У нас пополняемое месторождение мусора, этого не изменишь. Сопротивление бесполезно. Осталось разбегаться.
Или превращать свалку в нормальный ресурс

Он не из тех моих авторов, которые задевают легким касанием душевные струны, одновременно проникая под кожу, и вот уж готова идти крыской за волшебной флейтой, неважно, куда поведут. Есть такие, очень немного, но есть. Здесь по другому. Читала и люблю все его книги, но с каждой следующей повторяется странный алгоритм: начинаю с опаской, случится великое чудо слияния и поглощения или на этот раз мимо? Почему так, прежде ведь никогда не обманывалась? Могу предположить, что виновата лень - внешне обманчиво простая, проза Идиатуллина требует от читателя серьезной работы для попадания в резонанс, а работать, кто же любит? Нам привычно и удобно, чтобы книга льстила интеллекту, как рост Эллочки Щукиной льстил мужчинам: вровень, но чуть пониже. Чтобы можно было констатировать, двигаясь извивом писательской мысли и слегка опережая, что здесь автор хотел сказать то и то, а тут подводит вот к такому выводу.

У Шамиля Идиатуллина текст плотный, насыщенный до кристаллизации с высокой иммерсивностью. С русского на понятный: смыслов не один, два, но много, они раскрываются веером при постоянном ускорении. Словно садишься в вагон пригородной электрички, готовишься наблюдать более-менее идиллический пейзаж (скорее менее, сказано же, что про свалку). И внезапно обнаруживаешь себя в летящем на сверхзвуковой скорости Блейне-моно, который решил за тебя, что будет показывать на панелях внутренних экранов. Отвернуться не получится. Сойти на ходу тоже нереально, уровень внезапного погружения очень глубокий. Это не проникновение под кожу, а затягивание в воронку, только что был снаружи, и уже внутри.

Проза Идиатуллина сочетает эффект погружения с простым языком, которым объясняют очень сложные для понимания вещи. Большая часть беллетристики организована таким образом, чтобы любую мысль доносить дважды и трижды под разными соусами, особенно когда речь идет о материях, с которыми в повседневной жизни читатель не сталкивается. Привыкнув продвигаться в пространстве плотном, как кисель, в здешнем разреженном воздухе ощущаешь дезориентацию, от легкой до сильной. Тут все движется в темпе, никакая мысль не разжевывается, не адаптируется многократными повторами. Сказано раз и подразумевается, что ты понял, усвоил, что ты на одном уровне с рассказчиком. А он, как бы без самоуничижения – в общем, поумнее будет. Я неглупый и подготовленный читатель, но некоторые фрагменты перечитала дважды, без этого восприятием брался лишь общий фон, без деталей.

Вот она, Лена из города Чупова, (никакая рифма не просится?), еще совсем чужая тебе тетка, несколько более импульсивная, чем ты готова воспринять. После смерти свекрови горюет о ней чуть не напоказ, словно задавшись целью продемонстрировать всем вокруг тонкость собственной нервной организации. Немудрено, что муж принимает ее слезы за показушничество, сам он скорбит о матери куда более сдержанно. Ты такой утрированной реакции тоже не понимаешь. Ой ли, а кто истерил, когда свекор два года назад попал в больницу с очень нехорошим диагнозом? На кого муж смотрел, как на дурочку? Так вот, эта самая Лена, жена муниципального чиновника средней руки. Жизнь прожили вместе, дочку вырастили, она теперь учится в губернском городе, а с мужем вялотекущий разлад. Всем он недоволен, все ему не так. Что? Свалка? А, ну да, тоже нехорошо. Запах еще этот. И недвижимость городская сильно подешевела. Но если окна плотно закрывать, то жить можно.

Или уже нельзя? Понимание, что уже нельзя и ничего не будет хотя бы с прежней степенью терпимости, приходит столь же внезапно, сколь неотвратимо. А круги персонального ада, который разверзается перед оставленной любимым человеком женщиной, ты уже проходишь в ее шкуре. То самое внезапное и полное погружение, которое всегда отмечаю, говоря о книгах Идиатуллина. Вот подружки советуют завести себе кого-нибудь с сайта знакомств (хочу халву ем, хочу пряники). Вот одна из них говорит, что она еще не старая, и могла бы родить для себя ребенка, а то и двоих. "Обожаю рожать, - отвечает Лена, - так бы каждый день рожала бы и рожала". И ты смеешься дурным смехом. А вот она готовит, убирая порцию мужа в холодильник. День за днем, неделю, а потом звонит ему. "Выбрось, - отвечает, - Или съешь". И ты внутренне сжимаешься, как от пощечины.

Это только линия Лены. И это только ее начало. А про свалку, про свалку-то где? Будет вам и белка, будет и свисток. Идиатуллин единственный в современной российской литературе мастер производственного романа, который здесь обретает остросоциальное звучание. И не говорите, что это мертворожденное дитя соцреализма. Мы работаем ту треть жизни, которую не спим и не строим, мать ее, любовь. Это работой, а не любовью, и даже не детьми мы оставляем след в мире. Посредством работы самоутверждаемся. Дети пойдут собственной дорогой, перекладывать на них свою карму нельзя. Единственное, что мы можем, постараться обеспечить им крышу или хотя бы стеночку, к которой можно прислониться. И об этом тоже будет в книге.

Много о чем еще будет. Здесь избыток всего: смешного, грустного, трагичного, внезапных словесных игр, техногенной и социальной составляющих, социологических зарисовок эпохи развитого интернета, толковых размышлений об институте семьи этой же эпохи И глубочайшее погружение во внутренний мир женщины. Удивительный и прекрасный образ современной россиянки. Тоньше, точнее, сильнее в нынешней российской литературе нет. Сильная и умная книга.

Весть о гибели Западной ведьмы облетела всю страну. Говорили, что это политический заказ, тщательно спланированное убийство. Рассказу Дороти никто не верил: называли его в лучшем случае самообманом, в худшем - наглой ложью.

Для абсолютного большинства русских читателей Изумрудный Город и Гудвин связаны с шестикнижием Волкова. Кое-кто вспомнит, что сказка об Элли с Тотошкой, Страшиле и Железном Дровосеке была пересказом истории американского писателя о стране Оз. И уж совсем мало кто читал Баума. Я познакомилась с историей Дороти и летающего домика, и красных башмачков, и колесников, и злобной Ведьмы Запада давно, когда дети были маленькими, тогда много читала им вслух. Весь Волков был перечитан, показалось интересным сопоставить с его сказками начальную историю. Кроме прочего, я фанатичная поклонница Стивена Кинга, а фраза:"Да, Дороти. мы уже не в Канзасе" дежурная в его книгах. А есть еще очень сильный эпизод в четвертой части "Темной башни", когда ка-тет Роланда попадает в Изумрудный город.

И, несмотря на столь немалое количество перекрестных связей, соединяющих с историей Фрэнка Баума, к рассказу Грегори Магуайра об Эльфабе, более известной как Ведьма Запада, оказалась совершенно не готова. Ведьма

Итак, малютка родилась с зеленой кожей и зубами. Нет, зубищами, которыми она враз отхватила полпальца повитухе, неосторожно сунувшей мизинец в рот младенчику. Поистине, палец в рот не клади! Происходило все в стране манчкинов, более известных русскому читателю как мигуны. Семья Эльфабы не была идеальной, Магуайр с первых страниц разрывает шаблоны романа о селф-мейд-ком-то, согласно которым родители героя/героини должны быть идеалом или чудовищами, или умереть во младенчестве персонажа (предпочтительнее). Отец, младший отпрыск владетельного синьора, пошел по духовной части и, женившись на родовитой наследнице, каковой брак обещал перспективу епископской карьеры, вместо того привез ее в этот болотистый край.

Скудость, тупость, убожество обстановки склонили прекрасную Мелену, и прежде особой твердостью морали не отличавшуюся к злоупотреблению хмельным – она частенько проводила дни в одиночестве, покуда муж проповедовал пастве веру в Безымянного бога. А перебрав, могла в беспамятстве и с эльфом переспать. Нет-нет, здешние не толкиtновы прекрасные мудрые галадриэли, а зеленокожие остроухие создания, настолько глупые, что продолжают хихикать и тогда, когда кто-то из них, свалившись с дерева, разбивает голову о камни. В общем, она не помнит, чтобы изменяла мужу, но возможности не исключает, всяко могло быть.

Так или иначе, маленькая зубастая зеленая девочка, смертельно боящаяся воды, подрастает в семье священника и лишь тогда, когда рождается вторая дочь, безрукая, родители понимают, какое счастье здоровый ребенок. Но любить Эльфабу это их не научит. Любовь достанется сестренке и братику, который родится третьим. Просто так есть. Некоторые дети не внушают любви своим родителям. Она вырастет и отправится в шестнадцать лет в колледж (кровь, благородное происхождение, против него не пойдут даже самые отъявленные университетские снобы). Жуткие молочные зубы к тому времени сменятся вполне нормальными постоянными, но цвет кожи так и останется зеленым.

Соседкой девушки по комнате в кампусе станет прекрасная золотоволосая Глинда (Га-линда, пожалуйста, полнозвучное "а"). А одним из лучших преподавателей козел. Н-нет, вы не поняли, Козел. Дело в том, что в Оз животные говорят. Не все. Лишь те. кто готов принести многие жертвы ради саморазвития и самосовершенствования. Прочие, кто машет на себя рукой (лапой), быстро деградируют до состояния бессловесного скота. Но в потенциале равные возможности существуют и профессор Делинджер, обе бабки которого вынуждены были работать дойными козами, чтобы иметь возможность дать ему образование, из тех, кто пробился. Только вот законы, что издает в последнее время Гудвин, отсекают Зверей и от этой возможности, а параллельно запущенная им компания дискредитации низводит всех Зверей до зверей, запрещая им разговаривать.

Стоит ли удивляться, что героиня, на собственной зеленой шкуре ощутившая горечь отторжения социума, станет бороться за права зверей. Законными методами, а убедившись в их недейственности – всякими. Такая странная сильная и глубокая книга. Социальная драма и философская сказка о поколении контркультуры, где ожидаешь встретить легкое фэнтези. О нет, Магуайр не перегнет палку с трагизмом. В романе все перемешано: и жизнь, и слезы, и любовь. Забавное, гротескное, печальное. Магия и реальность. Антиутопия с тотальным контролем тирана; генная инженерия; предсказуемый финал с Дороти Гейл и ведром воды. Не могу сказать, что эта книга потрясла, но чувствую, что запомнится она надолго, и мысленно не раз вернусь к ней.

- Те, кто открыто зовут себя злыми, на самом деле не хуже остальных. - Он вздохнул. - Беда скорее с теми, кто всерьез считает себя добродетельнее других.