До Дипломный спектакль «кудряшей», студентов-актёров мастерской Кудряшова в ГИТИСе, получивший гран-при IV фестиваля «Твой шанс», со сцены учебного театра перебрался на подмостки ТЦ на Страстном. Это «История мамонта» по тому самому Иванову, до которого у меня так ещё и не дошли руки, хотя рекомендовали уже со всех сторон, по его роману «Географ глобус пропил», тому самому, про который наша препод по русской литературе почему-то сказала, что он мне не понравится. Кусочек жизни «раздолбая» Служкина (Сиротин), который за неимением другой работы пошёл в учителя географии, нашёл общий язык со шпаной-девятиклассниками, зато совершенно оторвался, шаг за шагом, от своих сверстников, бывших одноклассников. Вроде и бытуют одинаково, и воспоминания общие есть, однако и жене, и лучшему другу, и первой школьной любви нужны только «машина, квартира и хрен в пол-аршина», а Служкин, чудак, ещё тянется к теплоте человеческих отношений. Но завязавшийся было роман с ученицей, естественно, оканчивается крахом вместе с карьерой… На сцене множество зримых примет девяностых – от деревянной лакированной картинки на стене и кружки в вишенку до музыкальных хитов с наиболее абсурдными текстами и привязчиво-душевными при этом мотивчиками. Это даёт повод рассматривать Служкина как почти «героя нашего времени» - обладающего непоколебимой невозмутимостью и при этом замечательным чувством юмора (причём шутить он предпочитает в рифму), легко схватывающего новые словечки и правила игры и не пасующего перед трудностями, уважающего себя и других, не дурака напиться, когда окружающий мир не вписывается в рамки понимания. Интеллигент-хулиган, бездельник с колоссальным потенциалом, принципиальный пофигист – сын противоречивой эпохи, которую кто-то зовёт расцветом, а кто-то застоем. Он ничего не изменил в своей судьбе, казалось бы, пассивно плыл по течению, но смог сплотить коллектив очень непростых и разных личностей и, не поучая и не осуждая, научить молодое поколение жизни. А ведь талант учителя – очень редкий, очень важный и один из самых незаметных и недооценённых. К сожалению, не могу судить, сужает ли такое понимание смысл лёгшей в основу книги, равно как и не могу сравнивать сюжеты и раскрытие персонажей, но все три с половиной часа мне было интересно следить за развитием нехитрых событий. Спектакль реалистичен донельзя – метафор и аллюзий в нём нет, как нет и впечатляющих психологических глубин и эмоциональных надрывов, экзистенциальных вопросов бытия и социально-политической злободневности. Он просто честен, искренен и естественен, обладает своим ритмом, атмосферой и каким-то тёплым посылом благодаря органичной актёрской игре, лаконичным многофункциональным декорациям, живой музыке, удачному освещению. В нём растворяешься и живёшь, заражаясь той энергией, которую находит Служкин в туристическом походе и борьбе с непокорной рекой. Про любой студенческий актёрский коллектив неизменно хочется сказать: «ребята – молодцы!» - за сыгранность, любовь к своему делу, молодой энтузиазм и вообще симпатичность. Этот – не исключение: несколько повзрослевшие и возмужавшие «ребята» - почти два десятка ярких индивидуальностей, объёмных, интересных, запоминающихся образов. Служкин Сиротина, фактически не сходящий со сцены на протяжении всего действия, великолепен без лишних слов. «Мамонта» стоит увидеть – его приятно смотреть и приятно вспоминать.
После

До Жила-была шведская семья пингвинов: верующий (Амелин), сомневающаяся (Петрова) и убеждённый атеист (Караваев). На почве религиозных конфликтов последний вынужден был покинуть товарищей… Но не спешите с выводами: пьеса Ульриха Хуба «У ковчега в восемь» в самую последнюю очередь похожа на морализаторскую проповедь. Без пафоса и пиетета внесценический персонаж Бог, которого вдруг всё достало, устроил Всемирный Потоп, и его уполномоченная Голубка (Дырзу) пустилась оповещать всех тварей, как водится, по паре. Наши благочестивые пингвины получили два билета на Ковчег, но бросить третьего они не могут – и проносят контрабандой, рискуя быть выброшенными Ноем за борт. Закончилась эпопея благополучно: пассажиры сошли с борта на обновлённую землю, а Бог признал свою ошибку и пообещал больше потопов не устраивать. Концепция театра «Будильник» - «чтобы дети рассуждали как взрослые, а взрослые – по-детски смеялись». Лучшего определения я бы не дала, а будучи человеком, окончательно взрослеть не собирающимся, я и смеялась над удачным юмором, и могу заверить, что это отнюдь не пустой, а весьма философский, для своего жанра, спектакль. Например, тема смерти для многих родителей считается таким же табу, как и тема рождения, и сказки вроде «дедушка уехал в командировку» звучат не реже, чем «тебя принёс аист», а мне кажется, что нет худшего вранья, чем враньё детям. А уж в том, чтобы кто-то из современных мам и пап находил время адекватно рассказать ребёнку о Боге, я и вовсе сомневаюсь. Дети же очень тонко чувствуют фальшь и обладают бОльшим абстрактным мышлением, поэтому здесь к заведомо недостижимой реалистичности не стремятся – вместо пингвиньих масок несомненно приятнее смотреть на живые человеческие лица, человеку, рассыпающему по сцене листья, не нужно сюжетное оправдание, а необходимые звуки можно тут же воспроизвести: гром – ударив по металлическому листу, дыхание спящих тигров – подув в пластиковую трубку. Музыка тоже живая – гитара, бас, саксофон, под этот маленький оркестрик исполяняются замечательные песни с непопсовыми мотивами на режиссёрское либретто. С самого начала спектакля, когда дети сами создали на сцене Арктику, забросав её снежками из ваты, между сценой и залом установилась несущая море позитива взаимосвязь – актёры реагировали и отвечали на детские реплики, общались с музыкантами, и это было более естественным, чем актёрская отрешённость от зала по канонам «взрослого» театра или набившее оскомину что-то вроде «дети, помогите, ответьте хором». И актёры, и музыканты работали с явным удовольствием, энтузиазмом и самоиронией, без переигрывания, заискивания перед публикой и тем паче без халтуры. На протяжении часа действие «держало» взыскательную и разношёрстную детскую публику, никто не заплакал, не заскучал, не запросился домой, не задавал вопросов, свидетельствовавших бы о непонимании происходящего. Для меня, непосвящённой в работу с детьми, привыкшей, что они шумят, тупят, капризничают, мешаются, такой спектакль видится маленьким чудом, а качественный детский театр вообще – призванием, пожалуй, более сложным, нежели театр репертуарный, кормящий кассу бесчисленными мелодрамами, которые обыватель с аппетитом потребляет. В общем, господа, имеющие в наличии сыновей, дочерей, братишек, сестрёнок, племянников, племяшек и т.п., теперь вы знаете, куда племя молодое-незнакомое сводить с пользой и удовольствием – просто следите за сайтом театра «Будильник». И я туда ещё когда-нибудь вернусь, ведь там обещают спектакль по Шэлу Сильверстайну, которого я очень уважаю и люблю.
После

До Пьесу «Весенняя гроза» Теннесси Уильямса до того, как за неё ухватились русские режиссёры, в Европе не ставили вовсе, а в США лишь однажды. Её текст нашли, разбирая бумаги великого драматурга уже после его смерти, фактически это – ранний черновик. Как обычно, история в ней начинается как мелодрама, но Теннесси не был бы самим собой, если бы хоть раз ограничился стандартным набором перипетий, ведущих к хэппи-энду. Главную героиню этой «Грозы» зовут, как и девушку из «Сладкоголосой птицы юности», Хэвенли. Она (Пурис) – легкомысленная наследница аристократической фамилии, растерявшей все богатства, кроме голубой крови и наследственных болезней. Влюблена в брутального пролетария Дика (Семкин), которому работа на реке не менее важна, нежели любовь, и на компромиссы он идти не хочет. В неё влюблён слащавый и придурковатый ботаник Артур (Пименов), которого тихо хотят все старые девы, а он хочет избавиться от детского комплекса неполноценности, овладев той, кто над ним смеялась в школе. А в Артура влюблена экзальтированная библиотекарша Герта (Шмелева). Сам Артур на решительные действия способен, только напившись виски, что едва не склонило Хэвенли на его сторону, но, узнав о самоубийстве Герты, он пошёл на попятную. Хэвенли осталась в одиночестве – ждать на крыльце возвращения того, кому действительно будет нужна, и неизвестно, кто вернётся первым – кто оказался слишком сильным, или слишком слабым для любви. Да, все актёры переигрывали самым безбожным образом, так что некоторые моменты были смешными, некоторые – скучными, но воспринимать происходящее всерьёз не получалось до самых финальных эпизодов, более упорядоченных и внятных, чем, например, начало, когда Хэвенли и Дик катались по сцене, а по очереди появляющиеся персонажи через них переступали. Да, видеозадник с облаками, молниями, окнами, свечами и прочим быстро начал раздражать своим навязчивым мельтешением, а из сколько-нибудь функциональных декораций была только шаткая и дребезжащая конструкция, изображающая горную вершину и разбирающуюся на подвесную платформу и нечто вроде стремянки. Да, оглушительные «всплески» самой разноплановой музыки от узнаваемых классических мелодий до ретро-попсы – сиречь не озвучка, а безвкусица, а не менее громкие громовые раскаты, пытающиеся придать трагическим моментам апокалиптический драматизм, иначе как дешёвым пафосом не обзовёшь. И танцы явно были лишними, да и многие персонажи – полдюжины разных «миссис» напрочь лишены индивидуальности и сливаются в общую безликую массовку, их сыновья (2 шт.) появляются исключительно для красоты, парочка «негров» теоретически должна исполнять юмористическую функцию, но не справляется с оной. Да и делать вид, что на картине, изображающей пешего юношу, на самом деле нарисован бравый полковник на коне, скажем так, глупо. Однако, как выяснилось, сложно чем-либо испортить Теннесси – благодаря одному содержанию спектакль смотрится с интересом на протяжении всех трёх с половиной часов, несмотря на исполнение. Остаётся только мечтать, как бы этот сюжет выглядел в лучших традициях психологического театра, с атмосферным оформлением, а то и с оригинальной режиссёрской концепцией. Материал определённо стоит того.
Опосля спектакля я, само собой, отправилась домой. И сейчас придётся вместо того, чтобы читать, пораньше спать ложиться, потому что завтра… впрочем, что такое будет завтра, я завтра и расскажу – вечером, как вернусь.)

Разбудили меня в районе полудня, но на время я тогда особо не смотрела, на Арбатскую мне надо было к четырём – в Большом зале новый бардинский мультик смотреть. Ибо Гарри Яковлевич – гениальный дядя и вообще наш человек. Счастье обошлось мне в 150 целковых, зал был заполнен лишь на четверть, и я со своего законного 12го ряда пересела практически в самую середину. И вот что из этого вышло.
На птичьем дворе, неприступным бастионом возвышающемся на вершине холма, каждое утро поднимают флаг и поют гимн (исполнение хора Турецкого), а каждый год на празднике «независимости» маршируют строем пред очами похожего на Брежнева индюка. В это маленькое латентно тоталитарное государство пернатых с самого рождения не вписывается серый пластилиновый уродец, обладающий выдающимися способностями к вокалу, хореографии и рукопашному бою. Вина сироты только в том, что он и не курица, и не утка, он не откармливается на мясо и перьями не спешит обрастать – а хоть люди в кадре и не присутствуют, лишь зерно манной небесной сыплется, судьба большинства обитателей отнюдь не резинового двора очевидна и плачевна. Финал вполне по Андерсену: изгнанный на мороз диссидент выкапывается из сугроба уже прекрасным белым лебедем и улетает на юг с новообретёнными собратьями. Для детей в этой истории припасена такая же мораль, что и в «Золушке»: даже если ты не красавица или супермен, ты можешь добиться своей цели, а обидчики утрутся. Но великий сказочник писал, как известно, в большей степени для взрослых, и его вторую, более понятную для них мысль Бардин и поставил во главу угла. Она очень проста: свободный полёт, с какими бы трудностями он ни был сопряжён, предпочтительнее сытой жизни в добровольном заточении с подрезанными крыльями. Посыл хорош, исполнение роскошно: это игрушечно-рисованный мульт в лучших традициях отечественной анимации, без яркой и быстро мелькающей компьютерной графики, он не режет глаз, дети могут уследить за сменой событий. Впрочем, сюжет там неважен – на протяжении часа действие раза три проходит по кругу: Гадкий утёнок хочет отличиться – его обижают – он остаётся в одиночестве и поёт жалостливую песенку на либретто Кима, мечтая о семейных радостях. Главное назначение красивой картинки – попадать в такт «Щелкунчику» и «Лебединому озеру»: слов в мультфильме практически нет (зато они на вес золота и озвучены замечательными актёрами), всем безраздельно правит потрясающий Чайковский. Чтобы добиться такого единства озвучки с движениями игрушек, надо обладать безупречным чувством музыкального ритма и безграничной фантазией. Всего за час (итог шестилетней работы!) сменяется множество настроений: трогательно-забавные моменты чередуются с трогательно-грустными, пафосная торжественность официоза контрастирует с подлинным торжеством победы духа над обывательской косностью. Такие вещи стоит смотреть, и не по одному разу.
После просмотра мне на радостях приспичило купить в подземном переходе плюшевого кота. Я там уже однажды покупала кота маленького, бархатистого, кремового, а теперь замахнулась на кота побольше, шелковистого, серого в полоску – они из одной серии, с большущими синими глазами, розовыми носами и белыми пушистыми щеками. Вот только продавщицы на месте не оказалось и в ближайшее время не предвиделось, и, подождав некоторое время, я прошлась по Арбату до зоомага, купила собаку жрачки и вернулась за котом. Потом от родной станции прогулялась до дома дворами… казалось, ещё недавно всё было зелёное, а уже идёшь и шуршишь опавшими золотыми листьями. Завтра – снова учиться. Успела соскучиться по всем, кого не видела или видела мало. Неделя «Территории» была как маленькие каникулы, когда можно было дома успеть сделать много полезного и программную литературу почитать, а заодно поприсутствовать на интересных мероприятиях. Прощаюсь до новых новостей)

Before Почти два года назад Туминас почтил режиссёрским вниманием супругов-корифеев вахтанговской труппы, поставив две небольшие пьесы о трагедии родителей, которые перестали быть нужны своим детям. В первом действии это философские «Последние луны» итальянца Бордона, где герой Ланового съезжает из родного дома в дом престарелых, разговаривая с давно умершей женой (Сотникова) и чёрствым сыном (Завьялов), которого можно задеть за живое, только пошутив о его мифическом покойном отце, а отец живой ему не интересен. Второе действие продолжает тему более бытовой «Тихой ночью» немца Мюллера, в которой сын-мясник (Юшкевич) приезжает в дом престарелых к своей матери (Купченко) только для того, чтобы она ставила свои подписи на документах о продаже очередного имущества. На фамильный кровавый бизнес нужны деньги, он же требует налаженных профессиональных контактов, и на Рождество из-за высокопоставленных гостей в доме не найдётся для матери места. Мораль прозрачна, но спектакль хорош не ею – в конце концов, уж сколько раз твердили миру. Жизненная правда обеих пьес – в диалогах и только в них, потому что больше ничего на протяжении всех трёх часов не происходит: люди просто обмениваются репликами в одном помещении, выполняя механические действия. Диалоги эти – правдоподобны, естественны, очень честны, почти документальны. Они не скрывают, что пожилые люди могут казаться невыносимыми – отец подкалывает сына и мрачно шутит, мать по многу раз спрашивает одно и то же и придирается по пустякам. Но они любят своих детей, какими бы они ни были, хоть и по-разному: он – самостоятельно принимает решение не быть обузой для семьи своего сына, она – с трогательной наивностью до последнего верит в рождественское чудо и отказывается понимать, что будет праздновать с остальными забытыми стариками. Оба оттягивают прощание из последних сил, хватаются за соломинку, которая не желает их удержать и выскальзывает из рук. А вывод один: старость – это зло, отнимающее у человека всё, одно за другим, и люди, сохраняющие перед лицом этого зла гордость либо надежду, не отчаиваясь и не озлобляясь, сопротивляясь приближению неизбежной смерти, достойны уважения. Стареет тело, но уберечь от дряхлости и тлена свою душу способен каждый вне зависимости от возраста – и это звучит в спектакле оптимистичной нотой, хоть души его более молодых персонажей очевидно находятся на той или иной стадии атрофии. Здесь вы не увидите многократно склоняемой критикой «диктатуры» Туминаса в мизансценах, да и вообще ничего из ряда вон нового, «авторского», символического и метафорического – только старый добрый актёрский психологический театр. Все актёры создали замечательно узнаваемые и запоминающиеся объёмные образы, не только пьесы идеально подобраны друг к другу, но и роли так же идеально подходят своим исполнителям. Идеально созвучна спектаклю и музыка – театральные работы Латенаса ещё никогда не терялись незаметным фоном, его оформление и собственные композиции всегда незаменимы в создании необходимой атмосферы. В итоге, несмотря на статику, обе истории пролетают быстро и легко, без скуки, как качественная пища для всякого ума.
После спектакля я вернулась по Арбату до метро, и вот я уже собираюсь спать, чтобы завтра и в кино успеть сходить, и ещё что-нибудь полезное сделать. До завтра и прощаюсь.

P.S. дорогие собраты и сосестры по театроведческому! Раз пошла такая пьянка, вот тут мне объяснили, из какой именно мухи без моего ведома сделали слона, и там же я, соответственно, объяснила, почему этого делать не стоило. Давайте жить дружно.)

Общественно бесполезное, себе любимой на память
16.09.2010 Сегодняшняя читка должна была состояться на шлюзе на Яузе, но добиралово в расписании описывало маршрут от АртПлея, а я там ни разу не была – пришлось обратиться к ГугльМапс. Гугль выдал мне целый квест из семи пунктов, при этом издевательски заявив, что его прохождение займёт у меня всего 14 минут. Поприкидывав, насколько велика при моём топографическом кретинизме вероятность заблудиться в Сыромятнических улицах, переулках и проездах на пути к Сыромятнической же набережной, я в конце концов послушалась маму и решила единственный раз на читку забить. Когда я выспалась до двенадцати утра, дождь за окном только подтвердил правильность этого решения: видать, бабье лето наконец-то закончилось. Дальнейшие планы в такую погоду были расплывчатыми: купить новые кроссовки? Прогуляться до магазина «Винни»? Сходить в кино?.. Спас положение звонок от Ани, напомнившей мне, склеротику, что у нас сегодня в учебном театре в 18.40 просмотр «Женитьбы» с обсуждением, о чём у меня даже в тетради записано. Перезвонив, она сообщила, чтобы я встретилась там с Настей, из чего я заключила, что больше там наших первокурсников не будет. Прибыла я на Чеховскую рано, думая, что заплутаю, однако, что удивительно, дорогу я помнила с первого сентября; впрочем, Настю я ждала недолго, она пришла в половине седьмого, выкурила сигаретку, и мы вошли внутрь. В окошке администратора нам выписали пропуск на двоих, мы сдали куртки в гардероб и стали ждать; появилась Пивоварова, потом толпа других театроведов и продюсеров, и нас пригласили в зал прежде остальных зрителей. Наши с Настей места были сбоку шестого ряда, но она сразу пошла в серёдку, и я села с краю у центрального прохода ряда четвёртого; зрителей было немного, наших студентов, занявших места в центре, практически никто не сгонял, осталось свободное кресло и с краю первого ряда, куда я и отправилась. Спектакль был фактически дипломный, четвёртого курса мастерской Морозова.
Для меня эта «Женитьба» уже третья по разным театрам, и с завышенными требованиями я к студенческому спектаклю подходить не стала – однако он более чем достойно выдержал конкуренцию с Покровкой и Юго-западом. И основное положительное отличие – в том, что все персонажи как один получились не только естественными и живыми, но и симпатичными, без огрубляющей карикатурности, самим своим фактом подразумевающей негативную окраску. Нарочитое комикование не требуется, чтобы зритель с улыбкой наблюдал за происходящим. Трое женихов – не клоуны, призванные выгодно оттенить достоинства Подколесина, и здесь они чертовски хороши: роскошный мужчина Яичница (Пшуков) с выдержкой аристократа, и при этом решительный и напористый; элегантный кавалер Анучкин (Коваль) с манерами «высшего общества», страдающий от своего незнания французского; душа компании Жевакин (Кутузов)… Легко понять невесту, которой сложно выбрать между ними одного! Что до самой Агафьи Тихоновны (Мазурова), то она отнюдь не простушка-дурочка, каковой её обычно рисуют, а энергичная и подвижная девушка – просто её смущает повышенное внимание стольких «претендентов» сразу, ей комфортнее со спокойным, стеснительным Подколесиным (Панов). Он в этой постановке, что показалось не только мне, напоминает Обломова – в хорошем и трагическом смысле этого типажа: апатично-мечтательный, он тянется к радостям семейной жизни, но у него не хватает воли на самостоятельные решения и поступки. За него всё делает Кочкарёв (Богданов) – конечно же, не потому, что хочет мучиться тяготами брака не в одиночестве, а потому что искренне желает добра своему лучшему другу. Разве станешь столько нервов, сил и времени расходовать из одного только злого умысла? Нет, этот Кочкарёв хлопочет ради счастья Подколесина – и ещё немного ради азартного соревнования со свахой (Прыжанкова). В общем, это не юмористическое шоу, а психологический театр, всё имеет обоснование и развитие, и очень интересно наблюдать, как меняет поведение женихов отказ Агафьи Тихоновны, а поведение Подколесина – её согласие. Читать рецензию дальше

Работа
Томас Остермайер, главный режиссёр берлинского театра «Шаубюне», которому ещё нет и сорока, со своего Гамлета снял все нагромождения героического пафоса и трагического пиетета. В исполнении Ларса Айдингера это не рефлексирующий рыцарь печального образа, а принц-переросток, бюргерский сынок с пивным брюшком и круглой лысиной на макушке, выглядящий старше собственной матери (Юдит Росмэр), которой по вполне понятным причинам не хочется хоронить себя заживо во вдовьем обете безбрачия. Покойного короля хоронят долго, муторно, дождь из шланга превращает настоящую землю на подмостках в сырую грязь, могильщик поскальзывается, падает в могилу, роняет и переворачивает гроб, вскрикивает не только Гертруда, но и зрители. А затем царедворцы сразу садятся за стол – праздновать свадьбу, Клавдий (Урс Юккер) засыпает лицом в салате… как тут не возмутиться? Поднявшись же, он превращается в призрака собственного брата – в этом спектакле у каждого актёра, кроме Гамлета, по две роли. И уже неважно, настоящий ли дух явился принцу, или же это плод раздражённого воображения и нескольких банок пива – важно то, что любой человек на его месте, увидев привидение и поговорив с ним, задумается, в своём ли он рассудке. Вот и Гамлет даёт самому себе право на сумасшествие с явным облегчением: больше не нужно ходить в трауре с грустной миной, можно развлекаться и чудить, потешаться над всеми – а они, дураки, и не замечают, что их водят за нос! Планы мести отходят на второй план: Гамлет-шут, Гамлет-фрик в перевёрнутой короне, паясничающий при любом удобном случае, явно больше заинтересован в том, чтобы безнаказанно, как и положено шутам, говорить всем в глаза то, что он о них думает, а не в убийстве лицемера-дяди. Но опасность от этого не уменьшается – балагур так заигрался, что жертвами невинных забав один за другим становятся окружающие его люди: Полоний (Роберт Байер), Офелия (Росмэр), Розенкранц (Штефан Штерн) и Гильденстерн (Себастиан Шварц), Лаэрт (Штерн) и далее по сюжету… вплоть до него самого. Но трагизма нет, ведь нет и переживания: нагромождение трупов в шекспировские времена было призвано не только указать на то, «как страшно жить»©, но и развлечь взыскательную публику, охочую до острых моментов. Так же и здесь: льётся по светлым одеждам красное, как кровь, отравленное вино, а публика смеётся, ведь покойники не торопятся замереть, им нужно договорить длинные монологи. А раз всё понарошку, Гамлет, виновник торжества, оправдан и торжествует: ведь он – прирождённый шоумен, заигрывающий с залом, ставящий собственный спектакль «Мышеловка» и исполняющий в нём роль… неверной королевы! Наш герой вышел в стрингах и чулках, продемонстрировав вполне атлетические формы: круглый живот оказался буффонной накладкой под одежду. Так и кажется, что присутствуешь не на драматической постановке, а на концерте, например, Оззи Осборна или Мэрилина Мэнсона, который от ужимок и прыжков вот-вот перейдёт к песням – и микрофоны в руках актёров только усиливают это ощущение. Всё – театр, и когда «театр в театре» начался, уже невозможно понять… и при этом по-прежнему цепляет знакомый наизусть и несколько раз, в различных интонациях, повторённый монолог: «быть или не быть»? Быть ли самим собой или погрузиться в сны, грёзы, фальшь? Гамлета всерьёз занимает этот вопрос, ведь любой шут печален в душе. Читать рецензию дальше

Легла я вчера до рассвета и потому проснулась сегодня рано, но долго дремала и валялась без дела, пытаясь дождаться, пока проснётся мама. Встала, так и не дождавшись, доделала оставшуюся со вчерашнего дня ерунду, в том числе продолжила выкладывать фотки с выпускного, и заказала недорогие билеты на два спектакля Някрошюса в рамках Сезонов Станиславского, которые мама завтра выкупит в Фонде Станиславского. Решив также, пока есть средства, докупить оставшиеся тома Отблесков Этерны, кроме отовсюду пропавшего третьего, я пораньше вышла из дому и зашла в книжный Китай-город в Трамплине, где приобрела «Из глубин» неожиданно даже дешевле, чем в Доме книги. На Арбатскую я тоже приехала рановато, приобрела за 130 конвертируемых тугриков билет в Большой зал «Художественного» на «Океаны» в половине шестого и остаток свободного времени пробродила кругами вокруг кинотеатра. Место у меня было замечательное, почти в середине ряда, кажется, шестого, и единственным, что немного мешало моему просмотру, был лёгкий насморк, таки не миновавший меня среди сквозняков и простуженных людей.
Я, выросшая на документальных фильмах BBC, озвученных Дроздовым, «Одиссее Кусто» и многочисленных подобных передачах, и по сей день считаю фильмы о животных самыми зрелищными. Поэтому меня сложно удивить, я видела и знаю всех тех существ, которые попали в кадр «Океанов», и добавила бы к ним ещё немало, однако даже у меня мурашки пробегали от затылка до поясницы в некоторые моменты. Это было ещё менее познавательное кино, нежели «Птицы», закадровое повествование сведено к минимуму – здесь вам никто не объяснит, как называется то или иное животное, и не прокомментирует их действия. Цель «Океанов» - продемонстрировать красоту всего неразрывно связанного с океанами мира от тропических островов до вечной мерзлоты, мира, значительно большего, чем суша. Титаны-киты и крошечные ракообразные, бескрайние подводные пастбища и пёстрые обитатели коралловых рифов, жизнь на прибрежной полосе и в глубоководном мраке, радости материнства и подстерегающая на каждом шагу смерть – и всё это под потрясающе подобранную музыку, правда, бессистемно и беспорядочно. Главное – соблюсти ритм, чередуя динамику Большой миграции дельфинов с величественной неторопливостью и лиризмом рыбьих и медузьих стай. Зритель увидит наиболее известные чудеса океана, отснятые с отменным качеством под всеми возможными ракурсами: выпрыгивающие из воды акулы, меняющие цвет каракатицы, новорожденные черепахи, брачные игры китов… В фильме очень много крупных планов – некоторых животных ещё никогда прежде не показывали настолько близко. Не обошлось и без трагических кадров об ужасах рыболовного промысла. Бьющиеся и уже задохнувшиеся в сетях тела, живые обрубки, обречённые на мучительную гибель, мутная от крови вода – пишут, что всё это реконструкция, но выглядит предельно реалистично и доходчиво, и именно так оно и происходит на самом деле. Посмотрите, не пожалеете – природа в любом случае впечатляет значительно больше любых мультиков в 3D. Пять лет съёмок, монтажа и компьютерной обработки ради полутора часов лучших эпизодов стоят того. Быть может, экологический смысл и стоило бы вплести в канву фильма не так неприкрыто и банально (взрослый дядя водит ребёнка по музею с чучелами вымерших животных), но, полагаю, ничто не смогло бы заставить хрустящего попкорном обывателя задуматься о том, что к бесчисленным зверствам и общей картине катастрофы видового разнообразия причастен и он лично, каждую неделю покупая кильку в томате.
Досмотрев фильм, я потопала в книжный на Никитском бульваре за «Шаром судеб» - теперь у меня все тома, кроме «Лика Победы», который скоро начну с интернета читать - и прогулялась по Арбату до Смоленки, найдя и купив наконец чёрную стеклянную лошадь в пару к своему чёрному же стеклянному жеребцу. Звонила Аня (у нас теперь обе Ани – старосты, как именовать, непонятно), с завтрашнего дня таки все работаем на «Территории» вместо пар. Прощаюсь, дабы лечь пораньше и выспаться как-нибудь. До новостей)

Вчера Поднявшись, я принялась за накопившуюся ерунду; вскоре раздался звонок в дверь… и продолжался около часа. Некто брал измором – нажимал и подолгу не отпускал или наигрывал очередь из нескольких коротких звонков; мы никого не ждали, все были дома, кроме папы, который был на работе, и, естественно, не открывали. Наконец, потерявший терпение незваный гость начал со всей дури стучать в дверь, из чего можно было заключить, что дверь общей для двух квартир прихожей он с лестничной клетки открыл монетой (по себе знаю, что это несложно) и наверняка закрыл за собой. Мама позвонила в ментовку, но, естественно, не уйдя при этом на балкон, а из комнаты напротив двери, и, услышав это, стукач немедленно смылся и воцарилась оглушительная тишина. Менты сперва гениально посоветовали открыть дверь, но потом согласились приехать и спустя минут десять-пятнадцать уже сами звонили с лестничной клетки. Двое бравых молодцов в бронежилетах посмотрели вверх и вниз по лестнице, никого не обнаружили и свалили. Я же, пообедав постными блинами, пораньше вышла из дому, чтобы, доехав до Цветного, заглянуть в местную театральную кассу и приобрести таки себе билетик на 25-е сего месяца. К театру Школа современной пьесы я пришла, когда наверх ещё не пускали, и я, сдав куртку, посидела в гардеробе и дочитала главу, а потом поднялась и обнаружила выставку «Вырезки» главного художника театра Лысикова – из маленьких живописных работ были вырезаны те или иные персонажи, и дыры были зеркальными. С первым звонком, который DJ в розовом (Гнилицкий) сопроводил музыкальным треком, я вошла в причудливый старинный зал средних размеров; он был полупуст, и в итоге я обосновалась с краю четвёртого ряда. Началась самая захваленная премьера прошлого сезона.
«Москва. Психо» - спектакль по мотивам ануевской «Медеи», открывающийся субтитрами из хичкоковского «Psycho», кадры из которого, а также из «Криминального чтива», будут сопутствовать действию и потом. Видимо, Андрий Жолдак возомнил себя мастером саспенса, а на деле показал себя мастером истерики: основной художественный приём – попытки наделать как можно больше шума и совершить как можно больше беспорядочных телодвижений. Как вы уже могли догадаться, действие спектакля перенесено в современную столицу и даже поближе к театру, на Трубную площадь. Там проживают немолодая уже Медея (Коренева) и бизнесмен Ясон (Мамонов), в трудные жизненные моменты нюхающие кокаин. Ясон похаживает к соседке Креузе (Циренина), юной дочери политизированного мафиози Креона (Шульга), и решает на ней жениться; и Медея, и Креуза Ясона любят, он не любит никого. Медея напивается с подругой (Геринг), нянчится с картонными детьми, заменившими после пролога настоящих, машет руками: «Я чайка! Чайка!», мечтает отрезать неверному супругу член и послать невесте в коробочке с бантиком, а по анонимному звонку приезжает его искать в клуб «Москва. Психо» на «Happy Party» (жанр постановки – «драйв-вечеринка»). Там Креон, по доброте душевной передумав убивать опасную бой-бабу, и даёт ей роковую отсрочку, позволяющую Медее, окончательно свихнувшейся от ревности, задумать свою месть. Нет, резать детей она не станет, зато отравит змеиным ядом (змея настоящая, и респект актрисе, свободно целующейся с питомицей, в любой момент могущей чего-нибудь испугаться) не только счастливую соперницу, но и благоверного, и всех гостей на свадьбе. Всё время, пока длятся эти нехитрые перипетии, то есть чуть меньше трёх часов, по сцене бегают двое парней с камерами и снимают происходящее от пуза, частенько заслоняя актёров, так что наблюдать за оными приходится по чёрно-белому экрану над сценой. Герои то забывают об операторах, то со скуки заигрывают с ними, и всё становится очень похожим на процесс съёмок реалити-шоу, бесконечного и бессмысленного, с наигранно-театральными рыданиями, ознобом, ударами с разбегу о пластиковые окна и картонные стены, танцами и пением. Худо-бедно события приобретают упорядоченность и внятность к концу второго действия, а финал, в котором Медея, медитируя на компьютерную программу, попросту растворяется не то в астрале космоса, не то в кибернетическом пространстве, даже красив своим видеорядом (но оправдывает ли такой дзен совершённые убийства?). Читать рецензию дальше

Много до Рассказ «Подпоручик Киже» был написан Тыняновым на основе исторических анекдотов как сценарий несостоявшегося немого фильма, а Серебренниковым превращён в пьесу. Абсурдность механизма власти что во времена её героев, что во времена её автора осталась абсурдностью и в наши дни, поэтому сюжет, с одной стороны, актуален, с другой – прозрачно понятен во всех своих аллюзиях и метафорах. Павел I (Медведев) смотрит на запад, но заражается не идейным содержанием, а формой, играет в солдатиков, будучи оторванным от мира настоящих, живых людей. Человека подменяет бумага, и судьбы бумажных подданных вершит бюрократия, могучее паукообразное божество государства, каждая клякса которого обретает вес снежной лавины. Опечатка, вместо «подпоручики же» записавшая «подпоручик Киже», породила легендарного персонажа, несуществующего, но ставшего для закона и легковерных обывателей не менее реальным, чем сам документ, впервые зафиксировавший его существование. Киже обвинён в кричании «караул», разбудившем императора, сечён плетьми, сослан пешком в Сибирь, но о нём сложили душещипательную сказку – якобы несчастный пострадал из-за любви к фрейлине, подумав, будто та его разлюбила, и раскричавшись от страха. С другой же стороны – поручик Синюхаев (Хрипунов), по ошибке объявленный мёртвым: после того, как его вычеркнули из списков, уже никто и никогда не поверит в то, что он жив, потому что названному покойником полагается лежать в могиле, а не ходить по земле. Мистификация, притворство, подлог и обман настолько органично входят в общественную жизнь, что люди начинают сомневаться: а не «подменённый» ли государь, и существует ли он вообще? Ведь даже на собственном венчании он не присутствует, будучи слишком занятым вынесением приказаний, и вместо самого Павла супружеский долг исполняют его бравые вояки. Смешно? Нет, грустно! Мифический Киже возвращён из Сибири и помилован, растёт в чинах, получает награды, а настоящий Синюхаев, так и не сняв с закрытых насильно глаз медные пятаки, становится юродивым слепцом, познающим суть созданий и явлений через их запахи. А Павел так ничтожен и так одинок рядом с огромным сонмом чиновников, начальников и прочих власть имущих, независимым от него, что единственным человеком, которому он может доверять, оказывается… произведённый в генералы Киже, фантом, созданный хитроумным Аракчеевым (Тимцуник) ради мнимого спокойствия самодержца. Так любой правитель опирается на пустоту, вымышленную «всенародную» любовь и поддержку, не слыша всеобщих выкриков ненависти и не замечая страданий своего народа, им вызванных. Кто бы ни взошёл на трон, он – колосс на глиняных ногах, под престолом уже вырыта могила, и слабовольный и слабосильный Павел, как мы знаем из истории Отечества, был убит в результате дворцового переворота по инициативе собственной жены, процарствовав 4 года, 4 месяца и 4 дня. «От апоплексического удара скончаться изволили» нелепый «русский Гамлет», которому не давали покоя призраки не только идеальной дисциплины, но и великих предков, с черепами которых он разговаривает. Умерла ли власть вместе с ним? Конечно же, нет. Пока свобода не нужна русскому человеку, привыкшему склонять спину при виде розги, пока любое отклонение от государственных обрядов и канонов, будь то даже коврик с кораблём, а не с оленями, французские мушки не избавят женщин от жизни по «Домострою», а все слова философа Канта (Ващилин), к слову – гражданина Российской империи, никогда не покидавшего её территории, – канут без пользы и следа. На место Павла придёт новый бездумный и бездарный тиран, и так по кругу, и виноваты в этом не только и не столько династии и партии, сколько миллионы людей, с чьего молчаливого согласия и попустительства без перемен крутится это страшное колесо. «Киже», проповедующий, как многие хорошие спектакли, необходимость выдавливать из себя раба, к тому же и красиво сработан в изящно стилизованных костюмах, туманом висящей в воздухе мучной пыли, которую и пускают в глаза одни другим, которой запудривают лица и события, с живым оркестром на верхней галерее, пением и подлинными литературными и юридическими текстами павловских времён. Атмосфера создана: бесцветность, бельмо, муть, морок, дурман – даже вместо главного героя пустое место. Действие ни на мгновение не провисает, не даёт расслабиться, отвлечься или заскучать, переходя от лёгкого к сложному, от театральной игры к глубокому актёрскому психологизму в воплощении гротесковых образов, порою нескольких сразу. Да, спектакль не настолько цепляет, чтобы на него возвращаться, но определённо запоминается и может считаться качественно проведённым вечером, к тому же всего за пару часов без антракта.
Немного после

Не успела я дописать предыдущий пост и доесть картофельное пюре с соевым мясом, как пришла пора снова вываливаться из дома – благо переодеваться я не сочла нужным и ела в парадно-выходном. Читая книжку (и когда я до литературы из списков доберусь?), я доехала до Арбатской к шести и с десятиминутным опозданием подгребла к принцессе Турандот, у которой уже собралось около десятка нашего народа, театроведов-первокурсников. Немного подождав и позвонив отсутствующим, мы встали в конец длинной очереди в администраторское окошко, но наши второ- и далее- курсники позвали нас вперёд, ибо студент ГИТИСа проходит вне очереди. Халявы во второй премьерный день нам уже не обломилось – содрали по сто рублей со студака и выдали билеты с местами – естественно, аж на балкон. Войдя в театр в числе первых, я приобрела программку, сдала куртку в гардероб и повела желающих попытать там счастья в холл партера, где мы и устроились на кушетках. Народу было поначалу необычно мало для свежего спектакля, даже для буднего дня, и когда с первым звонком мы с Лизой сунулись в левый боковой вход, слиться с толпой нам не удалось – я проскочила, а её перехватили и позвали меня; пришлось возвращаться. Бабка-надсмотрщица заявила, что студентов пустит только после третьего звонка, но мы дождались второго и повалили в правый вход уже всей толпой. Тамошней бабки на месте не было, и мы хотели быстро пробежать, но она засекла нас издалека, закричала и погналась за нами, повторив ту же песню: только после третьего. Больше путей проникновения и кишения не было, и мы с Лизой и Сашей остались ждать; я тихо скандалила, что такого со мной в театре Вахтангова никогда раньше не было и сейчас все передние места займут предприимчивые бабушки, но после третьего, задержанного минут на пять, нас действительно пустили и, на счастье надзирательниц, свободные места в первых рядах остались. Мы с Лизой сели в середину четвёртого ряда, в антракте нас согнали, но мы пересели ещё лучше: я – на крайнее к центральному проходу место того же ряда, Лиза – на откидушку третьего. Кто-то из наших обретался в середине партера, кого-то и вовсе не было там видно. А теперь – непосредственно о премьере.
Бутусов уже зарекомендовал себя как мастер шекспировских постановок в ключе атмосферности и метафорики, и на сей раз он извлёк из забытья пьесу, известную единицам – под названием «Мера за меру». Игралась она прежде лишь однажды, аж в 1604 году, тогда как её динамичный, полный непредсказуемых поворотов, почти детективный сюжет вряд ли наскучит даже самому взыскательному зрителю – да и какая проза, какие стихи!.. С первых же минут под потрясающую музыку Латенаса мы знакомимся с яркими характерными обитателями шекспировской Вены – заправским гулякой Лючио (Лопухов) и его приятелем Пенистым (Ушаков), светской львицей Перепрелой (Антонова), хозяйкой борделя, и её помощником-сводником, увальнем Помпеем (Косырев), гонцом (Добронравов), который очень медленно ходит… В городе сжигают мусор: вольная жизнь при герцоге Винченцо закончилась, в его отсутствие за дело взялся его наместник Анджело (обоих играет Епишев). Искоренять расплодившиеся пороки собственными руками – значит потерять всенародную любовь, гораздо разумней переложить грязное дело на фанатика высокой морали! У Анджело она высока настолько, что по его закону, запрещающему внебрачную любовь, Клавдио (Бельдиян), сделавший ребёнка своей невесте Джульетте (Бердинских) до свадьбы, должен быть казнён. Сестра приговорённого, Изабелла (Крегжде), готовящаяся постричься в монахини, приходит просить о смягчении участи брата… и тут сам праведник Анджело воспылал страстью к непорочной девушке! И страшно испугался пробуждения в себе естественной сущности, которую желал выжигать из других, пытаясь отгородиться от соблазна длинным рядом сдвинутых столов. Казалось бы, мы присутствуем при чуде – суррогат готовится превратиться в человека, как куколка в бабочку. Читать дальше. Спойлеры!

До Должна сразу предупредить тех, кто этого ещё не понял: к таким шедеврам, как «Paris, je t’aime» и «New York, I love you» первая кинопремьера сезона «Москва, я люблю тебя» не имеет никакого отношения: над альманахом работали только русские режиссёры, и если забугорных мастеров сразу узнаёшь по стилю, то вся «Москва» кажется снятой одним мелкобюджетным экспериментатором. Скетчей в полной режиссёрской версии целых 18, но ни один из них не цепляет, не создаёт собственной атмосферы, не задаёт собственного ритма, не кажется самостоятельным произведением кинематографа. Это именно что этюды – сырые, недоработанные, да к тому же бесперспективные: снимать по их сценариям полнометражные фильмы – только смешить народ. Вот итальянский футболист прячется от иммиграционной полиции на подоконнике, а вот двух обманутых «невест» выкидывают со свадьбы – это истории вроде как юмористические. Про любовь водителя поливальной машины и продавщицы мороженого в ГУМе – вроде как романтические. Про парочку ангелов, творящих добрые дела в обличие людей с домашними животными, и деда, бегавшего с внуком по парку после смерти – вроде как мистические. Про ритуальное самосожжение марионетки перед машиной с мигалкой и работницу метрополитена, пишущую по ночам на станции картины – вроде как «на задуматься». В двух историях кого-то спасают: бездельник с телескопом – Бондарчука от самоубийства, снайпер – цыганскую девочку от похитителей. Ещё две – про то, что «совы не то, чем кажутся»: роскошная дива оказывается кухаркой в ресторане, таксист – героем дурно нарисованных на компьютере дрифт-гонок на выживание. Две – позитивистские: одна девушка, приехавшая в Москву «счастья искать», встретила добрых байкеров и стала играть им на скрипке, другая, снятая в дурной сепии, – добрых милиционеров, которые ей помогли, когда у неё украли мобильник. Были и три вообще непонятно о чём: кастинг на должность «хот-дога», бандитская разборка перед цветочным киоском да мужик, надававший горячей сковородкой по заднице любовника сестры своей благоверной. А завершился фильм так и вовсе феерическим бредом: отвратным мультиком про чёрно-белых промышленных альпинистов, низвергающих красный флаг. Вообще, в «Москве» много топорных «мультяшных» элементов вроде «пузырей» с мыслями персонажей, что, видимо, должно компенсировать безыскусную операторскую работу: регулярная размытость заднего плана, крупные планы памятников или рассветы-закаты в рапиде над сталинскими высотками в качестве зачина, лица набивших оскомину известных актёров во весь экран… Действие происходит либо ночью, либо в замкнутом пространстве (квартире), либо в безлюдном месте (парк), что способствует ощущению оторванности происходящего от реальности – но способствуют этому и сюжеты. В них много приезжих, явно больше, чем в «Нью-Йорке» и «Париже», хотя эти города принимают больше эмигрантов – но всё бы ничего, если бы так назойливо-часто не звучал дружеский совет «ехать домой». И много клубной, тусовочной, гламурной жизни – громкая музыка, танцы, Рублёвка. У иностранца, который ни разу не бывал в России и посмотрит этот фильм, создастся впечатление, что в Москве обитают только олигархи, «братки» с пушками и неумытый пролетариат, сиречь преимущественно гастарбайтеры. В этой «Москве» нет старых домов и храмов исторического центра, нет двориков и типовых многоэтажек спальных районов, любви и секса тоже нет (целомудренно торчащие из-под одеяла пары ног не в счёт). За державу обидно. Скучно, хоть каждый режиссёр и совершал отчаянные потуги сыграть на непредсказуемости финала. Диалоги писаны под копирку и вызывают только дежа вю: «будь моей женой», «я совершил ошибку», «я её слишком любил», и далее в том же духе. Не смешно, не грустно, не цепляет, не открывает глаза на любимый город под новым углом. Вы скажете, что москвича сложно чем-то удивить, что у каждого своё видение столицы и свои любимые места, и будете правы, и всё же, всё же… где бульвары и Арбат, Красная площадь, Чистые и Патриаршие, ВДНХ, музеи, театры? Не получилось путеводителя ни по достопримечательностям, ни по человеческим взаимоотношениям.
После

Страничка о покупке книг После «Бабьих сплетен» Гольдони галибинская труппа силами «канадца» Григория Зискина (театр имени Варпаховского, Монреаль) взялась веселить публику комедией «Бабье лето» современного драматурга Айвана Митчелла (впрочем, больше он известен как сценарист телесериалов). Её главные героини – три дамочки, половину первого действия согласно избитым клише о слабом поле обсуждающие цену на новую шубу, свидания и глянцевые журналы, а затем отправляющиеся… на кладбище. Оказывается, подруги – вдовы и каждый выходной встречаются под предлогом посещения могил своих покойных супругов, словно на воскресный пикник. Одна, Люсиль (Варпаховская), выступает за то, что жизнь ещё не кончена и надо «изучать рынок» новых мужчин, другая, Дорис (Розанова), хранит верность мужу, а Ида (Лушина) колеблется между этими двумя бытовыми философиями. Колебания можно было бы понять, если бы режиссёр вспомнил, что в пьесе все дамы – еврейки, сиречь люди консервативные, но никакого национально-культурного колорита замечено не было. На кладбище они встречают вдовца-мясника Сэма (Сажин), с которым у Иды начинается роман, а её товарки – Люсиль из зависти, Дорис из соображений спасения высокой морали – эту идиллию пытаются разрушить. Разумеется, для нашей великовозрастной парочки (актёры среднего возраста вынуждены играть разменявших полвека) всё заканчивается благополучно, а вот Дорис… умирает – легко и беспричинно, как всегда умирают лишние персонажи в комедиях. Видимо, зря переела фруктов, да ещё и запила вином и молоком. Душеспасительная мораль этой истории повторяет большинство просмотренных мною за лето комедий: дескать, даже если ты уже немолод, тебя могут полюбить. Бесконечные эпизоды то на кладбище (стулья на сцене повёрнуты спинками к зрителю и изображают надгробия), то в доме (стулья повёрнуты сиденьями, сдвинуты в ряд и изображают диван) разграничиваются простым затемнением, мизансцены фактически статичны, и очень быстро становится скучно. Глупые несмешные шутки, частью довольно-таки кощунственные по отношению к усопшим (я циник, но я хоронила родных и близких, поэтому меня немного покоробило) повторяются в среднем по три раза, но зрители готовы смеяться снова и снова: они заплатили за то, чтобы им сделали хорошо, и зря терять время, которое деньги, не намерены. Подбор музыки прямолинеен до топорности: если момент лирический – врубят на всю громкость «О соле мио», если юмористический – станцуют ча-ча-ча под «Хани-хани кисс ми». Актрисы, конечно, не виноваты в выборе материала и его оформлении – они стараются, не переигрывают и не халтурят, их героини настолько естественны и индивидуальны, насколько возможно в предложенных обстоятельствах, и не превращаются в традиционные для комедий картонные вешалки для меняющихся нарядов. Но на них плюсы заканчиваются, а я считаю одну ложку мёда недостаточной для того, чтобы эту премьеру рекомендовать.
После двух с половиной часов таращанья в бинокль (свой меня угораздило забыть дома, пришлось разориться на прокат, зато в очереди в гардероб не стояла) я вышла на свежий воздух, прошлась до метро по белой полосе в центре проезжей части Тверской, приехала домой. А теперь я тороплюсь баиньки, ибо завтра меня ещё ждёт кино. Я с удовольствием посмотрела бы «Скотта Пилигрима», но он остался только на периферии, или даже «Трезора», но он идёт только в дорогих кинотеатрах. Придётся рано встать по будильнику и поехать в «Художественный» - втыкать, сцепив зубы, в свежую попсу «Москва, я люблю тебя». А потом уже, осчастливив вас рецензией, домашку делать. Пожелайте мне творческих сил и спокойной ночи, я, в свою очередь, кастую вам того же)

Выехала я, в общем, сегодня опосля обеда из дому, да и поехала до Театральной, сиречь во МХАТ имени Чехова, сто лет там не была, особенно на основной сцене – со времён «Вишнёвого сада» с Литвиновой. Ввалилась с первым звонком, сдала куртку, поднялась к партеру, купила программку и ввалилась в зал – деревянные ряды, на которых я ещё ни разу прежде не сидела, потому что на «Вишнёвом» была ещё скромной и сидела на своём законном месте в бельэтаже. Народу предостаточно, заполнены оба верхних яруса, а я внаглую восседаю в середине второго ряда… согнали, конечно, в самый последний момент, пришлось отползать куда-то к задним рядам и потом не отлипать от бинокля. Аншлаг неудивителен – премьера была только в апреле сего года, но удивительно было пренебрежение публики к тому, что она смотрела: телефонные звонки звучали едва ли не каждые пять минут, тётя справа от меня после того, как ей позвонили, начала невозмутимо набирать sms, пикая каждой кнопкой, люди слева от меня тупо ушли спустя минут пятнадцать после начала спектакля. Да и вообще на протяжении всего первого действия позади слышалось какое-то постоянное хождение, словно я попала в кино и кого-то посылали за попкорном.
То, что Горький написал «Вассу Железнову» как пьесу «о матери», можно понимать по-разному. Во МХАТе Горького матерью стала Васса Дорониной – она господствует на сцене как добрая хранительница семейного очага, защищающая его от вторжения чужеродного элемента в лице Рашель. Во МХАТе Чехова вспомнили, что сама Рашель – тоже мать, имеющая больше прав на своего ребёнка, нежели деспотичная бабушка, и мать страдающая, задыхающаяся в гнезде, в котором вынуждена находиться. Васса Марины Голуб – не мать, а, скорее, матриарх, купчиха-Кабаниха, которую муж бивал, а сама она привычно раздаёт оплеухи и приказания что слугам, что детям. Паучиха, рассевшаяся в центре паутины, по которой ползает её выводок, на который ей наплевать: главное – делать деньги, на семью у неё времени не остаётся, и та в итоге постепенно разрушается у нас на глазах. И, конечно же, в этой гибели, на которую обречено молодое поколение, виноваты не сами девушки и юноши и уж тем более не Рашель, а закосневшие порядки и привычки их родителей, негласный закон о том, что безнаказанно можно совершать преступления, можно бездумно и бессмысленно кутить, не думая ни о ком и ни о чём. Чтобы показать это духовное оскудение и умирание, Эренбург, во-первых, отодвигает образ Вассы на второй план, а во-вторых, расширяет событийную и эмоциональную насыщенность действия, сохраняя в целости тонкую материю произведения, но честно предупреждая в программке, что спектакль «по мотивам». Неожиданностей, натуралистичных и страшных, вполне в горьковском духе, здесь хватает: Железнов (Колесников), так и не приняв порошок, неуклюже пытается повеситься на люстре и всё равно умирает, видно, решив не дожидаться, пока отравят; Храпов (Чекмазов) страдает эпилептическими припадками; дочери Вассы (Люда – Теплова, Наташа – Шарикова) и Анна (Колесниченко) отдаются в добровольное рабство похотливому холопу Пятёркину (Миллер), пристающему и к самой Вассе, а импотент-Храпов домогается до Рашели; после Крещения все парятся вместе и напиваются водки, пьяные сёстры дерутся, как зверьки, катаясь по полу, едва не утонувший в проруби Онегин (Медведев) впадает в детство. Такая интерпретация, по-чеховски пронзительная, тяжело смотрится в психологическом плане – режиссёр не щадит зрителя, насыщая сцены из пошлой до омерзения жизни домочадцев Вассы истошными воплями, истерическими рыданиями и хохотом, агоническими конвульсиями, унижениями, которым подвергаются практически все женщины, бессмысленными разговорами ни о чём, из которых важно лишь одно: старая Железнова не хочет отдавать Колю, единственного наследника пароходства. Читать рецензию дальше

До Имею мнение, хоть оно и вырывается, что вытаскивать на сцену театральный материал многовековой давности, особенно если это комедии, должны только те режиссёры, которым по плечу сохранить их колорит и при этом учитывать, что публика изменилась со времён авторов этих пьес. Грубое и неприкрытое осовременивание – самый неблагодарный способ адаптации, но именно к нему прибег Галибин в постановке «Бабьих сплетен» Гольдони. Непонятно, почему выбор пал именно на этот сюжет, приемлемый для карнавального зрелища в стиле дель арте, но вопиюще примитивный для драматического произведения. В нём речь идёт о классической влюблённой паре невинных молодых ангелочков, для которых честное имя дороже взаимных чувств, а перед суровым внешним миром они совершенно беспомощны. Эти куколки в белом, Кеккина и Беппо, уже обручены и ждут свадьбы, но «проклятые бабищи», тётки и знакомые невесты, со скуки распустили слух, что-де она – незаконнорожденная дочь своего отца, и жених, боясь за свою репутацию, отказывает «бастарду». Всё первое действие занято тем, как сплетня передаётся по цепочке из пяти женщин, а затем разгневанная Кеккина проходит всю эту цепочку в обратном направлении, пытаясь докопаться до автора компромата. Во втором действии в «настоящие отцы» бедной девушки приглашают богатого купца, но кумушки снова всё переврали и принялись называть её дочерью старого торговца мочёными маслинами. Теперь уже за свою репутацию пугается Кеккина и падает в обморок посреди улицы, а спасшего её «приезжего» сплетницы незамедлительно записали к ней в любовники. В финале, естественно, все герои оказываются в одном месте в один час, и всё заканчивается благополучно. От юмора Гольдони никому не весело, зал сидит без единого смешка, и, видимо, понимая это, режиссёр с таким же успехом вводит в действо, и без того вырванное из временного и пространственного контекста, упоминания сомалийских пиратов и итальянской мафии. Время от времени герои начинают бойко лопотать по-итальянски, с переводом или без, или по-русски, но хором, и взбираться на стремянки; присутствуют и два тяжеловесных Арлекина, комментирующих происходящее и вмешивающихся в него, свистящих, когда становится слишком шумно, и заигрывающих с публикой методом выхода из роли, выпрашивая аплодисменты. Тоже, конечно, безуспешно, ибо у всей актёрской труппы нет ни малейших навыков к фарсовой игре – ни должных интонаций, ни мимики, ни пластики и жестов. Между эпизодами вставлены танцы под Мамбо и другие мелодии на любительском уровне, иногда более продолжительные, нежели сами эпизоды, и вообще создаётся впечатление, что до солидных двух часов хронометраж спектакля отчаянно растягивали едва ли не за уши. Однако следить за событиями и персонажами перманентно неинтересно – многочисленные женские героини, не считая главной, различаются только костюмами и при этом занимают добрые 90% сценического времени своими кривляниями, в которых быстро становится непонятно, кто тут плохой, кто хороший, или все действительно одинаковые. Это режиссёр, надо полагать, тоже понял и потому решил развлечь публику рассевшейся во всю сцену гигантской марионеткой-Арлекином, который моргает, машет руками, кивает головой, шлёпает губами и сгибает колени, а промеж ног у него какой-то ящичек, в котором бесследно исчез букет. Совершенно бесполезная получилась затрата, равно как и афиша и занавес с рисунками Сафронова, не стоящими доброго слова. Когда этот занавес, наконец, опускается, Арлекины ещё долго будут пытаться рассмешить зал шутками на тему Гамлета, но не получают отклика. Единственное оправдание для подобных безвкусных постановок – тот неоспоримый факт, что жанр «комедия» привлекает зрителей, исправно устраивающих овацию каждому мало-мальски пёстрому зрелищу, и кормит кассу, чтобы менее популярные «трагедии» не разорили театр.
После

Засиделась я вчера до половины пятого отнюдь не зря: всё равно, когда я уже собиралась идти спать, бабушке, весь день твердившей, что она простудилась, таки вызвали скорую, и просидеть пришлось ещё полчаса, спасаясь прослушиванием клипов с ютуба от лая запертой со мной собаки, отражающегося от стен в мою голову. Потом я достаточно быстро отрубилась, но утром кто-то снова запер у меня собаку, что меня и разбудило, а когда я решила наконец вставать в районе часа, в дверях столкнулась с мамой, как раз собиравшейся его выпустить. Позавтракав-пообедав и ознакомившись с расписанием Художественного кинотеатра, я решила, что наиболее интересно будет посмотреть наконец чёрт знает сколько времени болтающегося в тамошнем прокате «Господина Никто»; сеанс был в без десяти пять, но я пораньше вышла из дому, и, опять-таки, не зря. С утра поливал сильный пасмурный дождь, заставивший меня переодеться в осеннюю куртку с капюшоном, и я оказалось не единственной, решившей провести не располагающий к прогулкам день в кино. Я приехала на Арбатскую за час, но к окошку кассы уже выстроилась очередь, и я взяла предпоследний 110-рублёвый билет в Синий зал, где вышеозначенный фильм крутили с DVD в режиссёрской версии, что на 20 минут длиннее прокатной. Чтобы потратить остаток времени, я привычно завалилась в ближайший Кофеин и, поелику всё тамошнее меню летних напитков я уже перепробовала и открытия мне не сулили, выбрала самое вкусное из знакомого – малиновый смузи. Взяла свежий номер F5, села за стойку у окна, дочитывая главу в своей книжке и медитируя на проплывающие мимо зонты по ту сторону стекла… но не учла, как долго смузи могут готовить. Короче говоря, на то, чтобы его выпить, у меня оставалось каких-то минут пятнадцать – пришлось хлебать ледяное пойло большими глотками, кривясь от кислятины, не обращая внимания на застревающие в зубах косточки, которыми обычно так приятно хрустеть. Еле успела в зал к вступительным титрам, протолкалась на своё крайнее у стены место в третьем ряду, и началось…
Конечно, Ван Дормаль – не учёный, и искать научные обоснования его новому фантастическому творению не стоит: лучше сразу признать, что «мы не можем познать всё, а значит, всё возможно». Однако «Господин Никто» построен сразу на нескольких популярных теориях, так или иначе относящихся к вопросу времени, занимавшему человечество на протяжении всей истории цивилизации. И в первую очередь этот фильм о том, как удачно теория эффекта бабочки сочетается с теорией вероятности Эверетта: если верить им до конца, получается, что каждая перемена, даже самая незначительная, разбивает одно бытие на два, в которых реализуется тот или иной вариант случайного или осознанного выбора – да или нет, орёл или решка, ноль или единица. Чем дольше мы живём, тем больше разных «нас» появляется в параллельных пространствах. Стоит хоть ненадолго задуматься: «а что, если…», и голова идёт кругом от разворачивающейся цепочки причинно-следственных связей. А 117-летний Немо, очнувшись от криогенного сна, благодаря какой-то «квантовой магии» теряет свою «стрелу времени», расширяет осознание за пределы одной личности и умудряется вспоминать обрывками все свои многочисленные жизни, в которых он кем только ни был: от ночующего на лавочке бомжа (заросшим и обросшим Джареду Лето особенно идёт) до космического туриста, от впавшего в кому подростка до… того, кем он стал – последнего смертного среди бессмертных. Они поддерживают вечную молодость за счёт донорских стволовых клеток от домашних хрюшек, не знают ни секса, ни любви и цинично голосуют за то, продолжать ли жизнь Немо или позволить ему умереть естественной смертью – с перевесом в пользу второго пункта. Читать рецензию дальше

Легла я давеча как обычно, добудились до меня сегодня к часу дня, и спасибо, что добудились, а то херня какая-то сниться начала про ночную войну с боевыми слонами и световыми пистолетами да горящие дома. Правда, встала я только через полчаса, постирала голову, не откладывая в долгий ящик, пообедала, закусила на десерт арбузом с нитратными прожилками, забила на ерунду, немного почитав ерунду не меньшую, и пораньше вышла из дому. К половине шестого маршрутка подвезла меня к кинотеатру «Брест», в парикмахерской над коим я обычно стригусь; за какие-то пять минут подошла моя очередь, и я положилась на вкус «мастера-универсала» Ильи. Мне быстро и качественно укоротили отросшую чёлку, проредили волосы на макушке, лохмато падавшие на уши, и пощадили загривок, предоставив тамошним волосам постепенно превращаться в небольшой хвостик. Обычно меня стригли короче, но так я хоть на пацана меньше смахиваю, так что я осталась довольна и, раскошелившись на положенные пару сотен плюс чаевые, отправилась свежепостриженной в театр. На сей раз, внезапно, - в Содружество актёров Таганки, сцену которого сегодня использовало театральное агентство «Арт-партнёр XXI». Я купила программку, прогулялась по просторному холлу, в котором не была целую вечность, и с первым звонком отправилась в зал; народу было не так уж и много, и, покочевав по первым рядам партера, я заняла свободное место в середине ряда эдак четвёртого или третьего.
Рэй Куни относится к тем немногочисленным авторам, который умудрялся писать не только небанальные, но и по-настоящему смешные комедии положений, в которых все перепутывались, громоздили невероятно сложные конструкции вранья, переодевались, выдавали себя друг за дружку, а потом распутывались и были счастливы. Так же и в рождественской истории «Клинический случай», в которой накануне важной речи на открытии конференции в больницу к врачу Дэвиду заявляется его бывшая любовница-медсестра и её совершеннолетний сын, внебрачный отпрыск нашего героя, желающий во что бы то ни стало отыскать отца. Поблизости маячат жена Дэвида и её отец, по совместительству главнюк больницы, и Дэвид перекладывает отцовские обязанности на своего коллегу, а также пытается избавиться от инспектора, который вознамерился затащить его сына в участок за вождение в пьяном виде. Осложнят ситуацию выпавшая из окна кастелянша с лошадиной дозой снотворного в крови, старый маразматик, вставший с коляски, и практикант, племянник инспектора, восходящая травести-звезда. Всё это сдобрено замечательным чёрным юмором, заканчивается хэппи-эндом, а под занавес выходит развесёлым карнавалом с хороводами вокруг ёлки, то есть, как несложно догадаться, способствует положительным эмоциям, позитивному настроению и благоприятному впечатлению. Конечно, другие пьесы Куни актёры театров на Юго-западе и «Сатирикон» разыгрывали талантливей и качественней, добавляя к достоинствам текста достоинства пластики, жестов, мимики и интонаций, так что смех становится непрерывным и до колик, но антрепризы всегда грешат меньшей сыгранностью коллектива и поверхностным вниманием к материалу. Хотя задействованные в «Клиническом случае» актёры – да простит мне читатель то, что я не указываю их имён, ибо в программке отметить состав галочками не удосужились, – в любом случае молодцы: они не переигрывали, их реакции в рамках жанра оставались адекватными, персонажи получились живыми, яркими, одновременно характерными и индивидуальными. Костюмы и декорации также не заслуживают дурного слова, так что отдыха ради этот спектакль вполне можно посетить.
Два часа и сорок минут спектакля прошли, я доехала до дома. Завтра у меня театра нет, есть кино, плюс погодка уже достаточно приятная, чтобы можно было погулять. До завтра, дорогие)

P.S. спасибо за юбилейную 70-ю антипаху! Я уж было подумала, что все давно позабыли про эти "отношения". А ведь круглое число и глаз радует :)

Почитать я вчера, конечно же, почитала под попеременно шумящие ветер и дождь; когда закончила, какой-то серебристый свет лился в комнату, отражаясь от каждой гладкой и особенно металлической поверхности, - не то лунный, не то уже рассветный. Я достаточно быстро вырубилась, и поднять меня снова смогли только к двум, хотя за ночь комната опять выморозилась и я начала замерзать. Перекусив и пострадав ерундой, я на час раньше обычного вышла из дому, чтобы доехать до Цветного и неспешно дотопать до театра Школа современной пьесы – однако, как обычно, не рассчитала времени верно. Когда я сунулась в кассу, сдала билет на отменённый 17-го спектакль, получила свои деньги и вышла, была ещё половина шестого при том, что в театр мне полагалось к семи. В Додо мне ничего не было нужно, и я решила пройтись пешком до Пушкинской – и преодолела два разделявших нас бульвара за полчаса, так что пришлось думать, где осесть ещё на полчаса. Выбор разнообразия ради пал на итальянское кафе «Болоньезе» по соседству с тамошним Кофеином, где, согласно выставленной наружу рекламе, выбор смузи был побогаче, а сами они дешевле. Я устроилась на веранде, где всё развевалось от ветра, заказала арбузный смузи и вскоре получила бокал, в котором, как мне поначалу показалось, тупо плавал кусок арбуза без косточек в собственном соку. Однако это оказался кусок арбузного пюре, настолько круто замороженного, что его было сложновато втягивать через соломинку, посему я оставила это занятие, когда смузи осталось на самом донышке. Таким образом порадовавшись жизни, я дошла до театра Эрмитаж, где сразу же при входе на моём билете седьмой ряд переправили на четвёртый, приобрела программку, съела шоколадку в буфете и стала ждать.
Прозвучал первый звонок, второй, третий… зрители столпились в коридоре, не входя в зал, потому что вход перегородила карета, ранее стоявшая в холле. Мимо них пронесутся, декламируя каждый своё, главные герои пьесы, созданной самим Михаилом Левитиным, во главе с развесёлым Пушкиным (Ковальский) – ему и принадлежит карета, через которую всё-таки придётся перелезать зрителям по очереди, чтобы попасть на свои места. Пушкин же, восседая внутри, будет деликатно облапывать дам помоложе, игнорируя пожилых к вящему неудовольствию последних. У троюродной сестры жены поэта Идалии Полетики (Левитина) тоже всё начнётся с обиды: любимец муз её оскорбил, забравшись рукой под юбку – другие бы радовались такому знаку внимания, но только не та, что надеялась на большее! Увлечение, которым пренебрегли, имеет свойство быстро превращаться в ненависть, и вот обида стала смертельной, а Идалия посвятила всю свою жизнь «восстановлению справедливости»: «изверг» должен умереть, а красавица Натали (Качуро) – воссоединиться с красавцем Жоржем (Олексяк) вне зависимости от того, что они сами думают по этому поводу. Сама же она останется бесполым монстром, лишённым стыда, не знающим покоя, дьявольски хитрым и безжалостным – в пьесе, конечно же, а не в действительности, знавшей её как привлекательную светскую даму. Спектакль и не претендует на историческую достоверность, его жанр обозначен как «шутка», но в каждой шутке есть доля правды: известно, что по одной из версий именно одержимая местью Полетика выступила автором интриги, погубившей Пушкина. Коварная кузена обратилась к одному из своих любовников-кавалергардов Дантесу с просьбой соблазнить Натали в её доме, а затем, несмотря на его брак с Екатериной Гончаровой, анонимными письмами спровоцировала роковую дуэль, немало подпортившую жизнь и самому Жоржу. Но даже после смерти Пушкина ненависть осталась проклятием Идалии до конца её дней (почти на полвека пережила она поэта) и требует себе в жертву уже её саму: в Одессе, где состарившаяся графиня доживала последние годы в доме своего брата, экс-губернатора Строганова (Романов), памятник поэту установили буквально у неё под окнами… Читать рецензию дальше

До Сама по себе пьеса передовика белорусского театра Николая Халезина «Я пришёл» (указанный программкой жанр «иронической» притчи волей некоторых рецензентов превратился в жанр «героической») и, вслед за ней, постановка Галибина и Китаева распадаются на несколько ничем особо не примечательных историй. Их условно связывает маловразумительный сюжет: некто Александр (Богданов), кажется, умер, и прежде чем отправиться на новую реинкарнацию, ему предстоит пройти ряд загадочных «комнат», в которых он встречается с близкими людьми и вторично проживает важные моменты в общении с ними. «Штирлицу предстояло вспомнить всё», от рождения до смерти рапидом… а помогать ему будет Ангел, которого играет почему-то Светлана Зельбет, а называют его всё равно в мужском роде. Ангел, отстёгивая крылья, является в самые острые моменты то соседкой снизу, то разносчиком пиццы, то почтальоном, изображает голосом дверные звонки, а заодно истошно пищит, когда героям полагается выругаться, а режиссёру хочется уберечь нежные уши зрителя от абсцессной лексики. «Комнат» всего пять: вот мать (Розанова), которая служила музой какому-то художнику и недостаточно внимания уделяла сыну. Друг (Милосердов), который всегда любил жену Александра, и сама жена (Павленкова), мечтавшая начать новую жизнь без мужа. Отец (Ремизов), которого наш герой обвиняет в том, что не состоялся как художник и стал рекламщиком, и дочь (Райкина), которая художницей стала. Бытовые разговоры всех этих персонажей, перемежающиеся надутыми пафосными сентенциями, глубокой смысловой нагрузки не несут и забываются в момент, психологии и ненаигранных эмоций ждать от актёров практически не приходится. Образ Александра не вызывает ни сочувствия, ни даже интереса – роль проста как тапочек и требует от актёра только внятного прочтения текста; впрочем, в последнем эпизоде ему полагается состариться, и Богданов перевоплощение в дедушку проваливает с треском. Зал смеётся, полагая размахивание руками и бессвязное бормотание комическими элементами, тем паче что внешние перемены выражаются только в добавлении зелёного шарфа. В общем, спектакль не стоил бы и гроша, если бы в нём, помимо блёклой драматической, не было ещё нескольких составляющих, значительно более ценных – не побоюсь этого слова, не оформление послужило фоном для действия, но действие отодвинулось на задний план перед оформлением. Убрать ненужных актёров – и получится всячески достойная внимания полуторачасовая инсталляция. Главная часть сценического произведения под названием «Я пришёл» - это, безусловно, музыка: она потрясающа, великолепна, её хочется просто слушать и слушать, ни на что не отвлекаясь, закрыв глаза, вот только абстрагироваться от визуальных впечатлений всё же не стоит – к ней подобран замечательный видеоряд. На близкий задник проецируются шедевры мировой живописи и – самый удачный выбор! – фрагменты фильма Naqoyqatsi. Life As War («Накойкацци. Жизнь как война»). Для тех, кто с кинотрилогией «Кацци» незнаком, сообщаю, что это невероятно атмосферная, медитативная вещь, и на таком большом экране, да под световые эффекты воздействует на ура. Какие уж там Александры да прочие смертные, когда можно лицезреть звёзды, крыши небоскрёбов, бегунов – все те символы, которые всегда будут ассоциироваться с гениальным Годфри Реджио!..
После

Сны Автора пьесы в программке не было указано, посему можно было предположить, что текст под названием «Шашни старого козла» (в некоторых вариантах оно пишется зачем-то с восклицательным знаком) принадлежит продюсерам и режиссёру театрального дома «Millenium». На самом деле, как выясняется уже из интернета, сюжетом спектакля мы обязаны творению некоего Анатолия Крыма «Квартет на двоих». Новое название для публики оказалось сложным: сидевшие рядом со мной зрители спросили у меня в антракте, что же такое «шашни». Впрочем, уже по первому действию об этом можно было и догадаться: другого материала, кроме супружеских измен, современные комедии не признают, а чтобы занять и молодых, и бывалых актёров и вселить в пожилую аудиторию оптимизм, они весьма часто прибегают к мезальянсам. На сей раз капризный шестидесятилетний композитор-бездарь Александр (Шалевич) запудрил мозги своей девятнадцатилетней ученице Саше (Яппарова), убедив девушку в том, что ему остался год жизни – и та из жалости согласилась провести с ним этот год. Жена фантазёра Ольга (Варлей), уверенная, что «после сорока жизнь не меняют», намерена сохранить брак, а заодно спасти юного «воробушка» от сладострастного хитреца, для чего нанимает на сутки мальчика по вызову Леонида (Панин) и объявляет его своим женихом. На том, что парочки обитают в соседних комнатах, и «старый козёл» возмущается поведением своей благоверной, пытается выстроиться комизм, зал встречает дружным смехом и бурными аплодисментами каждый выход Александра с колокольчиком, предупреждающим «соседей» о его приближении, каждый чмок Леонида в щёчку клиентки. На самом же деле то, что действительно можно считать юмором, состоит из нескольких озвученных к случаю анекдотов, бородатых настолько, что от них уже совсем не смешно. Естественно, к финалу короткого, меньше чем на два часа, спектакля справедливость торжествует: не сумев пронять мужа искусственно вызванной ревностью, Ольга тупо рассказывает Саше всю правду, та сбегает, Александр возвращается в семейное лоно с покаянием, но поздно – жена уходит к Леониду, бес в ребре остаётся наказан. Но под занавес нашему герою некто анонимный заказывает реквием, и он идёт в темноте к проявившемуся на стене портрету Моцарта, что как бы намекает нам: хотя бы в творческом плане для него ещё не всё потеряно. Конечно, никакого смысла из всей этой истории извлечь не получится при всём желании, улыбку вызывает только герой Панина своей лёгкой, напоминающей импровизацию манерой, практически без входа в роль, ибо там и погружаться-то особо некуда. Наши голубки Александр и Александра смотрятся кошмарно, переигрывая до крайней степени, превращая своих персонажей в независимо друг от друга существующих идиотов с неадекватными реакциями, совершенно плоских и карикатурных. Декорации убоги настолько, насколько это возможно – дверь и затянутые чехлами стулья найдутся в любом провинциальном доме культуры, возжелай он поставить нечто подобное. Случайно подобранная попса служит только для обозначения пауз между эпизодами, и когда практически полностью проигрывается эпический хит «Муси-пуси», начинаешь понимать, почему композитор, каким бы он ни был, не ужился со своей супругой, использующей недомузыку как главный раздражитель против мужа, а принялся периодически искать «музу» на стороне. Хороши «Шашни» лишь тем, что, быстро промелькнув перед глазами, не успели наскучить – но и запомниться им нечем. Проще говоря, не тратьте деньги зря.
Спектакль закончился, и я поехала обратно домой. Отвлекаясь на всякие всяки, неспешно накатала псто. Пойду почитаю немного (это ключевое слово, до утра лучше не засиживаться), посплю сколько дадут – и завтра вечером снова в театр. Да, внезапно.)