Пять главных книг сегодняшней Нобелевской лауреатки Светланы Алексиевич:

«У войны – не женское лицо» (1983), «Последние свидетели (сто недетских рассказов)» (1985),

«Цинковые мальчики» (1989), «Чернобыльская молитва» (1997) и «Время секонд хэнд» (2013) –

все они, собственно, и складываются в работу «Красный человек. Голоса утопии».

67-летняя Алексиевич взяла «Нобеля» с третьей попытки – автор выдвигалась на соискание в 2013 и 2014 году.

Кто бы мог предположить, что в 2015 премия все-таки поддастся - «за многоголосное творчество —

памятник страданию и мужеству в наше время», -

а Светлана обойдет на повороте Харуки Мураками.

Вот некоторые цитаты из книг и интервью Алексиевич – чтобы представление о ее творчестве

составили даже те, кому (как и нам) лень много читать.

О главном вопросе

Насколько человек непрочен, насколько ему нельзя доверять самому себе.

Ницше говорил про инстинкты человека, над которыми лишь тонкая пленка культуры,

которая мгновенно слетает в темные времена. Как защитить человека в человеке?

О том самом «маленьком человеке»

<Я не люблю великие идеи. Я люблю маленького человека>...

< маленький человек, который выживает, который как-то вытягивает из этого кошмара житейского своих детей,

таскает сумки с Китая, с Маньчжурии, Польши и стоит на этом солнцепеке, на базаре, обманывает государство. >

<И вот это самый интересный для меня сегодня герой.>

О свободе

Едем по Смоленщине. В одной деревне остановились возле магазина.

Какие знакомые (я же сама выросла в деревне), красивые, какие хорошие лица –

и какая унизительная, нищая жизнь вокруг.

Разговорились о жизни.

«О свободе спрашиваете? Зайдите в наш магазин: водка стоит, какая хочешь:

«Стандарт», «Горбачев», «Путинка», колбасы навалом, и сыра, и рыбы. Бананы лежат.

Какая еще свобода нужна? Нам этой хватит»

О популярности на Западе

В Европе задаются вопросом: почему эта бездна страданий,

этот трагический опыт не конвертировался в свободу, почему мы снова и снова мы к нему возвращаемся,

что это за люди, которые не могут разорвать свою цепь?

И в моих книгах как раз они находят ответ.

О двух лицах

У меня была своя война…

Я прошла длинный путь вместе со своими героинями.

Как и они, долго не верила, что у нашей Победы два лица – одно прекрасное, а другое страшное,

все в рубцах – невыносимо смотреть.

И еще о «не женском лице» войны

Я написала бы о том, как пришла к бывшей партизанке...

Грузная, но еще красивая женщина — и она мне рассказывала, как их группа

(она старшая и двое подростков) вышли в разведку и случайно захватили в плен четверых немцев.

Долго с ними кружили по лесу. Но к вечеру третьего дня их окружили.

Ясно, что с пленными они уже не прорвутся, не уйдут, и тут решение — их надо убить.

Подростки убить не смогут: уже три дня они ходят по лесу вместе,

а если три дня ты рядом с человеком, даже чужим, все равно к нему привыкаешь,

он приближается — уже знаешь, как он ест, как он спит, какие у него глаза, руки.

Нет, подростки не смогут. Это ей понятно. Значит, убить должна она.

И вот она вспоминала, как их убивала. Пришлось обманывать и тех, и других.

С одним немцем пошла якобы за водой и выстрелила сзади. В затылок.

Другого за хворостом повела...

Меня потрясло, как спокойно она об этом рассказывала.

О стариках и памяти

Пришло такое письмо: «Нам, старикам, трудно жить...

Но не из-за маленьких и унизительных пенсий мы страдаем.

Больше всего ранит то, что мы изгнаны из большого прошлого в невыносимо маленькое настоящее.

Уже никто нас не зовет выступать в школы, в музеи, уже мы не нужны.

Нас уже нет, а мы еще живы. Страшно пережить свое время...».

Я по-прежнему их люблю.

Не люблю их время, а их люблю.

О космополитизме

По взглядам я – космополит, особенно после Чернобыля.

На этой мертвой земле ты просто человек, который пытается найти некий смысл в этой жизни,

во всем том, что вокруг нас.

О нацпринадлежности

Я человек русской культуры.

И вот мой проект, в котором я 35 лет занималась историей красного человека, красной цивилизации.

Она говорила на русском языке, эта утопия.

И я писала на русском языке. В то же время Белоруссия – моя родина.

Я думаю, что после исчезновения империи очень трудно слишком уж почистить нации.

Все в нас очень сложно, очень перепутано.

О женщине-героине

Наш героизм стерильный, он не хочет считаться ни с физиологией, ни с биологией.

Ему не веришь. А испытывался не только дух, но и тело.

Материальная оболочка.

О матери

<из вырезанного цензурой>

«С нами была радистка, она недавно родила. Ребенок голодный... Просит грудь...

Но мама сама голодная, молока нет, и ребенок плачет.

Каратели рядом... С собаками... Собаки услышат, все погибнем. Вся группа — человек тридцать...

Вам понятно? Принимаем решение...

Никто не решается передать приказ командира, но мать сама догадывается.

Опускает сверток с ребенком в воду и долго там держит...

Ребенок больше не кричит... Ни звука...

А мы не можем поднять глаза. Ни на мать, ни друг на друга..»

О крысах 

<из вырезанного цензурой>

«Ни в каком самом страшном фильме я не видела, как крысы уходят перед артобстрелом из города.

Это не в Сталинграде... Уже было под Вязьмой...

Утром по городу шли стада крыс, они уходили в поля. Они чуяли смерть.

Их были тысячи... Черные, серые...

Люди в ужасе смотрели на это зловещее зрелище и жались к домам.

И ровно в то время, когда они скрылись с наших глаз, начался обстрел.

Налетели самолеты. Вместо домов и подвалов остался каменный песок...»

По материалам открытых источников