Легкие книги о потере работы и о том, что не все потеряно |
|
Помогите вспомнить бразильскую сказку |
|
фантастический рассказ |
Метки: книги |
Человек, который раздал долги |
|
«Остаток дня» Кадзуо Исигуро |
Метки: 20 век английская Исигуро |
"Последние станут первыми" Елена Арифуллина |
Метки: постапокалипсис |
Б. Э. Пэрис "Нервный срыв" |
Метки: триллер |
Посоветуйте пожалуйста произведение о НЕ ЛЮБВИ? |
Мы знаем очень много великих произведений о любви, но совершенно не можем назвать сразу, ни одну художественную книгу посвященную «не любви», совершенно не приходит на ум... про «героическую НЕ ЛЮБОВЬ» ))) Хотела бы, проследить за развитием сюжета!)). Обязательное, небольшое условие : авторство-известного, признанного автора...
|
Посоветуйте пожалуйста. |
Метки: энциклопедия поиск книг ВОВ документальная 20 век 21 16-18 века историческая 19 |
Ищу книгу |
|
Минка Кент "Легчайший воздух" |
Метки: триллер детектив |
"Человек, который принял жену за шляпу" Оливер Сакс |
Потеряв ногу или глаз, человек знает об этом; потеряв личность, знать об этом невозможно, поскольку некому осознать потерю.
Бороться за самосохранение в угрожающей ситуации. Об этом книга. Не о неврологических и нейропсихологических отклонениях, как можно подумать. И сами по себе описания клинических случаев здесь не главное. То есть, они ядро книги, ее основное содержание. Оливер Сакс не был писателем в смысле "сочинитель", "автор художественной прозы".
Он врач и популяризатор описательной практики. Герои его книги - пациенты во взаимодействии с болезнью и отчасти с доктором. Инвалиды, с точки зрения социальных стандартов, которые приспосабливаются жить, всякий со своим гандикапом. Ни одного случая полного излечения, хотя иногда удается облегчить симптоматику и помочь адаптироваться к реальности. В некоторых случаях довольно успешно.
Структурно книга поделена на четыре части: Утраты, Избытки, Наития, Мир наивного сознания. Первая, как несложно догадаться, посвящена дефицитам (излюбленное слово неврологов), для которых Фрейд ввел общий термин "агнозия" понятие, включающее особые расстройства распознавания и восприятия: афонию, афемию, афазию, алексию, апраксия, амнезию, атаксию.
Обычный человек в обыденной жизни сталкивается из всего перечисленного, разве что, с амнезией, большей частью в сериалах (ну, или в краткосрочном алкогольном варианте). Да с профессиональной проблемой преподавателей и лекторов афонией (потерей голоса). Более драматичный и глубокий случай афемии - полной утраты возможности говорить, описан в "Жутко громко и запредельно близко" Джонатана Сафрана Фоера. Помните, героя, которого постепенно покидали слова?
Алексия, больше известная как дислексия - неспособность понимать прочитанное, тоже сегодня вошла в круг обыденных понятий, неожиданно обнаружившись у многих талантливых актеров, благо - сегодняшнее развитие техники позволяет воспринимать тексты на слух. С апраксией и атаксией сложнее, это уже скорее клинические симптомы, выражаемые в неспособности совершать целенаправленные действия, отсутствии координации мелкой моторики.
Но описанное в книге, далеко за пределами любых стандартных ситуаций. так титульная глава рассказывает о консерваторском профессоре, полностью утратившем способность ориентироваться, полагаясь на зрение, и удивительным образом скомпенсировавшем это слухом, развитым чувством направления. В то время, как эрудиция и профессионализм позволили ему продолжать преподавательскую деятельность.
Для меня самым жутким и одновременно восхитительным стал случай "Бестелесной Кристи". Удивительное мужество, воля к жизни, целеустремленность у женщины, в одночасье полностью утратившей связь с собственным телом. Все знают ощущение нечувствительности, когда отсидишь ногу. Теперь представьте, что такое происходит со всем телом. То есть, лишаешься возможности ходить, говорить, двигать руками, даже глотать и моргать. Невообразимый ужас. И восхищение женщиной, которая сумела вернуться к подобию прежней жизни, и даже к профессии (она программист). В месте с острой жалостью - героиня до конца довольствовалась таким суррогатом жизни.
"Избытки" посвящены, главным образом, проявлению синдрома Туретта, некоторых форм эпилепсии и нейросифилиса, на определенных этапах внешне выражаемым как гиперактивность. избыточная витальность, эйфорическое чувство довольства жизнью, схожее с действием кокаинсодержащих стимуляторов.
Замкнутые люди резко меняют линию поведения на выражено экстравертную, флиртуют, балагурят, отпускают фривольности выражено сексуального характера, Порой это кажется подселением некоего трикстера или прямой одержимостью. Интересно, что в большинстве случаев, даже переживая после мучительную абстиненцию, пациенты не хотели бы быть окончательно вылеченными.
"Наития", третья часть, повествует о голосах, которые внезапно начинают звучать в сознании пациентов. О давно утраченных воспоминаниях далекого детства, которые сплывают в памяти. О видениях религиозного характера, вроде визионерства Жанны д`Арк, Сведенборга, Даниила Андреева. Жемчужина этой группы историй - грустное и прекрасное "Возвращение в Индию" о смертельно больной девушке, которая, умирая, получила возможность полностью погрузиться в жизнь своей исторической родины.
Финальная часть "Мир наивного сознания" о тех, кого теперь называют особенными, а прежде дебилами. Не приспособленных к школьному обучению, не способных обслуживать себя в быту, но обладающих удивительными талантами, о каких представители условной "нормы" и мечтать не могут. Трогательная история Ребекки, поразительный Ходячий словарь, замечательный Художник аутист Хосе. все это о том, что люди, отличные от нас, не хуже - просто другие.
А с "Близнецами" ощущение, что точно знаю эту историю, нарастало по экспоненте. И да, в основу сценария "Человека дождя" с Дастином Хоффманом положен как раз их случай. в жизни закончившийся куда грустнее. Это чудесная книга, с сильной и правильной философской составляющей и хорошо, что появилась аудиокнига в исполнении Игоря Князева. Прежний вариант Ирины Ерисановой я не смогла бы слушать.
Метки: аудиокниги нонфикшн |
Помогите вспомнить произведение |
Метки: русская фантастика поиск книги фантастика |
читательский дневник. апрель |
|
Жоэль Диккер "Книга Балтиморов" |
Метки: семейная сага современная проза |
Роже Дорсанвиль. Умереть за Гаити. |
Я прочитала повесть Роже Дорсанвиль «Умереть за Гаити или Судьба святой Эстер и ее сподвижников», опубликованную в журнале «Иностранная литература», 1986 год, в 5 номере. Здесь рассказывается о положении дел на Гаити в 1970 году, когда страной правил диктатор Дювалье. Повесть разделена на несколько глав.
Глава 1. Мария.
Произведение начинается с того, как Мария, настоящее имя Эстер, участница подпольной группы, застрелила двух макутов Бешенного короля, «преодолевая врожденное чувство сострадания». Макуты - это тайная политическая полиция, созданная диктатором Франсуа Дювалье. Убийство произошло в двухстах метрах от дворца, казарм, от всего скопления оружия. Только здесь макуты чувствовали себя в безопасности, вываливаясь безоружными из кафе. Мария стреляла, находясь рядом с Альдо.
Мария перед заданием порвала все связи с семьей, только бы уберечь их от мести макутов. Она стала любовницей Альдо, богатого иностранца, тем самым добившись, чтоб от нее отреклась семья. Подобно всем подпольщикам она не ведала иного страха, кроме страха перед пытками. Она знала, что все они обречены, поэтому отчасти и вызвалась выполнять задание, с которого ей не суждено вернуться. Лучше уж погибнуть под открытым небом, чем «отдать свое тело на растерзание псам в тюремных застенках». Никакая подпольная группа не сможет сохранить жизнеспособность, если не будет постоянно расти. Но их было всего 15. Ни сообщников, ни замены, ни преемников. «Стоило задеть ненароком плечо мужчины, как тот съеживался и трепетал, а если женщины – она готова была крикнуть: «Делайте со мной, что хотите».
Мария выстрелила, отбросила сумку, которая временами была тяжелой, особенно когда в нее укладывали пропагандистскую литературу или оружие, как сегодня. Но после выстрелов « ей показалось абсурдным стрелять в самое себя, она не убьет себя, как обанкротившийся банкир, или продувшийся в прах картежник. Она будет драться до последнего вздоха и уложит еще двух макутов». Но макуты убили автоматными очередями Марию и Альдо. Оба трупа было приказано оставить нетронутыми для всеобщего обозрения. « По радио объявили, что всех учащихся школ надлежит провести мимо этих тел, дабы никому не повадно было идти по стопам агентов международного коммунизма. С полудня – служащие государственных учреждений».
Глава 3. Виктор.
Виктор - родственник Марии, или Эстер. Нагое тело Марии два дня лежало на насыпи, облепленное мухами, не в силах переносить исходящий от него смрад, владельцы ресторанов и кафе оставили свои заведения открытыми, только бы избежать лишних вопросов, преследования макутов, никто не молился об усопшей, не окропил ее святой водой. Семья отправилась к насыпи, чтоб присоединить свои плевки к плевкам других подлецов. Семья отреклась от нее в газетном объявлении,
Глава 2. Альдо.
Альдо владел фирмой по продаже вин, ликеров и сигарет, а также торговал оружием, его торговым партнером было правительство. От каждой проданной партии у него кое-что остается.
Бешеный король отдал приказ узнать, кто такой Альдо, собрать все сведения о нем, настоящее имя, чем занимался. Были схвачены и зажаты в немилосердные тиски сотни бедолаг. Кухарка Альдо скончалась до начала пыток, просто с перепугу. Отдали богу душу шофер и двое служащих из принадлежавшей Альдо фирмы. Они не вынесли пыток водой и электрическим током и маленьких пороховых взрывов в прямой кишке. Потом власти обратились за помощью к ФБР, ЦРУ, и доминиканской жандармерии.
Шумиха, поднятая вокруг Альдо, пошла на помощь семье Марии, о них словно позабыли. «Ее отец, тетки и прочая родня, удивленные тем, что их еще не прихлопнули, закупили место на полосах ежедневных газет и клялись в верности безумному отцу нации. И ни у кого не открылась рвота, в том числе и у «отца нации», привычного к подобным тошнотворным воскурениям. Что же до пяти миллионов сынов и дочерей, то они давно свыклись с подобными изъявлениями к отцу, который почти не показывался на людях».
В этой главе раскрываются некоторые моменты истории страны, например, отношения с соседней Доминиканской республикой, Кубой. В 1937 году по приказу диктатора Доминиканской республики Трухильо были убиты 26 тысяч гаитян, 12 тысяч ранено, а сто тысяч обобраны до нитки и высланы из страны. Интенсивный ввоз гаитянской рабочей силы в Доминиканскую республику, да и на Кубу тоже, была, если угодно, своего рода торговля чернокожими, налаженная американцами. «Межу 1920 и 1933 эмигрировало из страны не меньше 500 тысяч человек. Неконтролируемая рождаемость, эрозия почв, недостаточная ирригация, истребление лесов, а затем воцарилась химия с ее красителями и пришел конец рубке кампешевых деревьев, а тут явились янки со своими законами, они прикрыли наши заводики, а на Кубе и в Доминиканской республике открыли гигантские сахарные комплексы и начали сманивать туда людей с Гаити. По инициативе Кастро пятьсот тысяч гаитян, проживающих на Кубе, объявлены полноправными гражданами Кубы. Пятьсот тысяч бродяг обратились в 500 тысяч полноправных кубинцев, на Гаити гаитянину живется еще хуже, чем у доминиканцев. Буйно помешанный лишил жизни около миллиона человек. А сколько уехало, чтоб стать безродными вшами в США, в Канаде».
Я нашла в этой главе несколько взглядов на причину бедственного положения гаитян. - «Умение закрывать глаза на очевидное – это специфическая особенность гаитян; этакое нежелание ничего понимать. Гаитяне не научились также объединятся в борьбе. Не было у них за границей ни профсоюзов, ни инициативных групп, ни кооперативов, ни газет - ничего, что было бы создано гаитянами для гаитян. А ведь их было тысячи и тысячи за рубежом. Они словно бы уверенней чувствовали себя в доминиканских профсоюзах. Доминиканцы же, наживаясь на них, относились к ним так, как будто те – члены касты неприкасаемых. «Трусы, Навеки проклятый народ, пригодны разве что для ритуальных плясок». Мнение другого человека – «Гаитяне не хотят смотреть правде в глаза, в колдовстве и безумных шаманских плясках ищут убежища от реальной жизни».
Альдо говорит - «Я мог бы поднять вас на революцию, если бы вы оказались способны на нее. Я пытался понять, почему вы проникнуты неистребимым чувством собственного достоинства. Отчего вы так горделиво носите головы? Слуги, лакей, рабы! Вам бы следовало сгорать от стыда и не поднимать глаз от земли, пока вы не подниметесь на восстание. Каждый третий в этой стране – доносчик».
Глава 4. Серж.
Серж - руководитель подпольной группы. Члены группы меняли жилье, собирались под видом танцулек, так как тишина в доме уже возбуждали недоверие власти. Покупали продукты, как обычные люди, молочники приводили коров, чтоб подоить их тут же, во дворе. Мария была ученицей Сержа, он сам послал ее на смерть, «это его доконало, и впредь он решил иметь дело лишь с профессиональными революционерами, но где их взять, профессионалов?» Собирались подпольщики группками, не все 15 сразу, хотя кое-кто и выражал желание встретиться в полном составе. Подпольщики должны быть разбиты на группы по четверо и ни одна четверка не должна знать другую. Власть, благодаря доносчику, раскрыла их место жительства и «Никто из семерых подпольщиков не спасся». В бой вступили базуки с автоматными очередями.
Глава 5. Мишель.
Сцена суда над Мишелем. Тяжело мне было читать эту главу. Мишель хотел всему миру показать подлость режима диктатора на открытом судебном процессе и требовал его. Похоже, мир не особо интересовался событиями в стране. »Перуанское правительство прислало журналистов не слишком деятельных – совершенно аполитичного судебного репортера». Мишель пытался говорить о беззакониях, но все для него быстро закончилось. «В зале наручники сняли, но кандалы оставили, к ним был подсоединен электрогенератор, которым манипулировал человек. Судья сказал – «Мы не были поставлены в известность о том, что он подвержен эпилептическим припадкам. Нет ли здесь врача?» « В этой стране если чего-то не понял, лучше закрой глаза, ибо понимание влечет властную необходимость выбора». Поэтому прокурор даже не поинтересовался, отчего тело обвиняемого только что извивалось в корчах, а теперь он стоит неподвижно, с остолбенелым видом»
Глава 6. Доктор Легро.
Два врача, бывшие друзья, вызванные к Мишелю после пыток, нарушили приказ - оживить тело, чтоб продолжить допрос и умертвили его уколом. Это было с их стороны и актом мужества и милосердия, я поняла.
Я прочитала в этой главе о состоянии медицины в стране. « Медикаменты, получаемые от фонда Форда, Каре целыми ящиками сбывались в частные клиники. Легро делал операцию и отказался прекратить по требованию макута.» Она умрет. Она уже мертва, - рявкнул макут. И выпустив автоматную очередь, он прикончил и женщину, и ребенка в ее чреве. Врача оглушили ударом, надели наручники и привезли в дом макута, где он принял роды» у другой женщины.
«Воспитанный буржуазным обществом, он был настолько глуп, что стыдился своей матери, а это, в сущности, означало стыдиться себя».
Столько хороших людей погибло, но больше всего мне жаль Марию. « Она была родником, легким ветерком, ароматным цветком и зрелым плодом». Гаитяне живут так же плохо, как и жили.
|
Поршнев Б. Социальная психология и история. |
Поршнев Б.Ф. Социальная психология и история. Издание второе, дополненное и исправленное. М. Наука 1979г. 232 с. Твердый переплет, обычный формат.
Безусловно, история не может быть безпроблемной и безконфликтной. Споры учёных, сражения разных концепций друг против друга двигают наши знания вперёд, требуют совершенствовать аргументацию, смотреть на привычные, казалось бы, вещи с иной стороны. Жизнь слишком сложна, чтобы выстроить процесс развития человечества в рамках какого-то уравнения, именно поэтому нам вечно необходимо искать и дополнять новые переменные, новые процессы и закономерности, новые способы анализа материала источников, и так далее и так далее.
Конечно, очень многое зависит от личности историка, его мировоззрения и биографии. И часто личностный фактор очень сильно влияет на исследование, особенно если сам учёный не чувствует границ своей субъективности и «Ego». Вспомним, как в старости Лев Гумилёв создаёт довольно странную «Древнюю Русь и Великую Степь», содержащую массу натяжек и сомнительных трактовок, часто данных потому, что так надо автору, либо исследования почтенного индолога Натальи Гусевой, увлёкшейся публицистикой индийского националиста Тилака.
Однако задолго до них советско-российская наука знала и более яркие и противоречивые персонажи. Вот, скажем, колоритная и действительно масштабная фигура Бориса Фёдоровича Поршнева (1905-1972), и найти аналоги этой странной личности очень непросто. «Жак-простак и снежный человек», по словам известного французского историка, «единый политэкономический закон феодализма», международные отношения эпохи Нового времени, французский абсолютизм и крестьянские восстания XVIII века, антропогенез, социогенез, теория классовой борьбы, история социалистической мысли, и, наконец, социальная психология – вот основной (!) круг интересов этого историка… точнее, не историка, а скорее мыслителя. Все, кто учился в МГУ, или просто соприкасался с ним, так или иначе помнят колоритную фигуру Поршнева, в связи с участием в какой-либо дискуссии, либо при соприкосновении в учебно-общественном процессе. В самой Франции, которая и служит основным полем исследовательской деятельности Б. Ф., его хорошо знают, прежде всего по исследованиям народных восстаний XVIII века, показавшим предпосылки Великой Французской Революции. Судя по всему, он производил впечатление красного платка на фоне сдержанной и строгой палитре советской исторической науке.
Предмет нашего сегодняшнего разговора – одна из важных частей творчества Бориса Поршнева, его концепция «социальной психологии», которая наиболее полно отображена в книге «Социальная психология и история» (1966), в своё время вызвавшая фурор в определённых кругах, и для своего времени была довольно смелой. Но прежде чем говорить о самом magnum opus, нам следует рассмотреть, каким же кривым путём историк добрался до своих, весьма своеобразных идей.
Поршнев в детстве был увлекающимся и разносторонним ребёнком, и с ранних лет поставил себе цель – найти общую логику истории, понять глубинную суть исторических явлений. В существующих условиях (1920-е гг.) он мог учится по нескольким специальностям, и основными из них были психология и история, второстепенным – биология. Логика здесь проста – биология – материальная основа жизнедеятельности, история – отображение процесса жизнедеятельности социальной, психология находится на стыке этих двух глобальных сфер, поскольку зависит от обеих. Методологической прослойкой концепции Поршнева навсегда стал марксизм, правда, в его собственной, неповторимой интерпретации.
Интуитивно он принял за базовую основу концепцию «классовой борьбы», и сразу же начал изучение конкретного материала ключевой, по мнению марксистов, эпохи – эпохи окончательного перехода от феодализма к капитализму, XVII веке, увенчанному через столетие Великой Французской революций. Итогом многолетней работы стала книга «Народные восстания во Франции перед Фрондой (1623-1648 гг.)» (1948), получившая Сталинскую премию и широкую известность за рубежом, в том числе и в самой Франции. Горизонтальный срез 25 лет одного из важнейших столетий европейской истории показал большую роль «классовой борьбы», точнее, «народных масс» в борьбе с абсолютизмом и феодализмом, и его решающей роли в дальнейшей модернизации общества. Книга была новаторской, хотя и получила изрядную порцию критики со стороны, скажем, Александры Люблинской, обвинившей автора в слишком широких обобщениях, и подгонки сведений источника под заранее заданную концепцию, иногда откровенно насильной интерпретацией. Впрочем, историку явно было не до досадных мелочей, поскольку именно в широких обобщениях он и видел смысл своей работы.
Утвердившись в своей концепции, Поршнев углубился в прошлое, и начал искать «единый экономический закон феодализма», основанный также на «классовой борьбе». Итогом работы стали монографии «Очерк политической экономии феодализма» (1956) и «Феодализм и народные массы» (1964), в которых он проводит идею о том, что развитие во всех сферах общества было определено «классовой борьбой». Например, усовершенствование сельхозтехники в его интерпретации оборачивалось совершенствованием крестьянского вооружения для будущих схваток с тяжёловооружёнными реакционерами-рыцарями. Само собой, коллеги-медиевисты не одобрили такого, мягко говоря, вольного обращения с историческим материалом, и немедленно «пнули» Бориса Фёдоровича за отход от марксизма и концепции социально-экономической истории, и преувеличении роли «классовой борьбы». Не место здесь говорить о перипетиях этого спора, скажу лишь, что волею обстоятельств Поршнев потерпел поражение, и коллеги приняли его работы без особого интереса. Впрочем, вполне заслуженно.
Основа «ЕЭЗФ» - содержащаяся в III томе «Das Kapital» концепция «феодальной ренты», в которой воплощается феодальная собственность, то есть – постоянно повышающийся уровень внеэкономического принуждения крестьянства, за счёт развития производительных сил. То есть, в основе всё одно находится противостояние классов, просто оно подаётся «под соусом» сталинской политэкономии. Однако теоретическая основа ясна: она лежит не в области, как ни парадоксально это не звучало, социально-экономических отношений, а в области… психологии. Здесь мы подбираемся потихоньку к предмету нашего обсуждения.
Параллельно со своими штудиями, посвящёнными феодальной политэкономии, Поршнев работал в направлении нейробиологии и психологии. Здесь, опять же, не место рассуждать о его концепции перехода от животного к человеку («О начале человеческой истории», 1974), скажу лишь в общих чертах. Историк исходит из идеи резкого революционного скачка, выведшего «вторую сигнальную систему» нервной деятельности на новый уровень, породивший более развитую речевую коммуникацию. Речевая коммуникация сформировала «социальность», увеличение и усложнение социальных контактов друг с другом, и представляющая собой некий, грубо говоря, «коллективный разум». Именно после возникновения этого «коллективного мышления» возникает, по Поршневу, например, «сознательный труд», в отличие от «бессознательного» у животных. Но важно другое: именно этот скачок от палеоантропа к Homo Sapiens породил изначальную социальность, и, следовательно, человек изначально – часть некой общей социально-психологической целостности, как нейрон в мозге, то есть, в базисе – существо абсолютно коллективистское.
В книге «Социальная психология и история» (1966) Поршнев рассуждает о более позднем развитии социальной психологии как человеческой сути, причудливыми сцепками соединяя её с идеей «классовой борьбы». Дело в том, что человек изначально, ещё противопоставляя свою общность популяции «троглодитов», «недолюдей», изначально сформировал в коллективном мышлении базовую дихотомию «мы / они», то есть социально-психологическая общность строилась, прежде всего, на противопоставлении себя иному. Так происходит и в дальнейшем.
Итак, изначально человек – существо исключительно «социальное», и исключительно коллективное. Это снимает одновременно проблему «индивид / общество», поскольку индивида как такового в данной концепции не существует, вернее, он является лишь отображением какой-то стороны социальных связей. Классовое расслоение тоже относится к разряду дихотомии «Мы / Они», и точно также является базовым для любого общества, где присутствует подобный антагонизм. И главная суть перехода классового общества к бесклассовому именно в создании коллективизма, лишённого противопоставлений, и строящегося исключительно на общности «мы». «Мы» скрепляет, в свою очередь то, что Поршнев именует «настроением», некое поле психологического единства, то, что Гумилёв называл «комплиментарностью», противопоставление «приятного / неприятного», «своего / чужого».
Основа коллективизма – коммуникация, основа коммуникации – речь на фонетическом и символическом уровне. Общность сигналов создаёт преемственность между поколениями, различные системы сигналов всё равно взаимовлияют друг на друга путём «заражения» и «внушения». Таким образом, на стыке, на соприкосновении между «мы» и «они», на линии пересечения разных, скажем так, коммуникативных практик, рождается личность, которая внутри своей общности способна воспроизводить представление о другом «мы», в своём роде конструируясь на основе разных социально-психологических практик.
Пункт первый – человек – изначальный коллективист.
Пункт второй – коллектив формируется при помощи объединения на уровне противопоставления «мы / они», в разных вариациях и формах.
Пункт третий – индивид есть сумма детерминант разных сторон социальности, ячейка социально-психологической общности, которая также является носителем дихотомии «мы / они», только на личностном уровне, то есть, точнее, «я / мы».
То есть, в краткой выжимке, эволюция человеческого общества – результат противопоставления одной общности другой. Вот такой вот универсальный, глобальный закон.
Такова общая концепция книги. Нетрудно заметить, почему я столько места уделил вопросу о «классовой борьбе» - эта концепция у Поршнева попыталась найти второе рождение, причём с весьма своеобразной аргументацией, с опорой на междисциплинарность. С другой стороны также несложно увидеть, что концепция Поршнева не является ортодоксально «советско-марксистской», и на фоне теоретических исканий 1960-х смотрится очень свежо и оригинально. Но?
Безусловно, для советской науки в 1960-х гг. это было очень новаторской работой, которая сделала Бориса Поршнева на некоторое время «властителем дум», весьма неортодоксальным и интересным исследователем, идущим наперекор скучным и застывшим учебным схемам. На Западе же «Социальная психология и история» (в 1970-е переведённая на английский и итальянский) стала лишь очередной научно-популярной книгой на широко тиражируемую тему. В ней не было ничего особо нового, и социально-психологическая диалектика не смутила западных учёных. Они не нашли в книге ничего особо нового и интересного.
Что же отпугивает от этой книги сейчас? Прежде всего, её аморфность. Выделить общую схему концепции непросто, нужно приложить немало усилий, чтобы следить за мыслью автора и понять, к чему он ведёт под хитросплетением загадочных фраз и константных утверждений. Во вторых, после чтения многочисленных публикаций западных психологов, социологов и историков «Социальная психология и история» не кажется такой уж впечатляющей, и попытка выделения диалектической доминанты в развитии человечества спорна, хотя и не стоит отбрасывать аргументацию Поршнева так уж огульно. В третьих – Поршнев подходит к своим положениям как константам, и конкретный исторический и социологический материал лишь удобно ложится в рамки его концепции, и вполне уютно себя в ней чувствуют, в силу общей размытости. Найти конкретное описание механизмов описываемых в книге явлений крайне сложно, да их и не представлено. Всё строится исключительно на общей логике… которой можно противопоставить и иную логику. В общем, Поршнев здесь предстаёт скорее философом, пусть даже умным и прозорливым.
Понятно, что такая позиция возникла из-за того, что Поршнев искренне считал, что находится на «переднем краю» науки, и не просто, а науки «марксистской», единственно правильной, научной и верной.
Всё это делает «Социальную психологию и историю» скорее историографическим казусом, чем передовой для современной мысли работой. И тем не менее, для всякого, кто интересуется вопросами и социального единства общества, и психологии, необходимо хотя бы ознакомится с этой книгой, особенно если «интересант» находится в начале пути. Сочинение Поршнева показывает проблему социального с весьма любопытного угла, и порождает ряд полезных вопросов, да и сама общая концепция достойна внимания. В общем, рекомендуется к прочтению, хотя и с некоторой оглядкой.
|
"Геном" А. Дж. Риддл |
Метки: аудиокниги фантастика |