Белая ворона - это мое самое любимое призведение Рыбчинского и один из моих самых любимых русскоязычных мюзиклов, который, к сожалению, не нашел своего логического продолжения  быть поставленным на сцене.  Да и в оцифрованном виде его не найти- поэтому привезла с собой в Америку пластинку с этой записью и ради нее купила проигрыватель.

Замечательные умные стихи, прекрасная музыка и отличное исполнение этой рок-оперы звездами советской эстрады! Не устаю слушать ее уже более 20 лет!

Приведу несколько отрывков из либретто, написанного Юрием Рыбчинским:
 

 

 

 

***

Благословенны средние века.
Нам по сердцу их заповедь простая:
Чтоб не носить колпак еретика,
Будь средним – будь всегда таким, как стая.

Будь средней, Жанна! Будь такой, как все!
Торгуй, как мы, своей душой и телом!
Не то ты прослывешь вороной белой
И жизнь свою закончишь на костре! 

Читать далее...

Я уже писала в своем дневнике об этой рок-опере, повторяться не буду. Кто пожелает, сможет перейти по этим двум ссылкам к моим постам - в одном почитать о самой опере и увидеть комментарии к ней, а в другом есть возможность послушать аудио-версию этого замечательного мюзикла, автором либретто к которому является мой любимый Юрий Рыбчинский.


http://www.liveinternet.ru/users/4676123/post236042946/

http://www.liveinternet.ru/users/4676123/post234703128

К большому сожалению, найти либретто мне не удалось нигде, а писать тексты на слух не хочется... поэтому просто приведу здесь один видео-отрывок (хотя, как мне кажется, хорошо бы все же ознакомиться с аудио-версией мюзикла - впечатления будут гораздо полнее и ярче):

 

 

 

Сіла птаха білокрила на тополю,
Сіло сонце понад вечір за поля.
Покохала, покохала я до болю
Молодого, молодого скрипаля.

Покохала, зачарована струною,
Заблукала та мелодія в гаю.
В гай зелений журавлиною весною
Я понесла своє серце скрипалю.

Йшла до нього, наче місячна царівна,
Йшла до нього, як до березня весна.
І не знала, що та музика чарівна
Не для мене, а для іншої луна. 

 

 

 

 

 

 

 

    Виват, Король!

 

Посвящается
ОЛЕГУ БЛОХИНУ

«Жизнь – игра! – Шекспир сказал. –
И все мы в ней – актеры».
Ты игрой сердца пронзал,
Рождал восторг и споры,
За то, что ты с душой играл,
Народ тебя короновал,
И даже враг твердил порой,
Скрывая страх, что ты – Король!

Виват, Король! Виват! Виват, Король!
Покоя ты не знал.
Без пушек, без солдат своей игрой
Ты страны покорял.
Меня же покорил, что верным был,
Что был самим собой,
И не была игрой, пустой игрой
Твоя любовь.
Виват, Король! Виват! Виват, Король!
Виват, Король! Виват! Виват, Король!
Ты был, ты был самим собой!
Виват, Король! Виват! Виват, Король!
Виват, Король! Виват! Виват, Король!
Виват! Виват, моя любовь!

Лишь со мной одной деля
Все горести и беды,
Ты другим дарил всегда
Золото победы,
Ты так играл! Ты был артист!
И вот настал твой бенефис!
Ты так играл! Ты был Король!
И вот теперь – вакантна роль.

«Прощай, Король! Прощай! Прощай, Король!» –
Тебе поют кругом.
Как жаль, не вечен май, не вечен гром –
Аплодисментов гром.
Печаль, в глазах печаль. А в сердце – боль.
И каждый грустным стал.
Прощай, Король! Прощай! Сегодня твой
Последний бал!
Прощай, Король! Прощай! Прощай, Король!
Прощай, Король! Прощай! Прощай, Король!
Навек прощаешься с игрой.
Прощай, Король! Прощай! Прощай, Король!
Теперь, теперь ты только мой!
Прощай, Король! Прощай! Прощай, Король!
Прощай, Король! Прощай! Прощай, Король!
Не плачь, мой милый, не горюй!
Прощай, Король! Прощай! Прощай, Король!
Лишь я «прощай» не говорю.
1986 

 

 

http://www.youtube.com/watch?v=WEnz2nrwrrA 

 

 

 

 

 

Гости на поминках

– Он не имел ни любовниц, ни жен,
Жил, как бирюк, один.
От слабых нервов скончался он
И от крепких вин.

– Да что вы! Он был хладнокровный атлет,
На грудь никогда не брал.

– Так отчего же в расцвете лет
Он взял и в ящик сыграл?

– Самоубийство!

– Не может быть!

– Клянусь вам!

– Какой резон?

– Всю жизнь не мог сам себе простить,
Что он – не Ален Делон.

– С рожденья был он… покойник… слаб.

– Кто? Он? Да вовсе нет.
Умер он от дешевых баб
И дорогих сигарет.

– Прошу вас учесть один момент,
Мне брат его говорил:
Покойник при жизни был импотент
И никогда не курил.

– Глупости! Знал он и в бабах толк,
И выпить был не дурак.
Но у него был карточный долг,
Страшнее, чем СПИД или рак.

– И что же?

– Убили! ЧЕЧЕНЦЫ!

– Кто?!

– Ну этот! Ну, генерал.
Он каждый вечер с ним тысяч на сто
В очко и в буру играл.

– Бредни! Усопший был шахматист.
А карты терпеть не мог.

– Да нет, он любил преферанс и вист
И в покер играл, как бог.

– Верно. Я в покер с ним сам играл
Три года назад в Баку.

– В Баку? Он там никогда не бывал.
Вам налить коньяку?..

 

 

 

 

 

 

 

 

***

Человеческим голосом плачет безумная иволга.
Человеческим волосом ива щекочет реку.
Ты, царевна-лягушка,
Мечтала стать самой счастливою,
Но досталась Ивану, не царевичу, а дураку.

А царевич Иван ходит – ищет тебя по провинциям.
Молодой, холостой, он не знает отбоя от баб.
Но, поверив однажды волхвам,
Колдунам и провидцам,
Он целует лягушек, но они превращаются в жаб.

А целует девиц – и краснеют они, и смущаются,
Но в лягушек тотчас превращаются все до одной.
Он стреляет из лука,
Но стрелы назад возвращаются,
Словно с юга на север голодные птицы весной. 

 

 

 

 

 

 

Пилигримы
 

Посвящается
А. МАЛИНИНУ
 

Акробаты, клоуны и мимы,
Дети горькой правды и отваги,
Кто мы в этой жизни? – пилигримы,
Вечные скитальцы и бродяги.

Женщин заменяют нам дороги,
И, питаясь ветром и туманом,
Бродим мы – печальные, как боги,
По убогим и богатым странам.

Секут нас, как плети,
Ветра и дожди,
Мы вечные дети
На Млечном Пути.
Звезда наших странствий,
Гори – не сгорай.
Мы ищем, мы ищем
Потерянный рай.

Звездочеты, плясуны, поэты,
Внуки синеокой ностальгии,
Не для нас фонтаны и кареты –
Мы не продаемся, как другие.

Сколько раз мы, словно на расстреле,
Глядя в дуло времени, стояли!
Кто мы в этой жизни? – менестрели,
Чьим гитарам чужды пасторали.

Секут нас, как плети,
Ветра и дожди,
Мы вечные дети
На Млечном Пути.
Звезда наших странствий,
Гори – не сгорай.
Мы ищем, мы ищем
Потерянный рай… 

 

 

 

 

 

 

***

Темнота, ненастье, стужа,
Женщина ушла от мужа,
Женщина ушла от мужа
Прочь.

Женщина ушла из дома,
Женщина ушла к другому,
Женщина ушла к другому
В ночь.

А над ней, над головою,
Неба зеркало кривое,
И холодный ветер воет
Вслед.

А она идет сквозь ливень,
В мире нет ее счастливей,
В мире нет ее счастливей,
Нет.

Предназначенный судьбою,
Ей любимый дверь откроет,
И волнения не скроет
Он.

Он звонком ее разбужен,
Ослеплен, обезоружен,
И ему уже не нужен
Сон.

Погибавший от разлуки,
Он возьмет ее на руки,
Он возьмет ее на руки
Вдруг.

К небесам ее поднимет,
И печаль, как платье, снимет,
И прошепчет ее имя
Вслух.

И исчезнет все на свете:
Ночь, побег, осенний ветер,
Слухов молнии и сплетен
Дождь.

Будут только эти двое,
Небеса над головою,
Слезы счастья и объятий
Дрожь. 

 

 

 

 

 

  

 

ИСХОД
 

Потерян глагол,
И не найден эпитет.
Кровь стала водою,
И камнем стал хлеб.

Ты звал, Моисей,
Нас покинуть Египет.
Мы молча пошли
За тобою вослед.
 

Зачем ты позвал нас, косматых, кудлатых,
Бездомных избранников Бога-Отца?
Забыты обеты, просрочены даты,
И знойной дороге не видно конца.
 

Ты кормишь нас, кормчий, небесною манной,
Иллюзией счастья еврейского и
Ведешь нас пустынею самообмана
В кошмарные сны Сальвадора Дали,
 

В распятия Рима, в объятия гетто,
В застенки гестапо, в дневник Анны Франк,
Неужто, безумец, ты веришь, что это –
И есть наш еврейский потерянный рай?
 

И звезды не гаснут. И солнце не стынет.
И мы, как секунды в песочных часах,
Бредем за тобой, Моисей, по пустыне
С надеждою в сердце, с тоскою в глазах
 

В ту землю, которую ты не увидишь,
Где, как в крематории, время горит.
Дорога длинна от иврита до идиш,
Но вдвое короче из идиш – в иврит.
 

 

 

 

 

Сон о Пиросмани
 

Посвящается
Т. Гвердцители
 

В золотой стране воспоминаний,
На цветных дорогах сновидений
Ждешь кого ты, Нико Пиросмани –
От любви с ума сошедший гений?

Мы с тобою родились в Тбилиси,
Но не я тебе всех в мире ближе,
Любишь ты какую-то актрису
Родом из какого-то Парижа.

Нико, Нико, Нико Пиросмани,
Если б ты меня когда-то встретил,
Я б ждала тебя в ночном тумане,
Я бы пела песни нашим детям,

Нико, Нико, Нико Пиросмани,
Стал бы наш роман с тобой – балладой,
Жаль, что время встало между нами
Непреодолимою преградой.

Нико, Нико, Нико, если б знал ты,
Как порой до слез, до боли жалко,
Что не мой портрет нарисовал ты,
А портрет заезжей парижанки.

Не была актрисою великой
Дочь далекой и капризной Сены.
Если бы не ты, безумный Нико,
Про нее давно б забыли все мы.

Нико, Нико, Нико Пиросмани,
Если б ты меня когда-то встретил,
Я б ждала тебя в ночном тумане,
Я бы пела песни нашим детям,

Нико, Нико, Нико Пиросмани,
Стал бы наш роман с тобой – балладой,
Жаль, что время встало между нами
Непреодолимою преградой.

Я найду, блуждая возле Сены,
Дом забытой взбалмошной актрисы
И твое украденное сердце
Из Парижа привезу в Тбилиси.
 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Псалом

О народ древний,
Богом ты избран,
Чтобы пить слезы.
Так сними обувь –
И станцуй танец
На шипах розы.

Жизнь твоя – притча,
Сыновья – мудры,
Жены все – прелесть.
На шипах розы,
На шипах гетто
Ты станцуй фрейлехс.

О народ древний,
Смех твоей грусти –
Как пожар моря.
Так возьми скрипку
И сыграй радость
На струне горя,

Повенчай в песне
Стрекозу с тигром,
А орла с рыбкой,
Пусть дожди плачут
И снега пляшут
Под твою скрипку.

О народ древний,
Как раввин Тору,
Ты читал страны.
Разверни небо –
Посчитай звезды,
Как свои раны.

Ты гоним ветром,
Ты палим солнцем,
Ты мечом мечен,
Но враги – смертны,
Палачи тленны,
А народ – вечен.

 

 

***************************************************************************

 

Ссылка на замечательное исполнение этой песни
Валерием Леонтьевым (музыка Игоря Крутого):

 

http://www.youtube.com/watch?v=U3zusDMaVfA 

 

 

 

 

 

 

***
На что похожа жизнь? –
На черно-белый стих.
Я свой среди чужих,
Чужой среди своих.

Для мудрых я – дурак,
Мудрец – для дураков.
Я волк среди собак,
Я пес среди волков.

На север нужно мне,
А я лечу на юг.
Я муж чужой жене,
Врагу я лучший друг.

Мои уста не лгут,
Что я не я порой.
Для королей я шут,
А для шутов – король.

Светла печаль моя,
Когда темным-темно.
Я помню то, что я
Забыл давным-давно.

Свою слепую страсть
Я равнодушьем злю.
Я ненавижу власть,
Которую люблю. 

 

 

 

 

 

***

Недавно мне таксист в Батуми
сказал, хитро глаза смежив:
«Ты думаешь, что Сталин умер?
Нет, ошибаешься, он жив!»
Чернобыль вспомнив и «Нахимов»,
ему ответил с болью я:
«Ты прав! Он жив, пока такие,
как ты, есть где-то у руля!»

* * *
Он жив! Он жив, товарищ Сталин,
пока, у прошлого в плену,
хотя б один из нас считает,
что Коба выиграл войну.

Он жив, пока в его музее
экскурсовод – казенный гид –
пустопорожним ротозеям
о нем с восторгом говорит.

Наивно думать, что он умер:
в большой столице и в глуши,
пока мы позволяем думать
за нас кому-то, – Сталин жив.

И, как восточный страшный джин,
он зло творит и днем и ночью,
покуда жив хотя б один
его опричник и доносчик.

Пока он для кого-то – бог,
он восседает в сотнях кресел
и дьявольский его сапог –
на соловьиных горлах песен!

Не злой волшебник и не маг,
не доктор из-за океана –
лакейский дух и рабский страх
реанимируют тирана.

Он в каждой попраной судьбе,
он в каждом дне, что даром прожил…

УБЕЙТЕ СТАЛИНА В СЕБЕ ,
ПОКА ОН ВАС НЕ  УНИЧТОЖИЛ! 

 

 

 

 

 

 

 

 

Монолог Франсуа Вийона

Я беспутный монах, заклейменный руанским епископом,
Но покуда поэт есть духовная власть на земле,
В непотребных стихах, заменивших мне тайную исповедь,
Отпускаю грехи. Всем, кто слаб. И себе в том числе.

Пред глазами моими проходит толпа многоликая,
Что погрязла в разврате, обмане, убийстве и зле.
Как толстуха Сорбонна своих школяров – на каникулы,
Отпускаю грехи. Всем, кто слаб. И себе в том числе.

У Сен-Жака звонят. Там поют мне сегодня анафему
Те, с кем пил, сквернословил, плясал на трактирном столе.
Всем вчерашним друзьям, променявшим свободу на кафедру,
Отпускаю грехи. Всем друзьям. И себе в том числе.

В кабачке у Марго осуждают меня стихотворцы
И базарною шлюхой зовут они музу мою.
Отпускаю грехи им, как ястреб, ослепший от солнца,
В небесах из когтей выпускает внезапно змею.

Я неправильно жил. Выворачивал все наизнанку,
Видел Цезаря в нищем и видел шута в короле.
Не вступая с судьбой, не вступая с собой в перебранку,
Отпускаю грехи. Всем, кто слаб. И себе в том числе.

Жаль, что годы прошли. Вышли в люди мои однолетки,
Дух и плоть умертвили и предали юность хуле.
Я остался один. И, как птиц на свободу из клетки,
Отпускаю грехи. Всем, кто слаб. И себе в том числе.
 

 

 

 

 

 

 

 

 

ПАДАЕТ СНЕГ
(Tombe la naige)

Мне снова снится
Чей-то плач, чей-то смех.
Самоубийцей
С неба падает снег.
Tombe la naige.
Третьи сутки подряд
В Париже, в Льеже
Снегопад, снегопад.

Tombe la naige.
Снегопад за окном,
Как на манеже
Клоун с белым лицом.
Как мы, о Боже,
Мой ночной снегопад,
С тобой похожи
В этом мире утрат.

Я так же мимом
В предназначенный час
К ногам любимой
Падал тысячу раз.
Прекрасно зная,
Что нас ждет впереди,
Я так же таял
У нее на груди.

Tombe la naige.
Третьи сутки подряд
В Париже, в Льеже
Снегопад, снегопад.
Он ночью так же,
Безрассудно любя,
На землю ляжет,
Как и я на тебя. 

 

 

 

 

 

 

 

 

***

Я бродил по земле,
Пил вино, и текилу, и брагу,
И гитара была мне подругой
И верной женой,
А свобода была моей песней,
Сестрою и флагом,
Где попало я спал –
В подворотне, в стогу, под сосной.
 

И однажды во сне
Я проснулся,
Проснулся от страха
Высоко-высоко,
Где рождается снег и дожди,
И задумался я,
Забулдыга и вечный бродяга:
Как, когда и зачем
Оказался на Млечном Пути?
 

И услышав вопрос,
Привели меня ангелы к Богу.
Я спросил у него:
«Как дорогу назад отыскать?»
Удивился Господь:
«А зачем тебе эта дорога,
Если здесь твой отец,
Если здесь твоя добрая мать?»
 

«Здесь не только они, –
Я ответил Всевышнему дерзко, –
Здесь не только друзья,
С кем бродяжил и бражничал там,
Здесь – кого презирал
И кого ненавидел я с детства
И кому даже здесь
Все равно я руки не подам.
 

Ну а там, на земле,
Недопитые мною напитки,
Там дороги мои,
Там шальная свобода моя,
Там гитара моя
Ждет меня у скрипучей калитки.
Без меня они кто?
И без них я не я,
Я – не я».
 

И Господь внял словам,
Хоть бродяга и спорить не вправе,
И спасибо ему,
Что мой дерзкий язык не отсек…
Я свалился с луны.
И проснулся я в сточной канаве,
Может, самый счастливый
На этой земле человек.

 

 

 

 

 

 

 

 

Конец августа

Реквием

Памяти

БОРИСА МОНАСТЫРСКОГО,
ВЛАДИМИРА ИВАСЮКА,
ЮРИЯ ГУЛЯЕВА,
ТАНИ КОРШИЛОВОЙ

 

I

Внезапно ночью черный телефон
Покой твой потревожит.
Ты крикнешь: «Нет!.. Не верю!.. Это сон!
Не может быть!» И всё же
По лестнице незримой в небеса,
Закрыв остекленевшие глаза,
Уходят наши старые друзья,
И заменить их новыми нельзя.
 

Они нам оставляют, уходя,
Кому-то – многоточие дождя,
Кому-то – эхо песен и шагов,
Кому-то – имена своих врагов.
И в горле – ком, в ушах – полночный звон.
По ком, по ком звонит мой телефон?..

II

Поведайте, мои ночные вёрсты,
Когда и кем
Придуман сей обряд:
Желания загадывать на звёздах,
Которых не вернуть уже назад?
Мне больно, если падает звезда.
«Да это же красиво!» –
Скажет кто-то.
Другой добавит:
«Это же природа.
Так было. Есть. И будет так всегда».
Атр етий молвит:
«Горе – не беда!
Звезда погасла? Света мало, что ли?»
Но почему же в сердце столько боли,
Когда я вижу: катится звезда?..
 

Мне больно,
Если падает она,
Как будто в этом есть моя вина,
И словно завтра ночью поведут
Меня по Млечному пути на Страшный суд.
На Страшный суд –
За однозначность фраз,
За медяки медовых чьих-то глаз,
За то, что наяву хотя бы раз
Я никого от гибели не спас.
На Страшный суд –
За гололедицу тревог,
За пьяный смех вчерашних недотрог,
За то, что имена ночных дорог
Я в сутолоке будней не сберег.
За то, что час пробьет – и я уйду,
Уменьшив небо на одну звезду.
 

1980 

 

 

 

 

 

 

 

***

Я без любви
Не проживу и дня.
И потому
Признаюсь честно: люди,
Я так люблю
Всех любящих меня
И не люблю,
Когда меня не любят.
 

Нелюбящих
Простить меня молю,
Пусть все они –
Прекраснейшие люди,
Но я, поверьте,
Очень не люблю,
Когда меня
Хоть кто-нибудь не любит.
 

Я отдал все,
Что дал мне щедрый Бог,
И потому
Я говорю вам с болью:
Платя всегда
Любовью за любовь,
За нелюбовь
Плачу я нелюбовью.
 

И пусть кого-то
Равнодушьем злю,
Я им плачу
Их собственной валютой,
Поскольку очень,
Очень не люблю
Тех, кто меня
Не любит почему-то.
 

Я без любви
Не ем, не пью, не сплю.
Мне без любви
Нет в этом мире счастья,
И сам себя я ненавижу часто,
Когда себя за что-то не люблю. 

 

 

 

***

С каким-то волшебным трепетом
Под музыку сентября
Пишу письмо «до востребования»
Тебе (не зная тебя).

Тебе (сколько лет тебе, милая?),
Тебе (как тебя зовут?),
Тебе (как твоя фамилия?)
Пишу свой любовный этюд.

Пишу (извини за почерк),
Пишу (авторучкой скрипя):
«Я. Люблю. Тебя. Очень»
(подчеркиваю – «тебя»).

Ты где-то моя единственная
Спишь сладко (надеюсь, одна),
Спишь солнечная, неистовая
(надеюсь, в объятьях сна),

А я в эти звездные ночи,
Письмо сочиняя, не сплю.
Пишу: «Я. Люблю. Тебя. Очень».
Подчеркиваю – «люблю». 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

***

Когда любовь моя пройдет,
Как грустное кино,
И кто с тобой,
И что с тобой,
Мне будет все равно.
Тогда мне будет наплевать,
Чей пишешь ты портрет,
Кому постелишь ты кровать
И с кем погасишь свет,

Когда пройдет любовь моя
(Если она – пройдет),
Свободным снова стану я
От тысячи забот,
Когда любовь пройдет – я вдруг
Увижу, не любя,
Как много девушек вокруг
Красивее тебя,

Я вдруг пойму, что был слепым,
Что путал с правдой ложь,
Что мне казался золотым
Обычный медный грош,
Исчезнет грусть, исчезнет боль
И лихорадка снов
И, улыбаясь, врач любой
Мне скажет: «Ты здоров!»

Ко мне вернутся в этот миг
Все прежние друзья,
Но станет скучным этот мир,
И стану я не я,
И станет ниже небосвод,
И высохнут моря…
Когда любовь моя пройдет,
Жизнь кончится моя. 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

***

Я – Осень.
И среди ночных киосков,
Под крик прощальный перелетных птиц
Танцую я на уличных подмостках
Последний танец – пламенный стриптиз.
Я сбрасываю все, что ветхим стало,
Все, с чем расстаться надо, уходя,
И небеса на клавишах кварталов
Мне блюз играют пальцами дождя.

Я – Осень.
Надоели мне наряды.
Пусть говорят, что я сошла с ума,
Пускай кого-то раздевают взглядом –
Я это лучше сделаю сама.
Когда расстанусь я со всем увядшим
До самого последнего листа,
Огнем желанья вспыхнут души ваши,
И пульс вдруг увеличится до ста.

Я – Осень.
Устарели мои платья,
В холодный день и в стужу при луне
Они, как нелюбимого объятья,
Уже давно не греют сердце мне.
Швыряю я на ветер листьев тыщи,
И вам, когда настанут холода,
Я наготу свою дарю, как нищим, –
Глаза не обожгите, господа. 

 

 

 

 

Болею

Чудесно, восхитительно, небесно
Болею на исходе сентября.
В смешной моей истории болезни
Всего три слова: «Я люблю тебя».

Сбываются безумные пророчества
Оракулов и суеверных мам.
Признаюсь, выздоравливать не хочется
Назло всем самым мудрым докторам.

Меня лечить им, право, бесполезно,
Я раны солью по ночам солю.
Не зря в моей истории болезни
Всего три слова: «Я тебя люблю».

Я так температурю, так пылаю
В огне своих желаний до утра,
Что жизнь моя, веселая, шальная,
Сгорает в этом пламени дотла. 
 

 

 

Люблю

Живу от ноября до ноября.
Сны маю продаю и февралю.
Вот день прошел. А люблю тебя.
И ночь прошла. А я тебя люблю.

Так и живу, коней не торопя.
И лошадей кнутом не тороплю.
Прошла неделя. Я люблю тебя.
Промчался месяц. Я тебя люблю.

Люблю, как солнце, всех людей слепя.
Себя в твои объятия ловлю.
Прошло полгода. Я люблю тебя.
И год прошел. А я тебя люблю.

Такая, видно, у меня судьба,
Не снившаяся даже королю.
И смерть придет. А я люблю тебя.
Жизнь кончится. А я тебя люблю.  

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Я бык.
Хотели бы вы, чтобы стал я громадой из шерсти и злобы?
Я был
добрейшим теленком, глядящим на мир звездолобо.
Трава,
прости мне, что стал я другим, что меня от тебя отделили.
Травя,
вонзают в меня то с одной стороны, то с другой бандерильи.
Мазнуть
рогами по алой мулете тореро униженно просит.
Лизнуть
прощающе в щеку? Быть может, он шпагу отбросит...
(Но нет!)
Мой лик,
как лик его смерти, в глазах у бедняги двоится.
Он бык,
такой же, как я, но признать это, дурень, боится... 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Монолог Иешуа
 

Игемон,
Я стою, слепя,
Небом ниспослан.
Игемон,
Я был до тебя.
И буду после.
 

Игемон,
Я не могу не быть.
И ты, безбожник,
Как ни старайся,
Меня убить
Не можешь.
 

Игемон,
Станет камнем
Твой хлеб,
А вода – ядом.
Игемон,
Ты еще не ослеп
От моего взгляда?
 

Игемон,
Ты можешь руки умыть,
А я не имею права,
Поскольку обязан
Спасти этот мир,
Иуду, тебя и Варавву.
 

Игемон,
Я твоя боль
Сердечная и головная.
Не ты, а я
Могу сделать с тобой,
Что пожелаю.

Покуда зависят
Не от людей
Солнца восход и закат,
Не я в твоей власти,
А ты в моей,
Прокуратор Понтий Пилат.
 

Ты невиновен.
Не ты написал
Сценарий моей судьбы.
Ты просто
Назначен был в небесах
На роль моего судьи.

Игемон,
Мне нету пути назад.
Открою тебе секрет:
Иду я на смерть,
Чтобы всем доказать,
Что смерти на свете нет.
 

Игемон,
Ты слышишь небесный гром?
Время напрасно не трать.
Чтоб убедиться в бессмертье моем,
Ты должен меня распять. 

 

 

 

 

 

 

 

 

ДВОЕ

 

Нас было двое.
Мы подружились на войне.
И ты был воин.
И я был воином вполне.
 

И мы сражались,
Как терминаторы в кино.
А с кем сражались,
Нам это было все равно.
 

Их было много.
Но мы застали их врасплох.
И, слава Богу,
Не с ними был,
А с нами Бог.

Мы победили.
Мы победили войско тьмы.
Мы всех убили,
Нет никого – одни лишь мы.
 

На всей планете
Среди обугленной травы
Лишь мы да ветер,
А остальные все – мертвы.
 

Мы победили
Всех, кто мешал на свете нам.
И поделили
С тобой планету пополам.
 

Тебе – полмира, и мне – полмира,
Так давай
В горах Памира
С тобою выпьем! Наливай!
 

Ну наливай же!
Тебе – вина, и мне – вина.
Победа – наша.
Победа – на двоих одна.

Но ты по-братски
Делить не хочешь этот мир.
Ты хочешь драться
Со мной, мой друг, мой командир.
 

Ты хочешь больше?
Ты хочешь, чтобы я тебе
Всю отдал Польшу,
Кавказ, Курилы и Тибет?
 

Тогда я быстро нажму курок
Средь бела дня.
Прости за выстрел!
Не я тебя, так ты меня.
 

Прощай, Серега!
Я выпью за тебя до дна!
Фу! Слава Богу,
Теперь закончилась война. 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Возвращение

 

Шел домой я, шел с войны, шел с Кавказа я.
Что о ней мне говорить да рассказывать?
Интересная война для истории:
Со своими на своей территории.
 

На той доблестной войне воевал я,
Трижды раненный, в плену побывал я,
На лице моем чеченцы безжалостно
Расписались боевыми кинжалами,
 

Так лицо мое они исковеркали,
Что не мог я сам узнать себя в зеркале.
Я из плена убежал, но не ведал,
Что давным-давно забвенью я предан,
 

Что жена моя в родимой сторонке
Получила на меня похоронку.
Шел с войны я, шел из плена из вражьего,
Шел домой я, похороненный заживо,
 

Шел я мертвый и живой одновременно.
Вот и дом родимый мой под сиренями.
И, волнуясь, постучался в калитку я,
Вышла женушка моя смуглоликая.
 

Вышла женушка моя чернобровая,
Не узнав, как с чужаком поздоровалась.
И представился я ей от отчаянья
Сослуживцем, мужа однополчанином.
 

И меня она в наш дом пригласила,
Стол накрыла и вином угостила,
Показала все мои фотографии,
Рассказала мне мою биографию.

Не заметил я с ней нежной, желанною,
Как настала ночь, такая туманная.
Я хотел уйти – она не пустила.
И мне белую постель постелила.

А потом пришла ко мне, приласкала
И всю ночь со мною мне изменяла.
И клялась, что в первый раз с ней такое
С той поры, как стала мужней вдовою.

И уснула, без вины виноватая,
Вся счастливая, сном крепким объятая.
А я встал, оделся и, не лукавствуя,
Написал на зеркалах: «Благодарствую!»

И ушел я, а куда – сам не ведаю:
В ночь безлунную и в даль беспросветную.
А жена моя проснулась – и ахнула:
Нет нигде меня, и двери распахнуты,

И на зеркале, узнавши мой почерк,
Поняла вдруг, с кем спала этой ночью,
И босая побежала за мною
Проторенною тропинкой лесною,

И до самого речного причала
Все бежала и «прости» мне кричала.
И казалось мне, что это Россия
У меня за все прощенья просила. 

 

 

 

 

 

 

 

 

***

Когда тебя я вижу,
Бежит мороз по коже,
И, вспомнив, что ты тоже,
Как я, жена и мать,
Тебя я ненавижу
За то, что мы похожи.
Зачем тебе, о Боже,
Я говорю опять:
 

Мой сын рисует солнце,
Твой сын рисует мины,
Мой сын рисует птицу,
Твой – острую стрелу,
Мой сын рисует город,
Твой – пепел и руины,
Мой – сядет в скорый поезд,
Твой – сядет на иглу.
 

Мой сын цветы сажает,
Твой – их ногами топчет,
Твой – ищет лабиринты,
Мой – ищет путь прямой,
Мой сын девчонок любит,
А твой – их только хочет,
Твой сын всегда хохочет
Там, где рыдает мой.
 

Мой сын играет Баха,
Твой – в «дурака» играет,
Мой сын собак всех кормит,
Твой – травит всех собак,
Мой – открывает сердце,
Твой – душу запирает,
Мой – верит в милосердье,
Твой – в деньги и в кулак.
 

Мой сын костелы строит,
Твой – строит казематы,
Мой – яблони сажает,
Твой – яблоки лишь ест,
Твой – объявляет войны,
А мой – идет в солдаты,
Твой сын получит орден,
А мой – могильный крест.
 

Так, сидя перед зеркалом,
Я говорю с собою
О сыновьях столь разных,
Как влага и огонь.
К несчастью, я та женщина,
Что родила обоих,
Один зовется Авелем,
И Каином - другой.

 

 

 

 

 

 

 

Моя. Любимая. Книга.
 

Меня читает книга, над которой
Склонился я при лампе и луне,
Как женщина, клейменная позором,
Мужчин читает, лежа на спине.
 

Как девку с прокаженного бульвара,
Где процветает мелкое жулье,
Ее купил я в лавке антиквара,
Чтоб насладиться прелестью ее.
 

Я лег в постель с ней. И суперобложку
Без предисловий снял с нее. Она
Казалась мне вульгарною немножко,
Пьянила и сама была пьяна.
 

Страничек было в ней немноговато,
И мне порой казалось, что я сам
Ее, такую тонкую, когда-то
В минуты вдохновенья написал.
 

Передо мной, исчадье полумрака,
Она лежала, белизной слепя.
Я думал, что раскрыл ее. Однако
Раскрылся сам, впустил ее в себя.
 

И это было роковой ошибкой,
Началом, не имеющим конца,
Совокупленьем скрипача со скрипкой,
Преступной связью дочки и отца.
 

Она была обнажена, как правда,
Она была прекрасна, как вранье,
И мне казалось, что она – мой автор,
И я лежал – как рукопись ее.
 

Она была во мне. Беды не чуя,
Не ведая в экстазе, что творю,
Я думал: с ней разок переночую
И другу, прочитавши, подарю.
 

Не тут-то было. Утро вдруг исчезло.
И день пропал. Седьмые сутки тьма
Стояла за окном. Признаюсь честно,
Я потихоньку стал сходить с ума
 

От чтения, которое не знало
Ни сна, ни отдыха, поскольку, повторюсь,
Не я ее – она меня читала,
Закрыв глаза, безмолвно, наизусть.
 

Все закоулки, тупики, задворки
Моей судьбы, все дни и все года
Она прочла от корки и до корки
И, усыпив, исчезла навсегда,
 

Исчезла, испарилась, ни страницы
Своей мне не оставив… Друг-посол
Мне говорил, что кто-то за границей
Ее на итальянский перевел.
 

Все может быть. Зову ее любимой.
Хочу делить досуг с ней и жилье,
Но, как тавро, в душе ношу я имя
Безумного создателя ее. 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

***

Загород. За полночь.
Лунною патокой
Знойно-удушливый август пропах.
Время летучих мышей
И лунатиков.
Время уснуть
И проснуться в слезах,
 

В странных предчувствиях,
В снах и наитиях,
Спрыгнуть с кровати,
И в душной ночи,
Удостоверившись,
Спят ли родители,
Не зажигая свечи,
 

Окна открыть
И, со звездами всеми
Чувствуя тайную связь и родство,
Самозабвенно
Вдохнуть в себя время –
Время любить
Неизвестно кого.
 

И, распахнув
Свою клетку грудную,
Выпустить сердце
На волю,
В окно,
И испугаться,
К свободе ревнуя:
А что, если вдруг
Не вернется оно?

 

 

 

 

 

 

***

Милая собака,
Мудрая мордашка.
Величали Яком.
И дразнили Яшкой.
 

Мой лохматый кореш,
Мой веселый шкодник,
И на даче – сторож,
И в лесу – охотник.
 

Не рычал на добрых,
Не скулил от скуки,
И его за доблесть
Обожали суки.  

Читать далее...