Сегодня получила из издательства экземпляры своей новой мистической повести "Вторжение". Каждый раз так волнительно - ещё недавно был только замысел, неизвестно куда меня заведут кульбиты истории и что вытворят герои... Это была моя самая страшная повесть. Она отпустила меня только тогда, когда я её выпустила в свет. Прямо мистика какая-то... А в принципе - произведение же мистическое...Но вот уже книга на руках. История дописана. Персонажи остались в другом мире, больше не беспокоя меня и теперь существуют в гранях обложки. Купить и прочитать можно здесь https://ridero.ru/books/vtorzhenie_3/

Дорогие друзья!

В издательстве г. Екатеринбурга вышла моя новая книга - "Новогодние пьесы", куда вошли три пьесы для постановки на сцене к Новогодним и рождественским праздникам. Скачать или купить сборник можно в интернете.

https://ridero.ru/books/novogodnie_pesy/

Здравствуйте, дорогие друзья!!!

У меня вышла новая книжка - фантастическая повесть СТАЛИНГРАД. Прочитать или купить её можно по адресу: https://ridero.ru/books/stalingrad/

Приятного прочтения!!!

ДРУЗЬЯ МОИ, ПРЕДЛАГАЮ ВАШЕМУ ВНИМАНИЮ СВОЙ НОВЫЙ РАССКАЗ, КОТОРЫЙ  Я НАПИСАЛА СЕГОДНЯ ЗА НЕСКОЛЬКО МИНУТ. Так бывает - одно пишется годами, а другое...  Итак, рассказ:

ЗАЧЕМ ТЕБЕ ПИАНИНО?

Окно плакало. На улице начались первые заморозки, отопление включили на полную, и в офисе стояла одуряющая жара. Светка… пардон, Светлана Максимовна сидела возле окна и смотрела, как конденсат тонкими струйками стекает по стеклу на пластиковый подоконник. Выпуклая лужица медленно, но неумолимо подбиралась к краю подоконника, под которым стоял процессор её компьютера. Светлана Максимовна вздохнула. Гори оно всё синим пламенем! И офис этот и треклятая работа, на которую она устроилась с неимоверными усилиями. Два дня назад, разменяв тридцатник, Светка с безысходной грустью поняла, что попала в западню, капкан, ловушку… как не назови, но суть осталась прежней. Светлана Максимовна была тем «офисным планктоном», которым стремится стать львиная доля выпускников Вузов. Закончив юридический, Светка ринулась на поиски работы, оставив на втором плане свою личную жизнь. Помотавшись по частным юридическим и адвокатским конторам, получая при этом мизерную плату, ей однажды совершенно случайно повезло – она попала на государственную службу, пройдя тройной отборочный тур, из более чем ста претендентов. И вот, в свои двадцать четыре она стала главным специалистом регистрационной палаты, с головой бросившись в ответственную работу. Шло время, восторги от собственной значимости поутихли, и на смену им пришло тихое и постепенно нарастающее отчаяние от полного отсутствия личной жизни. А ведь когда-то у неё были поклонники. В институте даже замуж раза два собиралась. Но теперь, когда работа отнимала всё её и рабочее и свободное время, о поклонниках следовало забыть.
В офисе кроме неё сидело ещё три «главных специалиста» - одинокие, ушедшие с головой в работу старые девы. Светка вздохнула. Вытерла с подоконника лужицу и уставилась в монитор. Она уже лет пять сидела в интернете на нескольких сайтах знакомств, искала любовь… Ну, если не любовь, то хотя бы мало-мальски приличную кандидатуру в мужья. Была у неё такая слабость – лет в двадцать восемь неожиданно для самой себя ей захотелось замуж. Ну, чтобы как у всех – муж, два ребёнка, болонка, перс, попугайчик и черепашка в аквариуме. Хомяка ещё можно завести, но грызунов Светка как-то недолюбливала. Так, ещё что – большую квартиру. Да чего там квартиру – загородный дом! И чтобы в большом зале – рояль, или на худой конец – пианино. Белое. «Какой же дом без пианины»? Так она тогда во всех статусах сайтов знакомств и написала «хочу пианино и замуж». Сразу же посыпались вопросы – зачем тебе пианино! Ты сильно умная? Значит некрасивая? А замуж без пианино никак нельзя?
И чем дольше сыпались вопросы, тем сильнее Светке хотелось пианино. И все об этом знали и по доброму подтрунивали над ней, что, мол, все её мечты непременно сбудутся, если появится «пианина». Однажды даже сослуживец из соседнего офиса доверительно прошептал, думая, видимо, что открыл Светке великий секрет:
– Купи сама себе пианино.
Светка резко сникла, вдруг неожиданно осознав, что всё гораздо сложнее. И не в «пианине» счастье, а том, что за свои тридцать лет она так ни разу никого и не любила. Мало того – и её никто не любил. Так, случалось, что время от времени с кем-то встречалась, не чувствуя никаких эмоций, удовлетворяя свои потребности… Это что получается, что вся её жизнь – весь её смысл - в копании в чужих документах, в составлении исков и честном отъёме жилья проштрафившихся граждан…В тот день Светка как всегда задержалась в офисе – начальница принесла из Мэрии несколько новых дел, которые как всегда надо было оформить безотлагательно. Вышла из Регистрационной палаты в ночь и, зябко укутавшись в дублёнку, посеменила по наледи проспекта к остановке.
Дома, в однокомнатной съёмной квартире, её ждало единственное живое существо – неприхотливый, полу засохший аспарагус. Ещё она кормила приблудившегося в подъезд чёрного некогда пушистого кота с одним глазом и угрюмым выражением морды. Домой его не пускала, да и он не просился, по-видимому, давно и вконец разочаровавшись в людях. И сегодня кот сидел на коврике возле двери и ждал, мрачно глядя на Светку одним глазом.
- Ну, извини, дел было много, вот и опоздала. Сейчас накормлю.
Кот глубоко вздохнул, переминаясь с лапы на лапу. Светка нырнула в квартиру, не раздеваясь, метнулась к холодильнику. И только теперь вспомнила, что дома у неё шаром покати. Что теперь коту сказать? Извини, уходи голодный? Светка вышла на площадку, и, встретившись с тоскливо вопрошающим взглядом сиротливого животного, твёрдо сказала:
- Сиди здесь, никуда не уходи. Сейчас принесу поесть. Хорошо?
Кот молчал, Светка даже не знала, есть ли у него голос – может, простыл и больше не может мяукать? Вот и теперь он вновь прерывисто вздохнул и поставил лапу на Светкин носок сапога, убрал и демонстративно лёг на коврик.
Рядом с домом располагался круглосуточный гипермаркет, который Светка обычно игнорировала – всё необходимое она покупала возле работы, в уютном магазинчике, а «Гипер» был слишком огромный, и смешно топать полкилометра за одним йогуртом.
Не смотря на полночь, в гипермаркете бродили покупатели. Светка двинулась в отдел с кошачьей едой. Купив всё необходимое, не забыв и себя любимую, Светка расплатилась в кассе и… У выхода её задержал охранник.
- Минуточку, Женщина, отойдите в сторону!
Светка опешила – ну, женщиной её ещё никто не называл – она была очень хороша собой и одевалась вполне по молодёжному:
- А в чём дело?
- Пройдёмте к управляющему гипермаркета, – монотонно произнёс заученную и порядком ему поднадоевшую фразу охранник.
- Я не поняла, а что я сделала-то? – в конец разозлилась Светка.
- Там вам всё объяснят.
Девушка поняла, что из железных лап охранника ей не вырваться и решила не усугублять и посмотреть, чем закончится эта дикая ситуация, в которую она попала.

Кабинет управляющего был просторный с очень стильным дизайном. В конце, у огромного витражного окна, стоял стол, где из-за монитора торчала тёмно русая шевелюра. Светка гневно ринулась к управляющему, чтобы как юрист, спросить, на каком основании её удерживают в ненавистном «гипере». И в этот момент из-за монитора раздался знакомый до боли голос:
- Ланка, ну ты такая же психичка, как была.
Девушка осеклась. Перед ней стоял Он. Тот, кого она любила до самозабвения, до потери пульса в то время, когда он встречался с другими, более длинноногими. Тот, кого память старательно стирала все эти годы. Тот, имя которого она запретила произносить не только подругам, но даже себе. Тот, который стал причиной её беспросветно одинокой жизни, оттого, что во всех парнях она искала только его черты…Теперь он стоял перед ней – повзрослевший, но всё с тем же мефистофельским взглядом карих глаз, которые смотрели на неё с лукавой усмешкой.
- Игорь? Что ты здесь делаешь? Ваши дела так плохи, что ты стал управляющим? – Светка постаралась сделать тон как можно равнодушнее, но внезапно ладони рук покрылись испариной и колени предательски задрожали – они всегда дрожали, когда он был рядом.
- Вообще-то это мой гипермаркет – папа подарил. Вот, сегодня документы просматривал, задержался. А тут ты, прямо онлайн - по залам бродишь… Ланочка, я же тебя искал…
- Зачем? Ты разве не женился на той высохшей трансвеститке?
- Не, у неё грудь не пятого, как у тебя, - хохотнул парень.
- Всё шутишь?
- Какие могут быть шутки. А вот ты меня всё по-прежнему ненавидишь?
- С чего ты взял, что ненавижу, – искренне удивилась Светка.
- Ну, как, я же столько раз к тебе подкатывал, а ты меня то воздушным шариком по щекам отхлещешь, то вообще фыркнешь и - бежать. Я ведь тогда и с Жанной только на зло тебе начал встречаться. И после Университета как-то разбежались… Потом бизнес этот… Давно тебя в интернете нашёл... - Он подошёл к опешившей Светке и взял её за руки, - Одно радовало все эти годы – ты свободна и у нас всё ещё может получиться. Уж теперь то я тебя точно не отпущу.
Больше он не стал ждать реакции Светки, как в студенческие годы, а просто притянул к себе, нежно обнял, взял и поцеловал. Долго, как он и мечтал все эти годы, прикоснувшись к самым любимым губам, стиснув самое любимое и желанное тело девушки, с которой они так нелепо, из-за юношеского максимализма и непонимания не соединились несколько лет назад.
А потом они, накормив мрачного кота, уединились в крошечной квартире Светки.
Она открыла глаза. Что это было – самый лучший сон? Боже, зачем она проснулась! Сквозь полуоткрытые шторы был виден кусок серого неба, которое заслонило улыбающееся лицо Игоря:
- Ланочка, на какое свадьбу назначаем?
- Ты мне делаешь предложение?
- Да. И уже много лет.
- Я согласна... уже много лет...
Он только схватил Светку, чтобы обнять и поцеловать, но неожиданно отстранил, спросив:

- Кстати, а зачем тебе пианино?

АНАПА, 30 октября 2012

Ольга Хомич-Журавлёва

Хрустальная роскошь сентябрьской погоды порадовала нас в этом году как никогда! Не отпускало ощущение, что сама природа наслаждается, нежась в уходящем тепле, изливае-мым нашей звездой на Землю. И казалось, что в мире наступила полная гармония, уравно-вешенная сентябрьским равноденствием. Кстати, именно 21 сентября, в день Сварога, у наших предков заканчивалось Лето и наступала Осень - начинался месяц Велесень, и сла-вяне отмечали Новый год. Да, да, именно в день осеннего равноденствия, на Руси много веков подряд начинался отсчёт Нового года.( Из истории помним, что в России Новый год начали праздновать 1 января только с 1700 года - по велению царя Петра Первого.)
Второй год подряд, в сентябре, я езжу в Атамань на фестиваль «Легенды Тамани». Я уже рассказывала, что Атамань – инсталляция целого поселения казаков, которые по указу Екатерины I прибыли в отвоёванную у Османской империи Тьмутаракань. Это, конечно, потрясающее зрелище. Наверное потому, что каждый курень прикреплён к какому-либо району Краснодарского края, где руками жителей районов с любовью воссоздан быт каза-ков, по крупицам собранный в реальных семьях.
В последние дни сентября, начала октября собирался последний урожай, подводились итоги лета. Сама природа преображалась и вспыхивала потрясающими красками.

О! Этот желтый листопад!
Янтарь пронзительного света!
Ты пробудил в душе поэта
Бездонно жгучий мыслепад.

В оцепенении стою
Среди спадающих «созвездий» –
Тех увядающих возмездий,
В ком сущность мира узнаю!

Парад ухода красоты –
В последнем всплеске вдохновенья,
В том, за которым лишь забвенье,
И веток черные кресты…

И наступал поистине необыкновенный день 14 октября – некий рубеж времени, когда люди полностью меняли уклад жизни, а природа начинала показывать свой лютый нрав. По народной традиции в этот день отмечалась встреча Осени с Зимой и корнями этот праздник уходит безмерно глубоко. Само название «Покров» народные верования связывали с первым инеем, который «покрывал» землю, указывая на близость зимних холодов, хотя точного названия праздника не сохранилось. День Покрова совпадал с полным окончанием полевых работ и серьезной подготовкой к зиме. Примерно с этих дней начинали топить в избах: начинали работать пряхи и ткачихи. В этот день Домовой спать укладывается, и в связи с этим, был связан ритуал «Запекания углов». Домового просили хранить тепло дома зимой, пекли специальные «блинцы» - блины небольшого размера, а первый блин делили на 4 части и разносили по углам избы как подношение, чтобы дух дома был сыт и спокоен. И, конечно же начинались девичьи посиделки.

ПОКРОВ

Шелестит листва платанов,
Серебристых тополей,
Словно шепот великанов,
В мире мелочных людей.

Солнце нежностью ласкает,
И звенят колокола -
Это в город проникает,
Светлый праздник - «Покрова».

А по улицам, в черкесках,
Важно ходят казаки.
Вылощенные до блеска,
Шаг чеканят каблуки.

Громко музыка несется -
Где-то ярмарка шумит.
Что-то нищим подается -
Нынче каждый будет сыт.

Нынче каждый приобщится,
К сострадательной душе,
И в покровы облачится,
На столетнем рубеже.

Словно тайна приоткрылась,
Скромной святости людей,
Где нет алчности. А милость -
Точный смысл земных путей.

И именно с этого дня начинается бравурный долгожданный сезон свадеб. Испокон веков именно период с 14 октября – считается самым благоприятным для заключения браков. Не знаю, как так получилось, та самая случайная неслучайность – а случайности всегда закономерны и ничего не бывает случайным, но много лет назад, 17 октября состоялась и наша свадьба… Я выходила замуж на севере, живя на берегу Белого моря. В тот день, по-сле жестокого холода (который, впрочем, ослеплённая счастьем, я не замечала), вдруг вы-глянуло солнце. Чуть тёплое, но всё же пронзительно освещающее некогда серый город. Да, в тот важный день было необыкновенно солнечно и оттого казалось, что город сиял золотом буйной желтизны деревьев, он просто утопал в золоте и оттого казался нереально сказочным (на сколько могут быть сказочными многоэтажки). И мы были счастливы. Как мы были счастливы! Я до сих пор помню это ощущение потрясающего, всеобъемлющего счастья!..

Неотъемлемой частью природы,
Наши жизни струятся в годах.
Ты мой чистый глоток кислорода,
Импульс страсти нежнейшей в висках.
Сквозь пространство и время прорвется,
Тот зовущий, мечтательный взгляд,
Что со мною в душе остается,
Столько осеней дивных подряд.
Это юность обманчиво веет,
О любви, вспоминая во снах.
Там, где первая встреча, и млеет
Поцелуй на дрожащих губах.
Вместе мы становились мудрее,
И любовь, обручившая нас,
Всё нежнее и трепетней греет.
Сквозь года. Каждый день. Каждый час.

О, эта пора свадеб! Время радости и невероятных, просто таки безумно приятных хлопот для родителей, которые изо всех сил стараются для своих повзрослевших детей устроить настоящее торжество! Сколько вчерашних девчонок и мальчишек, которым посчастливи-лось найти свою вторую половинку, решаются на самый важный шаг в своей жизни – создание семьи. Мудрая народная пословица гласит – «Браки заключаются на небесах» - и это по истине так! И не важно, какая будет свадьба – помпезная, с тысячью родственников и знакомых, проведённая в роскошном, эпатажном ресторане, или скромно отмеченная дома, в кругу родных и друзей. Главное то, что последует – семейные будни. Это как в институте – проще поступить в него, чем полностью отучиться и получить диплом. Важно любить и беречь друг друга, огибая подводные камни эгоистичности и нетерпения, научившись прощать и понимать друг друга, в бурном море под названием Жизнь.

 Дорогие мои друзья, как и обещала, после того, как прошли спектакли, я размещаю Литературно музыкалную композицию, которую я составила и написала для Северодвинского театра "Забава", режиссёр Наталья Громова. Замысел  Н. Громовой. Может быть кому нибудь пригодится. 

Мы просто хотели любить.

Литературно музыкальная композиция о войне
Ольга Хомич -Журавлева
 

Занавес закрыт. Выходят парень и девушка.

Парень: Родина. Россия. Сколько войн ты испытала – безжалостных и кровопролитных. Но Великая отечественная война затмила все прежние своим разрушительным натиском и жестокостью. 

Девушка: Поколение сороковых. Девушки и юноши, только вошедшие во взрослую жизнь, резко, одним движением истории были ввергнуты в кровавый и жестокий мир, где их поделили на мёртвых и живых.  

Занавес открывается.  
Выбегают счастливые девушки и парни парами, вокруг них вьются счастливые дети(могут даже иногда выкрикивать «тили-тили тесто -жених и невеста». Начинает звучать вальс «На сопках Маньчжурии», пары кружатся в вальсе. 

Парень: Юноши и девушки. Они мечтали о будущем, строили планы, любили. Но война, преградившая путь целому поколению решила по-своему. 

Девушка: Вчерашним детям пришлось встать на защиту Родины, ценой своих жизней защищая не только своё будущее, но и будущее самой России.

Звучит песня «Вставай страна огромная» можно один куплет. Пары, только что танцевавшие вальс, словно теряют друг друга, хаотично бегая по сцене. Затем делятся на две части – с одной стороны девочки, с другой мальчики. Декламируют под музыку:

(Булат Окуджава - До свидания, мальчики)

Девочка 1: Ах война, что ж ты сделала подлая
Стали тихими наши дворы
Наши мальчики головы подняли
Повзрослели они до поры

Девочка 2: На пороге едва помаячили
И ушли за солдатом солдат
До свидания мальчики мальчики 
Постарайтесь вернуться назад

Девочка 3: Нет не прячьтесь вы будьте высокими
Не жалейте ни пуль ни гранат
И себя не щадите вы и все-таки
Постарайтесь вернуться назад

Мальчик 1: Ах война что ж ты подлая сделала
Вместо свадеб разлуки и дым
Наши девочки платьица белые
Раздарили сестренкам своим

Мальчик 2: Сапоги ну куда от них денешься
Да зеленые крылья погон
Вы наплюйте на сплетников девочки
Мы сведем с ними счеты потом

Мальчик 3: Пусть болтают что верить вам не во что
Что идете войной наугад
До свидания девочки девочки
Постарайтесь вернуться назад
До свидания девочки девочки
Постарайтесь вернуться назад 

Обнимаются и расходятся кто куда – кто за сцену, кто к центральной стене сцены, вставая вдоль неё. Всё это время Парень и девушка на переднем плане сцены прощаются. 

Парень, держа девушку за руки, декламирует стихи на музыку «Синий платочек»:

Двадцать второго июня, 
Ровно в четыре часа, 
Киев бомбили, нам объявили, 
Что началася война. 

Кончилось мирное время, 
Нам распрощаться пора, 
Я уезжаю, быть обещаю 
Верным тебе навсегда. 

И ты смотри, 
Чувством моим не шути, 
Выйди, подруга, к поезду друга, 
Друга на фронт проводи. 

Дрогнет состав эшелона, 
Поезд помчится стрелой, 
Я из вагона — ты мне с перрона 
Грустно помашешь рукой. 

Пройдут года, 
И снова я встречу тебя, 
Ты улыбнешься, 
К сердцу прижмешься, 
Я расцелую тебя.

Обнимаются и расходятся. Гаснет свет.

Занавес.

Перед занавесом выходят юноши и девушки в военной одежде. Стоят в темноте, только лица освещены резким светом софитов(по возможности)

Поют песню: 

Мы за ценой не постоим

Здесь птицы не поют, деревья не растут.
И только мы, плечом к плечу, врастаем в землю тут.
Горит и кружится планета, над нашей Родиною дым.
И значит нам нужна одна победа,
Одна на всех - мы за ценой не постоим.
Одна на всех - мы за ценой не постоим.

Нас ждет огонь смертельный, но все-ж бессилен он
Сомненья прочь, уходит в ночь отдельный
Десятый наш, десантный батальон.
Десятый наш, десантный батальон.

Едва огонь угас, звучит другой приказ,
И почтальон сойдет с ума, разыскивая нас.
Взлетает красная ракета, бьет пулемет, неутомим.
Так значит, нам нужна одна победа.
Одна на всех - мы за ценой не постоим.

От Курска и Орла война нас довела
До самых вражеских ворот, такие, брат, дела.
Когда-нибудь мы вспомним это,
И не поверится самим.
А нынче нам нужна одна победа.
Одна на всех - мы за ценой не постоим.


Уходят. 

Занавес открывается.


Вдоль задней стены сцены всё так же стоят ребята в гражданском, к ним присоединились и многие из тех, что пели – в военной форме. Внимательно наблюдают за происходящим на сцене.


В левом углу – грубо сколоченный стол, две лавки. За столом сидят три девушки. Люба Вале заплетает косу, третья что-то штопает. На сцену выходит четвёртая – самая старшая Вера.


Люба: Ой, война, война, война Идёт четыре года.
Ой, война, война, война, А молодость проходит. Девочки, неужели скоро войне конец? Даже не верится… 

Надя: И мне не верится. 


Вера: Всё, девочки, завтра вылетаем на задание – курс на Берлин. Перед боем напишите родным и близким письма.


Люба: Валя, ты кому писать будешь?


Валя: Маме в Каргополь. (любуется заплетенными косами и собирается писать письмо)

Люба: А жениху? Ну вот ни за что не поверю, что у тебя жениха нет! Есть ведь, ну, расскажи!

Валя: (грустно улыбается) Ты права – есть… С начала войны я работала заведующей библиотекой Каргопольского военного училища. Вот там с ним и познакомилась. Он ко мне каждый вечер приходил в библиотеку, и мы допоздна засиживались в читальном зале 
Свет в углу, где стоит стол гаснет, высвечивается вся сцена
Валя встаёт, выходит на середину сцены. Садится на лавку рядом с кудрявым юношей, склоняются над фолиантом, их волосы соприкасаются, поднимают головы, смотрят в глаза друг друга.

Валя: (тревожно) Ой, Лёша, теперь каждые день и ночь отправляют курсантов на фронт.

Лёша: Валюша, я вот хотел сказать… Я сегодня пришёл в последний раз в библиотеку. Попрощаться с тобой.

Валя: (вскакивает) Как, уже?.. И когда же ты уезжаешь?

Лёша: Мы завтра уходим…

Валя: (растерянно) Как же так… (спохватывается, что-то чиркает на листе) Вот, возьми мой адрес… Я буду ждать, тебя, Алёша.

Алёша: "Валюша, вот свёрток, возьми. Тут сало и сухари." 

Валя: "Что ты, ведь это в дорогу, как можно..."

Алёша: Да нас покормят, а ты посмотри-ка какая худышка... (Берёт Валю за руки и они обнимаются). Я вернусь, я обязательно вернусь… (Расстаются). 

Валя : (в зал) Шли письма с фронта – полные нежности, полные мужества и оптимизма, уверенности в победе... Но однажды... Через полтора месяца..." (Валя возвращается в тёмный угол).
На позицию девушка,
Либо Алёша декламирует, либо звучит песня
Огонёк

Песня: Пополю танки грохотали
На поле танки грохотали,
Солдаты шли в последний бой,
А молодого лейтенанта
Несли с пробитой головой.

По танку вдарила болванка,
Прощай родимый экипаж.
Четыре трупа возле танка
Дополнят утренний пейзаж.

Машина пламенем объята,
Вот-вот рванёт боекомплект
А жить так хочется ребята.
И вылезать уж мочи нет.

Нас извлекут из под обломков,
Поднимут на руки каркас
И залпы башенных орудий
В последний путь проводят нас.

И полетят тут телеграммы
Родных и близких известить,
Что сын Ваш больше не вернётся
И не приедет погостить.

В углу заплачет мать старушка
Смахнет слезу старик отец.
И молодая не узнает,
Какой у парня был конец.

И будет карточка пылиться
На полке пожелтевших книг.
В военной форме, при погонах,
И ей он больше не жених.

Алёша уходит к дальней стене, свет на сцене перетекает в угол, где сидят девушки.

Валя: Вот так, девочки, мой Алёша… Лейтенант Алексей Савин погиб. (Её обнимают, сочувствуя подруги). А я в медсанбат пошла, на фронт…



НАДЯ

Надя: Ой, девочки, а какая у меня любовь , вы бы только знали… Когда война началась, у нас прошёл выпускной бал. Как же весело было! Мы гуляли всю ночь по улицам города, а наутро 22 июня узнали, что началась война. Мы всем классом стали проситься на фронт, но сначала взяли только нескольких мальчиков. Постепенно, конечно, мы все оказались на фронте. Все мои одноклассники пошли учиться кто на связистов, кто на медиков. А я с подругой - в медсанбат - медсёстрами. До сих пор не знаю, что теперь с моими друзьями. Мама пишет, что почти все родители получили похоронки…  

Из глубины сцены выхватываются лица девушек и парней:

Нас не нужно жалеть, ведь и мы никого б не жалели.
Мы пред нашим комбатом, как пред господом богом, чисты.
На живых порыжели от крови и глины шинели,
на могилах у мертвых расцвели голубые цветы.

Расцвели и опали... Проходит четвертая осень.
Наши матери плачут, и ровесницы молча грустят.
Мы не знали любви, не изведали счастья ремесел,
нам досталась на долю нелегкая участь солдат.

У погодков моих ни стихов, ни любви, ни покоя -
только сила и зависть. А когда мы вернемся с войны,
все долюбим сполна и напишем, ровесник, такое,
что отцами-солдатами будут гордится сыны.

Ну, а кто не вернется? Кому долюбить не придется?
Ну, а кто в сорок первом первою пулей сражен?
Зарыдает ровесница, мать на пороге забьется,-
у погодков моих ни стихов, ни покоя, ни жен.

Кто вернется - долюбит? Нет! Сердца на это не хватит,
и не надо погибшим, чтоб живые любили за них.
Нет мужчины в семье - нет детей, нет хозяина в хате.
Разве горю такому помогут рыданья живых?

Нас не нужно жалеть, ведь и мы никого б не жалели.
Кто в атаку ходил, кто делился последним куском,
Тот поймет эту правду,- она к нам в окопы и щели
приходила поспорить ворчливым, охрипшим баском.

Пусть живые запомнят, и пусть поколения знают
эту взятую с боем суровую правду солдат.
И твои костыли, и смертельная рана сквозная,
и могилы над Волгой, где тысячи юных лежат,-
это наша судьба, это с ней мы ругались и пели,
подымались в атаку и рвали над Бугом мосты.

...Нас не нужно жалеть, ведь и мы никого б не жалели,
Мы пред нашей Россией и в трудное время чисты.

А когда мы вернемся,- а мы возвратимся с победой,
все, как черти, упрямы, как люди, живучи и злы,-
пусть нам пива наварят и мяса нажарят к обеду,
чтоб на ножках дубовых повсюду ломились столы.

Мы поклонимся в ноги родным исстрадавшимся людям,
матерей расцелуем и подруг, что дождались, любя.
Вот когда мы вернемся и победу штыками добудем -
все долюбим, ровесник, и работу найдем для себя.


Надя: Однажды, во время боя под Сталинградом, я вытащила с поля боя раненного - рядового пехоты. Ранен был тяжело, и я не отходила от него ночами. Девочки, как он потом красиво ухаживал - один раз с передовой ромашку принёс. Как же я его люблю! А потом их часть перебросили на другой фронт. Он письма мне слал, Девочки. Вот они – всегда со мной, у самого сердца. 

Из темноты выходит парень, освещённый кругом софита.

Он: На улице полночь. Свет догорает.
высокие звезды видны.
ты пишешь письмо мне, моя дорогая,
в пылающий адрес войны.

как долго ты пишешь его, дорогая,
окончишь и примешься вновь.
зато я уверен: к переднему краю
прорвется такая любовь!

 
Она: Ветер, вьюга, снега и метель.
  Ночь морозная смотрит в окно.
  Я б хотела к тебе прилететь, 
  Не видала тебя я давно+
  Не грусти, не печалься, родной,
  Пусть огонь не погаснет в груди-
  Я в холодной землянке с тобой,
  И победа нас ждёт впереди.

Он: Я видел, как умирали мои товарищи. А сегодня комбат рассказал случай, как погиб один генерал, погиб, стоя лицом на запад. Я люблю жизнь, хочу жить, но фронт такая штука, что вот живешь, живешь и вдруг пуля или осколок ставят точку в конце твоей жизни. Но если мне суждено погибнуть, я хотел бы умереть так, как этот генерал: в бою и лицом на запад.

Она: Он теперь всё чаще, чаще снится мне
Как с полком идёт в огонь и дым.
Поднялась бы, вслед рванулась птицею,
Опустилась бы я рядом с ним.

Он: Есть детали, которые запоминаются на всю жизнь. И не только запоминаются. Маленькие, как будто незначительные, они въедаются, впечатываются как-то в тебя, начинают прорастать, вырастают во что-то большое, значительное, вбирают в себя всю сущность происходящего, становятся как бы символом.

Я помню одного убитого бойца. Он лежал на спине, раскинув руки, и к губе его прилип окурок. Маленький, ещё дымившийся окурок. И это было страшнее всего, что я видел до и после на войне. Страшнее разрушенных городов, распоротых животов, оторванных рук и ног. Раскинутые руки и окурок на губе. Минуту назад была ещё жизнь, мысли, желания. Сейчас - смерть.

Надя: А потом за год ни одной весточки. Девочки, не знаю, жив ли он ещё…

Тот же парень, освещённый пятном света( грустно глядя на Надю) : Я убит подо Ржевом,
В безыменном болоте,
В пятой роте, на левом,
При жестоком налете.
Я не слышал разрыва,
Я не видел той вспышки,--
Точно в пропасть с обрыва --
И ни дна ни покрышки.
И во всем этом мире,
До конца его дней,
Ни петлички, ни лычки
С гимнастерки моей.
Я - где корни слепые
Ищут корма во тьме;
Я - где с облачком пыли
Ходит рожь на холме;
Я - где крик петушиный
На заре по росе;
Я - где ваши машины
Воздух рвут на шоссе;
Где травинку к травинке
Речка травы прядет, --
Там, куда на поминки
Даже мать не придет...

Свет гаснет, парень отступает в темноту, встаёт к стене к остальным ребятам.

Вера: Наденька, а ты надейся на лучшее. Может, встретитесь ещё с ним? Вон, всякое на войне бывает. Я тоже думала, что мой Серёжа пропал… 

Надя: Да, непременно встретимся! Я даже попросилась в эту часть, где он когда-то воевал!

Вьется, вьется дальняя дороженька,
Стелется за дымкой горизонт,
А по этой дальней по дороженьке
Вслед за милым еду я на фронт

Замела следы его метелица,
Не слыхать ни песни, ни шагов,
Лишь одна, одна дорожка стелется
Посреди нанесенных снегов.

Он теперь всё чаще, чаще снится мне
Как с полком идёт в огонь и дым.
Поднялась бы, вслед рванулась птицею,
Опустилась бы я рядом с ним.

Вьётся, вьётся дальняя дороженька,
Стелется дороженька моя.
Ты веди, веди меня, дороженька,
Вслед за милым в дальние края.


Вьется, вьется дальняя дороженька,
Стелется за дымкой горизонт,
А по этой дальней по дороженьке
Вслед за милым еду я на фронт

Замела следы его метелица,
Не слыхать ни песни, ни шагов,
Лишь одна, одна дорожка стелется
Посреди нанесенных снегов.

Он теперь всё чаще, чаще снится мне
Как с полком идёт в огонь и дым.
Поднялась бы, вслед рванулась птицею,
Опустилась бы я рядом с ним.

Вьётся, вьётся дальняя дороженька,
Стелется дороженька моя.
Ты веди, веди меня, дороженька,
Вслед за милым в дальние края.

На сцене гаснет свет, звучат звуки боёв, на передний план выходят два бойца. Один присаживается на край сцены, рассматривает карту на планшете.

Один другому, руку под козырёк( стихотворение разбивается на части):

1-й: Разрешите доложить
Коротко и просто:
Я большой охотник жить
Лет до девяноста.

2-й: А война - про всё забудь
И пенять не вправе.
Собирался в дальний путь,
Дан приказ: "Отставить!"

Грянул год, пришёл черёд,
Нынче мы в ответе
За Россию, за народ
И за всё на свете.

От Ивана до Фомы,
Мёртвые ль, живые,
Все мы вместе - это мы,
Тот народ, Россия.

1-й: И поскольку это мы,
То скажу вам, братцы,
Нам из этой кутерьмы
Некуда податься.

Тут не скажешь: я - не я,
Ничего не знаю,
Не докажешь, что твоя
Нынче хата с краю.

2-й: Не велик тебе расчёт
Думать в одиночку.
Бомба - дура. Попадёт
Сдуру прямо в точку.

На войне себя забудь,
Помни честь, однако,
Рвись до дела - грудь на грудь,
Драка - значит, драка.

1-й: И признать не премину,
Дам свою оценку,
Тут не то, что в старину, -
Стенкою на стенку.

Тут не то, что на кулак:
Поглядим, чей дюже, -
Я сказал бы даже так:
Тут гораздо хуже...

2й: Ну, да что о том судить, -
Ясно всё до точки.
Надо, братцы, немца бить,
Не давать отсрочки.

Раз война - про всё забудь
И пенять не вправе,
Собирался в долгий путь,
Дан приказ: "Отставить!"

Сколько жил - на том конец,
От хлопот свободен.
И тогда ты - тот боец,
Что для боя годен.

1й: И пойдёшь в огонь любой,
Выполнишь задачу.
И глядишь - ещё живой
Будешь сам в придачу.

А застигнет смертный час,
Значит, номер вышел.
В рифму что-нибудь про нас
После нас напишут.

Синенький платочек


ВЕРА
Вера: Да девочки – это война. Самое бесчеловечное, что создали люди. Машина смерти, не разбирающая взрослых, детей, уничтожающая жизни с чудовищной лёгкостью…

Надя: Ты тоже кого-то потеряла за годы войны?

Вера: Практически всех. Я жила в Ленинграде – замечательном, красивом городе. У нас была большая и дружная семья. Папа погиб на фронте, ещё в самом начале войны. А потом фашисты окружили Ленинград. Я, две мои сестры, мама и бабушка пытались выжить в нечеловеческих условиях блокады.

Прорвались все-таки.
Бомбят.
Горят Бадаевские склады.
В огне пожаров Ленинград.
Пришел он —
Первый день блокады.
Все ближе полчища врага,
Гудят воздушные тревоги.
Сегодня утром пала Мга —
И все отрезаны дороги.
В кольце,
В осаде Ленинград.
Не умолкает канонада.
Опять летят.
Опять бомбят.
Пылает
Первый день блокады.
Их будет много — девятьсот,
Но город наш, со смертью споря,
Все одолеет, все снесет:
Обстрелы, холод, голод, горе.

На заднем плане несколько человек с тревогой смотрят вверх, вперёд выступает замотанная в платки девушка:

В метельной ночи Ленинграда
Померк Петропавловский шпиль.
С твоими ветрами, блокада,
Клубится морозная пыль.
Склонившись под мглой снеговою,
Девчонка с ведерком пустым
Чуть движется, а за Невою
Клубится пожарища дым.

Вторая девушка сидит, словно в изнеможении:

А там, меж сугробов горбатых,
Где трудно и взрослым шагать,
На саночках узких ребята
Везут свою мертвую мать.
Везут — и за вымершим садом
Их след исчезает в Снегу,


Третья:
А небо трясёт канонада—
На месть и на гибель врагу.
Сметая фашистские доты,
Не молкнут Кронштадта форты!
Отважная наша пехота
Стоит у бессмертной черты.
Ни звездочки, ветер и темень.
Лишь в сердце: ни шагу назад!
Ты в сердце навек, как поэма,
Мой город родной — Ленинград!

На заднем плане действие в виде
хроники тех дней.

Вера: Однажды я, как всегда, пошла за хлебом и кто-то вытащил из кармана хлебные карточки.

Вера садится, плачет, мимо проходит парень, но возвращается, подходит к Вере.

Парень: (строго)Гражданка, вы чего здесь сидите и ревёте? Замёрзнете же! Вон, холод какой! 

Вера бросает взгляд на парня и начинает рыдать с удвоенной силой.

Парень: (присел, вытирает варежкой слёзы Веры) Ну, сырость развела! Чего ревёшь?

Вера: У меня хлебные карточки украли… Что теперь делать?.. А там мама, сёстры…

Парень : Так, понял. Для начала – хватит реветь – щёки замёрзнут (начинает варежками растирать щёки Вари. Они встречаются глазами, парень замирает, смутившись) На вот, я за умершую маму получил карточки – ещё не знает никто, что она… Что её больше нет.

Вера: (испуганно) Что ты! Я не могу! Нет, нет, не за что!

Парень: (берёт за плечи Веру) Да что же ты кричишь, глупышка! Не могу же я позволить умереть с голоду такой красивой девушке. А мне одному много не надо! Да и вообще, я скоро за фронт переберусь к нашим – воевать буду. Тебя как зовут?

Вера: Вера.

Парень: Ну, вот, видишь, какое имя у тебя чудесное! Я так счастлив, что встретил тебя, рёвушка моя. Верь мне, всё будет хорошо…

Обнимаются, смотрят глаза в глаза.

Вера: А потом у нас было сто часов счастья среди горя и смерти.
Сто часов счастья...
Разве этого мало?
Я его, как песок золотой,
намывала,
собирала любовно, неутомимо,
по крупице, по капле,
по искре, по блестке,
создавала его из тумана и дыма,
принимала в подарок
от каждой звезды и березки...
Сколько дней проводила
за счастьем в погоне
на продрогшем перроне,
в гремящем вагоне,
в час отлета его настигала
на аэродроме,
обнимала его, согревала
в нетопленном доме.
Ворожила над ним, колдовала...
Случалось, бывало,
что из горького горя
я счастье свое добывала.
Это зря говорится,
что надо счастливой родиться.
Нужно только, чтоб сердце
не стыдилось над счастьем трудиться,
чтобы не было сердце
лениво, спесиво,
чтоб за малую малость
оно говорило "спасибо".
Сто часов счастья,
чистейшего, без обмана.
Сто часов счастья!
Разве этого мало?

Парень:

Всех, кого взяла война,
Каждого солдата
Проводила хоть одна
Женщина когда-то...

Не подарок, так бельё
Собрала, быть может,
И что дольше без неё,
То она дороже.

И дороже этот час,
Памятный, особый,
Взгляд последний этих глаз,
Что забудь попробуй.

Обойдись в пути большом,
Глупой славы ради,
Без любви, что видел в нём,
В том прощальном взгляде.

Он у каждого из нас
Самый сокровенный
И бесценный наш запас,
Неприкосновенный.

Он про всякий час, друзья,
Бережно хранится.
И с товарищем нельзя
Этим поделиться,
Потому - он мой, он весь -
Мой, святой и скромный,
У тебя он тоже есть,
Ты подумай, вспомни.



Разнимают объятья, долго держат друг друга за руки. Парень уходит на задний, Вера выходит вперёд.

Вера: Втот раз этот парень спас нашу семью от неминуемой смерти. А я… Я ПОЧУВСТВОВАЛА К НЕМУ ТАКУЮ ТЕПЛОТУ И НЕЖНОСТЬ, словно встретила родного человека…

Свет переходит на девушек

1-я: Прожив декабрь, январь, февраль,
Я повторяю с дрожью счастья:
Мне ничего живым не жаль —
Ни слез, ни радости, ни страсти.
Перед лицом твоим, война,
Я поднимаю клятву эту,
Как вечной жизни эстафету,
Что мне друзьями вручена.
Их множество — друзей моих,
Друзей родного Ленинграда;

2-я: О, мы задохлись бы без них
В мучительном кольце блокады.
О да — иначе не могли
Ни те бойцы, ни те шоферы,
Когда грузовики вели
По озеру в голодный город.
Холодный ровный свет луны,
Снега сияют исступленно,
И со стеклянной вышины
Врагу отчетливо видны
Внизу идущие колонны.

3-я: И воет, воет небосвод,
И свищет воздух, и скрежещет,
Под бомбами ломаясь, лед,
И озеро в воронки плещет.
Но вражеской бомбежки хуже,
Еще мучительней и злей —
Сорокаградусная стужа,
Владычащая по земле.
Казалось, солнце не взойдет.
Навеки ночь в застывших звездах,
Навеки лунный свет, и лед,
И голубой свистящий воздух.

4-я:Казалось, что конец земли.
Но сквозь остывшую планету
На Ленинград машины шли:
Он жив еще. Он рядом где-то.
На Ленинград, на Ленинград!
Там на два дня осталось хлеба,
Там матери под темным небом
Толпой у булочной стоят,
И дрогнут, и молчат, и ждут,
Прислушиваются тревожно:
— К заре, сказали, привезут...
— Гражданочки, держаться можно...
Шестнадцать тысяч матерей
Пайки получат на заре —
(Можно вместе): Сто двадцать пять блокадных грамм
С огнем и кровью пополам.

1-Я ДЕВУШКА: 
И было так: на всем ходу
машина задняя осела.
Шофер вскочил, шофер на льду.
  Ну, так и есть мотор заело.
Ремонт на пять минут, пустяк.
Поломка эта не угроза,
да рук не разогнуть никак:
их на руле свело морозом.
Чуть разогнешь опять сведет.
Стоять? А хлеб? Других дождаться?
А хлеб две тонны? Он спасет
шестнадцать тысяч ленинградцев. 
2-Я: И вот в бензине руки он
смочил, поджег их от мотора,
и быстро двинулся ремонт
в пылающих руках шофера.
Вперед! Как ноют волдыри,
примерзли к варежкам ладони.
Но он доставит хлеб, пригонит
к хлебопекарне до зари.
Шестнадцать тысяч матерей
пайки получат на заре  
ВМЕСТЕ: сто двадцать пять блокадных грамм
с огнем и кровью пополам.


Вера: Какой бесконечной была Блокада. Казалось, что внешний мир перестал существовать и вокруг только разруха, холод и голодная смерть… Первой мы потеряли старшую сестру – она ушла за хлебом и не вернулась. Потом умерли мама и бабушка – они ничего не ели и отдавали весь хлеб нам с сестрёнкой. А когда, нас с сестрёнкой эвакуировали, наша машина неожиданно ушла под лёд . Меня вытащили, а сестрёнка… Так я осталась совсем одна. Но надо было жить дальше. Чтобы не сойти с ума от одиночества я попросилась на фронт санитаркой и вместе с войсками вернулась в город, сквозь прорванное кольцо блокады. У меня и сейчас в глазах стоит тот день – на улицы выбежало столько людей!!! Все ликовали, обнимались, плакали от счастья! И вдруг, я увидела Его!

Парень и Вера обнимаются. 

Вера: Сколько же мы с тобой пережили. Но главное – мы снова вместе! Теперь мне есть ради кого жить. 

Парень, обнимет Веру: 

И снова мир с восторгом слышит
Салюта русского раскат.
О, это полной грудью дышит
Освобожденный Ленинград!
Какой же правдой ныне стало,
Какой грозой свершилось то,
Что исступленною мечтой,
Что бредом гордости казалось!
Так пусть же мир сегодня слышит
Салюта русского раскат.
Да, это мстит, ликует, дышит
Победоносный Ленинград!

Звуки радости стихают, свет переходит на солдат, сидящих на краю сцены:



ЛЮБА, она же Лика

Вера: Люба, я слышала, что у тебя дочка есть?

Люба: Да, девочки, есть! Я такая счастливая! Жаль, только муж ещё не знает о её существовании…

Валя: Совсем-совсем не знает?

Люба качает головой.

Надя: А как ты с мужем познакомилась – я уверена, что это безумно романтическая история.

Люба: Пожалуй да, романтическая, на сколько это возможно во время войны. (во время этих слов переходит в центр и ложится на нары, тут же входит Марат)

Лика. (обеспокоенно). Вы кто?
М а р а т. А ты кто такая? (Не сразу.) Ты чего делаешь тут?
Л и к а. Живу.
М а р а т. А кто тебя сюда пустил?
Л и к а. Дворничиха, тетя Настя. (Тихонько.) Вы меня прогнать хотите?
  Марат ничего не ответил.
Не надо. Я уже здесь скоро месяц. Привыкла все-таки.
М а р а т (оглядел комнату). Тут вещи были... Мебель, ну и прочее... Где все?
Л и к а. Я сожгла.
М а р а т. Все?
Л и к а. Все.
Марат молча сел на подоконник.
Л и к а. А вы кто?
М а р а т. Я жил здесь. Это наша квартира.
Л и к а (не сразу). А где же вы были?
М а р а т. Был где был. (Помолчав.) Слушай, здесь, между окнами, фотография висела военный моряк, в рамочке... Не видела?
Л и к а. Сожгла.
М а р а т (зло). И много ли тепла на этом выгадала?.. 
Л и к а. Я ведь не одну ее сожгла тут много фотографий висело...Вот теперь я вас узнала... Это вы мальчик на лодке... и на велосипеде!..  
Марат. (Негромко.) Спалила, значит, мое детство? Ну и как хорошо я горел?
Л и к а. Зачем вы шутите?
М а р а т (серьезно). Могу заплакать. Хочешь?
Л и к а (негромко). Вы меня простите.
М а р а т (обернулся). А ты что валяешься? Сдалась?
Л и к а. Нет, я только с улицы... Просто согреться захотелось.
М а р а т (огляделся). Ты... одна здесь?
Л и к а. Совсем.
М а р а т. И не страшно?
Л и к а. Конечно, страшно, что же я, дура? Когда стреляют не так: все-таки жизнь какая-то... А вот когда вдруг тишина... тогда страшно. (Недоуменно.) 
М а р а т. А ты сама как... не очень ослабела?
Л и к а. Я, в общем, чувствую себя сносно. Мне ведь за зиму три посылки летчики приносили от мамы. (Не сразу.) А теперь больше не будет посылок. Меня уж не найти.
М а р а т. Голодная?
Л и к а. Нет-нет. Я ведь сейчас на две карточки существовала. Целый месяц! Няню еще первого числа убило.
М а р а т. (Вынул из кармана две хлебные карточки, поглядел на них.) А мне только один день достался. Тридцать первое. Завтра.
Л и к а. Не надо... Ты не плачь.
М а р а т. А я и не плачу. Я уж ко всему привык.
Л и к а (поглядела на карточку). Мамина?
М а р а т. Сестры. (Негромко.) Видишь пуговицу на куртке? Она мне ее утром пришила. Еще сегодня.
Л и к а. Ты жил у нее?
М а р а т. Когда война началась я к ней и переехал. И дом-то маленький, деревянный всего два этажа... 
Л и к а. (Посмотрела на Марата внимательно.) А родители где?
М а р а т. Отец в морской пехоте был. Пятый месяц не пишет. (Не сразу.) И не осталось ничего... Ни одной фотографии. Мне бы снять ее тогда со стены... (Поглядел на Лику.)
Л и к а (тихо). Я не знала.
Где-то вблизи разорвался снаряд.
Недалеко.
М а р а т. Ага.
Л и к а. Мне уходить?
М а р а т. А куда же ты пойдешь?
Л и к а (осторожно). Тебе ведь тоже некуда.
М а р а т. Мне тоже.
М а р а т (сел на краешек тахты). Ладно - проживем.

  Молчание.
Ты что... смеешься?
Л и к а (с радостным удивлением). А ты дышишь.
М а р а т. Ясно, дышу.
Л и к а (еле слышно). Вот и кончилась тишина...

Лика обращается к своим подругам:

...Я никогда с такою силой,
как в эту осень, не жила.
Я никогда такой красивой,
такой влюбленной не была.

Девочки, я тогда обо всём забыла – что идёт война, что в любой момент наше счастье может оборвать точное попадание снаряда. На всём белом свете тогда были только они и я… только он и я (снова возвращается к Марату) :

Ты - рядом, и все прекрасно:
И дождь, и холодный ветер.
Спасибо тебе, мой ясный,
За то, что ты есть на свете.

Спасибо за эти губы,
Спасибо за руки эти.
Спасибо тебе, мой любый,
За то, что ты есть на свете.

Ты - рядом, а ведь могли бы
Друг друга совсем не встретить..
Единственный мой, спасибо
За то, что ты есть на свете!



Лика: (говорит в зал, в это время Марат отходит в сторону)Мне даже стыдно было – кругом смерть, голод, разруха, а у меня столько непрошенной радости на душе! (переходит к девочкам)Как же это странно, девочки, война, столько горя вокруг, а мы о любви говорим.

НадяЗапела)
  Расцветали, яблони и груши
  Поплыли туманы над рекой.
  Выходила на берег Катюша
  На высокий берег,на крутой.
Ну а что потом было?

Лика: А потом он ушел на фронт. И я жду его. Мы ждём его.

Нынче улетели журавли
на заре промозглой и туманной.
Долго, долго затихал вдали
разговор печальный и гортанный.

Ничего не слышно о тебе.
Может быть, письмо в пути пропало,
может быть... Но думать о беде -
я на это не имею права.

Нынче улетели журавли...
Очень горько провожать их было.
Снова осень. Три уже прошли...
Я теплее доченьку укрыла.

До костей пронизывала дрожь,
в щели окон заползала сырость...
Ты придешь, конечно, ты придешь
в этот дом, где наш ребенок вырос.

И о том, что было на войне,
о своем житье-бытье солдата
ты расскажешь дочери, как мне
мой отец рассказывал когда-то.

Песня: Тёмная ночь. Танцевальная композиция девушек в военной форме. 
Он:  
Жди меня, и я вернусь,
Только очень жди.
Жди, когда наводят грусть
Желтые дожди;
Жди, когда снега метут;
Жди, когда жара.
Жди, когда других не ждут,
Позабыв вчера.
Жди, когда из дальних мест
Писем не придет.
Жди, когда уж надоест
Всем, кто вместе ждет.
Жди меня, и я вернусь,
Не желай добра
Всем, кто знает наизусть,
Что забыть пора.
Пусть поверят сын и мать
В то, что нет меня.
Пусть друзья устанут ждать,
Сядут у огня,
Выпьют горькое вино
На помин души...
Жди и с ними заодно
Выпить не спеши.
Жди меня, и я вернусь
Всем смертям назло.
Кто не ждал меня, тот пусть
Скажет: "Повезло".
Не понять, не ждавшим, им,
Как среди огня
Ожиданием своим
Ты спасла меня.
Как я выжил будем знать
Только мы с тобой.
Просто, ты умела ждать,
Как никто другой.

Голос: От советского информбюро.
Утро победы

Где трава от росы и от крови
сырая,
Где зрачки пулемётов свирепо
глядят,
В полный рост, над окопом
переднего края,
Поднялся победитель - солдат.
Сердце билось о рёбра
прерывисто, часто.
Тишина тишина 
Не во сне - наяву.
И сказал пехотинец:
-Отмаялись! Баста! -
И приметил подснежник во рву.
И в душе, тосковавшей по свету
и ласке,
Ожил радости прежней певучий
поток.
И нагнулся солдат
и к прострелянной каске
Осторожно приладил цветок.
Снова ожили в памяти были
живые -
Подмосковье в снегах и в огне
Сталинград.
За четыре немыслимых года
впервые,
Как ребёнок, заплакал солдат.
Так стоял пехотинец, смеясь
и рыдая,
Сапогом подпирая колючий
плетень.
За плечами пылала заря
молодая,
Предвещая солнечный день.

   песня из к/ф "Офицеры"

  От героев былых времен 
  Не осталось порой имен. 
Те, кто приняли смертный бой, 
  Стали просто землей и травой... 
  Только грозная доблесть их 
  Поселилась в сердцах живых. 
  Этот вечный огонь, нам завещанный одним, 
  Мы в груди храним. 
  
  Погляди на моих бойцов - 
  Целый свет помнит их в лицо. 
Вот застыл батальон в строю... 
  Снова старых друзей узнаю. 
  Хоть им нет двадцати пяти, 
  Трудный путь им пришлось пройти, 
  Это те, кто в штыки поднимался как один, 
Те, кто брал Берлин! 
  
  Нет в России семьи такой, 
Где не памятен был свой герой. 
  И глаза молодых солдат 
  С фотографий увядших глядят... 
Этот взгляд, словно высший суд, 
  Для ребят, что сейчас растут. 
  И мальчишкам нельзя ни солгать, ни обмануть, 
Ни с пути свернуть!

М: Земля повернулась навстречу весне, 
Хорошая нынче погода. 
Такою порой вспоминается мне 
Весна сорок пятого года. 
Проходят года, но не меркнет вдали 
И горе, и подвиг народа. 
Мы трудной дорогой к победе пришли 
Весной сорок пятого года. 

Д:А если ты молод и позже рождён, 
Прими эстафетою с хода 
Победным салютом и первым дождём 
Весну сорок пятого года. 
Страшна для врагов и светла для друзей 
Рабочая наша порода. 
Есть в каждой победе твоей и моей 
Весна сорок пятого года. 

Д:Да будет ракетою ввысь взметена, 
В прозрачную высь небосвода 
Для всех поколений, на все времена 
Весна сорок пятого года! 

Фото подросткового театра "Забава" г.Северодвинск

В композиции использованы популярные материалы российских поэтов и композиторов

© Copyright: Ольга Хомич -Журавлева, 2010
Свидетельство о публикации №21005300049


 

 Опухоль. драма

ЧАСТЬ 2

С Д Е Л К А


Сова без единого звука просмотрела отснятый материал, что само по себе уже было хорошим признаком.

- Снеткин, а ты симулянт. Какой же ты больной? Давай кА выходи на работу! У меня дилетанты - уже поперек горла! Без профессионалов задыхаемся! – привычно проорала Сова.

 - Вы же знаете – я на больничном…

- Ой, Снеткин, и чем же это ты таким болеешь? Красивый, цветущий парень! Ладно, к делу. Материал берем… Трущобы – пальчики оближешь! Вот что значит талант – каждый раз такую конфетку в нашей скукотище выкопаешь! А новичков пинками из центра не выпихнешь!.. Пачкаться они не хотят, видите ли, эстеты хреновы… Только где ты таких тощих детей нашел? У самого, вон, уже животик вперед пополз – завязывай с пивом и жри меньше!..

Он не обижался на грубость Совы. Эта высохшая дама, двух метрового роста, сидящая на вечных диетах, презирала всех, кто имел излишки массы. А впрочем, она презирала вообще всех, глядя на людей уничтожающе совиными, лупоглазыми орбитами.

Неожиданно опухоль начала подавать признаки присутствия – появилась тяжесть в желудке, словно Он только и делал, что набивал свою утробу едой. Есть совсем не хотелось, но Он насильно начал впихивать в себя тягучие лекарства и дурацкие диетические кашки быстрого приготовления.




Сев в машину и направляясь к нищему семейству, Он придумывал варианты поводов, под которыми можно дать деньги, понимая, что придумать надо что-то, ну очень веское!

Двери открыла, вмиг покрасневшая Олеся:

- Вы за реквизитом? Вот пакеты и оплата за съемку.

- Дело в том, Олеся, что руководство телевидения решило отдать вам реквизит за нужный, социально значимый сюжет. Вот, кстати и гонорар.

Девушка отпрянула:

- Нет, нет, что вы! Это слишком много! Вы ничего не перепутали?

- Берите, берите, - Он попытался сделать интонацию голоса как можно равнодушнее, - знаете, сколько мы на рекламе зарабатываем? Вам и не снилось!

- Мама! – Олеся с сияющими от счастья глазами и ворохом купюр унеслась на кухню, откуда раздалось удивленное аханье и оханье.

Олеся в задумчивости вернулась в крохотную прихожую и уставилась на Него:

- Вы прямо волшебник какой-то. С вашим появлением с нашей семьей все время происходят чудеса… Но я в чудеса не верю. Что вам от нас нужно? 

Он ответил вопросом на вопрос:

- Кто вы по профессии?

- Библиотекарь.

- И не замужем.

- А вам - то, какое дело? – вздернула бровь девушка.

- И мама, как я понимаю, больная.

- У нее паралич ног… Да что вам то до нас за дело?!

- Вы не русская? – в задумчивости продолжал Он.

- Вы что, расист? – насупилась девушка. – Я русская! Просто мама молдаванина полюбила. А ему, как оказалось, надо было только несколько месяцев где-то пожить, пока фрукты не продаст. Ну, вот я и получилась. А он назад, к жене и детям уехал.

- А Галя? Кто ее папа?

- Честно? Не известно, - притихшим голосом произнесла Олеся. - Меня изнасиловали в подъезде – кто, даже не знаю… Я долго была в шоке, а потом аборт поздно было делать… И почему я вам это рассказываю? – Олеся прикусила задрожавшую губу и отвернулась.

И тут Его понесло. 

Он и раньше был непревзойденным любителем самозабвенно сочинять «правдоподобные» истории, чтобы затащить в постель очередную милашку. Но теперь – лысый импотент, хотя вполне еще красивый парень, понял, что, во что бы то ни стало должен вытащить из нищеты эту семью, так неожиданно возникшую перед Ним на пороге вечности…

- Дело в том, Олеся, что у меня к вам деловое предложение. Нет, даже не предложение, а огромная просьба! В ближайшее время меня посылают в длительную командировку за рубеж… В Австралию. А у меня в центре города остается квартира. Ее надо на кого-то оставить, причем, непременно прописав. А проще прописаться, если зарегистрирован брак. Может, вы согласитесь со мной расписаться? Фиктивно, разумеется. Спать со мной, естественно, не надо.

Повисла тяжелая тишина.

- Вы в своем уме? – наконец, выдавила из себя девушка. – Скажите, что вы пошутили.

Он перевел дыхание. Так, истерики не было, значит, все еще может получиться:

- Олеся, я абсолютно серьезен. Просто, вот, попал в такую безвыходную ситуацию. Может, вы меня выручите, как и я вас?

- Значит, теперь вы меня будете попрекать?..

- Ни в коем случае! Сейчас я в роли просителя.

Олеся внимательно посмотрела на Него:

- Бред какой-то… Можно подумать?

- Конечно! – облегченно выдохнул Он. – До завтра. Идет? Время поджимает. Улетаю через неделю!




Неожиданно для Него Олеся согласилась. Девушка понимала, что сделка сильно походила на аферу. И где-то непременно должен был быть скрытый подвох. Но, подумав, что хуже того существования, которое влачила она и ее семья, уже быть не может, приняла абсурдное, с ее точки зрения, предложение.


Используя былые связи, он за день оформил отношения с Олесей. Так же он настоял на том, чтобы удочерить Галю. Кто бы знал, какими ухищрениями, но ему это удалось. Пришлось подключить авторитетную Сову, которая с остервенением ринулась в бой и за несколько дней получила вожделенное освидетельствование отцовства.

- Жаль, Снеткин, что нельзя репортаж сделать! Надо же, что учудил – уважаю! – Орала Сова. – Разреши хоть с измененными именами… - Он отрицательно качнул головой. – Ладно, хоть для моей книги можно материал использовать?.. И давай скорее на работу!..



Опухоль прогрессировала. Начались нестерпимые боли. Онколог прописала обезболивающий морфий и потребовала, чтобы он немедленно лег в стационар.

- Дайте мне еще сутки?

- Никаких суток! Чтобы до вечера был в палате! – Сурово произнесла эскулап.

Он пулей полетел на работу к Олесе. Вместе с ней – в ее трущобы. Заказал рабочих, которые за несколько минут собрали нехитрый скарб трех родственниц. 

- А мебель? – как растерянный ребенок лепетала Олеся.

- Ты же была в квартире – там все есть. А в доме - даже лифт для инвалидов. Так что теперь твоя мама сможет гулять в сквере.

- Как гулять – у нее даже инвалидного кресла нет!

- Уже есть.

- И все-таки ты ненормальный! Зачем было Галю то удочерять? Мы же тебе совсем чужие!

- Нечего обсуждать. У девочки должен быть отец. Так всем и говори – мол, давно меня знаешь, была у нас любовь и все такое, поссорились, и я не знал, что у меня есть дочь. В общем, выдумай что-нибудь по правдоподобнее. 

- Я не умею врать – сразу краснею…



Буквально ошалевшие от счастья и до конца не верящие в происходящее, дочка, мама и бабушка, стояли посреди просторного зала трех комнатной квартиры, с изысканным евроремонтом.

- Там - спальня, там - кабинет, - Он спешно показывал свои владения.

- Ба! Тут настоящая джакузи!!! – вопила из глубины квартиры девочка.

- Ну, как же так, как же так, - причитала, сидя в новом инвалидном кресле сухонькая женщина – мама Олеси.

- Деньги на коммуналку и на текущие расходы будете снимать сначала с этого счета, а потом с другого – проценты – до конца жизни хватит… - тут он осекся, поняв, что проговорился.

- Что-о? – Лицо Олеси в удивлении вытянулось.

- До моего приезда, то есть…

- Знаете что, я вам не верю, вы мне что-то не догвариваете…

Но он уже выбегал из квартиры с криком:

- На самолет же опаздываю! Пока! Всех благ!...



Организм словно того и ждал, когда его владелец завершит свои земные дела, из последних сил поддерживая видимость жизнедеятельности. Едва Он лег в стационар, как Его покинули силы, и опухоль сделала мощный рывок, заполняя метастазами некогда пышущее здоровьем красивое тело. С каждым часом ему становилось все хуже и хуже. Оказалось, что у него не было обещанных двух месяцев. Судьба сурово урезала срок ровно вполовину.

Адские боли теперь не мог заглушить даже морфий. Но Он еще почему-то жил. Его тело похудело, кожа приобрела коричневатый оттенок, став сухой и прозрачной. И только живот возвышался над изможденным телом. Живот, в котором по свойски разместилась опухоль – паразит, не задумываясь о том, что со смертью человека – носителя и ей придет логический конец.




- А ты врун, - донесся голос Олеси. Он открыл глаза и увидел похорошевшую девушку, с огромными глазами, полными боли и слез. Больше она не краснела при Нем. – Наплел с три короба. Австралию придумал. Адрес не оставил. Я пошла к тебе на работу, а там очень милая дама с глазами совы сказала – где твоя Австралия. Тебя на телевидении очень любят. Им тоже недавно сообщили, что ты скоро… в общем, ты здесь…

- Рад видеть тебя… женушка… Как мои дочка и теща поживают? – Он с трудом разлепил запекшиеся губы.

- Я им не сказала, что ты здесь… А что, трудно было выложить все на чистоту? Врал то, врал! Да так правдоподобно! У тебя талант. Я ведь почти поверила.

- Разве ты согласилась бы расписаться со мной и жить в моей квартире, скажи я правду?

- Ни за что!.. Но я бы стала за тобой ухаживать…

- Вот видишь… значит, я все сделал правильно. Да… еще вот что… завещание у нотариуса… чтобы не оспорил никто…

- Твоя мама из Израиля звонила. Она сегодня прилетает. Говорит, что надоел ей Израиль. Хочет пожить с нами, в России… Я ей все рассказала.

- Что - все? – он попытался приподняться, но не смог.

- Про то, что ты здесь, про нас, про Галю. Может, зря правду не рассказала? Но я просто не смогла слова вставить – мама твоя так радовалась, что ты женился, да еще ребенка удочерил.

- Вот и не разубеждай мою маман. Одна она у меня теперь осталась. Пусть радуется внучке.

- Она у нас… то есть у тебя отказалась останавливаться.

- На фига, – Он растянул подобие улыбки. – У нее дом в коттеджном поселке… Еще съездите в гости. Там Гале, принцессе нашей, летом хорошо будет…

В палату заглянула сестра:

- Врач идет. Девушка, вы подождите возле реанимации. Потом вернетесь.

Олеся кивнула. Прикоснулась к его иссохшей кисти руки, ободряюще пожимая ее, и так пристально посмотрела в его глаза, что он вдруг неожиданно осознал – время пришло. ЕЕ, полный сострадания взгляд начал стремительно удаляться в темноту. Он понял, что Опухоль, наконец, одержала над ним верх.

Нет! Не над ним! Над Его телом, над Его бренной жизнью, подчиняющейся каким-то, конечно же, мудрым законам, по которым Он должен был уйти, так и не поняв смысла суеты, под названием Жизнь. Впереди раскрывался необъятный, неведомый и манящий мир, в котором Ему предстояло воцариться, взяв с собой только одно – бесконечно печальный взгляд земной девушки… 


© Copyright: Ольга Хомич -Журавлева, 2008
Свидетельство о публикации №2810300292

 

Два года назад я написала повесть "Опухоль", посвятив её очень хорошему человеку, который перед порогом вечности пересёкся с нашей семьёй. Конечно же в реальности история была другая, и лишь сьёмка дня рождения почти реальна. Мы устроили Алине прощальный день рождения перед отъездом из Северодвинска в Анапу. Она позвала самых близких друзей и подруг - человек десять. И вот в смутные 90 е этот человек не взял с нас ни копейки за отснятый материал.  А как он общался с детьми! И ребята чувствовали в нём что-то необыкновенное. И смотрели на него как на ...  ангела... В его глазах было что-то такое - уже не земное и отстранённое от этого мира.Я в то время работала внештатным корреспондентом газеты "Северный рабочий" и брать интервью у меня стало привычным делом. Так вот мы с Ним отсняли настоящий репортаж - интервью одиннадцатилетних детей - их размышления о будущей жизни, о профессиях, которые они выберут, даже о гражданской позиции (вот где я офигела от их рассудительности!) Я долго возвращалась к мысли об этом человеке и однажды родилась повесть из двух частей.  

Опухоль.   драма

Посвящается ушедшему…
ЧАСТЬ 1
ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ


Он сидел в пустом коридоре у кабинета онколога и пристально разглядывал свои новые ботинки. Отчего-то раньше Он не замечал, что на правом ботинке пролегла глубокая складка, как бы разделяя его на две части – до шнуровки, где черная матовая поверхность идеально смотрела на мир супермодным носком, и после – где было много всевозможных швов и невероятных изгибов, задуманных модным дизайнером, которые прерывались у лодыжки. Все как в жизни. Еще недавно Его отлаженная жизнь была идеальна. А пол часа назад Ему сообщили, что химиотерапия не помогла и опухоль прогрессирует. И что жить Ему осталось не больше двух месяцев.

Подобная мысль не укладывалась у Него в голове. Какого черта? Он еще очень молод – всего каких-то двадцать восемь. Его отец, весьма состоятельный человек, оставил после своей трагической гибели ему и маме по приличному счету в банке, одной из европейских стран. Он и сам многого добился в жизни, у Него полно знакомых и хорошая, высокооплачиваемая работа главного оператора на седьмом канале местного телевидения. У Него была бурная, интересная жизнь, полная невероятных приключений и любовных историй.

Но сказалась еда в сухомятку и почти ежедневный перекус «Дошираком», а так же ночные клубные энергетики с алкоголем. Стойкий организм не выдержал химической атаки и по желудку начала расползаться коварная убийца опухоль.

Он поднял глаза, тяжело вздохнув, осмотрелся. Что-то изменилось в окружении. Мрачный серый коридор отчего-то нежно засиял розовыми стенами, бесцветный пол под ногами заблестел бордовым керамо гранитом. Ничего не понимая, Он вышел из частной клиники в небольшой сквер. Неожиданно на Него обрушился целый шквал звуков и ярких красок окружающего мира. Он на секунду зажмурился и закрыл уши руками. Вот оно что! Все прошлые годы Он жил с закрытыми глазами и ушами, не замечая мира вокруг себя! После убийства отца, мир для него потерял все краски, и он продолжал жить по инерции – дом, работа, клубы, дом, работа, клубы… Мир существовал где-то отдельно от него – за окнами машин и зданий…

Он в изумлении оглядывался вокруг. В весеннем воздухе витали умопомрачительные ароматы и звуки незнакомой вселенной.

Мимо него прошла девушка, улыбнулась и упорхнула в свою неведомую жизнь.

«Боже мой! Неужели бывают такие красивые девушки? Она ангел! А вон еще одна… и еще…» - удивленно думал Он, начиная привыкать к новому восприятию некогда серого мира.

Придя домой, в свою уютную квартиру, с недавно сделанным продвинутым евроремонтом, он первым делом плюхнулся на диван и позвонил на работу, сообщив, что ему продлили больничный на два месяца, чем вызвал у «Совы» - директрисы телеканала, справедливый гнев:

- Снеткин! Если через два месяца не явишься – уволю! – и отсоединилась.

Он усмехнулся, конечно, уволит – посмертно.

Выпив какую-то баснословно дорогую гадость, прописанную врачом, он опять уставился в одну точку: « И чем теперь заниматься? Чем заполнить оставшиеся два месяца? Бежать сломя голову к экстрасенсам и целителям? А смысл? Просуетишься последние дни и нечего будет на последок вспомнить. Позвонить Марише? Или Эльвире? Так у меня после химиотерапии импотенция абсолютная. А без секса я им на фиг не нужен. С новой девушкой знакомиться? – Подло обнадеживать. Попроситься на работу? До дома вон еле дополз, а там просто будет не выдержать тот жесткий график съемок, который составляет Сова».

Он вышел на улицу и побрел по бесконечным улицам Екатеринбурга. Как все-таки прекрасен его родной город! 

«Зря мама уехала к новому мужу в Израиль. Теперь пишет и жалуется на жару и скуку. Еще бы, здесь она тусовалась в своем бомонде. А там засела в особняке и одна радость, что по бутикам побродить. Веру зачем-то поменяла. А у них там, у иудеев все очень строго. Сдается мне, что матушка скоро снова вернется в Екатеринбург – свободная и счастливая. Только меня уже в нем не будет. И хорошо, что не стал ей сообщать о моей скорой смерти. Непременно примчится и все оставшиеся деньки своим бешеным темпераментом испортит. Вот тогда точно не миновать мне экстрасенсов и прочих шарлатанов. Нет уж, лучше я тихо, мирно уйду. А маман пусть потом суетится – пышные похороны мне устраивает».

Невеселые мысли прервал вежливый женский голос:

- Молодой человек, что берем?

Он стоял перед газетным киоском и тупо смотрел в витрину.

- Что-то выбрали?

- Да, дайте какую-нибудь газету.

Дама невозмутимо протянула сверток:

- С вас двадцать рублей.

Он шел по аллее сквера. Как-то они снимали здесь репортаж о массовой драке со смертельным исходом – вроде бы гастробайтеров били. Кровищи было! Больше этой чернухи не будет. Теперь аллея была залита солнечным светом. На скамеечках, в тени, сидела разномастная публика. Была только одна свободная скамейка, на которую не падала тень деревьев. Он сел, наслаждаясь тем теплом, которым ласкало его, неожиданно жаркое солнце, развернул газету. Умница газетерша – дала ему развлекательную периодику – как раз то, что нужно! Хохмы, смешные случаи, анекдоты, потешные кроссворды. В конце – объявления. Он прочитал газету от корки до корки, не стесняясь, хохотал, отчего гуляющая публика подозрительно на него косилась.

Неожиданно Его внимание привлекло объявление: «Ищем оператора для домашней видеосъемки». Он ничего еще не успел сообразить, а пальцы сами набирали на сотовом номер телефона.

- Я вас слушаю?

- Девушка, я звоню по объявлению, на счет видеосъемки.

- Да, да, - торопливо заговорил тонкий голосок, - у моей дочки завтра день рождения. Десять лет. Хотели бы запечатлеть…

- Без проблем… Только почему объявление – в юмористической газете? Шутка?

- Нет, - простодушно ответил голосок, - думала, что эту газету больше читают – жизнь ведь такая трудная. И не ошиблась – уже несколько человек позвонили… да отказались. Вот и вы, наверное, тоже откажетесь… Мы не сможем много заплатить.

- Девушка, обо всем договоримся, не стоит беспокоиться. Диктуйте адрес и время.


Вечером он отправился на телевидение. В монтажной, Сова самозабвенно ругала за что-то новенького паренька. У пульта понуро сидел Димыч – его бывший ассистент.

- Димыч, на минутку.

Сова оторвалась от любимого занятия:

- Кто посмел?! А, Снеткин! Чего сюда заявился? Болеешь – вот и болей! – и, отвернувшись, снова заорала на вспотевшего парня.

Димыч выскользнул за дверь:

- Понимаешь, Ром, я теперь вместо тебя – главный оператор…

- Поздравляю с повышением...

- Да не с чем поздравлять. На мое место взяли новенького, так он такой репортаж загубил с футбольного матча! Он с нашими цифровиками еще плохо знаком, вот и напортачил. А все шишки – на меня.

- Привыкай.

- Слушай, я так рад тебя видеть! У тебя, говорят, что-то серьезное? Неважно выглядишь - устало как-то. И голову – под ноль зачем-то обрил.

- А, ерунда… Димыч, будь другом, принеси мне мою «пушку».

- Да ты че! За твой цифровик, Сова меня на завтрак сожрет. Она в последнее время вообще свирепая стала. 

- Куда уж больше… Димыч, да она не узнает. К тому же моя «пушка» громоздкая, мало кто ее берет. Димыч – только на сутки.


Он еще ни разу не был в этом районе города. Видимо ничего, заслуживающего внимания прессы, здесь не происходило. Окраина, как окраина – вперемежку двухэтажки с частными домами, среди которых изредка высились пятиэтажные «небоскребы». Его рабочая лошадка «Нива – Шевроле» достаточно попетляла, пока он не нашел нужный адрес, довольно думая о том, что хорошо, что не поехал на изнеженной «Мицубиси». 

Давно не видавший ремонта двух этажный дом с двумя подъездами, утопал в свежей зелени деревьев. Пройдя по растресканному в крошку тротуару, он вошел в подъезд, в котором благоухали запахи праздничного застолья. Позвонил в дверь на втором этаже. Ему открыла девушка - дурнушка неопределенного возраста – до того заморенная и худая она была. Но подобие причесочки соорудила – на макушке небольшой вавилончик, кудряшки черные на висках. На молдаванку похожа, или на цыганку.

- Олеся, - представилась она, густо краснея.

Он усмехнулся про себя – конечно, такие импозантные красавцы, как он и рядом с ней не стояли, а тут на целый день в ее распоряжении принц из сказки. Правда, лысый.

Вошел в квартиру. Да, такого убожества он давно не видел. В последний раз подобная нищета ему попалась на глаза, когда его съемочная группа снимала криминальную хронику про алкашей, у которых соц. работники отбирали ребенка. Репортаж не для слабонервных получился. 

Но вот чтобы так, в реале, у совершенно приличных людей… В квартире, словно застрявшей в середине прошлого века было очень чистенько и даже по - своему уютно.

От стены отделилось удивительно хрупкое белокурое создание.

- Это именинница – моя дочка Галя, смущенно представила Ему Олеся эфирное существо.

- Роман, - Он шутливо – галантно протянул девочке для приветствия руку, на что та ответила неожиданно сильным пожатием:

- Зря мама вас вызвала…

- Ну, Галенька… - умоляюще произнесла Олеся.
 
- И день рождения этот глупый – зря! – Повысила голос девочка. – Что, нам деньги некуда девать? Я бы и так с друзьями во дворе поиграла. А ты вон какой банкет закатила! Сейчас ребята увидят, и им стыдно станет, что без подарков пришли. Знаешь ведь, что не на что им купить… Получается, что я друзей обижу, а я не люблю людей обижать…

Он увидел, как на глазах расстроенной Олеси, затравленно глядящей то на него, то на дочку, навернулись слезы, и обратился к разбушевавшейся девчушке:

- Так, стоп, девушка. И никакая мама меня не вызывала. Я с телевидения. Мне поручили сделать репортаж дня рождения десятилетней девочки и дали твой адрес.

- Покажите удостоверение, - не веря, буркнула девочка. Галя изучила его от корки до корки и вдруг улыбнулась:

- Это значит – мне повезло?

- Считай, что так. Беги, надевай свое праздничное платье.

- А оно на мне, - буркнула девочка и отвернулась. 

Он понял, какого дурака свалял. Но баловню судьбы и в голову не могло прийти, что эта видавшая виды одежда может нести гордое звание «праздничной».

- Когда первые гости придут?

- В два часа, - Олеся снова густо покраснела.

- Как удачно получилось, что я раньше заехал. Олеся, где у вас тут бутики для детей?

Олеся испуганно заморгала.

- Ну, какие - нибудь детские магазины?

- Рядом «Вторые руки» есть, спохватилась девушка, - а еще через два квартала – вещевой рынок. Но он дорогой…

- Нет, рынок не пойдет, - соображал он, куда лучше податься. – Вот что, Барышни, я скоро вернусь.

Разыскав в микрорайоне более менее приличный магазин, он купил несколько блузок, юбочек, брючек, предложенных миловидной продавщицей. Подумал немного и приобрел несколько комплектов одежды для девочек и мальчиков, завалив пакетами отечественный «Джип», вернулся в трущобы.

Двери открыла сияющая от счастья и неимоверно раскрасневшаяся Олеся:

- А мы думали, вы уже не вернетесь.

- Я на студию ездил за реквизитом – вот. Он занес пакеты в Гостиную и свалил их на потертый диван.

- Ой, зачем так много то?

- Ну, что-то вашей принцессе должно подойти. Что-то ее друзьям да подружкам.

Гале подошли все вещи, которые он купил именно для нее. Она в восторге вертелась перед зеркалом и то и дело бегала на кухню с воплем:

- Бабуля! Посмотри! – И с кухни доносились счастливые оханья пожилой женщины.

Он с улыбкой снимал все появления в большой комнате счастливой именинницы, в новых и новых нарядах.

- Ну, что, принцесса? Выбрала наряд для приема?

- Нет, Роман, я бы все сразу одела!

К двум часам начали прибывать гости. Он смотрел на экран работающего цифровика и с отчаянием думал: «Да что же это такое! Откуда же дети то такие тощие! Как будто в стране голодуха! Столько лет прожил и даже не подозревал, что под боком существует такая нищета…».

Когда все гости собрались, он объявил об акции телевидения – «Подарки ко дню рождения», выставив перед опешившими детьми пакеты с вещами. 

Дети, одетые в модные обновки, весело щебетали, уминая приготовленные блюда. Галя, в новой тунике со стразами и легинсах, восседала во главе стола. Глаза ее сияли от счастья. 

Он снимал целый день, стараясь не упустить ни одного эпизода дня рождения. Дети, выйдя из-за стола и поиграв в фанты, вышли на улицу – кататься на раздолбанных качелях, стоявших во дворе. 

Затем, вернувшись назад в квартиру, они уминали шикарный торт и замечательные пирожные, сделанные бабушкой Гали.

Под конец он устроил интервью – самое настоящее, «с пристрастием» – кем бы хотели стать эти мальчишки и девчонки во взрослой жизни? Дети искренне делились своими замыслами – они мечтали стать врачами, учеными, переводчиками, юристами, потомственными столярами, парикмахерами и так далее и тому подобное. И он понимал, что эти дети действительно добьются многого в своей жизни – на столько взрослыми и рассудительными уже были маленькие обитатели трущоб. Взрослые дети – они понимают, что выбиться из нищеты можно только получив хорошее образование и трудиться, не покладая рук.

Получился настоящий репортаж. Он был доволен. Сова наверняка тиснет его в дневной эфир, да еще и благодарность от ГОРОНО получит.

Уезжая поздно вечером, он снова пожал руку радостной Гале:

- Все, до встречи!

- Ой, да вы же реквизит забыли, - засуетилась Олеся, - да и деньги за съемку…

- Потом, сейчас некогда, и он выскользнул за дверь.

© Copyright: Ольга Хомич -Журавлева,
Свидетельство о публикации №2810200251


 

Прошедший сквозь Ад. рассказ о войне
Ольга Хомич -Журавлева






ПРОШЕДШИЙ СКВОЗЬ АД


Реальные истории, рассказанные моим дедушкой.

Светлой памяти моего любимого дедушки Лесихина Евгения Константиновича, посвящается.


Кенигсберг сорок пятого. Предчувствие весны и радостное ожидание скорого окончания войны. Здесь уже нет снега. Тепло. Хотя деревья еще стоят голые, не торопясь выпускать листву. Февраль, все-таки.

Лесихин Евгений Константинович прошел всю войну от и до, от рядового до старшего сержанта. Это после Ленинграда его повысили, вручили Медаль за Оборону Ленинграда, и доверили возить педантичного генерал майора. Машину дали еще ту - немецкую. Прежний погибший водитель механик даже мотор переставил. И все равно барахлит, жестянка - бензин наш не любит, контра немецкая. 

Сегодня с утра наши войска отбили у фашистов грузовую железнодорожную станцию, и все товарные развязки. Да лихо так, что фрицы ничего с собой не увезти, ни взорвать не успели. Вот повезло то! Правда, все составы с продовольствием сразу оцепили – стратегический запас теперь.

Евгений тяжело вздохнул и снова полез под капот капризной машины. Эх, он тут в грязи копается, в солидоле по самые уши, а там ребята! В общем, на отбитой станции, кроме всего прочего, в стороне стояла цистерна – чистенькая такая. Ну, солдатики сунулись в нее – мать честная! Да это ж чистейший спирт! Пока командиры не хватились, начерпали фляжек, да в касках водой развели, чтобы желудки с непривычки не пожечь. А там – хоть на гауптвахту – зато душеньку отведешь, да расслабишься в конце то концов. Но, скорее всего офицеры посмотрят на неожиданное пьянство сквозь пальцы – солдатики за четыре года сквозь такой ад прошли! Ничего – проспятся и снова в строй – фашистов добивать.

И надо же, вот ведь невезуха бывает! Только все расселись – чин чинарем, в кружки даже разлили божественную жидкость, как – на тебе – подлетает рядовой:

- Лесихин! Мать твою! Генерал майор сейчас в штаб должен ехать. А у тебя машина на мази?

- Ладно, иду, - что и говорить, досада раздирала Евгения, ну почему именно сейчас приспичило – то?

- Во-во, иди, а я за тебя здесь "послужу" Родине, - и, выхватив кружку из рук Евгения, не зло хохотнул.

«Зараза», - психанул Евгений и понесся к машине – Генерал ждать не любит.

Да, машина что надо – умеют ведь делать фрицы. Не то, что его первые. С начала войны вообще грузовик с деревянной кабиной был. Грузы тогда возил, по разной надобности. И бои были. Ранение в руку получил – чуть-чуть и запястье бы отлетело – хорошо, что осколок между костями навылет прошел, только чуть одну кость перебил. А когда контузило во время одного из боев – совсем на полуторку перевели. Вот где под взрывами поездил, когда отступали. Страшно было. Но Евгений всегда чувствовал – ребята рядом. К тому же он Родину защищает. Свою! И умирать ему ну никак нельзя. Где-то далеко, под Великим Устюгом, в Кичм городке ждут его мама, любимая жена Катенька, две дочки, да крошечная сестренка. Как они там одни? Когда на войну уходил, Катерине всего двадцать четыре было. Как она одна там всю ораву тянет? Мама – дворянка бывшая, за годы советской власти так ничего делать и не научилась. Так барыня барыней и осталась. Ни один из братьев ее к себе жить не взял, кроме него. Как там жена Вениамина сказала? – «Да лучше я свиней кормить стану, чем контру вашу»… Ничего, сейчас хоть за детьми присматривает – и то дело. Мать умная – много знаний нужных девочкам дать может. Бедная Катенька – девчонка совсем. Евгений был на семь лет старше жены. Привез он ее из теплого Симферополя – сиротой девушка была, родители ее еще в гражданскую погибли, старший брат – репрессирован. Выучилась на повара. В рабочей столовой и познакомились. Как она тогда за наглость, на Евгения тарелку супа вылила – сейчас вспоминать смешно! Вот после этой тарелки Катенька и запала в душу Евгения – не успокоился, пока не завоевал ее сердце. Она и во время войны в рабочей столовой работала. Но Евгений знал, что жена на столько честна, что умирать будет, а из столовой ничего не принесет – характер не тот. Из писем знал, что выжила его семья во время войны исключительно благодаря умению Катерины плавать. Она и раньше часто рассказывала, как плавала с пацанами в бурлящей реке Дон, ловили плывущие яблоки… Пригодилось. Теперь брали ее с собой рыбаки – сети заводить. Никто так, как она, русалкой, по бурной реке Кичменге не плавал, даже мужики опасались студеной мощи воды. Часть улова честно ей отдавали.  

- Старший сержант Лесихин, машина готова? Едем? 

- Так точно, Генерал майор, - отвечал Евгений, заводя мотор.

До штаба – пол часа по раздолбанным дорогам. Какая же машина выдержит? Мост, кажется, стучит. Может, новую машину попытаться попросить? Вдруг выдадут снова из трофейного, что по новее? Сейчас фашисты много оставляют техники, спасая свои шкуры. 

****************************************

Выжил, мать честная, ведь выжил же! Скоро конец войне. А сколько раз думал, что – все, крышка, смертушка пришла. Особенно в сорок первом и сорок втором, под Ленинградом. Когда Ладога застыла, начали возить продовольствие в осажденный Ленинград. Туда – хлеб, обратно – эвакуированных ленинградцев. 

Первым напарником был Мишка из Таганрога. Вспомнив о нем, Евгений прерывисто вздохнул. 

Страшный день тогда выдался. Разбомбили Пулковские продовольственные склады. И вся лавина крыс, обитавшая на складах, ринулась через застывшее озеро, на Ленинград. Но Евгений, да все остальные водители тогда еще ничего не знали. Рейс, как рейс – рутинный. Они с колонной спокойно добрались до блокадного города, разгрузились, посадили в кузова замотанных в теплые вещи, притихших женщин и детей. Причем, на этот раз набили пассажиров поплотнее – чтобы побольше вывезти из блокады. Медленно тронулись в обратный путь. Лед был крепкий – провалиться не боялись. А вот налета мессеров опасались, хотя, по расписанию – у них был перерыв. Немцы бомбили ровно в одно и то же время. Пунктуальные, сволочи. Ну, а русским это было на руку – главное во время проскочить. Где-то в середине пути машины неожиданно встали.

- Выйду, гляну, чего остановились. Запрещено ведь, - Мишка шустро выскочил из машины и Евгений увидел, как остолбенел его боевой друг.

Евгений тогда сам вышел из машины. Впереди, по всему горизонту, на сколько хватало глаз, на автоколонну, серой массой, неслись лавины крыс. Вот они, словно в кадрах замедленной пленки накрыли волной первую машину. Затем, волна за волной скрывали под собой все, что было на пути чудовищной голодной массы – бегущих людей и машину за машиной с воющими людьми.

- В машину, живо! – заорал Евгений и прежде, чем успел что-либо сообразить, каким-то образом уже оказался в кабине, словно кто-то рванул его на себя внутрь. Он видел, как Мишка замешкался, попытался снять с грузовика какого-то ребенка, но смертельная волна уже накрывала капот машины и взбиралась на тело Мишки. Евгений пулей закрыл правую дверцу. И вот тогда настала воющая, лязгающая чудовищная тьма. Крысы несметными полчищами все карабкались и карабкались по железу и стеклу машины, давя и пожирая друг друга. Сзади, в кузове верещал нечеловеческий вой заживо съедаемых ленинградцев… 

Сколько времени прошло? Евгений уже не помнил. Крысы, сплошь покрывающие его ветровое стекло, прекратили шевеление. Тишина наступила такая, Что Евгений слышал, как кровь течет в его венах, подгоняемая толчками сердца. Выходить из машины он не решался. Неожиданно кто-то рванул ручку дверцы и Евгений увидел перед собой сержанта Ерошенко.

- Живой? – спросил тот.

- Вроде. – Ответил Евгений, чувствуя, что не может пошевелить ни рукой, ни ногой.

- Давай, вылезай, скидывай крыс со стекла и поехали.

Евгений кое-как выполз наружу и тут же упал, как подкошенный. Зрелище было не для слабо нервных. Все машины и снег вокруг них были забрызганы кровью. Кругом валялись розовые кости, обрывки одежды, видимо кто-то пытался убежать, и куски тел крыс, которые в стадном порыве поедали с людьми и своих сородичей…
Евгений сидел на окровавленном снегу и беззвучно шевелил губами.

- Да, браток, так-то, - сжал зубы Ерошенко. – Так-то… Давай ка за работу, нечего слюни распускать.

И Евгений, взяв ветошь, трясущимися руками принялся сбрасывать дохлых, полу съеденных крыс с машины, боясь заглянуть в кузов. Справа от машины, среди вороха разодранной одежды, лежали розоватые, начисто обглоданные кости Мишки.

Выяснилось, что несколько водителей тоже съели крысы, у некоторых выживших счастливчиков - только погрызли конечности, и часть машин пришлось на время оставить на Дороге Жизни.

Так и приехали тогда в расположение части: кровавая колонна машин, с обглоданными скелетами в кузовах. Сколько тогда погибло? Около двух тысяч человек.

Потом покусанные крысами водители какое-то время отлеживались в лазарете с инфекционными болячками. Кого-то домой комиссовали по инвалидности. А Евгений еще долго не мог спокойно спать – все чудились крысы, поедающие его плоть.

Но время шло, каждый день колонна выходила на Ладожский лед, продолжая свою спасательную миссию.

Ближе к весне лед истончился, и ездить стало все опаснее. Да и немцы оживились, все чаще барражируя над Ладожским озером. Грузов брали все меньше, ехали обычно медленно – по пол ночи – туда, по пол – обратно. Ехали непременно с открытыми дверцами, чтобы успеть выскочить, если что. Когда под тобой часами трещит лед, перестаешь обращать на это внимание. Так что, когда первый раз его машина, груженная хлебом, начала уходить под лед, безумно уставший Евгений, даже не сразу сообразил, что происходит. Тогда его вытащил сопровождающий рядовой Конюшин, шедший с его стороны. Спавший напарник Семен так и ушел под воду вместе с машиной. Следующие несколько раз Евгений уже сам лихо выпрыгивал в сторону, на ломающийся лед, чтобы тонущая машина не утянула его за собой в ледяную воду.

Последняя ходка по Дороге жизни в Ленинград едва не стоила ему и многим водителям жизни. Передвигались теперь только по ночам, когда был легкий морозец. Колонна, кое-как, с небольшими потерями, добралась до Ленинграда. Обратно решено было не брать беженцев – слишком велик был риск. И ведь как в воду глядели. Обратного следования растаявший лед уже не выдержал. Прошли только первые несколько машин. Вся остальная колонна одномоментно рухнула в воду, под раскрошившимся льдом. Вот тогда Евгений почти распрощался с жизнью, когда барахтаясь в сумерках утра, в ледяной воде, 
Он пытался взобраться на кромку еще целого льда, но та сразу ломалась под тяжестью его тела. Вдобавок ко всему еще и ногу свело судорогой. И тут Евгения взяла злость. Его хрупкая Катенька сети заводит в ледяной северной реке, а он, здоровый мужик, что, не продержится? Подумаешь, окунулся разок! И как только вспомнил про любимую жену, откуда и силы то взялись! По телу жар прошел, ногу отпустило. Помнил, что даже кому-то помогал выбраться на лед. Доковыляли тогда до части еле-еле. Да еще выговор за потерянные машины получили. Хорошо, что не заболел тогда, а ведь многие ребята слегли с жестокой простудой. Дорогу Жизни тогда закрыли до будущей зимы. А часть Евгения осталась на подступах к Ленинграду – в обороне. Боев много было. Но все вялые такие. Похоже, что немцы основные бои в других местах ведут. К осени выдохлись и немцы, и наши.

***********************************************

Доехали до штаба. Генерал майора встретил адъютант, отвел в штаб. К Евгению подскочил молоденький Сержант:

- Товарищ старший сержант, лишнего бензину не будет? Сорвали с передовой – заправиться не успел.

- О чем речь, конечно.

***********************************************

Да, чего-чего вдоволь на войне было, так это бензину! Хоть залейся. Но он и спасал солдат.

Как тогда в сорок втором в землянках вши заели. Мыла то не было! Просыпаешься, а они тебя всего с головы до ног облепили. Руками сбросишь, а вши снова наползают копошащейся массой. Вот тогда и спасал бензинчик. Натрешься им, всю одежду в нем прополощешь, да высушив на себя, оденешь – тем от вшей и спасались. Именно с тех пор Евгений напрочь курить бросил. Чтобы не забыться как-нибудь, да не сгореть с дуру.

Осенью сорок второго начался голод и стой, и с другой стороны. Солдаты почти уже не выходили из землянок. Лежали на верхних нарах – нижние были уже сплошь залиты водой. Сгрызли все ремни, в общем, всю кожу, что была под руками. Иногда ползали в поля – там наросла одичавшая не собранная картошка. Выскребали ее потом и из-под выпавшего снега. Не пухнуть с голоду позволяла крошечная порция хлеба. Наведывались в землянки и тощие крысы, но на этот раз они не нагличали. Подползут, к лежащим на нарах солдатам, по прикусывают тихонько открытую часть тела, услышат стон человека и нехотя отползают – живые еще. 

Евгений исхудал так, что при росте метр восемьдесят с лишним, весил всего сорок пять килограмм. Какое воевать? На ногах еле стояли. Совсем не брились – щетина расти перестала. Даже вонять перестали, над чем солдатики в бессилии посмеивались: «Мумии не пахнут».

Евгений снова начал прощаться с жизнью, когда почувствовал, что у него, скелетообразного воина, начал пухнуть живот.

- Лесихина на выход, к командиру, - сквозь сон забытья услышал Евгений. Еле встал, по стеночке добрался до выхода из землянки, затем, не пригибаясь – чего уж теперь пуль бояться, что ли? – по рву, цепляясь за деревянные укрепления, кое-как ввалился в землянку к командирам.

- Как звать, сержант?

- Лесихин.

- Женат?

- Так точно.

- Как жену звать? – С пристрастием допрашивал командир.

- Екатерина Петровна.

- Дети есть?

- Так точно – старшая – Томочка, младшая – Валенька. Еще мать есть – Ульяна, да сестренка малАя – Нина.

- Откуда ты?

- Вологодская область, Кичм Городецкий район, Село Кичм городок.

- Ну, значит это точно ты. 

Командир отбросил со стола полотенце, и взгляду Евгения открылась такая картина, что у него началось сильное слюновыделение. На столе лежали куски сахара, несколько шматов соленого сала, махорка, по две пары носок и варежек.

- Вот, Сержант. Посылку тебе жена прислала – сегодня сбросили. Письмо еще, - он протянул мятый свернутый треугольник. – Забирай гостинцы.

Евгений, шатаясь, сглатывая хлынувшие слюни, подошел к столу, положил на него согнутую в локте руку и отодвинул большую половину с сахаром, махоркой и варежками – в сторону командира. Сам взял одну пару носок, сало и драгоценный треугольничек.

Потом, лежа на нарах и медленно посасывая пластиночки сала, Евгений читал и перечитывал ровные строчки его любимой, которая в очередной раз спасла его от неминуемой смерти.


*****************************************

- Поехали в расположение части, - Генерал майор вернулся в машину.

На этот раз, обратная дорога была короче – не надо было пропускать встречные войска, теперь машина двигалась в общем потоке грузовиков и пехоты, Направляющихся в сторону фронта.

Евгений без проблем довез Генерал майора до штаба на вокзале и, высадив его, поехал в свою дислокацию – поставить машину. Не понял, от чего в «гараже» такая тишина? Где все? Ну, да ладно. Евгений почти бегом бросился к товарным путям. Там ребята, небось, уже во всю «гуляют». Что такое? В том же направлении бежали и штабные офицеры, и даже его Генерал Майор. Да, влипли солдатики. А Евгений так и не отпробовал немецкого спирта. Эх, невезуха. Когда еще теперь придется?

Возле цистерны со спиртом стояла молчаливой стеной толпа солдат. Евгений с трудом пробрался сквозь нее, чтобы посмотреть – в чем сыр – бор… На рельсах, в неестественных позах лежало несколько десятков скрюченных предсмертной судорогой, солдат. Все те, с кем еще два часа назад он хотел выпить трофейного спирта… Те, с кем он прошел долгий путь войны. Те, кого не съели вши и крысы, кто не умер от голода и не утонул на Ладожской Дороге Жизни. Те, кто не подорвался на минах и не погиб в боях. Все они лежали сейчас на Кенигсбергской земле, трагически и нелепо отравившись спиртом. 

Это потом выяснят, что и продовольствие в оставленных немцами составах в основном отравленное.

Тогда Евгению совсем дурно стало. А вот и солдатик, что отобрал у него кружку – ведь на месте этого солдатика должен был оказаться он, Евгений. Ноги у него подкосились и Евгений сел тут же на рельсы, трясущимися руками достал из нагрудного кармана фотографию жены с дочками. В оцепенении он смотрел на снимок и думал: «Вот как бывает, Катенька, чуть не распрощался я с тобой только что. Клянусь тебе, Куколка моя, домой живым вернусь. Увезу тебя назад, к Черному морю, дом построю, и будешь у меня там как принцесса жить. И все у нас с тобой теперь будет хорошо»…


ПОСЛЕСЛОВИЕ

И что вы думаете? Сдержал таки Евгений слово – выжил, дошел до самого Берлина. Там победу у Рейхстага праздновал. Два года потом еще мосты по стране восстанавливал и в сорок седьмом вернулся к своей Катерине. И увез ее впоследствии, как обещал, к Черному морю, в тихий городок Анапа. Купил ей там дом. И жили они долго и счастливо, до самой Золотой свадьбы.

 И никто так не наслаждался жизнью, как он, восхищаясь красотой окружающего мира, смакуя каждый прожитый день, ибо прочувствовал цену этой жизни там, на дорогах войны. 


© Copyright: Ольга Хомич -Журавлева,
Свидетельство о публикации №2901300498

 

 Дорогие мои друзья, хочу пердставить вашему вниманию мистическую повесть о Сталинграде. Идея написать её возникла у меня осенью 2008 года, когда сидела мирно перед ТВ и смотрела канал Хистори. Показывали передачу о сталинграде, глазами немцев, попавших в окружение. Здесь были воспоминания, мемуары, отчёты в ставку и т.д. Выжившие немцы рассказывали, что прятались вместе с гражданскими русскими в глубоких подвалах, какой голод был, толкающий людей на каннибализм... Я была в шоке от передачи, а через некоторое время начал оформляться в воображении рассказ.  Кто же знал, что он впоследствии выльется в повесть... Сегодня предлагаю вам прочитать 1 часть мистической повести.

Ольга Хомич -Журавлева

СТАЛИНГРАД

 (МИСТИЧЕСКАЯ ПОВЕСТЬ)

Часть первая

СКВОЗЬ ТУМАН




 
От сердца к сердцу.
  Только этот путь
я выбрала тебе. Он прям и страшен.
Стремителен. С него не повернуть.
Он виден всем и славой не украшен.

Ольга Берггольц



Наташа шла по ночному городу, сжав зубы от обиды и страха. «Гад, Цыплаков! Гад, Цыплаков!..» - в такт шагов пульсировала мысль. Девушка была похожа на съежившегося птенчика. Хорошо, что куртку догадалась теплую надеть – а то непременно бы сейчас вся замерзла. Обычно ей теплая куртка ни к чему. Ее парень – теперь, конечно же, уже бывший, - приезжал за ней на новенькой «Хонде», так что она всегда прыгала к нему в машину из дома в легких курточках, из машины – сразу в клуб. Но на этот раз, всегда невозмутимая маман, прицепилась как банный лист, мол «на улице примораживает, а ты с голой попой». И не голая попа вовсе – ультра модными слаксами стрейч прикрыта, а на попе еще по кожаному карману. Да и на ногах зимние лаковые ботфорты. «Нет, девочка я – что надо! Блин, холодно только». Ну, получилось так – поссорилась она с Пашкой. А гад этот психанул, выскочил из клуба и усвистал на своей «Хонде». Ну и как одинокой девушке, в пол четвертого ночи домой добираться? Как на зло, и мобильник сдох – такси не вызвать. В общем, кругом полный аут.

Девушка методично шагала по Невской улице, стараясь ни о чем не думать. Наташа искренне и до глубины души не любила свой город Волгоград. Ни-ког-да! Мерзкий, противный монстр! Большая деревня! Ни одного приличного парня. Как она злилась, когда мама не отпустила ее поступать в институт в Москву. Столица – вожделенный город, мечта ее жизни, где она непременно нашла бы свое истинное счастье. Ничего, вот закончит этот триклятый универ, и укатит в Москву! Вот где откроются перед ней перспективы! А здесь… Какой-нибудь раздолбай, типа Пашки и «светит». 

Злость на окружающую действительность нарастала: «Тротуар мокрый, хотя морозит и туман сгущается, только этого не хватало» - непроизвольно фиксировал мозг девушки. Туман действительно начал сгущаться нешуточный. «Надо бы поближе к домам прижаться, а не то какой-нибудь придурок на машине собъет».

Наташа свернула на тротуар. Неожиданно под ногами блеснул лед и девушка, споткнувшись, больно упала в огромный жесткий сугроб.

«Вот, блин! Откуда здесь снег? В этом году его почти и не было. А последние несколько дней вообще дождь моросил. – Изумилась Наташа. - Пипец, чо так холодно то! Дубак прямо!»

Тело буквально сковало жестоким морозом. Наташа с трудом поднялась из сугроба, отряхнулась и чуть снова не рухнула в снег.

- Пипец! – только и вырвалось из леденеющих губ ошалевшей от изумления девушки.

Вокруг нее в сиянии луны, раскинулись на сколько хватало взгляда, руины зданий, запорошенные сугробами снега. Слух уловил дальние громовые раскаты и звуки приближающихся двигателей самолетов. 

Наташа усиленно зажмурила глаза, но, открыв их, она увидела все тот же пейзаж разрушенного города. Звуки взрывов приближались. Стало безумно страшно и совсем нестерпимо холодно. Но девушка, оцепенев, снова едва не упав в сугроб, не могла сделать ни одного шага. 

Земля задрожала от взрывов. Неожиданно, кто-то схватил девушку за руку и потащил за собой.

- Ненормальная! Сейчас же тебя – в клочки! – вопил кто-то на ухо басом, сквозь завывшую канонаду…

Открыв глаза, Наташа обнаружила себя сидящей в тускло освещенном подвале, на горе матрасов, завернутой в пыльное ватное одеяло. Хотела брезгливо сбросить его, но уж больно тепло стало продрогшему насквозь телу и девушка решила потерпеть. А куртку потом можно и в машинке постирать. Снаружи гудели удаляющиеся взрывы.

Напротив Наташи сидел парень, замотанный в ободранные обмотки. «Похоже бомж»- поежилась девушка.

- Очухалась? Ну, ты ненормальная! Кто же по улицам ходит? Вот больная на всю голову! И раздета совсем. На улице морозище, а она… Жить что ли совсем надоело? - психовал бомж. - Странно ты одета – на лошади, что ли ездишь? В кавалерии воюешь?

Наташа не стала отвечать на дурацкие вопросы – откуда этому бомжу знать, что ботфорты – просто модная обувь. Брезгливо отхлебывая из мятой кружки кипяток, и слушая раскаты удаляющихся взрывов, девушка спросила:

- Когда же успели Невскую улицу разрушить? Это взрыв бытового газа?.. Вроде же только что все в порядке было. Я же точно помню: я шла по улице, вокруг сгустился плотный туман, я упала… А потом все это… И снег!.. Столько снега! Да в этом году в Волгограде его вообще почти не было! И мороз!.. Только что тепло было… Ну, зябко, но не до такой же степени!!! А может… меня машина сбила и это мой предсмертный бред?.. – девушку заколотило в ознобе.

Бомж исподлобья посмотрел на девушку:

- Какой Волгоград? Ты чего плетешь? Нет такого города в природе! Не, ты точно на голову больная. Или диверсантка?

- Как нет Волгограда? – возмутилась Наташа, - да вот же, у меня и паспорт с собой и студенческий! Сам знаешь, сейчас по городу до 21 года без паспорта ходить нельзя, вот и приходится таскать с собой… Хотя, может ты и не знаешь, у вас у бомжей, все по другому.

Бомж, не слушая лихорадочную болтовню девушки, взял из ее рук паспорт и уставился, на него, как баран на новые ворота:

- Это что?

- Паспорта, что ли не видел? 

Бомж достал из обмоток маленькие темно синие корочки, протянул их девушке:

- Вот это – паспорт. А у тебя, что, приглашение на карнавал? Фото цветное…

Некоторое время они изучали паспорта друг друга.

Первым нарушил тишину бомж:

- Туман, говоришь? – его глаза лихорадочно заблестели. 

Наташа тоже оторвала глаза от корочек:

- Это что, шутка? Да? Ты мне дал паспорт твоего прадеда? Вот ведь - дата рождения 1921 год. А почему фотка твоя? И паспорт новый… грязный только…

Бомж вскочил и быстро зашагал по подвалу туда – обратно, не мигая глядя на девушку:

- Значит, говоришь, туман… Ага… Это в жуткий мороз – то… При неизменной температурной амплитуде?... Ага… Подобную гипотезу высказывали многие, но чтобы она воплотилась в реальности… Уникально!.. Вот что, - он заглянул в паспорт, - Наташа, покажи кА, что там еще есть в твоей сумочке? 

Девушка, ничего не понимая, оторвала взгляд от паспорта:

- Да так, ерунда всякая… Если вам нужны деньги, то у меня не много – вот, пара сотен, да мелочь…

Бомж с горящими глазами рассматривал денежные купюры.
Наташа усмехнулась:

- Ну, возьмите их себе.

- Еще что? – не обращая внимания на презрительный тон девушки, спросил бомж.

Наша начала выкладывать на ящик , возле керосиновой лампы содержимое лаковой сумки – салфетки, косметичку, разные мелочи, которые могли бы ей пригодиться в течение дня.

- А это что?

- Мобильник. Телефон такой.

- Или ты все же шпионка…

- Ага, а ты балерина. Че, неужели мобильника не видел? Не думала, что еще есть такие. Удобная вещь, между прочим. Жаль – сдох… О, смотри, у меня же подзарядка с собой! Ой, вот ведь я умница! Точно! Я же думала, что у Пашки ночевать останусь, вот и набила сумку всякой нужной ерундой. Сейчас сотовый зарядим и я маме позвоню… Нет, сначала такси вызову… Где у тебя тут электрическая розетка? 

- Нет у нас электричества, и уже очень давно, - бомж снова пристально смотрел на девушку, но уже без подозрения, а в глубокой задумчивости. – Наташа, не суетись. Давай рассуждать логически. В твоем, с позволения сказать, документе, есть очень интересные цифры – 2009 год.

- Ну, да, мне же двадцать стукнуло, пришлось, как понимаешь, новый паспорт получать. Вот, два дня назад и получила. А до того все некогда было – новогодние праздники, то, да се…

Бомж сделал перед лицом девушки закругляющий жест рукой, и как можно терпеливее произнес:

- Наташа, ты хочешь сказать, что два дня назад было двенадцатое января две тысячи девятого года?

- Ну да, а сегодня пятнадцатое… А ты что, сомневаешься?

- То, что пятнадцатое – согласен. Но только тысяча девятьсот сорок третьего года. Понимаешь? Доходит до тебя?

Повисла пауза.

«Псих, что ли? – мелькнула мысль у девушки. – Сколько фильмов ужасов про таких раньше смотрела… Во влипла». 

Но весь интеллигентный вид парня говорил, что он вполне приличный человек. И тут ее осенило:

- А! Пипец! Только щас до меня дошло! Ты участник ролевых игр? Ну, конечно же!.. И вы разыгрываете последние дни фашистской оккупации Сталинграда? Так вот почему там камни валялись! Это бутафория, а вокруг дома завесили плакатами с имитацией разрушенных домов? Слушайте! Как все похоже-то! Ну, прям настоящая реконструкция! А я то уж подумала, что у меня крыша съехала…

Парень, слушая нервную болтовню девушки, налил ей сварившегося мясного супа:

- Есть хочешь? – девушка кивнула. - На, поешь и успокойся немного. Меня, кстати, Эм зовут – Эммануил, значит, выпускник физмата. Ты пока ешь, а я говорить буду… С одной стороны можно подумать, что это у меня самого крыша съехала, не выдержав всего того, что я пережил за последнее время… - Он методично шагал перед усиленно жующей ароматное мясо, девушкой, словно университетский препод. - Но с другой стороны, вот, передо мной вполне реальный, осязаемый человек – девушка, в странной одежде, чистая, даже духами от нее пахнет. Перед ней лежит сумка с необыкновеннейшим содержимым. И неоспоримый аргумент – потешный паспорт. Исходя из того, что я абсолютно точно знаю, где нахожусь, а девушка – нет, я могу сделать вывод, что Наталья, тысяча девятьсот восемьдесят восьмого года рождения, каким-то образом попала в прошлое. Причем, заметь, в самое паршивое прошлое, где она каждую минуту подвергается смертельной опасности. – Он остановился и снова уставился на Наташу.

«Придурок. Целую комедию разыграл». А вслух сказала:

- Забавно тут у вас. А где остальные? – Парень не отвечал. Видно было, что в голове у него шел бурный мысленный процесс, переваривая только что сказанное им самим. – Ладно. За супчик спасибо – соли только не хватает, а так – очень вкусный. Ну, все, я согрелась. Давай мобильник зарядим. Где розетка – то? Покажешь уже, наконец, или нет?

- Ты мне не веришь? – Эм удивился, что девушка не понимает элементарных вещей. – Пойми, ты оказалась в другом времени, хочешь ты того или нет! Сейчас сорок третий год, кругом война и смерть…

- Ага, и мертвые с косами стоят. Ты еще скажи, что у вас голод, - усмехнулась Наташа.

- Не представляешь, какой, - мрачно насупился парень.

- Слушай, тебе надо было не физмат заканчивать, а театральный. Судя по шикарному супчику, можно предположить, как вы голодаете, - хихикнула Наташа.

Эм зло сжал зубы, а потом процедил:

- Понравился? 

- Безумно!

- Пойдем еще мяска добудем для следующей порции?

- А пойдем! – Девушка сбросила с себя одеяло и тут же почувствовала, как ее тело схватил жесткий холод, и она снова укуталась, проворчав, - могли бы и отопление включить.

Эм очень сосредоточенно, молча сопя, замотал ее в рваное одеяло по плотнее какой-то тряпкой, наподобие платка. Сначала вокруг шеи, затем крест на крест на груди и завязал ветошь на спине. Вокруг лица тоже обвязал одеяло, закрепив узел под подбородком. 

«Ну и чучело же я – хихикая думала Наташа. – Да, реконструкция – забавное дело! Потом девчонкам расскажу, вот поржем. Ладно, развлекусь, все равно завтра пар нет».

- Нигде не дует? Строго спросил Эм, обматывая кусками одеяла ее лаковые сапоги.

- Не, я словно в коконе.

- Смотри, а то окоченеешь. Потопали.

Дождавшись, когда взрывы снаружи стихнут, неуклюжая парочка двинулась к выходу.

Выбраться наружу оказалось делом не простым. Лестница наверх, из глубокого подвала была завалена обломками рухнувших стен, засыпанных снегом. На поверхность Эм и Наташа выползли тяжело дыша, набирая легкими морозный воздух. Эм метнулся куда-то влево, а девушка взобралась на возвышающийся рядом пригорок.

Уже светало и сквозь рассеивающийся сумрак, Наташа увидела фантастическую картину – город, который она так ненавидела и любила лежал в руинах, на сколько хватало обозрения.

- Ух, ты! Красота какая! Прямо как взаправду! – В восхищении выдохнула девушка. – Как только сумели то? Наверное, это проекция? Точно! А иначе что это может быть? Никогда такого не видела. Пипец! Вот умеют же делать!

Эм из полумрака глухо подал голос:

- Неужели ты до сих пор мне не веришь?

- Сам-то как думаешь?

- А руины, а мороз?.. Ладно, спускайся. Аккуратно. А то провалишься куда – вытаскивай тебя потом.

Наташа спустилась с нагромождения кирпича разрушенной стены и подошла к копошащемуся парню, что-то делающему с…

Перед ней лежал человек. Замерзший труп в немецкой форме смотрел в никуда стеклянным взглядом. Штаны на нем отсутствовали, и вместо одной его ноги торчала оскобленная кость, а со второй соскабливал пленки застывшей плоти ее спутник – студент физмата Сталинградского университета, интеллегентнейший Эммануил.

Крови не было, и оттого абсурдность картины показалась Наташе не настоящей. 

«Бутафория, да, это бутафория», - зашептала отпрянувшая от места чудовищной экзекуции девушка, умом уже понимая, что этот труп, разрушенный город – все настоящее.

Вдобавок ко всему, вдалеке послышался, сквозь усиливающиеся взрывы, гул приближающихся самолетов. Эм быстро засунул оскобленное мясо в торбочку. Вскочив, прикрыл труп куском искореженной жести, схватил Наташу за рукав и потащил обратно к отверстию в подвал.

Наташа, словно в тумане, опустилась на гору матрасов, судорожно сдирая с себя обмотки. ЕЕ мутило. Девушка поняла, что за мясной супчик она только что с таким удовольствием умяла. Наташа метнулась к стене, упала на четвереньки, и ее обильно вырвало.

- Эй, ты что! Зачем еду-то переводишь?! Сегодня мы больше не будем есть! Слышишь? На целый день сейчас канонаду устроят. Это город утюжат. Наши фашистов выбивают. Они же не знают, что мы здесь! А нас еще много – живых сталинградцев – огромная часть города!

- Знают, - кашляя, Наташа снова плюхнулась на матрасы, укрываясь одеялом.

- Ты говоришь, как провокатор! Если бы наши знали, что мы здесь, то город бы не бомбили, а пытались его захватить.

- Так и пытались – много раз. Это каждый школьник в Волгограде знает. Нас этой историей военной просто задолбали в школе. Бросили вас тут на произвол судьбы.

- Как ты смеешь?!

- Не ори. Ты мне сам только что доказал, что я из будущего. Если тебе интересно – я могу много рассказать.

Эм сердито буркнул:

- Когда освободят Сталинград?

- Его уже освобождают на подступах. 20 января будет массированный штурм, а 1 февраля город освободят от фашистов… Только живых почти не останется…

Парень тяжело засопел, сжимая кулаки:

- Надо что-то делать…

- Почему ты и многие тысячи горожан не эвакуировались?

- Многие работали на танковом заводе «Красный Октябрь». До последнего. Даже когда наши солдаты отстреливались из цехов завода, почти все еще оставались на местах. Я тоже руководил отправкой танка, когда налетели истребители и начали бомбить завод. Накрыло меня… Когда очнулся, никого не было – ни немцев, ни наших. Кругом трупы… Я кое-как в катакомбы сполз. Хорошо, что меня не ранило – так, контузило только.

- Так почему вас не эвакуировали?

- Ради победы.

- Ради победы – сотни тысяч советских людей заведомо бросили погибать? Не логично как-то. Ради чего?

- Мы делали для фронта танки и снаряды.

- Ага, а потом все погибли. Смысл?

- Во имя Родины! Во имя Сталина!

- А, может, лучше было во имя Родины жить, по дальше от боевых действий и сделать для нее еще очень много полезного и хорошего? Так ведь нет! Сталин решил угробить почти все население Волго… Сталинграда…

- Не сметь! – Взвизгнул Эм. – Не сметь трогать грязными руками чистое имя вождя, отца нашего народа! Или я тебя!.. – парень, вскочив, замахнулся на Наташу. Но девушка, не отшатнувшись, глядела на фанатика широко раскрытыми глазами:

- Что – «ты меня»? – Четко произнесла она. - Ну, вам мозги и промыли. Я, конечно, читала про советский фанатизм. Но чтобы до такой степени…

Парень, тяжело дыша, опустил руку.

- Я тебя по хорошему предупреждаю – не смей произносить имя Сталина в таком контексте. 

- А то что? И это мне говорит человек, который поедает человеческое мясо?.. Хорошо, не буду.

Повисло долгое молчание. Эм взял паспорт девушки и долго рассматривал содержание документа. Наконец он произнес:

- Я так понимаю, мы проиграли войну?

- С чего ты взял?

- Да вот, у тебя герб царский. И страна не Советский Союз, а Российская федерация. Что опять царя вернули? Или дворяне думские правят?

- Ой, Эм, за прошедшие годы столько всего произошло! Правит теперь нами президент. Но войну эту наша страна выиграла. 

- Когда?

- Победа была… будет девятого мая сорок пятого.

- Что же так долго?! Еще же больше двух лет! Это провокация!

- Ты опять?

Снова тяжелая пауза.

- А Сталин? – Разжал зубы Эм.

- Ты уверен, что хочешь знать? 

- Да, - процедил Эм.

- Сталин умрет в пятьдесят третьем. Перед этим сгноив тьму народа в концлагерях. Теперь его обвиняют в геноциде советского народа…

- Да я тебя, контра…- прошипел Эм, схватился за голову и, глухо ухая, затрясся, рыдая.

- Ты можешь на меня злиться, но я скажу. Во времена правления Сталина было истреблено бесчисленное количество не только русских, но и других народов СССР. И к двухтысячному году россиян оказалось столько же, сколько было до первой мировой – сто пятьдесят миллионов. А нас должно было стать, по расчетам Менделеева, более пятисот миллионов… А если ты так истерично воспринимаешь правду, то я тебе больше ничего рассказывать не стану.

Успокоившись, Эм пристально посмотрел на девушку:

- Возьми меня с собой, в свое время.

Наташа выпучила глаза:

- Ты что, издеваешься? Да я сама не знаю, как я сюда попала! И каким образом, как ты думаешь, я могу вернуться домой?

- Полагаю, что тем же путем, каким тебя забросило в прошлое. По теории вероятности.

Девушка встрепенулась:

- Ты серьезно? Ты что-то знаешь? Эм, миленький! Мне бы только выбраться отсюда!..

Неожиданно, стены подвала задрожали от прямых попаданий снарядов. Вой канонады начал закладывать уши. Эм что-то прокричал – по губам Наташа разобрала: «Надо уходить». Парень схватил ее за руку и потащил в заваленный хламом лаз, увлекая ее в катакомбы разрушенного города. 


© Copyright: Ольга Хомич -Журавлева,
Свидетельство о публикации №2901150412

 

ТРУСИКИ

В жизни Она боялась только одного - умереть в некрасивых… пардон… трусиках. Это был Ее «бзик», «фишка», «пунктик», как угодно. Но он БЫЛ. В детстве Она увидела аварию, когда груженый самосвал сбил возле универмага женщину, которая от удара подлетела вверх и когда упала, у нее задралась юбка, и всему миру открылись позорные светлые трусы – панталоны с мелкими дырочками. Тогда Она даже не заметила отлетевшей на несколько метров окровавленной головы. Перед глазами стояли только эти застиранные трикотажные трусы, неопределенного цвета.
Именно тогда Она решила, что будет уходить в мир иной только в бесподобном фирменном белье. И чтобы никогда смерть не застала бы Ее врасплох.

С тех пор прошло много лет. Она стала преуспевающим бизнесменом. И хотя звезд с неба не хватала, но имела небольшую сеть бутиков нижнего дамского белья, под общей маркой «Иоланта». Она слыла дамой изысканной и волевой. Годы неудач на любовном фронте и конкурентной борьбы в бизнесе, из белокурой «Барби», сделали непотопляемый авианосец, с маской железной леди. Но детский «пунктик» все так же давлел над Ней, давно превратившись в навязчивую идею. Теперь в любое путешествие она везла с собой целый багаж фирменных трусиков, которые меняла каждые два часа, так, как некоторые принимают лекарства… Надо ли говорить, что никто об этой фобии даже не догадывался.

Как-то, осенью, Она летела на самолете, в Солоне бизнес класса, во Владивосток. Полная радужных ожиданий от встречи с краем России, а затем и с Японскими островами, она ощущала себя полностью самодостаточной и абсолютно счастливой. Как вдруг самолет начало трясти… Пассажиры молча, с испугом оглядывались друг на друга. Самолет угрожающе наклонился на бок и начал планомерно терять высоту.
Она уронила бокал белого вина себе на брюки, молча вцепилась в поручни кресла и с удовлетворением подумала, что какая она молодец, ведь если сейчас и погибнет, то в шикарной, утонченной одежде и умопомрачительных трусиках из последней коллекции. Она приняла изящную позу и замерла.
Окружающие ее пассажиры, будучи людьми весьма состоятельными, а некоторые еще и очень влиятельными, Сохраняли хладнокровное спокойствие, лишь некоторые менторским тоном потребовали у борт проводницы немедленного объяснения - что происходит. У, еще недавно чопорной девицы, дрожали губы и колени… Но через минуту перед ними вырос летчик из командного состава, вытянувшись по стойке смирно, на сколько позволяла тряска, испуганно докладывал, что самолет попал в зону турбулентности и производит экстренную посадку в аэропорту какго-то уральского городка. При этом офицера немилосердно швыряло из стороны в сторону перед окаменевшими олигархами….

Она очнулась в лесу. Над ней простиралось бездонное черное небо с пронзительно сияющими звездами. Отчего-то нестерпимо пахло жареным мясом и горелым пластиком. Она с трудом повернула голову и последнее, что предстало перед ее угасающим взором - это тлеющие фрагменты полностью разрушенного самолета и тех, кто еще недавно были людьми, а так же свое обгорелое тело, на котором красовались рваные, заляпанные грязтью и кровью трусики…

 Из сборника "Галерея неудачников"


© Copyright: Ольга Хомич -Журавлева,
Свидетельство о публикации №270609021
 

 Из сборника рассказов "Галерея неудачников".

Автор Ольга Хомич -Журавлева

ВОСЬМОЕ МАРТА



Мужчина, сделав тонкий комплимент, осекся, наткнувшись на холодный, высокомерный взгляд дамы. Смутившись, он забрал красиво упакованный пакетик с духами и пошел к выходу.

А у нее, как всегда в таких случаях, слова застыли в горле. Надо было что-то сказать вежливое. Надо. Но она не умела отвечать на комплименты, ненавидя себя в такие моменты, и оттого становилась злой и неприступной. А всего то надо было сказать что-то наподобие – «благодарю».

Глядя на удаляющегося клиента, Борислава Георгиевна неожиданно осознала, что застряла во времени. Ей тридцать восемь. Она работает в респектабельном парфюмерном Солоне «Диор» старшим менеджером, больше пятнадцати лет. Многочисленные зеркала солона, всегда услужливо отражали ее умопомрачительно стройную фигурку, безупречный макияж и модную, элегантную стрижку каштановых волос, перышками спадающих на плечи. А как грациозно отражались в зеркалах ее тонкие руки с изысканными перстнями и стройные ножки в неизменно дорогущих туфлях из последних коллекций. Нет, любоваться собой Борислава Георгиевна могла до бесконечности. Одно удручало утонченного менеджера – она была так беспросветно одинока, что просто терялась от мысли – отчего ни один мужчина не желает ее? Нет, их восхищенные взгляды она ловила постоянно. Но дальше взглядов дело не шло.

С грустью Борислава Георгиевна выслушивала истории продавщиц, которые были, по ее мнению, страшны и тупы как пробки, о том, как их обхаживают покупатели. Да что там – с ними даже знакомятся на улицах! А сколько этих вульгарных пустышек – дурнушек за прошедшие годы повыскакивало замуж! И только она – гордость и красота солона «Диор», словно непотопляемый авианосец, уже многие годы неизменно рассекала по элитным залам, благоухающих дорогими ароматами. И ни один мужчина не пытался завязать с ней отношения.

Одно время Борислава Георгиевна уже начала подумывать – уж не стать ли ей лесбиянкой. Но и девушки не горели желанием терпеть ее эгоцентричную особу.

**************************************************  

В тот вечер был праздник восьмое марта. Совершенно дурацкий праздник, по мнению ее мамы: «Этот праздник придумали жлобы. Да мужчины должны боготворить таких, как мы круглый год, а не в строго определенный день». И Борислава Георгиевна была с ней полностью согласна. Она никогда не праздновала этот день. Разве что, только на корпоративе, по необходимости. Подобная вечеринка с дежурными поздравлениями и мумифицированными цветами прошла вчера, где руководство подарило дамам по очередному флакону «Нины Риччи» - забывают, что ли, что дарили в прошлом году? Как бы то ни было, все было чинно и элегантно. И сегодня, восьмого марта, весь коллектив солона честно отработал праздничный аврал.

Сгущались сумерки. Борислава Георгиевна ехала домой на своем двухлетнем «Опеле» по Воронежу из центра в сторону новых микрорайонов, где она уже несколько лет жила в своей уютной двухкомнатной квартирке. Она была прилежным водителем, никогда никого не обгоняла и строго следовала всем дорожным знаком. И теперь, следуя по своему раз и навсегда выверенному маршруту, она лениво курила, представляя, как красиво смотрится эта чилийская сигарета в ее утонченных пальчиках с умопомрачительным маникюром. И если проезжающие мимо водители ее видят, она наверняка доставляет им эстетическое наслаждение своим видом. На середине сигареты двигатель автомобиля заглох.

Борислава Георгиевна похлопала глазками. Нет, ну такого с ней еще не бывало. Встать посреди трассы, между микрорайонами! Дама растерялась – привычный ход размеренной жизни неожиданно дал сбой, а она уж никак не была готова к неожиданностям.

Кое-как вырулив на заснеженную обочину, Борислава Георгиевна застегнула шубку и вышла из машины. Ветра не было. С неба плавно падали огромные хлопья снега, а мимо по эстакаде проносились машины, не обращая внимания на импозантную даму. Борислава Георгиевна робко обошла «Опель», зачем-то пнула по колесу, попыталась толкнуть его, ну, так, легонько – кто его знает, что надо делать? А! Точно! Позвонить в авто сервис. Взяла телефон. Не может быть! Сотовый не мог найти сеть. Спокойно. Что еще можно сделать? Проголосовать, ну, конечно же.

Борислава Георгиевна изящно подняла руку в бежевой лайковой перчатке. И невольно залюбовалась тем, как мех песца пушисто обрамляет перчатку, а снежинки мягко падают на белый рукав шубки. Какая она умница, что не пожалела пять тысяч евро на эту шубку.

Из задумчивости ее вывел визг тормозов.

Рядом остановились грязные Жигули – Борислава Георгиевна презрительно называла их консервной банкой. Из машины вышел высокий мужчина в черной куртке с лисьим воротником:

- Че, встряла?

- Что вы говорите? – не поняла дама.

- Встряла, говорю? Пылесос накрылся?

- Кто накрылся? М-мужчина, у меня машина от чего-то не едет.

- Ха! - Гоготнул хамоватый мужик, нагло разглядывая Бориславу Георгиевну. – А ты ее заводить пробовала?

- Ну да, - терпеливо объясняла дама, стараясь говорить как можно интеллигентнее, и думая о том, как она, должно быть сейчас хороша со стороны. – Я ехала по трассе. А мой «Опель» отчего-то остановился…

Мужчина не дослушав, уже скрылся под капотом:

- Ща, гляну. А ты иди, садись в машину, не мерзни – вон одежда у тебя тонкая какая.

Борислава Георгиевна проигнорировала приказ неожиданного помощника. И хотя ноги начали застывать в сапожках из тонкой кожи, она встала рядом и наблюдала за манипуляциями мужчины под капотом ее машины.

- Во дают... Вы в автосервисе давно были?

- Ну, в конце месяца.

- Во уроды... И как часто вы там бываете?

- Да каждый месяц.

- А че, молодцы чуваки. И сколько осмотр стоит?

- При чем здесь цена? Я могу себе позволить…

- Ага. Вот и они прочикали, что вы можете. Да перестарались на этот раз. Звоните в свой автосервис, порадуйте засранцев.

Борислава Георгиевна пропустила мимо ушей неудобоваримое слово:

- Пробовала уже. У меня телефон сеть не берет.

- Ладно, - мужчина вытерев руки о поданное дамой полотенце, закрыл капот. – Что вы как дите малое. Щас я со своего. Вот черт. И у меня та же хрень. Ладно, давай, куда нужно отвезу – хоть до ментов, или же – что б сеть ловила. А хочешь – и вообще до дому, а то окоченеешь здесь.

Борислава Георгиевна в изумлении сначала посмотрела на мужчину, расплывшегося в улыбке, а затем на его грязную семерку. Нет, такого поворота событий она просто не ожидала.

Мужчина подмигнул:

- Да не боись. А в салоне чисто. Это только снаружи – я в район ездил, дочку навещал, вот там машину и запачкал.

- Ага. – Только и ответила Борислава Георгиевна. Она вообще не умела разговаривать с мужчинами, тем более - с такими, ну, простыми, что ли. Одним словом, как говорит ее мама – с мужланами. Дама молча взяла сумочку, закрыла машину, бикнула сигнализацией и села в Жигули рядом с водителем.

В машине было нестерпимое амбрэ бензином, и Борислава Георгиевна деликатно поднесла к носу надушенный платочек. Ноги ее онемели от холода, а в мыслях был полный кавардак.

- Домой, к мужу едешь? – Спросил мужчина, включив печку и выруливая на трассу.

- Домой… Только мужа у меня нет. – Произнесла дама, неожиданно осознавая всю грусть произнесенной фразы.

- Опа! – Искренне удивился водитель, - такая красотка и одна? Че, ваще, что ль никого нет? Ну, друг там...

И тут произошло непредвиденное. Вдруг все неприятности – поломанная машина, дурацкий праздник и осознание беспросветного одиночества, слились в одну ясную мысль – ей плохо оттого, что она никому не нужна. К горлу дамы подкатил такой горький ком, что Борислава Георгиевна, неожиданно для себя разрыдалась.

Семерка съехала на обочину. Мужчина растерянно бормотал:

- Да ты чего, дуреха? Че я такого сказал? Да хватит рыдать – всю машину зальешь – утонем, - пытался шутить опешивший мужчина.

Но Борислава Георгиевна не могла остановиться – ее никогда и никто не утешал. Даже эмансипированная и самовлюбленная мама. И нечаянная ласка постороннего человека не на шутку растрогала ее, и она зарыдала еще сильнее. Мужчина начал гладить «расклеившуюся» даму по голове, как ребенка:

- Ну, ну, ну, успокойся. Что ж ты так?.. Все будет хорошо … Ну, посмотри – ты красавица, одеваешься опять же хорошо… И тачка у тебя крутая… Так, хватит водопада! Едем ко мне.

Пока Борислава Георгиевна, хлюпая носом и сотрясаясь от остатков рыданий, прокручивала в голове все, что слышала о маньяках, семерка въехала во двор.

- А ну, пошли, - не терпящим возражений голосом произнес мужчина. Дама, платочком зажимая раскрасневшийся и некрасиво опухший носик, послушно пошла за неожиданным другом.

Лифт унес их на восьмой этаж. Квартира мужчины была обычная. Похоже, ее хозяин любил чистоту, уют и не курил. И пахло – дама уловила – порошком «Ариэль».

Мужчина провел Бориславу Георгиевну в гостиную и усадил на диван.

- Чай будешь?

- Да, зеленый.

- Нет, дорогуша, у меня кроме черного ничего нет.

Борислава Георгиевна опять зарыдала.

- Ну, теперь то о чем плачете? Где я вам в восемь вечера восьмого марта зеленый чай достану? До супермаркета пилить и пилить.

- Не… беспокойтесь… Мне бы просто … воды…

Через некоторое время, выпив чаю, ополоснувшись и согревшись в горячем душе, Борислава Георгиевна сидела в гостиной на диване, укутавшись в халат мужчины. Он сидел напротив:

- Ну, чего, очухалась? Теперь рассказывай – на какую тему истерика была?

У нее снова начали выступать слезы и задрожали губы.

- Стоп! Замнем для ясности! – строго пресек новые слезы мужчина. – Давай сначала. Меня Коля зовут. Тебя?

- Б… Борислава.

- Это че, Боря, что ли? Ну, ты даешь!

- Слава…

- А я тебя Бося буду звать. И не возражать. Тебя дома не хватятся? Семья, дети есть?

- Нет. – Шмыгнула носом дама.

- Эт плохо. А у меня вот была семья. Еще два года назад. Жена, да дочка. Жена другого полюбила – у вас, баб это бывает.

- А у вас - нет?

- Тут ты права. Все мы одним миром мазанные. Но я такой – женился, и нет для меня других женщин. А вот она по другому рассудила. Не нравилось ей, что я строитель. Нашла себе менеджера…

- Я тоже менеджер, - улыбнулась Борислава Георгиевна.

- Ха! Эт страна у нас такая – плюнуть нельзя – в менеджера попадешь…

- Я старший менеджер. На хорошем счету, - почему-то начала оправдываться дама, ей вдруг очень захотелось, чтобы неожиданный друг составил о ней хорошее мнение.

- Ага, и как я вижу, очень, очень одинокая. Ну, все, все, - видя, что рафинированная дамочка снова собирается заплакать, он пересел на диван и обнял ее.

И Бориславе Георгиевне вдруг стало так уютно и хорошо рядом с этим огромным мужчиной, нестерпимо пахнущим «Ариэлем». Она вдруг ощутила себя маленькой девочкой, у которой нашелся защитник от всех бед и теперь ей ничего не страшно. А потом Борислава почувствовала его теплые губы на своих губах, голова закружилась, и время перестало существовать.

**********************************************  

Когда она проснулась, в комнате было светло. Наступил новый день. Ее холеная рука изящно лежала на широкой груди мужчины - первого в ее жизни. Борислава Георгиевна приподнялась и посмотрела, нет, не для того, чтобы любоваться по привычке своей рукой. Она смотрела на красивый мускулистый торс мужчины, и на русые кудряшки, на его груди. Перевела взгляд на его лицо. До чего же он был прекрасен – огромные закрытые глаза, утонченный нос с горбинкой, четко очерченные большие губы, которые совсем недавно так нежно ее целовали. И кожа его пахла так, что кружилась голова. Он был похож на небожителя из детских сказок. Впервые в своей жизни она любовалась не собой, а другим человеком…

- Проснулась, ревушка? - Спросил он, не открывая глаз.

- Не знаю. Наверное, я еще сплю, и мне снится мой принц.

- Смешная ты Бося – то рыдаешь, то сказки рассказываешь.

- Ты моя сказка.

- Нет, Бося. – Он сел и обнял Бориславу Георгиевну. – Я реальный мужик. А вот ты моя принцесса. И я тебя никому теперь в обиду не дам. Заметано.
 

Ольга Хомич -Журавлева