Его сравнивают со Станиславским, Немировичем-Данченко, Мейерхольдом, Таировым, Вахтанговым. И это очевидно. По своему человеческому масштабу и грандиозности созданного, Товстоногов, без преувеличения, стоит в одном ряду с классическими театральными деятелями ХХ века.

Родился он в Петрограде 28 сентября 1915 года. После октябрьского восстания большевиков семья в переехала в Грузию. В 20-х годах юноша впитал все самое лучшее, что было тогда на грузинской сцене. Первый спектакль, в котором сыграл подрастающий Георгий, на всю жизнь оставшийся по-грузински Гогой, поставили силами школьного драмкружка по пьесе неустановленного автора, и назывался он "Перископ с правого борта". В школе учился очень хорошо, в совершенстве освоил немецкий язык, с ранних лет интересовался отечественной и зарубежной литературой, писал без единой грамматической ошибки такие глубокие, интересные сочинения, какие сегодня могли бы фору дать иной дипломной работе. По настоянию отца, не интересовавшегося театральной деятельностью и полагавшего, что это вообще никакая не деятельность, поступил в Тбилисский институт инженеров транспорта. На транспортного инженера проучился год. Один из его сокурсников запомнил эпизод, когда профессор высшей математики, читая лекцию, в сложной формуле произвел какое-то преобразование и добавил: "Этим мы убиваем двух зайцев". На что Гога на ухо сокурснику сказал: "А на ... нам зайцы?". Из такого отношения к высшей математике и железнодорожному транспорту не может не вытекать, что театр в душе юного Товстоногова вот-вот победит полностью и навсегда. Что и произошло, когда он под псевдонимом Г. Ногов несколько лет успешно проработал актером на сцене Тбилисского театра юного зрителя под руководством выдающегося режиссера Н.Я. Маршака и замечательного директора К.Я. Шах-Азизова. Директор Шах-Азизов стал на всю жизнь "добрым гением Товстоногова". Никто и никогда не выяснит, как он угадал в этом юноше недюжинное режиссерское дарование, но ведь угадал, и это определило дальнейшую судьбу талантливого Гоги. По настоянию Шах-Азизова его направили на учебу в Москву в Театральный институт на режиссерский факультет. Тогда, в 1933-м, Товстоногову было всего лишь восемнадцать лет.   

До ста спектаклей в год смотрел приехавший из Тбилиси молодой человек. Большая московская сцена оказалась замечательной школой, поскольку среди "проходных" постановок было много выдающихся. Константин Сергеевич Станиславский и Всеволод Эмильевич Мейерхольд – его главные учителя. В 1937 году студента 4-го курса Георгия Товстоногова из ГИТИСа исключили. Его объявили сыном врага народа, сыном своего отца, арестованного по обвинению, что он японский шпион и собирался подрывать устои нового социалистического общества. И через несколько месяцев в том же ГИТИСе восстановили: Сталин с известным акцентом всей стране объявил, что "сын за отца не отвечает". Через несколько лет к семидесятилетию отца народов и главного театрала Советского Союза Товстоногов поставит спектакль, за который получит Сталинскую премию. Своеобразная дань Времени. Пришлось отдать и ее.

Сквозь толщу минувшего и радужную ауру юбилейных торжеств удастся разглядеть и пустой зал БДТ 1956 года.

В том году Георгия Товстоногова назначили на должность главного режиссера большого по объему площадей ленинградского театра почти без зрителей, казенного учреждения культуры с клинически неинтересным репертуаром, безнадежно скучного и удручающе бесперспективного.

Сам он об этом писал: "…Я отказался этот театр возглавлять, понимая, что ничего с труппой сделать не смогу, а увольнять – нельзя. Я поставил ультиматум, что соглашусь, если мне позволят освободиться от ненужных людей. Ленинградское руководство пошло навстречу, сказали – увольняйте, через суд никто восстановлен не будет, и слово сдержали. Так мне удалось образовать новую труппу".

 

И сам Товстоногов, и все, что он сделал, и все его громадное творческое наследство подсказано самой жизнью бурного, страшного, странного, а в чем-то и теперь продолжающегося ХХ века с тяжким его переходом в ХХI. В этих спектаклях – суть Времени, в котором он работал. Оно было, конечно, советским, но и, безусловно, общечеловеческим, что и звучало со сцены в таких "авангардных" спектаклях, как, например, "Три сестры". "Мне казалось, - писал Товстоногов, - что тема трагического бездействия с особой остротой звучит в наш век — век активного творческого вмешательства в жизнь. И чем приятнее, добрее, прекраснодушнее будут герои пьесы, тем страшнее прозвучит тема душевного их паралича. И, рассказывая сегодня о неосуществленной мечте чеховских героев, о крушении их идеалов, мне хотелось передать трагизм свершившегося с ними, потому что "Три сестры" — произведение трагическое… Любя своих героев, Чехов ненавидел тупую, бессмысленную жизнь, которая породила и их трагическую бездеятельность, и их пассивность, безволие и, в конечном счете, их равнодушие".

Он, иными словами, оставил очень яркий и очень светлый след в истории не только отечественной, но и всей мировой культуры, и наша сегодняшняя задача, а также и завтрашняя, след этот, по возможности, не затоптать, не опошлить, а то теперь мастера мы затаптывать самые светлые следы. Тем более что Георгий Александрович всегда был противником цинизма, махровой глупости, бездарности, тупости, канцелярщины. При этом был он всегда очень модным и хорошо одетым человеком, любил водить автомобиль, собирал театральные маски, мастерски рассказывал анекдоты и при всей своей строгости обладал высоким чувством юмора.
 

 

Это был человек необозримого масштаба, высочайшей гуманитарной эрудиции. Он знал все самые важные и передовые театральные достижения и виртуозно применял их в своих постановках.

А в недописанных "Последних мыслях" есть такие слова: "…Завтра новому поколению режиссеров ставить спектакли, молодым актерам играть в них, а молодым зрителям их смотреть. Не будем скромничать — без опыта старших им не обойтись. Но пусть сами они двигаются дальше, вперед: жизнь коротка — искусство вечно".