Серия сообщений "читательский дневник. 31-60":
Часть 1 - Стивен Кинг. Сияние
Часть 2 - Анатолий Алексин. "Мой брат играет на кларнете" и другие повести
...
Часть 12 - Андрэ Нортон. Колдовская планета
Часть 13 - Стефан Цвейг. Двадцать четыре часа из жизни женщины
Часть 14 - Эрнест Хемингуэй. Старик и море
Часть 15 - Нил Гейман. Коралина
Часть 16 - Стивен Кинг. Как писать книги: мемуары о ремесле
...
Часть 27 - Джордж Оруэлл. 1984
Часть 28 - Кристина Нёстлингер. Небывалая игра
Часть 29 - Джордж Карлин. Будущее уже не то, что прежде...

Теперь, когда Стругацкие мертвы, легко придумывать разные смыслы их книгам. Мёртвый писатель не может защитить своё произведение, не может, по крайней мере, крикнуть: нет, я писал вовсе не о том. Впрочем, живой писатель тоже не всегда способен защитить себя и свой труд. Особенно когда против его одинокого крика гудит целая машина бесчисленных голосов. Критики и смысловеды всех мастей и величин, конечно, лучше писателя знают, о чём он хотел сказать. Психологи и домарощенные чтецы душ легко разбирают писателя по кусочку, изворачивают его слова, как им заблагорассудится, и, прикрываясь льстивыми словами о значимости книги, почему-то запирают эту книгу в ящик одинакого толкования.

"Тихо, тихо ползи, Улитка, по склону Фудзи, Вверх, до самых высот!"/как пошло цитировать Иссу после всех этих тысячекратных повторений.

C другой стороны, не менее опасен для книги слишком громкий голос автора. Если автор не допускает иной трактовки, кроме своей собственной, если автор запрещает рассматривать своё произведение под другим углом и в ином ракурсе, книга мертвеет, коснеет и теряет значимость. Не только для отдельно взятого человека - читателя, но и для всего читающего мира. Такая книга обречена выпасть из многомерного паззла мировой литературы. Всякий писатель должен понимать, что, как только он дописывает произведение до последней точки, когда между тем, что написано, и читателем не остаётся ни одной правки, - книга больше не принадлежит писателю. Теперь она претерпевает иные изменения и перерождается в новой жизни, на которую писатель не может сильно повлиять. И скорее всего влиять не имеет права.
 

Что же "Улитка на склоне"?

Вопрос риторический. Книга давно живёт своей жизнью. Её трактуют, тавтуют, разбирают на составляющие и собирают вновь. И даже прочитав знаменитый "Комментарий" не всякий удовлетворяется столь грубой трактовкой: Лес - это будущее... "Лес - это будущее" - фраза противоречащая жажде поиска, жажде понимания и - практически всей истории написания повести, которая, кстати, в комментарии подробненько изложена. Нет, нет, нет. Не может быть так скудно. Не могут символы столь однозначно трактоваться. Нет, нет, нет. Я поищу другое. Я покопаюсь в сердцевине.

"Тихо, тихо ползи, Улитка, по склону Фудзи, Вверх, до самых высот!" - этот эпиграф, честно говоря, для меня не является символом будущего. Всегда считал его символом несокрушимой терпеливости. Маленькая медлительная улитка, хотя и ползёт едва едва, хотя и в сравнении с горой выглядит ничтожно, но однажды доползёт до вершины. Вера в то, что улитка доползёт, что у неё хватит терпения и сил, должна накладывать отзвук на повесть. И накладывает. Кандид пытается выбраться из Леса, Перец - из Управления. Рано или поздно, рано или поздно им удастся это. На протяжении всей книги надежда на то, что это обязательно случится, не покидает читателя. Но гора слишком высока, её вершина холодна, а улитка слаба и смертна. Тщетность её потуг становится очевидной к последним главам.

Прогресс... Я во многом согласен со Стругацкими, но не в том, как они трактуют в собственном же произведении символы прогресса. Нет, несомненно, со стороны Леса мы имеем дело с чётко прописанным прогрессом - торжество разума над природой, изменение окружающего под себя. Но вот Управление... Да, оно не прогрессирует. Но и не регрессирует тоже. Управление стагнирует, погружённое в замкнутость собственных законов и правил. Управление достигло вершины прогресса и ему требуется свежая кровь для того, чтобы преодолеть пик, который само по себе, обладая лишь Домарощинерами и Тузиками, оно преодолеть не в состоянии. Вот и затягивает оно в себя Перецов по крупиночке, а от Перецов только одно и требуется: не сломайся, гни своё, переверни Управление вверх тормашками, пусть прогрессирует. Лес не может дать Управлению необходимого толчка, потому что ни Управление, ни Лес друг друга не замечают. Две мощных цивилизации, два вектора развития технологий, не способны даже адекватно оценить друг друга, и потому каждый из них однажды упрётся в стену, преодолеть которую не в силах. Когда завершится Одержание, Лес точно так же придёт к стагнации. И может быть, конечно, такое вот безумное благополучие и есть высшее благо, но...
 

А что "но"? Как говорил Борис Стругацкий в "комментарии", мы не можем однозначно трактовать, что хорошо, а что плохо. Прогресс - это хорошо, или плохо? Если хорошо, то до какой степени? Вот прогресс рабовладельческого общества - это плохо? А регресс? Хорошо? Тогда и регресс и стагнацию нельзя измерить понятиями добра и зла. Историю пишут победители. Хорошо лишь тем, кто выжил. Если прогресс, регресс, или стагнация помогают организму, обществу, цивилизации выжить - может быть это хорошо?

Эх, мерила, мерила. Вечное человеческое желание ко всему приложить линейку или лекало, определить процент добра и зла, повесить ярлычок и убрать в шкапчик. "Улитка на склоне" - всего лишь одно из таких мерил.
Я сказал "всего лишь"? Пинайте меня железными сапогами.

Серия сообщений "читательский дневник. 31-60":
Часть 1 - Стивен Кинг. Сияние
Часть 2 - Анатолий Алексин. "Мой брат играет на кларнете" и другие повести
...
Часть 6 - Бернар Вербер. Танатонавты
Часть 7 - Г. Райдер Хаггард. Эрик Светлоокий
Часть 8 - Аркадий и Борис Стругацкие. Улитка на склоне
Часть 9 - Аркадий и Борис Стругацкие. За миллиард лет до конца света
Часть 10 - Стивен Прессфилд. Война за креатив
...
Часть 27 - Джордж Оруэлл. 1984
Часть 28 - Кристина Нёстлингер. Небывалая игра
Часть 29 - Джордж Карлин. Будущее уже не то, что прежде...

Я стал ходить, не поднимая взгляд.
Я коротко смотрю и осторожно.
Не так посмотришь - сразу заклеймят
Мудило-педо-говнюком безбожным.
Я стал ходить подальше от людей.
Я одичал? Нет, я очеловечел.
Не выношу разврата и блядей.
Боюсь волков в обличии овечьем.
Я стал ходить проулком и двором,
В тени деревьев, по тропам собачьим.
Чем меньше встречу дураков кругом,
Тем меньше шанс, что буду одурачен.
Я перестал скитаться по ночам.
Не пью портвейн. Мне стала вдруг дороже
Визитка палача, а не врача, -
Единственного, кто всегда поможет.
Я забываю, что такое смех.
Голосовые связки ни к чему мне.
Я атрофировался на глазах у всех.
И одиноко дрыхну до полудня.
Я не хочу быть должным никому,
Я всё раздам, хватило бы на всех лишь,
Но только мою старую суму
Меж целым миром, право, не разделишь.
Совет бы я, конечно, подарил.
Что есть; и ты, пожалуйста, запомни:
Дебил в законе - всё равно дебил,
Не сильно полагайся на законы.
Они нужны нам, и без них никак,
Но никогда не послужить им людям,
Пока законом ведает дурак,
Пока у головы ума не будет.
Я скоро сдохну. Что осталось мне?
Дожить свой век сварливым стариканом,
Однажды перестать дышать во сне,
И позабыть обиды, боль и раны.