Когда мальчики растут только с мамами (безотцовщина), то из них получаются либо мамсики, либо мужики, говорят психоаналитики. Очень хочу себе второй вариант, как у Светки.
Вот ее Артем ( он уже совсем взрослый, 24 года, живут на две квартиры) звонит ей каждый день и интересуется, где она. Волнуется. Переживает. А Светка, допустим, у последнего бойфренда. И как-то ей не с руки называть вещи своими именами. Ну не скажет же она в самом деле:
Смирнов Сергей Владимирович, паспорт серии, госномер…Если сегодня не приду живой – сообщи в милицию. Что о тебе подумают? И она говорит: ..мм
Артем громко начинает уточнять:
- У Сережки с Энгельса?
- Нет.
- У Пашки на Лексусе?
- Нет.
- Значит у архитектора, который еще не развелся?
- Да, - тихо шепчет Светка.
(Отступление: А у Светки самый настоящий роман. Она просыпается утром, архитектор уже уехал на работу, ей записку оставил: «Только никуда не уходи!»
И вот она бродит по студии, а там проекты всякие, им нарисованные, и она берет маркер и рисует в этом генплане домик, где бы хотела жить. Архитектор возвращается, смотрит на нее влюбленными глазами и говорит: «Ладно, я новый нарисую ( а прежний он рисовал неделю)…)
Но я отвлеклась. Главное в этой истории – сын. Который не мамсик. А мужчина. Который приехал на работу к маме, и поставил розетки, подключил стиральную машину. Где он всему этому научился, если жил все время без папы? – думает Светка. И не нарадуется. И учит меня, что надо быть слабой и беззащитной. Не облегченный вариант эсэсовки (я и баба, я и бык), а нежная лилия, тогда сын вырастет правильным.
Я, насмотревшись, приезжаю домой к своему. Ему десять. И говорю:
- Сын, ты помнишь, мама у тебя деньги занимала, которые тебе на день рождения подарили?
- Да, - говорит, - помню. Пять тысяч. А еще помню, что ты мне еще пять проспорила, когда говорила, что я утром не встану сам в школу, а я встал…
- Да, - говорю. – А ты хочешь сделать маме приятное? Например, купить новое платье?
Ну, - говорит сын, - я не готов расстаться со всей суммой (вообще эту сумму он видел виртуально), но тыщу-другую, так и быть, я могу потратить на новое платье.
И мне сразу так хорошо, что у меня растет настоящий мужик.
Скажите срочно, как воспитать без папы настоящего мужика? Прикидываться слабой?

- Галь, если сапоги выкинут, широкие в ноге, (а то у бабки моей ноги с шишками, артрит замучил), ты бери, за любые деньги, - наказывал Галке деревенский сосед Василий. И уточнял:
- Ну не так чтобы дорого…про пенсию мою не забывай…
И Галя в выходные выполняла наказы, скупая для деревенских калоши, сепараторы, сальники на насосы.
Галя угощала гостей бананами:
- Язвить их, и не дыня, и не тыква, черти что…- сельчанам фрукт не нравился.
У Галки останавливалась вся деревня. Где еще кинуть узлы, ну не на вокзале же в самом деле? А Галка – девка радушная, хлебосольная, приветит. Матрасы даже не убирали на антресоли, они стояли рулетами в углу, ждали новой партии гостей.
- У тебя базар-вокзал! – неодобрительно восклицали Галкины подружки из городских прижимистых.
Поначалу, когда Галя ютилась в общаге, со спальными местами были проблемы. Стелили даже под столом, чтоб пространство не простаивало. А когда ей государство от щедрот своих выдало трешку на АМЗ (сейчас самый завидный район Челябинска), то душа ее – широкая и великая как ковыльная степь на ее родине – возрадовалась:
- Ну теперь все войдем!
Галка была девка непорченая. Не курила, как городские прошмандовки. Тугую косу до колен не срезала, как прочие, чтоб смотреться под городских. Красивая, короче девка. Рослая, широкая в нужных местах. Это других можно было огладить по оттопыренному заду, а Гальку нет – у нее рука тяжелая.
В штукатурах-малярах не задержалась: переметнулась в водители троллейбусов – там больше платили. Потом, устав от беспробудного пьянства мужиков, все сельские девки ехали в город. И шли по проторенному Галкой маршруту. В депо.
Знакомство с городом у Гали проходило экстерном: рулишь, а сама наблюдаешь. И потом громко так в микрофон объявляешь:
- Публичная библиотека. Следующая остановка – Алое Поле. Осторожно, двери закрываются!
И чувствуешь себя дикторшей в телевизоре.
- Красота! – говорили девки. – Рули себе и рули, это тебе не десять коров вручную подоить. А вставать рано мы привыкшие…
Наказ от деревенской матери был Гале такой: пустить корни, найти жениха.
И она нашла Кольку – вихрастого солдатика, который служил в военной части на предпоследней остановке Галиного троллейбусного маршрута №5. Худой, как игрушечный оловянный солдатик. Улыбчивый. Когда у Кольки выпадала самоволка – они ходили с Галюшей в кино, Колька угощал ее мороженым, сладкой ватой и клюквой в сахаре.
Галка была решительная и высокоидейная. Такая нигде не подведет. Вот, например, в депо были соревнования по плаванию. Мастер цеха, поглядев, как та ловко управляется с соскочившими рогами троллейбуса, и как козочкой вскакивает на крышу, заголяя упругие ляжки, постановил:
- Завтра будешь выступить против 3 депо. И точка.
У Галки не было купальника и она выступала в трусах-парашютах. И когда народ сиганул по отмашке судьи, Галька чуть не оставила трусы в воздухе…Но… выиграла свою дистанцию. Она слышала, как громко ей аплодировали, и только потом поняла, что это не ей, а трусам.
Галька всегда числилась в стахановках: не ленилась переключать кнопки и рычаги на остановках и светофорах, глушила машину, чтобы экономить государству драгоценные киловатты.
- А че зря электричество есть?
Коля после срочной службы пошел в шахтеры. Поднимался из забоя и прямиком на свиданку к Гале. От Коли пахло земляничным мылом, и Галя думала, что роднее запаха для нее нет. Так и обнимались, угольный рабочий и колхозница. С них надо было заставку к кино лепить, но такая уже была…
Колины маманька и папанька с Украины страшно расстроились, когда сын решил пустить корни на Урале, а не вернуться к сладкой хохлушке Раисе, которую приглядела ему мамка в родной деревне.
- Кто ж нам опорой будет в старости? – спрашивали родители.
Николай отправил на родину галину фотографию: сто очков вперед засиделке Раисе. Но маманька в письме грубо ответила:
- Тот же назем, только издалека привезен!
А у Коли с Галей уговор был: она ему свои письма из деревни показывала, он ей – свои. Все тайны на двоих. Все горести и радости – общие! Нет бы, дураку, спрятать, соврать. Показал. И – все – как отрезало, Галька обиделась: выбросила его из сердца вон, закрыла сердце на ключ, как пишут в сказках, а ключи выбросила на конечной остановке. Ну не дуреха? Колхозница. Коля вытаптывал поля под окнами общаги, писал ей про любовь и «прости», будто пятиклассник. Галя – не смотрела. Или смотрела чужими пустыми глазами, как у вахтерши в общаге.
Колька был солдат – напра-нале. А тут в случае с Галкой, кобылой необъезженной, надо было генералить. Схватить под уздцы – и в койку. Колька сплоховал.
А тут еще мать слезливое письмо с Украины прислала: пора, мол, проведать стариков, не ровен час помрем без тебя. Приехал в родчий дом, запил с горя так, что себя не помнил. Собрался уезжать, а Раиса, нареченная невеста, не пускает:
- Я ж беременная от тебя, Коля!
2
Правила техники безопасности: в гром-молнию встать на линии, и не ехать. И вот Галя сидит внутри, обняв большой троллейбусный руль, закрыв двери, и ревет белугой.
- Ну и пусть меня убьет!
Витьке – бабнику, который перещупал всех баб из депо (он тут ремонтировался по блату), Галка просто уступила. Он ее «высидел». Ждал на своем такси каждый вечер, подвозил до дома.
Но счетчик таксомотора быстро отщелкал жизнь с недотрогой Галиной. Витька все обнулил и поехал в путь за новой бабой. Оставив Галю с прицепом: двумя пацанами. После Витьки Галя решила, что постель – самое постыдное и некрасивое дело. Чтобы лечь с ней в кровать, Витьку приходилось драться. Додрался до двух пацанов – Сережки и Олежки. И ведь на алименты Галка не подала – дура гордая. И Галя крутила руль своего пятого маршрута матерью-одиночкой. Нет чтоб крутануть руль вправо, чтобы рога соскочили и троллейбус встал поперек дороги – бодливый и грозный. Нет. Галка ехала по проложенным кем-то проводам, будто так ей на роду написано. Мимо счастья.
3
Хлебосольность ее выручила. Встававшая на постой деревня везла ей кур, гусей, яйца ведрами. На таких гостинцах пацаны ее в полгода весили по 10 кило:
- Ишь, раскормила поросят, - участковая терапевт еврейка Кузиличанская посмотрела недобро. – Чтоб ели бульоны на капусте и черные каши…
Но Галя советы выслушала, а сделала по-своему. Никто ей был не указ. Никто! Даже собственное сердце, которое посылало сладкие сны про Кольку и клюкву в сахаре…
Однажды в декабре к ней приехал с Украины Коля. Как снег на голову. С сеткой спелых украинских яблок. И теперь от него пахло яблочным садом, а не земляничным мылом. Но все равно счастьем.
- Я разведусь, поехали со мной!
- Поздно уже, - вздохнула Галина.
Яблочная молодость прошла. Да, Галка – не яблоня уже. Черемуха! Зацветет накануне лета и всех гордостью своей, как морозом, побьет. Все живое. И любовь.
- У тебя сын, у меня – двое, - продолжала Галя. - Да и Раису твою куда девать…
А Раиса все галкины письма к Коле перехватывала, жгла, а Галке написала одно:
- Прошмандовка, поблядушка ты, скотобаза бессовестная!
И жила все годы женой постылой, прислушиваясь, кому Коля звонит. Да чье имя бормочет во сне.
И коля уехал ни с чем.

4
- Профукали счастье – надо было тогда, - рассказывала потом баба Галя своим жиличкам про несостоявшуюся любовь. Когда дети выросли и разлетелись по своим гнездам, Галя по привычке была гостиницей: деревенские ей на поруку девок-студенток определяли.
Девчонки у нее не засиживались. У бабы Гали тут был инкубатор невест. Уютная такая девичья. Она девчонок блюла. Вместо дискотек – пасьянс вечером. Или картишки баба Галя раскинет на бубнового короля с 3 курса мединститута. Что было? Что будет? Чем сердце успокоится?
- А сейчас свиную ляжку накрутим на фарш и пельмени в 6 рук быстро налепим поужинать.
И девчонки у нее были все экологически-чистые. Будто из заповедника. В страсти городские не торопились кинуться: не курили, не сквернословили. Женихи это чувствовали. И нюх был у бабы Гали на жмотов и козлищ.
- Нинк, вон женихи все ворота обоссали! Выходи! Но через час домой. Мне перед мамкой твоей ответ держать.
А когда Нинка с потрескавшимися губами приходит, шутит:
- На ветру целовались?! Не вздыхай тяжело - не отдадим далеко, хоть за лыско – да близко, хоть за вора – да возле своего забора…
- А расскажи, теть Галь, про Колю. И теть Галя рассказывала. И про своих подруг.
Тамара, например, пергидрольная блондинка, подружка по штукатурно-малярному, та двоих родила и мужик сбежал. Дети выросли – ютились в однокомнатной, делая выгородку из пледа. Ругались из-за тесноты. Тамара на 8 марта и Новый год шла к Гале, а дети ее праздновали отдельно. Тамара горбатилась на стройке, сдавая дом за домом, завидовала чужим новосельям. Больше 300 девятиэтажек за всю жизнь сдала. Сапожник без сапог. Двухкомнатную Тамарка взяла боем, устроив демонстрацию возле мэрии. Застройщик задолжал им зарплату за целый год. В двушку вселилась с дочерью, полуторку оставила сыну. И считала свою жизненную миссию по жилплощади выполненной.
Мужу Зои, Юрке, через год поездом отрезало ноги. И стала Зоя супругой самовара, безногого инвалида. Юрка после этого повредился на голову. Жадный стал. Подозрительный. Когда родилась дочка, Юрка стал питаться от семьи отдельно, пенсию прятал. Но из дома не гнал. Зоя работала как ломовая лошадь: ночами – сторожила автосервис, днями – банщицей в санатории. И когда у Вали возникало окошко, она собирала подруг – Галю и Тамару в парилке. И далеко неслось по профилакторию «Союз»:
- Ехали китайцы, потеряли яйцы, Девки думали малина, откусили половина!
Легкое презрение к мужикам их объединяло.

5
А потом ей снова позвонил Коля. Бабе Гале было тогда чуть больше пятидесяти. И назначил он ей свидание в Киеве. И баба Галя (к тому времени бабка 2 внуков) – поехала! Раисе наврали, что на обследование в больницу, Галю поселили у друга, который был в курсе большой любви. Разработали целую военную операцию.
Они сидели на лавочке в парке Киева и видели голубей, которые грелись на канализационном люке. И сердца их - Коли и Гали - плакали, потому что всю жизнь они, как те голуби, сидели на теплом воспоминании и грелись от любви. А надо было свить общее гнездо. Сначала по дурости, горячке молодой, потом из страха нарушить чужое гнездо, потом – дык в старости вроде как уже не живут.
У Коли была одышка и страшное сердцебиение и гипертония от работы в шахте. У бабы Гали – варикоз и артрит.
- И что мы наделали, Галя?
И вот тут они решили больше не уступать судьбе-чертовке. Коля приехал домой и стал готовить документы по переводу пенсии в Россию. Раиса слегла в больницу. Дети, прознав про закидон престарелого отца, заявили:
- Мать пожалей, на старости лет куда собрался? Кому ты больной нужен?
Бабя Галя худела от любви. Строила планы. Пора было уже пожить для себя. Не для детей, не ради работы, а для себя. Той девчонки, которая любила клюкву в сахаре. Такую горьковатую внутри, но сладкую снаружи, на языке. Как наша жизнь.
И вот в Рождество, когда у бабы Гали собрался обычный для нее базар-вокзал из подруг-одиночек, детей с их семьями – в дверь позвонили. Там стоял Коля, с одышкой, одним инфарктом и наклевывающимся после дальней дороги гипертоническим крисом. Но такой родной. И теперь уже ее на всю жизнь. От него пахло поездом.