж удержаться от того, чтобы притопывать ногой, потряхивать башкой и подпевать на знакомых припевах, вообще было невозможно! Вобщем, всем, даже тем, кто впервые слышит слово U2, и тем, кто им ни разу не интересовался, потому что любит полегче или потяжелее, советую совершить паломничество в Nescafe Imax, вам в любом случае будет интересно и вы получите немаленький заряд хорошего настроения, проще говоря – не пожалеете)
А вот на обратном пути с транспортом везло мне уже меньше: я долго просидела в бесплатном автобусе от Рамстор-сити до Речного вокзала, а доехав до Сокола, долго ждала маршрутку до Молодёги. Но вот я здесь, а завтра я иду наконец-то в театр на Покровке (думала, не доживу до этого момента, почти три недели без них – это для меня рекорд театрального воздержания) на Бешеные деньги, иду вечером, а днём буду писать сочинение по Мёртвым душам на понед – это меня Единорога сегодня обрадовала новостью о том, что его задали. Вернусь с рецензией, естественно, и вернусь поздно, поскольку спектакль обещает быть долгим. А сейчас я буду ужинать, КВН смотреть, в ролёвку играть… до встречи ;)

Ну во-первых – с Первомаем всех, граждане! :D
Итак, сегодня я выбралась в кино. Вернее, сначала я подъехала пораньше к кинотеатру Художественный, взяла билет всего за 150 рЭ в самую серёдку седьмого ряда в Большом зале (в Октябре они небось не меньше чем по 300 стоят), да и пошла гулять по Арбату – сначала в одну, потом в другую сторону, от Арбатской до Смоленки и обратно. В праздничный день народу там было много, все художники выставили своё творчество на обозрение народа, заняв обе стороны дороги, возле зоомагазина появились ворон-ветеран Лунь и его заматеревший хозяин (помню его волосатым парнишей, теперь этакий мужиГ), музыкантов было мало, только парочка невозмутимых гитаристов-корифеев, а возле музея Пушкина толпилась разношёрстная кучка туристов, среди которых мелькало несколько лысых стариков в ярко-оранжевых туниках – очевидно, какие-нибудь ламы с Тибета, ибо для простых московских кришнаитов были они больно солидными. Жара стояла нестерпимая, и я прокляла себя за то, что напялила кожанку, а не джинсуху, утешало только то, что я была не один такой терминатор, ибо несколько косух всё-таки мелькнуло в толпе. Более того, моя башка срочно нуждалась в защите от палящих солнечных лучей, и я в итоге купила себе бандану с волком, и в ней сразу стало легче (майка с волком, бандана с волком, торба с волком, портфель с волком… это лечится вообще?)). Прогулка моя закончилась, когда до начала сеанса оставался ещё час, но мне надоело бродить, и я завалилась в кинотеатр, подрезала какой-то халявный журнал о киноновинках и засела его читать, и так час пролетел незаметно. В зале впереди меня уселась милая парочка готов, и вскоре я пересела со своего места, что было за парнем, на то, что было за девушкой, ибо у неё лохматость была не такая повышенная, как у её кавалера, и из-за неё видно было лучше. А теперь приступаю к рассказу непосредственно о фильме.
В общем и целом это была ещё одна вольная вариация на тему славной отечественной истории, продолжающая лучшие традиции не столь давно отгремевшего «1612», но, на мой взгляд, менее проникнутая патриотическим духом и более проникнутая неприкрытой поучительностью, нежели этот фильм. Но постараюсь абстрагироваться от актуальной для нашей демократической современности морали о добром князе, плохих боярах и коварных иноземцах и рассмотреть кино как художественное произведение, а не как агитационный материал. В таком свете оно сразу начинает смотреться вполне симпатично, а особенно симпатично смотрится Пампушный – Александр (симпатичнее разве что Бухаров – Волкодав, Александру брутальности малец недостаёт, но если обрастёт ещё малец и каким-нибудь боевым шрамом обзаведётся – даже на мой привередливый вкус сойдёт). Этот-то Александр, молодой князь Новгородский, и спасает от разбойников странствующего рыцаря, который оказывается шпиеном и подговаривает вероломных бояр, после чего и начинается детективная история, а там и любовный треугольник, куда ж без него-то, и в конце наши, естественно, победили. Всё складно, хотя есть моменты, которые несколько ломают и, как мне кажется, могут репутацию Александру несколько подпортить: например, уж больно запанибратски он общается с посланником орды и уж больно подло нападает на шведов, хоть они и враги и вообще редиски те ещё, врасплох, пока те безответственно дрыхли. Ну а если подойти с технической стороны, то, конечно, классическая русская манера съёмки батальных сцен «вприпрыжку от пуза» изрядно портит впечатление от красивых драчек, которых было мало, но были они вполне правдоподобно-остервенелыми (а то в некоторых фильмах драчки покровавее, но больно изящные они там и простые, словно врага покрошить так же легко, как колбасу на бутерброды настрогать). Из-за этой манеры финальная битва живо напомнила мне любительскую съёмку какого-нибудь среднемасштабного ролевого вонзалова – и в принципе я оказалась права: статьи о фильме сообщили мне, что в качестве массовки создатели кина пригласили исторических реконструкторов. Итак, фильму – заслуженную четвёрку (а вы что хотели, в отечественном кинопроме Джексонов да Спилбергов не работает), надеюсь, будет и вторая часть фильма, нечто вроде "Александр. Ледовое побоище", а всем, кому хочется с пользой скоротать праздники, сходить советую, на том и прощаюсь)
Завтра мне хочется съездить в 3D-кинотеатр Nescafe Imax посмотреть запись тура легендарной команды U2 с эффектом присутствия, если мне удастся это осуществить, будет вам ещё одна рецензия, полагаю, более экспрессивная) А ниже – кадр из посмотренного мною сегодня фильма:

Итак, как только пробило пять часов с хвостиком, я оделась потеплее, чтобы больше не мёрзнуть, то бишь в тёплую кофту на майку и в куртку на неё, да и вывалилась на свет Божий, где только что дождь прошёл и всё было сыро, чисто и свежо. Потом потопала пешком до Молодогвардейки, ткнулась было на почту, позабыв, что сегодня воскресенье, поцеловалась, естественно, с замком, купила в ларьке своё любимое мороженое – с грецкими орехами в кленовом сиропе – и пошла к метро через дворы, в которых некогда обитала. Маленькой приятностью было столкнуться по пути со старинной, хоть и не очень чтобы близкой, подругой Сашкой – она приехала в эти края навестить бабушку (у многих переехавших в последних уцелевших пятиэтажках ещё ютятся бабушки и дедушки – они вообще очень упёртые, эти старики); постояли, потрепались обо всякой ерунде – кто где живёт, кто где учится, куда собирается поступать и на кого – да и разошлись. Дойдя до метро, я спустилась в подземку, купила себе свежий журнальчик комиксов – сто лет не покупала их – и поехала прямиком до Киевской. Доехала, поднялась на поверхность, прошла подземный переход и почесала неспеша по Земляному валу, и позабыв уже, как невнятный сон, что ещё сегодня, не далее как утром, я сдавала экзамены, которые вообще-то весьма немало значат относительно моей дальнейшей жизни. В итоге до театра на Покровке я дошла за полчаса до спектакля – всегда я так прихожу, точна как часы, один раз только за пятнадцать минут пришла! Поздоровалась с билетёршей, гардеробщиком, с девушкой, заменявшей сегодня мою знакомую администраторшу, купила программку, не стала покупать за ту же цену свежий выпуск журнала «Театрал», поскольку запамятовала, с этого месяца или со следующего начну получать его по подписке, избавилась от пальта, почитала в книге отзывов всё, что в прошлый раз было написано после меня, и проследовала в буфет.
Поприветствовав буфетчицу, добродушно проворчавшую, что ей уже неинтересно работать среди сплошных знакомых лиц, я уселась на свой любимый стул за свой любимый столик, спиной к залу, а лицом к выходу, и принялась изучать программку, попивая из крошечной кружечки восхитительный кофе с молоком и запивая его ледяной газировкой из похожей на сосульку бутылки – длинной, узкой и покрытой испариной. За этими приятными занятиями время пролетело незаметно, причём буфетчица мне наябедничала, что про меня рассказали одному из актёров, Рыкову, прочитавшему мои отзывы о спектаклях, и что нас когда-нибудь непременно представят друг другу (сегодня, к сожалению, сего знаменательного события не состоялось, хоть он и играл в сегодняшнем спектакле). И вот нас позвали в зал, и я прошла на своё место в середине четвёртого ряда, не оказавшегося на сей раз последним; на сцене стоял стол, и освещённое настольной лампой радио вещало новости военного времени. Этот стол, тахта, да ещё громкоговоритель на стене – вот и все декорации для истории бедного Марата, большего и не надо. А история эта, в Арцибашевской интерпретации, выглядит предельно символично: любовный треугольник в комнате с тремя углами, три человека, помноженные на три временные отрезка – блокадный сорок второй, победный сорок шестой, и пятьдесят девятый на пороге новых перемен. Не три актёра, а девять – и они порою все вместе находятся на сцене, и герои-подростки, герои молодые и герои зрелые постоянно пребывают в тесном контакте между собой: разговаривают друг с другом, подменяют друг друга, спорят, осуждают, подсказывают и так далее.
Постановщики вольны с текстом, переставляя хронологические части сюжета, позволяя воспоминаниям тут же воплощаться в реальность – не позволено воплощаться только мечтам. В этих находках, приёмах, называйте как хотите, – вся основная оригинальность, но оригинальность эта не искажает правды, и это мне понравилось; что же окончательно меня покорило и заставило душой перенестись в пространство сцены – так это периодически звучащие из громкоговорителя песни Высоцкого, в которых бьётся такой же вневременный пульс, какой и в прозаическом слоге Арбузова. Но пора добавить ложку дёгтя в бочку мёда, ибо давненько я этим не занималась относительно театра на Покровке. Главная часть ложки – это образ Леонидика, в роли которого я сразу же после перечтения произведения начала видеть Булдакова, ибо для меня он (Леонидик в смысле, хотя и Булдаков, как актёр, тоже) – романтик, влюблённый поэт, который как мужчина ничем не хуже Марата: да, он позже, чем Марат, становится способным на самопожертвование, зато раньше, чем он, решается открыть свои чувства, а в начале и в конце произведения так вообще выступает, на мой взгляд, как фигура трагическая. В спектакле же я увидела совсем другого Леонидика: в отрочестве, в исполнении уже упомянутого Рыкова, он выглядел слишком уж брутальным – бритый наголо, выглядящий старше своих товарищей, чересчур резкий и озлобленный; в молодости, в исполнении Коршункова, каким бы блестящим тот ни был актёром, он так же смотрится больно бравым воякой, а уж в зрелости, когда его играл Ненашев, предстаёт таким жалким (помнится, и в Пете из Талантов и поклонников, которого так же играл Ненашев, меня раздражала именно «жалкость»), что к нему не испытываешь совершенно никакого сострадания.
Да и любви к Лике ни в одном из этих трёх Леонидиков в данном спектакле не видно – создаётся впечатление, что он просто из своей слабости и беспомощности пользуется Ликиной добротой, испортив жизнь и ей, и Марату, пока ему не доказали его никчёмность, так что в итоге он может показаться зрителям совершеннейшим подлецом, тогда как у Арбузова, у которого вообще не бывает положительных и отрицательных персонажей в принципе, явно не всё так просто, как бывает тогда, когда хорошие становятся счастливы, а плохие вынуждены отступить. При этом, в контраст суровому юноше-Леонидику, юный Марат в исполнении обаятельнейшего Баева слишком мягок и великодушен, тогда как хотелось бы видеть всё наоборот: когда Леонидик понимает и сочувствует, а Марат своими остротами причиняет боль, зрителю, пьесы не читавшему, было бы сложнее догадаться, что Лика всё же любит последнего, а не первого. И если уж начали о Марате, то закончим до конца: молодой Марат здесь неплох, но малоубедителен, ибо игравший его Ищенко и здесь не смог обойтись без своего голливудского улыбона, который так шёл ему в роли Скалозуба, но казался несколько неуместным в роли более серьёзной; взрослый же Марат в исполнении Ненашева не понравился мне совсем – чересчур тяжеловесен, «мужиковат», не вызывает симпатий, и философствования из его уст звучат малость непривычно. Да и вообще все актёры, игравшие героев в среднем возрасте, староваты: героям едва за тридцать, а актёрам явно за пятьдесят, в итоге опять-таки возникает несостыковочка. Но даже при всём при этом спектакль хорош и я могу с чистой совестью вам его порекомендовать – только чур, сначала прочитайте пьесу и составьте своё мнение о ней, ибо у Арбузова может быть бесконечное множество прочтений!
Да и я, пожалуй, как приеду на дачу, откопаю свой двухтомник Арбузова, а с ним и других драматургов 60-х, да и перечитаю все прочие шедевры. Но о чём это я? Ах да, спектакль длился два часа пятнадцать минут без антракта, с моего места видно было прекрасно, хоть впереди и сидели высокие люди; как только он закончился, я перво-наперво протолкалась к книге отзывов и черкнула свои несколько строк, а уже потом получила свою куртку и, попрощавшись со всеми, вышла на свежий воздух. Там снова хлестал ливень, и я с наслаждением потопала по лужам, подставляя мелким прохладным каплям лицо; давно просящие каши туфли промокли сразу же, вскоре и намокшие джинсы плотно прилипли к голым ногам, а мне в кайф! В итоге до метро я дошла вымокшая почти что до нитки и счастливая едва ли не до поросячьего визга. Спустившись в подземку, я поехала прямиком до родной Молодёги, но, выбравшись на поверхность, в обозримом пространстве своего батю не обнаружила; позвонив ему и выяснив, что он будет минуты через три, я решила попусту не мёрзнуть и вернулась в вестибюль станции (и как бомжи там только спят? Жутко же дует, холоднее, чем на улице!). Наконец, минут через пять, мой фавер подъехал и подвёз меня до дома, где я пообедала щами и написала всё вышеизложенное, а сейчас у меня варится початок кукурузы на закуску, а я иду палить френдленту и ленту каментов. А потом – собирать портфель, ибо каникулы кончились и завтра придётся переться в школу, теоретически – на шесть уроков, но если восьмым будут дополнительные занятия по химии, придётся, наверное, идти.
Теперь мне полноценный отдых не светит до самых майских праздников, ибо выходные не особо-то и в счёт, к тому же ближайшее воскресенье у меня уже занято: вместо того, чтобы смотаться на шашлыки вместе со всем Орденом Оранжевого Феникса, я отправлюсь на ДОД в РГГУ. Вот так и живём, так что – до завтра, или уже до сегодня, смотря кто когда это читает, если вообще читает. Вобщем – до новых новостей)

Вчера вечером я дописала пост про наш с Единорогой поход в зоопарк, пропалила ЛиРу и форум, поужинала чем-то, первым попавшимся под руку, затем около получаса блаженно отмокала под прохладным душем, и только потом завалилась спать и отрубилась практически мгновенно. Снилась мне всякая бессмыслица, проснулась я опять сразу же, как только стало светло, но до половины двенадцатого дремала и просто валялась, подумывая о том – о сём, и только тогда встала, настрогала себе бутербродов с сыром, посидела за компом, потом, выйдя гулять с собакой, дошла до универмага, купила клей, вернулась домой и засела за починку приобретённых давеча минек, вооружившись пинцетом, ножом и кусками бумаги для удаления остатков клея. Начала я со скелета, у которого переломы костей были на обеих руках – с первой у меня как-то не очень вышло, я переборщила клея, он засох белёсым слоем и кость стала выглядеть толще, а со второй, державшей щит, получилось уже лучше, причём я этот щит для пущей верности приклеила одним концом к его локтю, чтобы уж точно не отвалился. Затем я приступила к колеснице – приклеила руки, сжимающие копьё, одному из скелетов, приклеила, на всякий случай в двух местах вместо одного, колчан к борту колесницы, затем склеила, наконец, древко штандарта и на всякий случай капнула клеем в точке соприкосновения древка штандарта и древка копья. Вся эта работа оказалась непростой, но в целом терпимой, и когда клей засох и миньки снова можно, хоть и осторожно, лапать, я устроила им фотосессию, а затем методом уплотнения (часть ряда оловянных солдатиков отодвинулась на задний план, к пластмассовым всадникам из Политеха) нашла им видные местечки на своей полке для коллекций и сувениров.
Выложив фотки, я списалась в аське с Авиусом и Единорогой и от последней узнала, что по истории задавали доклад на одну страницу про какого-нибудь героя ВОВ – эт мы можем, эт нас хлебом не корми, было бы время и не было бы лени!.. Тем временем я засела обедать щами, а на улице так припекало, словно бы уже август на дворе; в комнате, соответственно, стало жарко, и я торжественно открыла сезон сидения за столом перед распахнутыми рамами. Пообедав, я засобиралась в путь и вышла на свежий воздух в одной майке, накинув расстёгнутую куртку только для проформы – чтобы мама не жужжала, ну и на случай вечернего похолодания; а поскольку вышла я опять пораньше, я пошла пешком до метро, то бишь сначала до Молодогвардейки, где я заглянула на почту и получила сразу несколько журналов и газет, а уже потом, дворами, в коих раньше обитала, до метро, остановившись только, чтобы сфотографировать зацветшие крокусы. Табло над ним показывало температуру +21 – новый рекорд и всё такое, у весны явно начался весьма бурный роман с летом; естественно, мне после короткой прогулки чертовски начало хотеться пить, поэтому прежде, чем спуститься в подземку, я приобрела бутылку холодного чая, промочила горло и засунула её в карман куртки. В метро же я, сев в вагон, забилась куда-то в уголок, открыла одну из газет и зачиталась, прервавшись только, чтобы сфотографировать тоннель через стекло, когда поезд ненадолго остановился в нём, так что чуть было не проехала свою Курскую и выскочила на платформу буквально в последний момент. Убрав в торбу злополучную газету, я выбралась на поверхность, перешла подземный переход и потопала неспеша по Земляному валу до самого входа в театр на Покровке; на сей раз я пришла не за час и даже не за полчаса, а всего за пятнадцать минут, так что народу там в холле было уже порядочно, но я издалека прокричала приветствие администраторше, билетёрше и гардеробщику, помахала им лапой и только потом протолкалась поближе.
Купив программку, сдав куртку и сходив к книге отзывов посмотреть, что в прошлый раз написали в ней после меня, я, перекинувшись с вышеназванными тремя несколькими фразами, отправилась поздороваться с буфетчицей; моё любимое место спиной к залу было уже занято, и я села на ещё в прошлый раз облюбованный столик у стены, изучила программку, выпила крошечную кружечку восхитительного кофе с молоком и съела, за неимением моих любимых трюфелей, какую-то плитку молочного шоколада. От нетерпения я рано ушла из буфета и встала в холле у стены, и оставшиеся минут десять тянулись для меня дольше нескольких часов; но, наконец, в зал впустили, и я заняла своё место в середине третьего ряда – оттуда было великолепно видно ещё и потому, что передо мной никого не сидело, то бишь располагалось пустующее сиденье. Ну да не буду больше вас томить и скажу несколько слов о спектакле «Последние страницы из дневника женщины» в постановке Андрея Максимова, в полуторачасовое, без антракта, действие которого уместилось не только всё одноимённое произведение Брюсова, но и восхитительные романсы на его стихи, и хореография под просто красивую музыку Ильи Тилькина. Стоит ли добавлять, что я снова стала свидетелем зрелища неподражаемо талантливого, шедеврально изысканного, предельно искреннего, волшебно живого? Надо ли уточнять, что столько тончайших оттенков чувств и эмоций не только в книге не прочтёшь, не только на экране не увидишь, но и вряд ли увидишь с ещё какой-нибудь сцены (да-да, скажите мне, что где-то в мире есть место, где ставят всё этолучше – я не поверю!)?..
Надо, пожалуй, только в шестой уж раз поклон до земли отвесить актёрам, которые всю эту противоречивую, пёструю стихию воплощают в реальность с таким мастерством, что оно кажется лёгкостью, которые так плачут и так смеются, что не возникает сомнений в том, что эта реальность – материальна, осязаема, что так, именно так было, или есть, или может быть. Здесь все на своих местах, все предстают такими, какими их и представляешь при чтении повести: и Талия – Гребенкина (ну, она выше всяких похвал, где бы я её ни видела, везде она творит маленькое чудо), и Лидочка – Жигунова (так сыграть женщину, влюблённую в женщину, чтобы это было видно с первых минут, определённо надо уметь), и Модест – Стукалов (всё чаще подумываю о том, какой бы великолепный из него вышел Великатов), и Володя – Булдаков (чёрт возьми, что ж он такой милый-то? Это уже просто как-то чересчур ^^), и следователь – Чудаков (оказывается, он умеет быть не только смешным, но и серьёзным, хотя Молчалинские «умеренность и аккуратность» и здесь в нём сквозят). А ещё очень приятно было видеть, что Булдаков и Чудаков ещё и замечательно умеют играть на гитаре и петь, а Гребенкина и опять-таки Булдаков ещё и танцевать умеют так, что залюбуешься. Короче говоря: я снова в восхищении, чувство после просмотра осталось не тяжёлое, как можно было бы предположить, а очень даже светлое и радостоное, с нетерпением жду воскресенья, когда пойду смотреть Бедного Марата, и определённо не успокоюсь, пока не пересмотрю весь репертуар, чего и вам неустанно советую. После спектакля я спустилась вниз, протолкалась к книге отзывов, черканула свои несколько строк, отстояла очередь в гардероб и, попрощавшись со всеми, вышла; на улице по-прежнему было тепло, так что я не стала застёгивать куртку и потопала обратно по Земляному валу нараспашку.
Вскоре я уже спускалась в метро, а там и ехала в вагоне, снова уткнувшись в газету; долго ли, коротко ли, а я добралась до родной Молодёги, поднялась на поверхность, и там меня уже поджидало папино авто – он и подвёз меня до дома. Там, засев за комп и принявшись строчить всё вышеизложенное, я на ужин под поедание какой-то булочки уговорила целых три кружки некрепкого кофе (по две ложки кофе на кружку и без сахара, а то обычно я валю столько ложек кофе, что уже едва размешивалось) – определённо мне надоел крепкий кофе, как надоело и постоянное радио в ушах: видимо, и у меня, как и у природы, весенний срыв крыши начал постепенно сменяться летним разморённым спокойствием. Посмотрела на сайте ЦДО РГГУ результаты олимпиад – ни в одной из них я ни одного из трёх призовых мест не заняла, но количеством баллов вполне удовлетворена: они наглядно подтверждают, что я не гений, но английский знаю очень хорошо, литературу – просто хорошо, а историю – нормально (знала бы лучше, кабы не дурная память на даты и прочие цифры); теперь в воскресенье буду сдавать экзамены в лицейские классы, очень уж хочется сдать, так что держите кулаки за меня, лентяйку нифига-не-готовящуюся, уже сейчас. На завтра у меня запланирован вторичный поход на выставку японской ксилографии в Пушкинку, сорвавшийся у меня в понед, а послезавтра надо будет непременно выбраться куда-нибудь на природу: каникулы – не каникулы без вылазки в какой-нибудь парк с последующими там блаженными блужданиями в гордом одиночестве!.. На том я и прощаюсь с вами до новых новостей, да, знаю что я сволочь новых-читателей-нифига-не-приветствующая, да и фотки-не-выкладывающая, да и в-сообщества-не-постящая, но всё потом, родные, всё потом!.. =)

Итак, с трудом досидев за компом до приличного для выхода из дому времени, я снова оделась, покидала в торбу всё необходимое, опустила плеер в карман куртки, включила в ушах Наше радио, и решила на сей раз отметить температурный рекорд в столице отказом от сменки, сразу же по выходу из дома вместо сапогов надев туфли. Вышла – и пошла пешком до метро, то бишь сначала до Молодогвардейки, потом через дворы, в коих три года назад жила; на улице тепло, солнечно, сухо, коты греются на подоконниках, свежей стружкой пахнет со стройки, и вообще всё очень хорошо и весенне. Дойдя до метро, я спустилась в подземку, села в вагон, поехала; поскольку я не выспалась сегодня, вскоре я блаженно задремала и в таком состоянии едва не проехала нужную мне Курскую. Там выспавшаяся и бодрая я выбралась на поверхность, перешла подземный переход и, снова под радио, потопала неспеша по Земляному валу – а времени было до спектакля ещё великое множество, посему я решила свернуть в Яковоапостольский переулок. Двигаясь по нему, я всё больше убеждалась, что в этом переулке и других, с ним связанных в единую старомосковскую паутину, обитает некий весьма плодовитый художник, ибо граффити из дворов начали уже выбираться на открытое пространство, так, чтобы видно было с дороги, ему уже начало не хватать стен – даже стоявший у тротуара зелёный фургон красовался нарисованным на боку драконом, коего я с удовольствием сфотографировала. Дойдя до конца переулка, я вошла на территорию храма апостола Иакова, который уже фотографировала некогда, но внутрь ещё не заходила; во дворе гуляли молодые мамаши с колясками, а происходящее в храме было слышно из динамиков.
Теперь я зашла в храм – большой, светлый, уже украшенный к Пасхе; как раз шла вечерняя служба, и я отстояла её до конца, и тоже так уютно на душе стало – я ведь, кажется, с самого Рождества не стояла на службах, всё спешила куда-то, пробегала мимо храмов или забегала на минутку – другую… Когда я вышла из храма, до спектакля оставался ещё час, и я по-прежнему не торопясь вышла обратно на Земляной вал и пошла по нему дальше; больше слушать радио не хотелось, и я, немного пройдя с болтающимися на шее наушниками, смотала провода и засунула их в карман. Вскоре я добралась до дверей театра на Покровке, постояла немного на свежем воздухе, разглядела афишу к Последним страницам из дневника женщины, на кои пойду в четверг, убедилась, что Володю будет играть Булдаков, как я и предполагала, и помечтала немного на тему, как это будет выглядеть, а потом администраторша сама, буквально под руку, затащила меня внутрь – она уже выучила моё имя, и, похоже, после этого я стала ей совсем родной. Поздоровавшись с новой, незнакомой мне ещё билетёршей, купив программку и сдав куртку в гардероб, я подошла к пианину полистать книгу отзывов и посмотреть, что писали люди о спектаклях, на которых я была, после моих записей; администраторша и гардеробщик тем временем затеяли спор, дерьмовое кино или эстетическое показывают в закрытом показе, и в нём я приняла сторону последнего, рассудив, что фильмы там демонстрируют хорошие, просто на любителя. Затем я незаметно ускользнула от них во владения буфетчицы, впервые нашла свой любимый столик занятым и села за другой, стоявший у стены, на котором красовался керамический ёжик, сидящий на набитой соломой керамической же трубке, и принялась изучать программку, купив бутылку газировки, за неимением минералки, и последний оставшийся из своих любимых трюфелей.
На этикетке бутылки значилось: «встряхнуть перед употреблением» или нечто вроде того – ну, я и встряхнула, а потом попыталась открыть… гейзер пролился мне в рукав, досталось и джинсам, и скатерти, и стулу. Стянув с руки промокший алисовский пульс и упихав его в карман, я невозмутимо протёрла салфеткой программку, которую читала, вытерла руки об штаны и пригубила газировки, оказавшейся весьма оригинального и специфического вкуса, похожего на Нарзан, и с не менее оригинальным названием «Калинов родник» или нечто вроде того. Долго ли, коротко ли, а в зал позвали, я прошла на своё место в третьем ряду – оно оказалось крайним слева, у самой стены, то бишь у тёмного полотнища, её заменяющего, но впоследствии выяснилось, что видно оттуда просто прекрасно, всё основное действие происходило как раз прямо передо мной. Однако не буду забегать вперёд и перейду непосредственно к самому спектаклю, а начну, что логично, с первого действия. В нём сразу же в мещанскую атмосферу Женитьбы неудержимо врываются и органично вписываются Вечера на хуторе близ Диканьки – поющими романсы и народные песни крестьянами с гитарами и гармонью, отчего происходящее становится ещё более Гоголевским; однако одним фольклором да ретро дело не ограничивается – в первом действии поют и танцуют решительно все, даже испанские ноты звучат на всеобщем веселье, на маленьком пространстве сцены актёры пускаются вприсядку, водят хороводы и ручейки. Всякая реплика, всякий жест более чем смешны – они вызывают всеобщий гомерический хохот, здоровый, громкий, и одновременно кипящая на сцене жизнь – настоящая, живая, не возникает сомнений в том, что так вполне бывает на самом деле, в этой жизни ругаются и дружатся, выпивают и фотографируются, мечтают о счастье и, как и должно, не достигают его.
Впрочем, случается это уже во втором действии, после антракта, который я снова весь просидела в зале, на своём месте; те зрители, что не ушли в буфет, вышли на пространство сцены, разглядели декорации, некоторые фотографировались, садясь на пуфик перед створчатым зеркалом-трюмо, и я пожалела, что свой фотик оставила в кармане куртки – театральный антураж, без человеческого присутствия, и я бы с удовольствием запечатлела. Но поскольку, напоминаю, фотика у меня с собой не было, мне только и оставалось, что с нетерпением ждать следующего действия – и, наконец, оно началось. Второе действие вышло более спокойным и созерцательным по сравнению с первым, богатым на философские монологи и романтические моменты, и к его концу пришло осознание спектакля как единого целого, начинающегося и заканчивающегося хором, поющим в полутьме за занавеской пронзительные строки: «Молчи, грусть, молчи, не тронь старых ран…», причём в финале эти тени ещё и держали в руках свечи, огоньки которых вдруг явственно превратились в маленькие звёзды. Смотреть этот спектакль надо не как обычную музыкальную комедию, но как энциклопедию русской жизни, в который каждый найдёт главу про себя; он – весёлый и печальный одновременно, одновременно широкий, просторный – и бытовой, домашний, а главное – очень мудрый, очень правильный. И снова талантливейшие актёры играют великолепно, будь то очаровательная дурочка Агафья Тихоновна (Булавко) или чертовски обаятельный и харизматичный Жевакин (Сухинин, вчерашний не менее удачный городничий), прирождённая тамада-полиглот сваха Фёкла Ивановна (Швыдкова) или настоящий аристократ Подколесин (Смирнов, замечательной игрой которого мне уже доводилось любоваться в Кроткой), и снова раз пять они выходят на поклон под несмолкающие овации. В общем – я в пятый уж раз настоятельно советую заглянуть вам на Покровку, господа, за хорошим настроением, душеспасительным жизнелюбием, множеством поводов улыбнуться, задуматься, удивиться, восхититься.
Когда спектакль наконец закончился (а шёл он почти три часа), администраторша, схватив меня под руку, провела меня по другой лестнице, расспрашивая, понравилось ли мне; вырвавшись от неё, я протолкалась к книге отзывов и третьей черкнула свои несколько строк, не могущих, естественно, выразить и половину той любви, кою я испытываю к коллективу Покровки, и тех перехлёстывающих через край эмоций, что дарят их искромётные выходки. Затем я отстояла очередь в гардероб, надела свою куртку, попрощалась со всеми, вышла на улицу, включила радио и за пару песен добежала обратно по Земляному валу до метро. Спустившись в подземку, я вскоре домчалась до родной Молодёги, где, стоило мне подняться на поверхность, меня уже поджидал приехавший за мной фавер, дабы подбросить до дома. Дома же я, приземлившись за комп, подкрепилась питой и сыром, написала всё вышеизложенное, теперь вот надо будет ЛиРу пропалить да форум, а там и спать ложиться, хоть завтра и не надо рано вставать: впереди ещё целая неделя каникул, целых семь насыщенных дней, и завтра, напоминаю, я вторично буду в Пушкинке, на выставке японской ксилографии. Так, до завтра, и не позже, я и прощаюсь, следите за новостями)

Вчера вечером я поужинала, посмотрела новости, убедилась, что никакого КВНа, хоть и пятница была на дворе, мне устраивать не собираются, переключила на 2x2 и принялась пялиться в мультики. Попялившись так до полуночи, я вырубила телек, почистила зубы, да и легла спать, включив в ушах Наше радио и пялясь в потолок с блаженной лыбой от осознания того, что на следующий день не надо рано вставать: поскольку мама всё ещё болела, я не стала заводить будильник, ибо отпала необходимость рано поутру срываться на день открытых дверей в РУДН. Я долго не могла заставить себя остановить великолепную ночную подборку, одними губами беззвучно подпевая любимым песням, но потом обнаружила, что уже начинаю дремать, и всё-таки выключила плеер. После этого я отрубилась на удивление быстро и даже не услышала, когда от меня ушёл собак, оставшийся поначалу ночевать со мной и вскоре отвоевавший себе добрую половину и без него узкого дивана, служащего мне кроватью. Снилась мне какая-то гадость, благополучно, впрочем, забывшаяся под утро, но если я всё-таки что-нибудь да вспомню, то непременно сообщу. Проснулась я в районе одиннадцати утра, повалялась немного, да и встала, поскольку семью надо было кормить; насморк, боль в горле и прочие признаки простуды у моей родительницы уже прошли, осталась только температура в районе 37-ми, но я, упирая на то, что я с такой температурой в школу иногда хожу и ничего, убедила её отпустить меня вечером в театр. Затем я посидела немного за компом, пропалила ЛиРу и форум, вспомнила про собака, выгуляла его, а вернувшись, потрепалась в аське с Единорогой, а потом с Авиусом, после чего мы с ним переместились в ролёвку, и я попутно настрочила всё вышеизложенное; у меня немного болел желудок, но я решила не обращать на это внимания, и только ограничилась парочкой яблок в качестве завтрака и бутербродом с сыром в качестве обеда.
После часового перерыва в ролёвке мне пришлось начать играть за двоих, ибо Мора угораздило лечь в больницу (что-то в последнее время то один, то другой там оказывается, что за сезон!), а в половине пятого я сбежала оттуда, ибо пора уже было собираться. Собралась, вышла, плеер в кармане куртки, пульт прикреплён к полурасстёгнутому вороту, в ушах играет Наше, помогая забыть о боли в желудке, а с неба льётся тёплый весенний дождь, крупный, быстрый, и так приятно под ним идти, запрокинув голову, и мокнуть, и дышать таким изумительно вкусным влажным воздухом!.. Добравшись до автобусной остановки, я увидела, что под навесом люди обсидели всю лавочку, так что и не приткнёшься, и не стала никого сгонять, а запросто уселась на низкую и скользкую металлическую трубу, служащую оградой газону. Вскоре подошёл автобус, я влезла в него, доехала до метро, спустилась в подземку, засела в вагон; когда я уже проезжала Площадь революции, до меня дошла sms-ка от Алексея Д, что-де он в гордом одиночестве дует пефко на Молодёге, ибо собрался расписывать «лозунгами» мой многострадальный район, а «бойцы» не доехали, и ему теперь требуется компания, однако пришлось мне обломать человека (я походу вполне могла и мимо него пробежать, когда в метро спускалась – с меня станется!). На Курской я вышла привычно в нужную сторону, перешла дорогу по подземному переходу и неспеша, опять под дождём, опять под радио, двинулась по Земляному валу. Сама того не заметив, я добралась до дверей театра на Покровке, ввалилась в уютный холл, поздоровалась с администраторшей, билетершей, гардеробщиком; первая уже запомнила, что у меня имеется некая отличительная черта в виде необычайно мелкого и неразборчивого почерка, но имя ещё не выучила – пришлось напомнить, и она с тех пор меня весь вечер называла по имени, так что публика, вероятно, уже решила, будто мы родственники.
Избавившись от пальта и переобув сапоги на туфли (да-да, я теперь в этот театр со сменкой, он мне уже как дом родной), я купила программку, изучила репертуар на май и тут же купила два билета по двести: на 3 число, субботу, на Бешеные деньги, и на 23 число, пятницу, на Уроки музыки по Петрушевской, как раз к её юбилею. Далее, по традиции, я проследовала в буфет – там многое изменилось: на столах стаканчики с салфетками сменили всевозможные вазочки с кошками, наверняка часть коллекции буфетчицы, с коей мы снова очень тепло поприветствовали друг друга, а вместо одинаковых поросят на столах теперь стояли разные фигурки – впрочем, на моём любимом столике всё равно остался поросёнок, только теперь другой, в костюме божьей коровки. Я уселась за свой любимый стул спиной к залу, не стала ничего есть, даже своих любимых трюфелей, а только бутылочку минералки купила, и поизучала программку, пока не позвали в зал; незадолго до этого мне пришла sms-ка от Единороги, что она сможет сходить со мной в Урфин и в зоопарк в четверг, но мне и её пришлось обломать, ибо я вспомнила, что четверг будет десятым числом, а десятого я иду на спектакль – на Последние страницы из дневника женщины. Моё место было в середине последнего четвёртого ряда, и видно оттуда было бы ничуть не хуже, нежели со всех остальных мест, то бишь видно было бы прекрасно, если бы впереди меня не сидел весьма высокий мужчина и мне не приходилось бы наклонять голову то влево, то вправо, чтобы разглядеть то, что загораживала его голова.
Однако пора уже и о спектакле; начался он с того, что для обсуждения известия о прибытии ревизора полицейские притаскивают в дом городничего полусонными, в ночных рубахах, посреди ночи, после чего они садятся пить водку, а периодически возникающие девушки их бреют, подкармливают и одевают. Бобчинского и Добчинского, чего и следовало ожидать, чертовски смешно играли братья - близнецы Виктор и Вадим Яцук, говоря хором и даже совершая одинаковые движения. Посылая служанку проследить за дрожками, Анна Андреевна (Светлова) и Марья Антоновна (Елена Яцук) обращаются в зал, а Осип читает свой монолог, неожиданно не только оказавшись в одном с ними сценическом пространстве, но и пытаясь к ним приставать. Хлестакова (самого обаятельнейшего Хлестакова из всех, каких себе можно только представить, ибо играл его Булдаков, в коего я ещё в роли Чацкого влюбилась) носят на руках в прямом смысле этого слова, ещё и подушку под голову подложив, а когда он читает свой монолог, завираясь о своей петербургской жизни, не возникает сомнений в том, что он действительно пьян, настолько правдоподобно, лихо, но без перегибов, было это сыграно. Потом – антракт; я осталась сидеть в зале, наблюдая за сменой реквизита и блаженно вытянув ноги, ибо таскаться в буфет и из буфета только для того, чтобы пафосно там посидеть и ничего не съесть, не считала нужным. После антракта были в лучших традициях настоящей комедии обыграны сценки, в которых чиновники по очереди давали взятки Хлестакову – каждое слово было настолько удачно обыграно жестами, позами, взглядами, что и сам Гоголь, смею предположить, и представить себе не мог, что в этих сценах на самом деле во сто крат больше смешного, чем вложено в сам текст пьесы. После пикантного, но не пошлого эпизода с «ухаживаниями» Хлестакова за женой и дочерью городничего гости сначала поздравляют городничего, а затем читают письмо Хлестакова к Тряпичкину, просунув головы в отверстия на полотнище, на котором были нарисованы дамы и кавалеры – так просовывают головы в раскрашенные картонки для смешных фотографий, причём некоторые мужские головы оказались приставленными к мужским телам, а женские – к мужским. Но вот самолично Хлестаков объявляет о прибытии настоящего ревизора, расписное полотнище падает, и актёры на долю секунды предстают перед зрителями совершенно голыми, с визгом прикрывающими срам руками, а на поклон выходят за снятым со стены русским флагом, так чтобы только головы и ноги из-за него торчали. Как видите, спектакль просто переполнен символическими находками режиссёра, – в частности, если верить тому, что Гоголь задумывал свою немую сцену как сцену Страшного суда, полагаю, что именно такими, обнажёнными во всех своих грехах, встретят люди неожиданное явление архангела Гавриила с огненным мечом, – но при этом ему не изменяет чувство меры. Грань между вневременностью классики и реалиями окружающей нас жизни проведена очень тонко – но всё же она видна, видна и тогда, когда Хлестаков пишет письмо Тряпичкину «иероглифами», и тогда, когда губернатор с женой, мечтая о своей будущей жизни в Петербурге, называют его попросту «Питер», и при этом всё это нисколь не выбивается из общего контекста постановки. Актёрская игра, как всегда, великолепная, искренняя, живая, от души, особенно порадовали городничий – Сухинин, бравый командир с брутальным голосом, военной выправкой и мудрой старческой философией, и Хлестаков – Булдаков, не только потому, что он милый, но и потому, что ему, как мне начинает казаться, любая роль по плечу – и трагическая, и комическая, а это здорово. Короче говоря, сегодня я посмотрела самую оригинальную, смелую, нехрестоматийную и неканоническую работу Арцибашева, работу, в которой творческая фантазия хлещет как из рога изобилия, и она чертовски мне понравилась, подарив не только хорошее настроение и множество позитивных эмоций, но и повод всерьёз задуматься над словами городничего: «Над кем смеётесь? Над собой смеётесь!». Так что всем советую смотреть классику на Покровке: здесь её не искажают и не извращают, но и не пересушивают её, не превращают в скучный музейный экспонат. Читать дальше!

Вчера вечером я выложила предыдущий пост, побродила по форуму (что-то меня там уже ничего не привлекает, кроме игры в ВОДСВ, что поделать – азартный я человек), досмотрела КВН, поедая багет и попивая кумыс, да так и осталась перед телеком смотреть Закрытый показ – привыкла, что там обычно нечто хорошее показывают. На сей раз показали «Ничего личного», я этот фильм раньше не смотрела ни разу, хотя помню, что и советовали, и отсоветовывали мне его, а теперь вот – посмотрела. Не то чтобы очень понравилось: для меня скучновато слегка, но заинтересовало. После фильма я по инерции посмотрела и обсуждение; там многих раздражало, что у фильма не было конца, финала. С тем, что финала нет, я согласна – развязок может быть как минимум четыре: хорошая, плохая и две – нечто среднее, то есть он или «убивает» её, или «спасает», говоря словами обсуждавших, или ничего в сущности не меняется; в одной развязке он уезжает навсегда, и она, окрылённая было надеждой, что она хоть кому-то нужна, понимает, что и ему она не нужна тоже, и доходит до самоубийства, в другой он возвращается к ней, и все счастливы, в третьей он не возвращается, но она изменяет к лучшему своё отношение к миру, преображается и находит своё место в жизни (на чём особенно настаивал неисправимый оптимист Галанин), а в четвёртой он продолжает ездить к ней, как к любовнице, и врать жене, что тоже хэппи-эндом не является (была, впрочем, и пятая, совсем уж мрачная версия, согласно которой покончить с собой решает и он тоже, осознав, что и с женой у него ничего не вышло, и её он счастливой сделать не сможет). А вот с тем, что отсутствие финала – это плохо, я не согласна: подумав, я решила, что каждый додумывает для себя концовку фильма в зависимости от собственного мировоззрения, от степени веры в людей, веры в то, что, как утверждала мама главной героини, всё обязательно будет хорошо.
Это получается как про «стакан наполовину полон или наполовину пуст»: вроде ты имеешь в виду оба варианта, они не являются взаимоисключающими, и одновременно склоняешься к одному из них больше, исходя из личного видения – хватит тебе, грубо говоря, половины стакана, или тебе этого мало. Ещё одним вопросом, который на обсуждении активно обсуждался, был – кто кого любит? На мой взгляд, никто там никого не любит, и не потому, что я в любовь не верю, а потому, что они там друг другу просто нужны не как конкретные личности, а как просто люди. Ему была нужна просто отдушина от надоевшей жены, просто человек, способный потешить его любопытство и рефлексию, ей было нужно просто доказательство того, что она не лишняя, не брошенная судьбой, что и у неё есть шанс на счастье, то есть просто человек, способный обратить на неё внимание и вытащить её из постоянной депры, любой на его месте. А просто люди на то и просто люди, чтобы проходить мимо, не задерживаясь – потому мне и кажется, что ничего у них не вышло (да и название фильма тоже на это намекает), потому я не склоняюсь к «хорошим» версиям финала, хоть «плохие» - на тему «все бабы дуры, а мужики сволочи» - и стары как мир. Вобщем, рекомендовать или не рекомендовать не буду, скажу только, что кинцо это – находка для психолога: такой тест на самоанализ, что всякие Дон Кихоты с Наполеонами нервно курят в сторонке!.. Я же снова легла спать в половине третьего, не сразу, но всё же отрубилась, всю ночь какую-то неопределённую ерундовину смотрела во сне и проснулась в 11 часов. Сварганила себе завтрак, налив стаканчик кумысу, вскрыв пачку клубничных пряников, вывалив на тарелку полбанки консервированной клубники и щедро полив её взбитыми сливками.
Поев, позвонила Башмакам, наткнулась на их бабушку – та говорит, что Башмак «моется», мама его куда-то ушла, очевидно к зубному. Наплевала на них, вспомнила о реферате, позвонила в Ахматовскую библиотеку в Крылатском, где у меня имеются некоторые связи, спросила, найду ли я у них чего о постановках Горя от ума; администраторша обрадовалась мне как родной, сказала непременно приезжать и побежала мне уже всё искать. Я, распрощавшись в аське с Единорогой и психологичкой, номер коей Единорога мне выдала, засобиралась в путь и вскоре вышла на свет Божий. Вышла уже не в своих зимних гадах, а в весенних сапогах, не менее, впрочем, старых и надёжных, ибо там асфальт был уже сух, снег на газонах превратился уже в чисто символическую серовато-прозрачную плёнку слякоти, а свалявшиеся, почерневшие сугробы валялись по обочинам расколотыми на куски: весна всё больше вступает в свои права! Я дошагала до автобусной остановки, дождалась автобуса, 757-го, «экскурсионного», неспеша доехала до метро, решила ещё одного автобуса, который доставил бы меня прямиком к библиотеке, не дожидаться и спустилась в подземку, где погрузилась в вагон и спустя некоторое время была уже в Крылатском. Там я умудрилась, совершенно случайно, выйти на правильную сторону, напротив Перекрёстка, и тут же завернула в новый книжный, просто проверить, какие ваховские книжки там появились, какие исчезли, и насколько ли уже подешевели Сумерки. Не удержалась – купила ещё троечку тонких тетрадей в клетку с Трансформерами, уж больно приятно было вспомнить детство, – и, выйдя из магазина, пошла вперёд по Осеннему бульвару.
Совершенно случайно я сунулась в одну палатку Союзпечати, дабы уже без особой надежды (шутка ли – месяцев пять уже разыскиваю по всей Москве, везде, где ни бываю, и не нахожу) спросить о папках для журнала «Художественная галерея», и – одна, последняя, там оказалась, и они обещали ещё заказать! Купив папку, хоть она и подорожала, шельма, на 25 рублей, я потратилась ещё и на два набора плёнок для пасхальных яиц – один с русскими тройками, другой с русскими храмами – и вложила их в тетради, чтоб не помялись. Так, с тетрадями в торбе и прижимая к груди заветную папку, я и приблизилась к величественному «библиотечно-информационному комплексу», перешла к нему дорогу и задумалась: а где тут, собственно, Ахматовская библиотека? Вот аптека, бывшая там столько, сколько я себя помню, вот детская библиотека «Смена»… в последнюю я и заглянула, чтобы спросить дорогу. Захожу в холл и вижу на стенде объявление: детская вокально-хореографическая студия «Горошинки»… Боже ты мой, я же ездила туда заниматься в дошкольном возрасте, десять лет назад почти, а она всё функционирует, и Анна Борисовна там, конечно же, всё та же работает, и конечно же, всё то же белое пианино стоит… очень хотелось зайти в гости, спросить, узнали ли, помнят ли, как теперь живут и где выступают, но вместо этого я только спросила у охранника, где здесь Ахматовская библиотека, и он сказал мне, что-де в конце здания её крыльцо. Поблагодарив его, я вышла, дошла до конца здания и, действительно, переступила порог библиотеки; там толпилось множество старушек, очевидно, пришедших на какую-нибудь лекцию, поэтический вечер или киносеанс, администраторша и, видимо, по совместительству гардеробщица металась между ними, беспрестанно что-то ворча и выкрикивая.
Наткнувшись на меня, она отчеканила, что библиотека на втором этаже и туалет на втором этаже, и уже едва ли не коленом под зад подпихнула меня к лестнице; тут я спросила, надо ли раздеваться, и она, окончательно выйдя из себя, проорала, что в холле висит объявление, что вход в библиотеку в верхней одежде запрещён, а так же что она занята и я могу сама повесить пальто, а сумку запереть в камере хранения. Пальто я повесила, торбу оставила себе, но папка ни в торбу, ни в камеру хранения не лезла, и администраторша рявкнула, чтобы я положила ей эту папку на стол, там её никто не возьмёт. Избавившись таким образом от всего ненужного, я поднялась на второй этаж и попала в руки милейшей библиотекарши, которая, сообразив, что я пришла записываться, сразу же рассказала мне, где у них что стоит, хотя я всё равно ничего так сразу не запомнила, и послала меня к окошку, за которым сидела какая-то старушка, чтобы та внесла меня в компьютерную базу данных и выдала личный номер. С этим номером мне выдали заламинированную именную карточку, я убрала её вместе с паспортом в торбу и отправилась бродить по библиотеке. Оказалась она воистину богатейшей, и некоторое время я просто тупо радовалась, узнавая на полках «свои» книги, но потом вспомнила, что пришла за литературой для реферата, ибо у меня дома только одна книга есть, полезная для этого дела – «Грибоедов в русской критике», и отправилась копаться в шкафу театральной литературы. Там мною была откопана только одна книга, хоть и толстенная, о постановках Горя от ума во МХАТе, зато сколько раз я отвлекалась, дабы полистать другие книги!.. Дальше самое интересное!

Итак, в районе шестого часа я снялась с места, выложив предыдущий пост, и отправилась в путь, в театр на Покровке, смотреть Кроткую по Достоевскому: дошла до автобусной остановки, – теперь вместо снега, как утром, шёл дождь и было пасмурно, как вечером, – дождалась маршрутки, доехала до метро, спустилась в подземку, засела в вагон. На дорожку я прихватила брошюрку со списком необходимой программной литературы из книжного магазина РГГУ – там были примерные задания теста, как раз по Герою нашего времени, которого мы только что прошли, и мне захотелось их решить (следует признать, не самые простые задания). И вот я доехала до Курской, вышла на Земляной вал, где выучила уже каждый переулочек, каждого ошивающегося возле метро бомжа или укурка в лицо, бодро двинулась по нему до театра, в который уж раз, распахивая дверь, получила по носу крупной холодной каплей, упавшей с навеса над дверью. Перво-наперво я купила программку у девушки, заменявшей сегодня администраторшу, посмотрела отзывы о предыдущем спектакле, на котором я была, о Талантах и поклонниках, написанные уже после моего ухода, и только потом сдала пальто в гардероб. Подойдя поздороваться с билетёршей, – она снова весьма умилилась меня видеть на третьем уже спектакле, – я выкупила свои билеты на Женитьбу (6 апреля) и на Бедного Марата (13 апреля), а так же не удержалась от того, чтобы не посмотреть репертуар на апрель, наконец-то появившийся в бумажном эквиваленте, и не купить ещё билетик всего за 150 рублей на Ревизора на 5 апреля (будет у меня два спектакля подряд, да ещё учитывая, что 6 апреля у меня олимпиада в РГГУ, а 13-го – вступительные экзамены либо в лицей при ЦДО РГГУ, либо в школу «Интеллектуал», я ещё не решила, куда буду сдавать).
Так, с целой пригоршней билетов в руке, я и прошла в буфет, поздоровалась с буфетчицей, купила бутылку минералки и полдюжины своих любимых трюфелей; мой излюбленный столик снова никто не занял, и я, усевшись за него, смолотила все трюфели и запила их водой, изучая программку. В оной значилось, что спектаклю поставил Равик Смирнов, а играют в нём только два актёра – Александр Смирнов (вероятно, сын постановщика, да к тому же киноактёр) и Наталья Гребенкина (об чём мне ещё в прошлый раз буфетчица проболталась и чему я как была, так и остаюсь несказанно довольна). Напротив меня, в этаком предбаннике, курил молодой китаец (или японец, или кореец или чёрт знает кто ещё, не суть важно) с длинными чёрными волосами в хвост, смахивающий на Ли из Гангрейва – я почему на него обратила внимание, потому что я уже на третьем спектакле его вижу здесь, к тому же он и сам на меня пялился; к тому же, когда народу собралось достаточно, я уже вышла из буфета в холл и публику начали пускать в зал, места наши оказались рядом. Ну да хватит о совпадениях: место моё было на третьем ряду, но на изрядном возвышении и к тому же с краю, так что я снова не могла нарадоваться на видимость; три ряда, так что мой был последним, были по одну сторону от пространства, заменявшего сцену, а ещё два ряда – по другую от него сторону, так что ощущение домашности ещё более усугубилось. Перед зрителями предстал длинный стол, по противоположным концам которого актёры сидели неподвижно: Она – перед иконой на полотенце, Он – перед револьвером; когда все заняли свои места, свет начал гаснуть, и под плавную церковную музыку полуторачасовой спектакль начался.
Поскольку на программке значился эпиграф: «Ибо кто из человеков знает, что в человеке, кроме духа человеческого, живущего в нём? Так и Божьего никто не знает, кроме Духа Божьего» (Апостол Павел), и сам спектакль был в ней же назван «трагедией духа человеческого», я изначально пыталась рассматривать происходящее в религиозном ключе, что было несложно – эдак частенько трактуют «Кроткую», и трактуют примерно следующим образом: Она, закладывая икону Богородицы человеку, отрекомендовавшемуся Мефистофелем, уподобляется ангелу, продавшему свою непорочную и невинную душу демону, и тот губит эту душу, заставляя её испытывать непосильные муки, как огонь губит мотылька, прилетевшего на свет. Да, икона в этом спектакле – центр, средоточие всего, она озаряет всё тёплым светом, вселяет надежду, укрепляет веру, предостерегает от ошибок, но сюжет в нём куда как глубже: Он – не воплощение зла, он всего лишь обладает некоторыми пороками, но в конце он раскаивается в своих поступках, и мы видим его прямой путь через искупление к освобождению от этих пороков; Она изначально не только горда и насмешлива, но и своенравна, решительна, самостоятельна, весела и беспечна, и лишь потом, чуть было не совершив страшного преступления, она становится – нет, не кроткой, а смиренной, учится любить своего мужа не громко, а тихо, незаметно, добровольно обрекает себя на монашеское существование, и вот уже то, что может показаться нам страданиями, для неё обращается радостью, ибо, покинутая, брошенная, одинокая, она обретает долгожданные покой и гармонию с собой.
Так что в этом спектакле не страдания погубили Её – погубило её «прозрение» Его, его искренняя и страстная, но слепая, непонимающая и неожиданная любовь, ворвавшаяся в её устоявшийся, привычный маленький мирок, нарушившая её самопринесение в жертву Богу, не пожелавшая оставить всё ТАК и тем самым напугавшая её пуще всего, что могло бы ещё произойти. Но и это – поверхностный взгляд, на самом деле там гораздо больше слоёв, и необычайно интересно продолжать размышлять над этой историей, не забывая и о том, что Достоевский, величайший гуманист, не только преступлений, но и преступных намерений никогда не прощал даже самым лучшим героям и всегда весьма жестоко карал их за оные, а так же, как человек очень верующий, признавал только путь веры путём истинным. Я же, как Достоевского преданный поклонник, с заведомым критицизмом ожидала традиционного прочтения – тёмного, мрачного, давящего, но ожидания эти не оправдались: постановка вышла лёгкой и светлой, произведение труднейшее и глубочайшее было передано с невероятными изяществом и любовью, при этом сохранив мельчайшие чёрточки. А игра актёров – бесподобно живая, невероятно талантливая, без единого фальшивого слова, без единого фальшивого жеста, так что не верится, что это игра, а не истина! А оригинальный подход к постановке, ничего не осовременивший, не опошливший, а только подчеркнувший достоинства и актуальность повести! А визитная карточка Покровки – необычайно к месту приходящиеся песни и танцы!.. Короче говоря, я в восхищении, я в который уж раз соприкоснулась с чем-то шедевральным, что невозможно понять до конца, до чего надо будет ещё дорасти. Единственное – нет, не разочарование, пожелание – что зря в спектакле не прозвучала ключевая, на мой взгляд, фраза из повести: «Люди, любите друг друга!..»
Так прошёл спектакль; единственное, что за всё это время слегка помешало мне наслаждаться прекрасным – это то, что сначала два-три человека неподалёку от меня довольно-таки громко шептались, а потом в самом начале спектакля встали, ушли и больше не возвращались. Когда загорелся свет и усталые актёры несколько раз вышли на поклон под несмолкающие овации, к ним, наконец, присоединился, как я поняла, сам Равик Смирнов и, почти совсем мне неслышимый из-за собственного тихого голоса и шума у меня над головой включившихся кондиционеров, долго говорил о спектакле, благодарил актёров. Потом публика начала выходить, я второй пробралась к книге отзывов, отчаянно заедающей ручкой накарябала свои пару строк, потом забрала пальто из гардероба, оделась, вышла и двинулась в обратный путь по Земляному валу… нет, я положительно не доживу до апреля, если не посмотрю ещё что-нибудь в марте!.. Добравшись до метро, я спустилась в подземку, и не прошло и получаса, как я приехала на родную Молодёгу, где меня подхватил, как и было договорено, мой фавер и подвёз до дома. Дома же меня ждал «сюрприз» - в моём компе стоял прошлогодний винчестер, а новый, свежеклонированный, стоявший у меня до ухода в театр, пропал: пропали новые картинки, тексты, фильмы, новые фотографии, которые я ещё не выложила, новая музыка, которую я ещё не слушала, новые ссылки в избранном, вобщем, всё, успевшее появиться с начала этого учебного года! Да и мышь стояла другая, медленно ездящая, с трудом кликающаяся, моя прежняя мышь тоже исчезла. На просьбу вернуть винчестер батя мой среагировал, как обычно, неадекватно, разбив мою старую мышь об пол и вдосталь наоравшись, поугрожав, по своей привычке, «отформатировать всё нахрен»; впрочем, я уверена, что вин мой никуда не испарился и я его найду, а пока и без него обойдусь. Короче говоря – до завтра, любимые! Следите за новостями, не скучайте без меня)

Во-первых, сегодня Прощёное Воскресенье, так что простите меня, родные мои, если мне вас случалось обидеть, и я всех прощаю, честно, я не обидчивый вообще человек) А теперь бытовуха:
Вчера вечером я посмотрела новости, поужинала гречневой кашей и намазанной на чёрный хлеб брынзой, потом, медленно, но верно засыпая с открытыми глазами, засела пялиться в восьмомартовскую комедию «Красота требует», коя была бредом редкостным и к тому же несмешным и зачем-то ежеминутно прерывалась музыкальными клипами или как это ещё назвать, поедая апельсины. Проснулась я только тогда, когда в рекламе сообщили, что после этой бадяги покажут фильм «Мемуары гейши» - я его, к вящему своему стыду, ещё ни разу не смотрела, а мы ведь как раз вчера, на выставке японской ксилографии, заговорили с Единорогой об одноимённой книге – она меня спросила, читала ли я её, а я ответила, что нет, потому что мне кажется, что это фигня, и что я обожаю «Мадам Баттерфляй» и частенько перечитываю. И вот фильм начался, и сперва я жадно ловила каждое непереведённое японское слово, но к концу этого длинного киноповествования несколько подустала. Ну что сказать… красивая история с хорошим концом и не без философского подтекста, с предсказуемым, но трогательным сюжетом, этакое жизнеописание на редкого любителя – но я как раз из таких любителей, засим о потраченном времени не жалею, и о том, что в своё время не прочитала книжку, не жалею тоже, иначе совсем неинтересно было бы. Короче говоря, спать я легла опять в два часа с копейками, проснулась опять в районе двенадцати, поглядев во сне на медведей каких-то, позавтракала макаронами и яйцом, да и засобиралась на прогулку. Выпинав себя на свет Божий, я добралась до автобусной остановки, дождалась автобуса, доехала до метро, спустилась в подземку и поехала в парк Победы – в последний день Масленицы хоть где-нибудь на народные гуляния поглазеть.
Выбравшись на поверхность, я убедилась, что гуляет народ сдержанно, без особого размаха: на подступах к площади Победы обосновались сцена, откуда ритмично бухали какие-то попсовые ритмы, несколько сувенирных палаток и несколько торговцев сувенирами, такими же, какие я видела на Васильевском спуске, а так же практически пустующие пункты проведения традиционных игр для детей – помню, как в позапрошлом, кажется, учебном году (а может, и в прошлом) я выезжала с классом на Масленицу, и мы с Наташей поучаствовали в большинстве таких игр: перетягивании каната, перепиливании бревна, забивании гвоздей молотом в пень, драках мешками на бревне и так далее. На самой же площади Победы практически никого не было, даже ларьки с пропитанием были закрыты, – а я-то, наоборот, надеялась, что блинов можно будет поесть, – и только на холме, откуда обычно запускают змеев, стояло соломенное чучело Зимы. Я неспеша дошла до музея, купила билет, вошла внутрь не без проволочки, ибо баба на входе всех проверяла металлодетектором и заставляла выкладывать все металлические вещи вплоть до мелочи в карманах, и начала рассматривать сувениры; там были дурно покрашенные и лакированные оловянные солдатики по 70 рублей, и среди них я узнала и того, что стоит у меня на полке со времени предыдущего моего визита туда, и некрашеные солдатики крупнее тех, что продаются на ВДНХ, в Измайлово, на Лубянке и в других местах, по 350 рублей. Мне весьма понравился бородатый рыцарь со щитом, опирающийся на топор, но он был мне не по карману: надо же на что-то есть и пить, а полученные на восьмомарт полкило рублей я твёрдо решила через недельку-другую потратить на колесницу хранителей гробниц или на что-нибудь ещё, что понравится мне в Урфине из новопоявившегося.
Пообещав себе непременно вернуться за этим рыцарем, как только появятся дополнительные финансы, я сбагрила пальто в гардероб и отправилась на поиски буфета. Таковой нашёлся, но вот ассортимент оного не располагал к оптимизму: блинчики с мясом и сыром, бутерброды с колбасой и рыбой… в итоге я попросила бутылку тоника и большую пачку сухариков, только не с икрой или с беконом. Продавщица, не желавшая отрываться от просмотра по телеку «Дня выборов», сначала буркнула, что других у них нет, но я уже углядела на полке сухарики с томатом и зеленью и заставила-таки её прогуляться. И вот я засела за столик, хрустя сухариками и запивая их тоником, и не сразу, но всё-таки осилила 115-граммовую пачку, после чего с трудом поднялась и принялась разыскивать цель своего прихода в музей – выставку художественной коллекции журнала «Русская галерея. XXI век». Сперва я сунулась в выставочные залы – они были пусты, темны и безлюдны, и ни намёка на экспозицию в них не было. Я обратилась за помощью к продавщице сувениров, и она сообщила, что выставка – на четвёртом этаже, а лестница наверх – там же, где и выставочные залы. Я вернулась туда, наивно полагая, что не заметила лестницы, но и лестницы там не оказалось, и я метнулась в последнюю открытую дверь – в первый зал основной экспозиции. Там-то одна из смотрительниц музея и указала мне на путь к лестнице наверх, и вскоре я уже выходила на лестничную клетку первого этажа. Убедившись, что и эскалатор, и лифт не работают (бедные ветераны!), я потопала по лестнице на своих двоих, делая на каждом из этажей остановку – благо на каждом из них, как раз напротив лестничных клеток, располагались другие выставки, так же достойные внимания.
Так, на втором этаже я заглянула на выставку старинных ёлочных игрушек и с удовольствием заметила среди них такие же, какие есть и у меня, оставшиеся от родителей, а на третьем – на выставку, посвящённую 90-летию органов ВЧК, где поглядела на местами смешные, местами правильные плакаты и пожалела, что оставила фотик в кармане пальта. И вот, наконец, четвёртый этаж встретил меня выставкой художественных фотографий – портретов ветеранов, и я вошла в огромное помещение художественной галереи – помню, как в прошлом учебном году (а может, и в позапрошлом) не успела обойти её всю, потому что музей уже закрывался. Теперь я, следуя интуиции, бегло прошла по ней налево и пришла на вожделенную выставку коллекции журнала, собрание работ – преимущественно пейзажей – малоизвестных современных мастеров из самых разных уголков России. Большинство картин меня очень и очень порадовали – да, пусть технически они и не шедевры, зато невероятно душевные, поскольку в них вложено много любви художника к своему родному краю, особенно понравился просто волшебный батик Шевелевой, а что особенно не понравилось – так это несколько уродливых монументальных полотен, посвящённых жизни Петра I. Обойдя всю выставку, я пробежалась по галерее до её правого крыла и там осмотрела ещё одну очень милую и домашнюю выставку – выставку работ художницы Натальи Крыловой, а возвращаясь обратно к выходу, поглазела на расположившуюся на одной из стен галереи выставку, посвящённую 65-летию Сталинградской битвы – весьма улыбнули иллюстрации из военных журналов, иллюстрирующие неудачи неприятеля (проще говоря, в сообщество Смешной_фашизм очень бы подошли).
Вдосталь набродившись по музею, я спустилась обратно на первый этаж, вернула своё пальто, вывалилась на свежий воздух и потопала в обратный путь. Приближаясь к холму, я увидела приятно пахнущий дымок, тянущийся с того места, где раньше стояло чучело зимы… зиму сожгли без меня, ну да ладно, весна и без того уже наступила, кто бы там чего не говорил. Я спустилась в подземку, приехала на родную Молодёгу, и тут передо мной встала необходимость закупиться какой-нибудь удобоваримой едой. Поскольку я уже убедилась, что в Трамплине особо много чего не найдёшь, я не поленилась дотопать до Рамстора и начать активные поиски там. В итоге, помимо пряников с яблоком, сыра Ольтермани, какого-то пирожного-тортика, фруктов и овощей, я откопала где-то некий продукт с экзотическим названием «тхина» и маленьким значком «кошерно» в уголке этикетки. Изучив состав, я, к вящей своей радости, выяснила, что сиё неизвестное кушанье представляет из себя кунжутную (сезамовую) пасту с чесноком, лимонным соком и пряностями, то есть является потенциальным кандидатом в моё меню. Недолго подумав, я опустила продукт в корзину и специально для него прикупила свежего горячего чёрного хлеба (по примеру горчицы, я полагала, что все острые закуски следует намазывать именно на него, а не на белый хлеб). Потом, пока я брела по отделу консервов, какая-то симпатичная женщина бальзаковского возраста попросила меня прочитать состав одной из фруктовых смесей, поскольку забыла дома очки. Я прочитала: смесь состояла из белой и красной папайи, ананасов, бананов, гуавы и была залита соком маракуйи. Стоило мне обронить, что после прочтения состава мне и самой уже захотелось это попробовать, как женщина заверила меня, что это очень вкусно и я непременно должна это взять.
Для проформы я, направляемая комментариями женщины по поводу их вкусовых качеств, изучила ещё несколько банок, но там везде в составе было только по одному фрукту, а мне хотелось всё и сразу, и я отправила в корзину банку смеси, за которую, при вышеупомянутых случайных обстоятельствах, я взялась раньше прочих. Итак, отоварившись, я пошла на кассу, где встретила Пушкина и прочих пацанов; уже отходя от кассы с тремя тяжеленными сумками, я решила, что, когда я в следующий раз загляну в Рамстор, надо будет купить ингредиентов для камры – давненько я не варила это божественное пойло!.. Когда я вышла на улицу, там было уже темно как ночью – половина седьмого! Подползя к ближайшей автобусной остановке, я догнала «экскурсионный» 757-й автобус и приехала домой. Ввалившись в квартиру и притащив свои покупки на кухню, я тут же устроила дегустацию: и фруктовая смесь, и тхина оказались весьма специфического вкуса, но если первая мне показалась гадостью (а что делать – жрать придётся!), то вторую есть вполне можно, только в небольших количествах. Так же я почитала о тхине в Википедии и других источниках и узнала немало интересного, в частности то, что её следует есть с питой и что её близким родственником, не менее богатым растительным белком, является хумус – паста из нута (арабского гороха). Чтож, будем пробовать, коли уж в окрестных супермаркетах соевых продуктов не наблюдается вообще! А сейчас я смотрю новости, завтра к 11 утра пойду к Башмакам, вечером буду писать сочинение по литре, проще говоря – лафа кончилась. Чао, рогатцы ^^

Итак, неспеша успев и написать предыдущий пост, и пропалить френдленту и ленту каментов, и поторчать под душем на дорожку, я вывалилась на свет Божий и направила стопы на автобусную остановку, где вскоре вскочила в маршрутку и поехала к метро. Уже на выходе из дома я почувствовала себя муторно, в маршрутке же желудок у меня разболелся так, что впору лезть на стенку, кабы нашлась хоть одна, но о том, чтобы повернуть, я и не помышляла. Доехав, вывалившись из салона, доплетясь до метро, спустившись в подземку и засев в вагоне, я заставила себя отвлечься от своего неудовлетворительного самочувствия, подумав о чём-то другом, включая всякую ерунду, и способами самовнушения и дыхательных упражнений постепенно убедив себя в отсутствии каких бы то ни было неудобств и в итоге почувствовав себя совершенно здоровым человеком – так, конечно, не было на самом деле, но я предпочитала не обращать внимания на сей факт. Дорога не отняла много времени и сил: до Площади революции по прямой, там пересадка на Театральную и оттуда – выход на поверхность на Театральную площадь. Выйдя на свежий воздух, я двинулась вместе с потоком народа мимо громады Большого театра, простаивающего на реставрации с фасадом, затянутым рекламой домашних кинотеатров, и мимо многочисленных входов и выходов Молодёжного театра, и пришла в итоге к новой сцене Большого театра, где ныне играется весь его репертуар.
Спросив несколько раз дорогу, я пару раз свернула за угол, прошла мимо Колонного зала и других помпезных зданий, и только описав полный круг, а точнее – прямоугольник, и вернувшись туда же, откуда и вышла, я заметила и другой путь, куда двигалось не столь много людей, и пошла по нему, и вскоре на горизонте замаячил Малый театр, заклеенный афишами, с памятником Островскому у входа и боком ГУМа aka ЦУМа по соседству. Мои плутания лишили меня солидного запаса времени, проще говоря – в театр уже пускали и ждать открытия дверей мне не пришлось; войдя в холл, я сплавила пальто в гардероб, купила тридцатирублёвую программку – совсем свежую, даже ещё не согнутую пополам – и пошла разведывать своё место, значившееся на билете: партер, 12 ряд, 1 место. Это был последний ряд партера, в прямом смысле слова ряд в проходе, состоявший не из стульев, а из табуреток, ибо спинкой служила стена, оканчивающаяся перильцами бельэтажа, а место это было самое крайнее, ближе всех ко входу, так что меня можно было бы принять за билетёршу, будь я в разы постарше летами. Посидев, поглазев по сторонам, убедившись, что сцена видна мне хорошо, я пришла к выводу, что время у меня ещё есть, а своими коленками я только мешаю людям проходить в зал, и отправилась на обзорную экскурсию, а именно – в исследовательскую вылазку с целью узнать, каково там – на третьем ярусе балкона, на высоте почти что птичьего полёта.
Для этого я не поленилась преодолеть несколько пролётов лестниц – и вот я там, где выше только крыша; места там кошмар, должна я вам сказать: прямо напротив висит огромная хрустальная люстра, за люстрой виднеется противоположный конец балкона, изогнутого подковой, сцена где-то очень далеко внизу и загорожена от взора решёткой, присобаченной, очевидно, к балкону для того, чтобы никто не вздумал вывалиться или уронить что-нибудь. Там застал меня второй звонок, и я поспешила вниз к себе, обустроилась на своём месте, вложив билет в программку и прицепив к ней ручку; пришли люди и расселись слева от меня, и долго ворчали, что им не сказали заранее, что места такие говенные, что им испортили весь праздник восьмомарта и далее в том же духе. Билетёрша металась, пыталась проверять билеты, показывала, куда сесть, и не справлялась с людьми, у которых билеты были на другие места, но они надеялись занять свободное местечко в партере или бельэтаже и толпились у входа до последнего, пока их не выперли в коридор и не заперли за ними дверь; особенно настойчива была мамаша одного маленького мальчика, который постоянно прибегал к ней, стоявшей возле меня, говорил, что рядом с ним есть свободное место, и звал её сесть с ним, а билетёрша объясняла, что все эти места кем-то куплены. Потом долгое ещё время после начала спектакля заявлялись опоздавшие, и билетёрша из сердобольности рассаживала их где попало; так же она приволокла ещё одну табуретку и уместила её справа от меня, совсем впритык к запертой двери, и всё первое отделение на этой табуретке сидела одна женщина, а во втором отделении – уже другая. Ну да я забегаю вперёд, ведь в первую очередь мне надо говорить о спектакле, а не жаловаться на то, что прямо перед моим носом всё время кто-то проходил, согнувшись шахматным конём, да и на то заодно, что больно часто в зале начинали звучать звонки мобильников.
Итак, первое, что я увидела, когда раскрылся занавес, – то, что сцена загромождена некими авангардными декорациями – разноцветными перегородками, белыми, желтыми и синими, в которых автоматически открывались проходы и на которые всё отбрасывало чёткие тени, как на голые стены (есть идея – есть Икеа, блин. И это богатый Малый театр? Сразу возникает ощущение эдакого убожества). Среди них затесалась какая-то приземистая античная колонна, должная обозначать, видимо, как и колокольня из Современника, печь – она же домашний очаг, она же «дым Отечества». Актёры по этой сцене перемещались довольно-таки хаотично: они редко стояли или сидели на одном месте подолгу, а всё больше бегали туда-сюда, предпочитая разглагольствовать на ходу, а то и вовсе договаривали свои реплики, уже скрывшись из виду. Теперь о них, об образах персонажей, так сказать. Фамусов (Соломин) хрестоматиен до мозга костей: седина в голову, бес в ребро, плюс к этому непременная сварливость в сочетании с добродушием, а в общем и целом – совсем неяркая личность, прямо второстепенный герой, а ещё худрук играет. Скалозуб (Низовой) так же соответствует классическому прочтению: быдловатый солдафон, и только. Софья (Молочная) и Лиза (Иванова) так более всех невыразительны, они неубедительно читают свои тексты, смеются чересчур притворно и чересчур наигранно-пафосно жестикулируют, да и вообще похожи друг на друга как две капли воды – две подружки из ларца, одинаковы с лица, можно было бы перепутать, кабы не различная внешность и тем паче дурацкая короткая коса у Софьи на голове. Первая – не вызывающая никакой приязни кисейная барышня, обчитавшаяся пресловутых французских романов и обожающая, под впечатлением от оных, своего Молчалина (Вершинин), жеманного ломаку себе под стать, явно утомлённого её беспрестанными знаками внимания. Вторая не уступает своей госпоже в напускном аристократизме, она горда и неприступна при том, что и Фамусов, и Молчалин, и Чацкий (Подгородинский) пытаются её лапать. Чацкий, кстати, отдельная, как водится, статья. Современная причёска, южный акцент чуть в нос – здесь он ни дать ни взять бедный родственник-гастарбайтер, московских обычаев не знающий совершенно, к нему так с первого взгляда и не привыкнешь, как и к истеричному Чацкому из Современника. В этом спектакле Чацкий – шут гороховый, смешнее всех прочих, не вышедший, видимо, из детской непосредственности в худшем смысле этого слова. Он практически ни одну фразу не говорит без подспудного саркастического смешка и остаётся весьма доволен собой в целом и своим чувством юмора в частности, а окружающие, хоть и зачастую охотно заражаются его смехом, всё же устают от того, что словесные его излияния, невпопад начинаясь, и заканчиваются нескоро. В виде шутки он высказывает и свои «передовые идеи», никого и ничего при этом не боясь, но не потому, что смел, а потому, что дуракам закон не писан. Только наедине с собой да иногда – наедине с Софьей он бывает серьёзен, о чём-то размышляет и тем самым доказывает, что создан не только лишь для того, чтобы с ним «смех делить», но доказывает только зрителям, а не остальным героям спектакля, так и не начавшим воспринимать его всерьёз и испытывающим к нему либо любопытство, либо раздражение в зависимости от того, насколько далеко заходят его неуклюжесть и невежество. Во время антракта я в числе первых примчалась в буфет, приобрела бутылку чая и спешно вернулась обратно – набрасывать на программке будущую рецензию; успела изложить почти все возникшие мысли прежде, чем свет снова погас, а шум стих. Продолжение рецензии под катом!

Сказ о том, как в день выборов Феникс выбрал культурное времяпровождение:
Вчера вечером я посмотрела новости, уничтожая брынзу и кумыс, потом попялилась в какой-то идиотский «Цирк со звёздами» или как там это называется, потом выучила билет по русскому, посидела немного за компом, почистила зубы, перечитала ещё главу Кроткой и легла спать. Спалось плохо, а думалось о всякой ерунде, преимущественно о моём дурацком прошлом начиная с самого прераннего детства, очень хорошо, посему я сначала сидела на кровати, глядя, как одно за другим гаснут окна соседнего дома вплоть до полной его слепоты, а потом лежала, ворочаясь с боку на бок, пока, наконец, размышлизмы меня не отпустили и я не отрубилась. Зря, зря я втыкала перед сном в цирк, ибо именно он мне и приснился, причём были мы там вместе с моей мамой и сидели довольно близко от арены. Вскоре объявили очередной номер: дрессированные звери выйдут на арену без дрессировщика! По залу прокатился удивлённый ропот, а на опилки тем временем выехали несколько маленьких кареток, влекомых лошадьми и сопровождаемых шимпанзе; шимпанзе открыли двери кареток, и внутри оказались собаки, но вылезать наружу они не желали. Среди четвероногих артистов нарастало волнение – беспокойно ухали шимпанзе, лошади переминались с ноги на ногу, собаки ёрзали в каретах. Так прошла минута, другая, и нам с мамой пришло в голову взять ситуацию в свои руки – мы спустились на первый ряд и, огибая круг манежа, решительно отправились за кулисы и, свернув куда-то вправо от входа туда, зашли в какую-то маленькую комнатушку. Там оказалось несколько человек, и среди них – приземистый, чуть полноватый усатый мужик, сидевший на стуле.
Я вежливо обратилась к нему, сообщив, что его животные ни в какую не желают выступать без него, но он только промямлил в ответ что-то вроде того, что таков номер и скоро всё пойдёт своим чередом, просто звери должны справиться с незнакомой обстановкой самостоятельно, без посторонней помощи. В итоге мы с мамой вышли из-за кулис несолоно хлебавши, но на свои места не пошли, а сели на стулья, стоявшие зачем-то перед выходом на манеж – оттуда нам всё было видно как на ладони. Вскоре один самый инициативный шимпанзе сам полез в одну из карет, в которых сидели собаки; пёс, подвергшийся неожиданному вторжению, попятился, забился в угол своего тесного экипажа и неуверенно оскалил зубы. Шимпанзе это, видимо, окончательно рассердило – он ухватил пса за ногу и принялся вытаскивать наружу, а перепуганная собака отчаянно упиралась и верещала. У меня сердце кровью обливалось смотреть на такое, и, наконец, я не выдержала – вышла на арену, подошла к шимпанзе и шлёпнула его по руке, рявкнув: «Убери свои грязные лапы!». Тот, боясь наказания, немедленно отскочил подальше, а я сгребла в охапку дрожащего пса и села обратно на стул. Я предлагала маме вернуться на наши места в зале, чтобы поскорее унести пса – он оказался чем-то вроде метиса пуделя, довольно-таки немолодым – подальше от арены, но она оставалась непреклонна, и так мы и сидели на стульях – я в обнимку с псом, кляня себя за то, что зарекалась ходить в цирк и тут вдруг пришла, а мама рядом; тем временем по арене чинно дефилировали шимпанзе верхом на лошадях, и одна лошадь ежесекундно описывала круги вокруг своей оси, поскольку её мохнатый всадник слишком туго затянул повод с одной стороны, и бедная коняга вынуждена была поворачиваться.
Вскоре слева от мамы на свободный стул уселся какой-то дядька – очевидно, артист цирка; потом ещё один дядька сел справа от меня и начал ласкать пса и разговаривать с ним, называя его по имени (имя это я забыла, помню лишь, что оно начиналось на А и было красивым и звучным) – очевидно, он раньше работал с ним вместе. Мы разговорились с этим дядькой, не помню, о чём – помню только, что после этого разговора я спросила маму, можно ли мне взять этого пса к себе домой, а она, всё ещё пребывая в каком-то ступоре, равнодушно махнула на меня рукой и ответила, что мне всё можно. На том я и проснулась – проснулась от шума, раздававшегося из соседней комнаты: как выяснилось позже, это папа проспал на работу и решил остаться дома. Я ещё несколько минут повалялась и встала, пожарила себе блинчиков с ежевикой, позавтракала, посидела за компом, законспектировала всё вышеописанное, да и отправилась в путь-дорогу. Я вывалилась на свет Божий, Дотопала до автобусной остановки и долго прождала маршрутки, доехала до метро, купила журнальчик свежих комиксов, спустилась в подземку, вскочила в вагон и поехала. Путь мой лежал до Площади революции, где я снова на счастье потёрла блестящий нос изваяния партизанской собаки, пересела на Театральную и доехала до Маяковской. На Маяковской я сто лет не была и, право слово, не понимаю, за что её почитают как самую красивую станцию метро в мире: самая большая – согласна, простору там не занимать; самая глубокая – согласна, таких длиннющих эскалаторов вроде как нигде больше нет, но вид у неё вполне заурядный – ну, ряды колонн и ряды колонн.
Ну да хватит философии: пройдя через всю вышеупомянутую огромную платформу, поднявшись по вышеупомянутому бесконечному эскалатору и даже сфотографировав его, я вполне удачно сориентировалась в лабиринте подземных переходов и выбралась на поверхность точнёхонько на Первой Тверской-Ямской. Теперь вопрос оставался только один: где нужная мне галерея? У кого спроси – никто не знает, и я, наконец, просто тупо двинулась в том направлении, какое интуитивно показалось мне верным – а время, тем временем, простите за каламбур, уже поджимало. Я всё шла, шла и начинала понимать, что явно таким способом галерею не найду, и, хвала Магистрам, подвернулись мне три женщины, которые тоже шли в галерею и знали, где она. Шли они, при этом, мне навстречу, так что мне пришлось разворачиваться на 180 градусов, чтобы за ними последовать; в итоге скромненькая латунная вывеска, возвещающая, что именно здесь располагается частная галерея Анастасии Чижовой, обнаружилась сбоку от двери одного презентабельного старинного здания, причём рядом с этой вывеской громоздилось ещё множество таких же – вывески бутиков, вывески банков… очевидно, государство сдавало этот памятник архитектуры, как и многие другие, всевозможным коммерческим организациям. Я нажала на кнопку звонка, и почти тут же в двери заворочался ключ; минута – и мы прошли в холл мимо впустившего нас охранника и начали подниматься по помпезной лестнице, площадки которой были украшены большими зеркальными витражами. Дверь галереи оказалась на втором этаже; мы снова позвонили, и нам открыл приветливый дядька и тут же провёл в маленькую комнатку, смежную с маленьким же гардеробом.
Отдав ему своё пальто и получив номерок, я обратила на комнатку эту самое пристальное внимание, ибо в ней я сразу же почувствовала себя в тёплой домашней обстановке, как в гостях, а такую атмосферу я люблю гораздо больше сухого официоза. Видимо, в комнатке торговали сувенирами: открытки под стеклом, альбомы и каталоги на стойке, тетради и блокноты на полках – всё при ближайшем рассмотрении оказалось снабжённым ценниками; но было там и много вещей не продажных, а, так сказать, антуражных – старинный глобус, картины на стене, а на полу – словно бы небрежно раскрытый чемодан и в нём старинные книги, среди которых я узнала три сложенных стопочкой тома «Виконта де Бражелона» - точно такие же томики есть и у меня, я их до дыр зачитала в детстве. Дядька разрешил нам пока походить по коридору, и я вышла наружу, нахваталась бесплатных прошлогодних календариков с изображениями кукол и пошла по этому самому коридору. Представлял он из себя этакую реконструкцию Первой Тверской-Ямской в дореволюционные годы: многочисленные двери «состарены» и снабжены старинными вывесками, на стенах – старинные же афиши и рекламные плакаты, за одним углом притаилась театральная тумба, за другим – «старинная» лавочка, из динамиков раздаются звуки оживлённого города – шум толпы, цоканье копыт троек, и время от времени – нетленная песенка «водителя кобылы» («Наши годы длинные, мы друзья старинные…» и так далее). Я успела дважды прослушать её и вдосталь насидеться на лавочке, прежде чем пришла экскурсовод и не ввела всю экскурсионную группу – а всего собралось человек около дюжины – в святая святых, в комнату, где были воссозданы «декорации» повседневного быта Олины Вентцель – автора всех кукол в экспозиции, ушедшей из мира сего в ноябре прошлого года. Впереди самое интересное!

Итак, я неспеша закончила все дела, ибо запас времени за счёт двух пропущенных уроков обеспечила себе солидный, собрала все необходимые манатки и отправилась в путь. Дотопала до автобусной остановки, дождалась маршрутки, доехала до метро, а там спустилась в подземку и, листая прихваченную с собой газету, стартовала в направлении Курской. Ехала без пересадок, доехала быстро, безошибочно нашла в путанице подземных переходов нужный выход и поднялась на поверхность. Стоило преодолеть ещё один подземный переход – и вот я уже бодро чешу по Земляному валу, пока за поворотом не показалась неприметная дверь театра Арцибашева на Покровке. Я заявилась туда первой, за час; в холл меня, естественно, пустили, ибо никакой прихожей с кассами там не было и в помине. Сдав пальто в гардероб, где вместо крючков были вешалки, я проследовала в буфет и сразу же ощутила себя не в общественном заведении, а в гостях – в просторной и любовно обставленной кухне. Посудите сами: аккуратные разноцветные клеёночки на столиках, картины на стенах, на стойке – скромный ассортимент бутербродов и сладостей, над стойкой на стене – полочки, уставленные пёстрой коллекцией всяческих кошек (кстати, кошки были и на самой стойке – в виде зажимов для бумаг, державших ценники), за стойкой – приветливая буфетчица, сразу же принявшаяся меня уговаривать что-нибудь скушать. Никакой тебе пафосной помпезности, и никакого, соответственно, ассортимента коктейлей – лишь минеральная вода да квас, из которых я предпочла бутылочку первого. Ни колбасой, ни сыром, ни рыбой мужественно не прельстившись, я купила три конфеты – трюфеля, к которым всегда относилась с уважением, и принялась задумчиво их поедать, наслаждаясь уютной домашней атмосферой.
Эти блаженные тишину и уединение, впрочем, спустя некоторое время нарушила компания из готов и металлистов, – чёрт разберёт, кто где, – надеявшаяся, по их словам, купить сока, но жестоко разочаровавшаяся в своём желании. Выведенная их появлением из эйфории я прислушалась ко звукам извне – в холле было уже довольно шумно, и вслед за вышеупомянутыми личностями я покинула буфет и вышла туда. Там достойных представителей неформальной братии мною было обнаружено около дюжины человек, как парней, так и девушек, причём все красовались полным прикидом: торбы и шарфы, майки и балахоны, сапоги и перчатки, у кого-то – выкрашенные в чёрный и в чёрно-красный волосы – всё было при них, я даже ощутила себя как перед каким-нибудь концертом; наиболее часто мелькала символика Лакримозы, реже – Арийская и прочая. Впрочем, обычной, ничем не выдающейся молодёжи в числе новоприбывших было примерно столько же, сколько и милых моему глазу, и их сопровождало несколько взрослых, из чего можно было сделать логичный вывод, что это какой-нибудь класс – девятый или десятый, скорее всего, – в добровольно-принудительном порядке приволокли в театр. Протолкавшись к кассе, я купила себе программку за десять рублей, после чего ещё немного побродила, полистала по второму разу всё ещё лежавшую на рояле книгу отзывов, да и засела на кушетку изучать программку. Народ всё прибывал и прибывал, становилось всё теснее и теснее; школьники фотографировались и болтали про вконтакт, взрослые пялились на портреты актёров на стенах, одна женщина неподалёку от меня с кем-то разговаривала по телефону на отличном немецком, мне же было скучно от затянувшегося ожидания.
Наконец, урочный час настал – звонков в этом театре предусмотрено не было – и нас впустили в зал. Крошечный, в десяток раз меньше нашего Зодчинского, всего в полдюжину рядов, зал этот был чертовски удобен не только вышеупомянутой атмосферой домашности, но и другими двумя вещами: во-первых, каждый ряд был настолько приподнят на одну ступень над предыдущим, что можно было не беспокоиться о том, что чья-нибудь впереди сидящая голова заслонит обзор, а во-вторых, между рядами были настолько широкие проходы, что можно было перемещаться по ним, не наступая никому на ноги и не задевая никого коленями – да и сидя, можно было вытянуть ноги. Моё место было просто отличным – в самой серёдке второго ряда, остальные же люди долго спорили из-за мест, но, наконец, все расселись, свет погас, и открылась ширма, скрывавшая от взглядов задрапированное декорациями пространство, заменявшее отсутствовавшую сцену. Начался спектакль, а я начинаю свою рецензию.
Первое действие, по традиции, существует в том числе и для того, чтобы успеть понять, как трактуется в постановке образ того или иного заглавного персонажа. Так что я, пожалуй, представлю вам краткие характеристики действующих в спектакле лиц и начну, конечно же, с главного возмутителя спокойствия – с чертовски симпатичного Чацкого (Булдаков). Поначалу он видится скромным и деликатным, явно не привыкшим язвить и провоцировать, но при этом вполне способным на решительные поступки; он страстно влюблён и, терзаясь множеством загадок, идёт на всё ради поиска их отгадок. Поначалу он кажется сдержанным и терпеливым, но его всё чаще и чаще выводят из себя окружающие его непроходимое невежество и беспробудная погружённость во всяческие низменные стихии, и он не упускает случая смело высказать всё, что он думает по этому поводу. Притворная холодность Софьи (Гребенкина) его убивает – медленно и мучительно, сжигает ревностью с одной стороны и надеждой с другой, он страдает, как Гамлет, но страданиям этим суждено остаться незамеченными праздной толпой. Почему? – Потому что на том празднике жизни, в самый эпицентр которого он попадает, Чацкий совершенно чужой, ненужный, лишний, как чёрно-белый кадр какой-нибудь полузабытой драмы, по ошибке прерывающий самые яркие моменты костюмированного псевдоисторического водевиля; он не нарочно причиняет всем множество неудобств, за что ему мастерски и «дают сдачи». Теперь – Софья, живо напомнившая мне Наташу Ростову. Внешне она – настоящая светская львица, а в душе чем-то сродни Чацкому: она умна, благородна, слегка романтична, ей тоже неприятна и чужда та среда, в которой ей уготовано существовать, и всё, чего ей недостаёт для того, чтобы полностью сравняться с ним, это честность. Она любит его, это очевидно и неоспоримо, но неумело убеждает себя и всех своих собеседников в том, что былого не вернёшь, что она любит Молчалина (Чудаков), что Чацкий – воплощение многочисленных пороков, к тому же обидевшее её своим долгим отсутствием. Она старается быть неприступным с Чацким, но, в отличие от Молчалина, который искренне холоден к ней, не может вечно притворяться и периодически выдаёт себя. Так откуда же этот страх признаться себе и всем в своих настоящих чувствах? Она ли тому виной, или всё заранее предрешено, а она лишь, благодаря своей мудрости (недаром как «мудрая» переводится её имя), понимает это – понимает то, что ни её семья, ни всё московское общество, ни даже сама жизнь, опошленная и искажённая благодаря дворянскому клейму, не позволят им с Чацким быть вместе? Вопрос остаётся открытым, а я перехожу к остальным. Фамусов (Чулков) – довольный жизнью, окружённый преданной дворней барин, строгий, но справедливый и заботливый отец, добряк и самодур в одном лице. Скалозуб (Ищенко) – блестящий гусар, самовлюблённая пустышка с улыбкой до ушей и претензией на остроумие, единственный, пожалуй, персонаж, вносящий в действо порцию хорошего юмора. Лиза (Булавко) – милая и доступная «деревенщина», к которой свободно клеятся и Фамусов, и Скалозуб, и Молчалин, конечно; по сравнению с «книжной» востроглазой служанкой она больно «тяжеловата» - басовитый голос, несколько заторможенные движения, – но роли своей при этом не утрачивает. Молчалин – такой же простолюдин, как и Лиза, только, пожалуй, куда как тупее; однако и он любит – любит Лизу и, похоже, взаимно. Но они – такие же жертвы обстоятельств, как и Чацкий с Софьей, так что мы можем с уверенностью заявить, что им стать счастливыми так же не суждено. Продолжение рецензии – под катом!

Вчера вечером я, немного опоздав, потому что проветривала в комнате, засела смотреть Монгола, ужиная накупленным давеча хламом – пирожными, пряниками, зефиром – и запивая буйволячьим молоком. Фильм превзошёл мои ожидания, и в частности тем, что я готовилась к просмотру зрелищного исторического «блокбастера», как модно сейчас говорить, а посмотрела в итоге качественную, художнически изложенную биографию, в которой всего хватало – и исторической правдоподобности, и действительно зрелищных, в меру кровавых сражений, и эффектных скачек, и живописных пейзажей, и красивой любви без излишних сантиментов, а главное – философии. Чтобы так самобытно, не по-голливудски, изложить историю жизни Тэмуджина до превращения его в Чингисхана, надо быть воистину мастером своего дела. Даже хотелось бы одноголосый перевод заменить на субтитры, чтобы лучше был слышен красивый язык оригинала. Да и актёр в главной роли – красавец мужчина, вот только чем-то неуловимо он мне напомнил Летова, отчего на него не только приятно, но и немного грустно было смотреть. В общем, рекомендую с данным кином ознакомиться и надеюсь на продолжение (если мне не изменяет память, в процессе создания фильма речь заходила о трилогии). Когда Монгол закончился, я, не переключаясь, принялась в десятый уже, наверное, раз пересматривать хрестоматийную Трою (не знаю, что я пересматриваю чаще – Трою или Александра, но всегда их путаю из-за БрэдПитта, который меня бесит своей щенячьей мордахой), поедая яблоки и сэмки вплоть до полного уничтожения и того, и другого. Но вот и Троя благополучно подошла к концу, и я, почистив зубы, засела читать Возвышение Хоруса (оторваться всё сложнее и сложнее).
В районе половины третьего ночи я пришла к выводу, что хорошего должно быть понемножку, и легла спать. Отрубилась быстро, посмотрела во сне на всяческий бред, а за окном всю ночь шёл то снег, то дождь, так что проснувшись поутру и выглянув в окно, я обнаружила зеркальный мокрый асфальт, серый студень на газонах вместо былых сугробов и нежно-пепельного цвета неба – супер погодка, как раз по мне! Особо не заморачиваясь тем, который час (но, полагаю, было около одиннадцати утра), я засела за комп, позавтракала пряниками и отправилась в дорогу. Вывалилась на свет Божий, дотопала до автобусной остановки, дождалась второго автобуса, ибо первый, по традиции, ушёл у меня из-под носа, засела в него и доехала до метро. Спустившись в подземку, я купила свежий журнальчик комиксов и с ним поехала по знакомому, как безусловный рефлекс, маршруту: от родной Молодёги до Киевской, там – пересадка на кольцо, оттуда – до Краснопресненской, пересадка на Баррикадную и – до Улицы 1905 года. Пока я преодолевала короткую дистанцию от метро до Детского мира на Пресне, в голове у меня вертелось только две надежды: первая – что Урфин не будет закрыт, а то сегодня как-никак праздничный день, и вторая – что я хотя бы с третьей попытки не встречусь с букой-продавцом, у которого всегда такой вид, будто он мечтает спустить меня с лестницы. Первая надежда оправдалась, когда я увидела, что открыта Электроника на Пресне – следовательно, Детский мир открыт тоже. Войдя в него и проследовав по первому этажу, я остановилась у одной из витрин, на которой спиной ко мне стояли большие пластмассовые фигурки исторических и фэнтезийных воинов и прочих существ – вроде тех, что я брала в Винни и в Детском мире, только крупней; моё внимание привлёк краснокожий рогатый парень, похожий на Сотону из Саус парка, и я пообещала себе к нему вернуться, если у меня останутся деньги после посещения Урфина.
Затем я остановилась во второй раз, дабы сфотографировать ржачное объявление на стене, гласившее, что нельзя «жечь бумагу в туалетной комнате» (очевидно, были прецеденты); фото скоро появится в фотоальбоме. Наконец, я поднялась на второй этаж, вошла в Урфин, и оправдалась вторая моя надежда – из-за прилавка со мной поздоровался вполне себе симпатичный парень с длинными волнистыми чёрными волосами. Я окинула взором витрины и убедилась, что за две недели ничего не изменилось, так что придётся довольствоваться тем, что есть. Вскоре я встала перед тяжким выбором: взять одну гарпию за 1200 рублей (ровно столько, не считая мелочи, и было у меня припасено) или четырёх тау (в меньшем количестве они не продавались) за тысячу рублей. Поскольку качество было равнозначным, победа осталась за количеством, и вот уже продавец, турнув от витрины какую-то молодую парочку, зависшую перед ней с открытыми ртами (наверное, такое же выражение лица было и у меня в день моего первого посещения Урфина), предоставил мне выбрать любых четырёх тау из армии, занявшей треть нижней полки. Поскольку экипировка представителей синюшней расы разнообразием не отличалась, я выбирала их с таким расчётом, чтобы они хотя бы различались позами, что было нетрудно. Когда я, наконец, любовно расставила свою четвёрку на прилавке, продавец сбегал за небольшой картонной коробочкой (если я правильно перевела надпись на этикетке, приклеенной к этой коробочке, в ней когда-то хранился металлический болтер), расстелил в ней лиловую бумажную салфетку, аккуратно уложил на неё моих тау, как алмазы на бархатной подушечке, накрыл их ещё одной салфеткой и закрыл коробочку – вот это я понимаю, сервис!..
Расставшись с косарём, я с коробочкой в руке спустилась вниз и встала перед дверью в павильон, на витрине которого я видела Сотону; проход был перекрыт лесенкой-стремянкой – продавщица отсутствовала: надо полагать, отлучилась в туалет или покурить. Наконец, она вернулась, я вошла в магазинчик и принялась разглядывать те фигурки, которые не были заметны снаружи. Пока я дотошно их перебирала (стоили они всего по 150 рублей, только драконы по 300), продавщица занялась обслуживанием какого-то мужика, и они напрочь перегородили мне узкий проход вглубь магазинчика. Когда же мужик наконец ушёл, я пробралась к Сотоне и убедилась, что спереди он выглядит далеко не так презентабельно, как сзади, проще говоря – рожей не вышел и оказался совсем не похожим на симпатягу из Саус парка. В итоге я с чистой совестью приобрела роскошного вервольфа в доспехах; левая лапа у него двигалась вверх и вниз, и к нему прилагался внушительный боевой топор, древко которого можно было засунуть в любую из волчьих лап. Так, с коробочкой с тау в одной руке и с вервольфом в другой, я двинулась в обратный путь с намерением дойти до зоопарка, как в прошлый раз, ибо там было целых два кинотеатра, а мне после просмотра трейлера и прочитывания нескольких отзывов захотелось посмотреть Мы из будущего, который идёт уже с 21-го и может скоро кончиться. Однако в самом начале пути я затормозила у ларька, затоварилась блинчиком со сгущёнкой и бутылкой тоника и остановилась возле него подзаправиться. Блинчики там были толще и, следовательно, сытнее, нежели напротив храма Христа Спасителя, так что как бы мне ни было вкусно, весь блин полностью в меня не влез, и я пристроила его на землю рядом с урной – для воробьёв и бездомных собак.
После этого я обнаружила, что объелась и мои ноги не в состоянии нести моё отяжелевшее брюхо до Краснопресненской, засим я развернулась на 180 градусов и спустилась в метро, дабы добраться до дома тем же маршрутом: Улица 1905 года – Баррикадная – Краснопресненская – Киевская – Молодёга. Пока я добралась до родной станции, революция в моём желудке улеглась, и я поднялась на поверхность на противоположной Трамплину стороне и пошла домой пешком, через дворы. Выйдя на Молодогвардейку, я зашла на почту, взяла свои газеты и журналы, в том числе первый в этом году номер Абитуриента, и наконец-то подписалась на Театрала (не зря я таскала с собой лист с подписными индексами, вырванный заранее из того журнала, что мне всучили в Современнике), после чего немного побегала по магазинам и закупилась жрачкой. Весело размахивая двумя тяжёлыми сумками, я преодолела оставшееся расстояние до дома, посидела за компом, постирала хаир, сейчас вот скоро пойду ужинать да новости смотреть. Значит, самое время сказать вилькоммен новым ПЧ – почти что тёзке Phoenix928 и киношница14 (мой диз копировали уже почти два десятка раз, но я впервые вижу его на чужом дневнике – это оригинальное ощущение) – и из природной упёртости в сто сорок десятый раз напомнить вам, мои дорогие, голосовать. А теперь – до завтра, следите за новостями)
А завтра в школу. Завтра начало новой учебной недели, да ещё и недели дежурства – впрочем, недели короткой, ибо выборы. Скоро у меня поход в театр на Покровке, а там и на работу можно будет внаглую заявиться, вобщем – всё гут. Пятимесячный октябред обещает наконец-то завершиться долгожданным мартом. Ура, товарищи)
Ниже вы можете лицезреть мой тау-квартет, а фотосессию вервольфа ищите под катом!

Под кат - это сюда. 4 фото