Эту девочку журналисты сразу же нарекли польской Анной Франк. Подобное сравнение не удивительно: сходство их судеб просто поразительно: обеим было по 14 лет, обе погибли в нацистских конц­лагерях, каждая — вместе с матерью; у обеих в живых остались отцы, у обеих сегодня живы их более поздние сводные сестры. И, наконец, главное сходство — обе оставили свои дневники, удивительные по содержанию, по трезвости оценки жизни в гетто и по философским рассуждениям о жизни и смерти. Дневники, представляющие собой своеобразные послания человечеству. Подобные дневники вели и многие другие подростки, и их записи тоже изданы и являются неотделимой частью летописи Холокоста. Но дневники Анны Франк и Рутки Ласкер занимают в этой летописи особое место.

В начале 2006 года во многих печатных изданиях и на новостных сайтах почти на всех основных языках мира появилось сообщение об удивительной находке — дневнике 14-летней Рутки Ласкер, девочки из небольшого польского города Бендзина, погибшей в огне Холокоста.

Я полагаю, что читатели хорошо знакомы с дневником Анны Франк. Сегодня я с помощью израильтянки Захавы Шерз (Ласкер), сводной сестры Рутки, хочу рассказать историю жизни и гибели Рутки. Для этого я провел с Захавой реальное интервью, а с Руткой Ласкер и спасительницей дневника пани Станиславой Сапински — виртуальные интервью, составленные из их воспоминаний и дневниковых записей.

(Интервью с пани Сапински и Руткой сделаны по английским текстам. Для меня главным в переводе на русский язык было сохранить их смысл и выразительность при максимальном приближении к оригиналам.)

Речь идет о небольшом дневнике — шестидесяти рукописных страницах, в которых описаны всего четыре месяца из жизни Рутки Ласкер. Это были четыре месяца в Польше, оккупированной фашистской Германией, четыре месяца между жизнью в гетто и смертью в Освенциме.

Сначала хочу познакомить вас с городом, в котором развивались события, описанные в дневнике.

Краткая справка о Бендзине

Бендзин — город в Силезском воеводстве Польши. Первыми ев­ре­ями-поселенцами (в XIII в.) были купцы, бежавшие из Испании и Франции; за ними последовали евреи Германии. Во время революции 1905 г. Бендзин стал центром еврейского и польского социалистического движения. После первой мировой войны многие евреи Бендзина работали в горнодобывающей и металлургической промышленности. В 1939 г. еврейская община насчитывала более 25 тысяч человек (почти 50 % населения Бендзина). 4 сентября 1939 г. Бендзин был захвачен немецкой армией. Пять дней спустя, 9 сентября 1939 г., гитлеровцы при поддержке местных немцев и поляков сожгли синагогу почти с 200 молящимися в ней евреями.

Немцы широко использовали еврейский труд на шахтах и заводах: в 1942 г. более 50 тыс. евреев Силезии работало на предприятиях немецкой промышленности. Их положение было несколько лучше, чем в других районах Польши: евреи-рабочие были необходимы для нормального функционирования этих преприятий.

Но, несмотря на это, в мае-августе 1942 г. тысячи евреев Бендзина были высланы в Освенцим. Гетто появилось здесь позже, чем в других районах Польши: оно было создано в январе 1943-го. В гетто действовала организация Сопротивления, которая была связана с еврейским подпольем Варшавы. 1 августа 1943 г. началась ликвидация гетто Бендзина, а 3 августа в нем вспыхнуло восстание, во время которого погибла известная партизанка Фрумка Плотницкая.

После второй мировой войны сведения о евреях в Бендзине отсутствуют.

 

ТАЙНА

Из виртуального интервью со Станиславой Сапински

В январе 1943-го вся семья Рутки — мать, отец и брат — были переселены в гетто, а точнее — в наш дом, который нацисты конфисковали, потому что он входил в черту, отведенную под гетто. Я посещала этот дом (тогда гетто было еще открытым) для проверки его состояния. Во время моих визитов я познакомилась с Руткой, и мы — 14-летняя еврейская девочка и 20-летняя по­ляч­ка-хрис­ти­ан­ка — крепко подружились. Вспоминаю, что Рутка хорошо ориентировалась в положении на фронтах и, похоже, понимала, что представляет собой «окончательное решение еврейского вопроса».

Понимая, что может погибнуть, Рутка поделилась со мной тайной: рассказала о существовании дневника и попросила помочь его сохранить. И мы решили спрятать его в подполье дома, в котором она проживала. После войны наша семья вернулась в свой дом, я нашла дневник и оставила его себе. Пока, наконец, в 2006 году, по настоянию моего племянника, я не решилась передать его журналисту Адаму Шидловскому, имеющему тесные связи с Еврейским культурным центром в Заглембе. С этого момента началось быстрое продвижение дневника Рутки...

Станислава Сапински

 

Жить и не забывать

На мои вопросы отвечает сводная сестра Рутки Ласкер, доктор философии Захава Шерз из научно-исследовательского института имени Вейцмана (Реховот).

— Захава, расскажите, пожалуйста, как вы «встретились» с Руткой?

— Как ребенок из семьи польских евреев, которым удалось выжить, несмотря на жестокости второй мировой войны, я была хорошо осведомлена о Холокосте. Но вот однажды, когда мне было 14 лет, я случайно наткнулась на красный фотоальбом, который хранился в доме родителей. В этом альбоме были собраны фотографии семьи моего отца, Якова Ласкера, все члены которой погибли в огне Холокоста. Все, что я раньше знала об этой семье, относилось к довоенному времени: мой отец, его четыре брата и четыре сестры принадлежали к обеспеченной и всеми уважаемой еврейской семье.

Среди фотографий была одна, которая привлекла мое внимание: на ней была изображена девочка, обнимающая маленького мальчика. На вид ей было около восьми лет. С тяжелым сердцем я обратилась к отцу с вопросом: «Кто эти дети и кто эта девочка, так напоминающая меня?» И тогда впервые мой отец рассказал мне о Рутке и Йохиме, его детях от первой жены Двойры Хемпель. Все они погибли в Освенциме.

— Это правда, что вы выбрали для своей дочери имя Рут задолго до того, как узнали о существовании дневника Рутки?

— От отца я узнала, что когда Рутка погибла, ей было 14 лет, ровно столько было и мне, когда я обнаружила ее фотографию. Это известие очень взволновало меня и как-то по-осо­бо­му повлияло на мою жизнь. С тех пор Рутка стала мне настолько близка, что мы с мужем решили в память о ней назвать нашу дочь Рут. Я была единственным ребенком, а теперь вдруг узнала, что у меня была старшая сестра. Пустота внезапно оказалась заполнена, я сразу полюбила Рутку.

— Когда вы прочли ее дневник?

— Моя жизнь круто изменилась в 2006 году, когда весь мир, и я в том числе, узнал, что Рутка во время войны вела дневник, который недавно был опубликован. На его страницах я впервые встретилась с ней — талантливой и привлекательной девушкой, которая, сознавая, что может не выжить, хотела запечатлеть события тех дней, в надежде, что в будущем люди узнают о ее жизни и поймут ее смерть.

Когда дневник был издан — сначала в Польше, а затем в Израиле, — его появление было оценено как новое слово в освещении еврейской жизни в годы Холокоста.

— Пресса сразу назвала Рутку польской Анной Франк. Насколько схожи, по вашему мнению, дневники Рутки и Анны?

— Несмотря на то, что дневник Рутки намного короче дневника Анны, описание событий Руткой, так же как у Анны, переносит читателя в самую гущу жизни еврейских подростков на территориях, оккупированных нацистами. Это мир, в котором жизненное пространство все время сокращается, пока оно не сводится к конечной остановке — Освенцим.

— Что еще вы могли бы сказать о дневнике Рутки?

— Он был написан в 1943 году в так называемом «открытом» еврейском гетто. Аккуратный почерк сочетается с сочным, выразительным языком, что позволило Рутке зафиксировать с удивительной точностью подробности жизни еврейской общины Бендзина. Рутка описывает ту тяжелую ситуацию, в которой она оказалась, — гонения и преследования, ограничения и запреты со стороны гитлеровцев, а также будни взрослеющей девочки: размышления о жизни, мечты о мальчике-друге и список прочитанных книг.

— Как польские тинейджеры относятся к дневнику Рутки?

— Недавно в одной из городских школ Бендзина я встречалась с восьмиклассниками, которые читали дневник Рутки с последующей подготовкой проекта «По стопам Рутки Ласкер». Я слушала, как школьники цитировали целые абзацы из дневника моей сестры и с любовью и состраданием объясняли свой выбор. Более того, они сказали мне, что они чувствуют свою близость к Рутке и что язык дневника и поведение самой Рутки очень похожи на язык и поведение современных девочек-тинейджеров. Я никогда не забуду этот визит, который еще раз показал, как много могут значить ее слова для нового поколения поляков.

— Что, по-вашему, надо сделать, чтобы не повторилась трагедия второй мировой войны?

— Мы должны чтить память всех погибших от расовых или политических преследований. И чтить ежедневно, а не только в дни памяти жертв Холокоста. И, что еще более важно, мы обязаны рассказывать нашим детям о прошлом. В связи с этим я приветствую предложение президента Франции Николя Саркози учредить национальную образовательную программу «Холокост». Он абсолютно прав, что игнорирование Катастрофы европейского еврейства может быть причиной повторения этого омерзительного и ужасного явления — независимо от того, базируется оно на антисемитизме или на любой другой ненависти к людям. Все страны должны искать новые пути, чтобы не только чтить погибших и не забывать свое прошлое, но и учить людей толерантности.

— Какое влияние на молодое поколение, а также на взрослых людей могут оказать дневники жертв Холокоста?

— В наше время, когда, к сожалению, геноцид в ряде стран мира остается жестокой реальностью, дневники Рутки Ласкер, Анны Франк и других остаются постоянным напоминанием о святости каждой жизни, о тех, кто погиб в результате массовых преступлений.

— Какое послание человечеству несет дневник вашей сестры Рутки?

— Я уверена, что если бы моя сестра была жива и смогла обратиться к нам сегодня, она вдохновляла бы нас ни на минуту не забывать о горьких плодах расового и политического фанатизма и делать все возможное, чтобы наши дети хорошо запомнили этот урок. И в этом смысле Рутка по-прежнему будет жить, чтобы вновь и вновь рассказывать нам поучительную историю своей жизни на трогательных страницах своего дневника.

Рутка и Йохим

 

Жестокие будни гетто

Из воображаемого интервью с Руткой Ласкер (по материалам ее дневника)

 

— Рутка, расскажи, пожалуйста, как вам живется.

— Я не могу представить, что уже 1943 год — значит, уже четвертый год, как начался этот ад. Дни, похожие один на другой, просто летят. И каждый из них — такой же морозный и такой же ужасно тоскливый. (Это первая запись в дневнике, сделанная 19 января 1943 года. — С. Р.)

Вспоминаю 12 августа 1942 года, стадион еврейского спортклуба «Хакоах». Мы (отец, мама, брат и Рутка. — С. Р.) поднялись рано и уже в 5.30 направились на стадион. Тысячи людей шли в том же направлении. В 6.30 мы были на месте. Почти до 9 все были относительно спокойны. В это время я увидела, что за забором расположились солдаты с пулеметами, направленными в нашу сторону, — на случай, если кто-нибудь попытается уйти.

Было очень жарко. Люди страдали от жажды, но вокруг не было и капли воды. Кто-то падал в обморок, дети кричали. Одним словом, Судный день.

В 3 часа дня началась селекция: одних отправляли домой, других — на работу, третьих ожидала депортация, иными словами — смерть.

Нашу семью вызвали в 4 часа. Маму, папу и братика отправили домой, а меня направили на работу. Я просто остолбенела: это направление было даже хуже, чем депортация.

Между тем селекция продолжалась. Самое странное, что мы не плакали, ну, совсем не плакали! Мне трудно описать словами, что творилось на стадионе. Вдруг пошел дождь. Дети лежали на мокрой траве, полицейские били людей и даже стреляли в них.

Чуть не забыла добавить: я видела, как солдат оторвал от матери младенца (всего несколько месяцев) и ударом об электрический столб размозжил ему голову. И мать сошла с ума.

— А как ты спаслась ?

— Я просидела до часу ночи, а затем выскочила через окно и убежала. Мое сердце так колотилось, что казалось вот-вот выскочит. Когда я оказалась на улице, то столкнулась с кем-то в форме, я почувствовала, что больше не выдержу. Голова пошла кругом. Я была уверена, что он меня изобьет, но он, очевидно, был пьян и поэтому не увидел моей желтой звезды и отпустил. Скоро я была дома.

— Слушай, это же так страшно, а ты еще выходишь на улицу?

— Да, надо быть очень смелым, чтобы выходить из дома. Но что-то сломалось во мне. Когда я прохожу мимо немцев, во мне все сжимается. То ли от страха, то ли от ненависти. Я бы хотела их всех пытать, бить, душить... решительно и энергично.

— Послушай, Рутка, и ты не просила помощи у Б-га?

— Я записала в дневнике: «О мой Б-г! Послушай, Рутка, ты что, совсем сошла с ума? Ты обращалась к Б-гу так, будто он существует. Если бы Б-г был, он бы не допустил, чтобы живого человека кидали в топку, головы младенцев разбивали прикладами или их запихивали в мешок и умерщвляли в газовых камерах. На моих глазах старого человека избили до потери сознания только за то, что он неправильно перешел улицу. Это звучит как страшная сказка. Тот, кто этого не видел, никогда этому не поверит! Но это не моя выдумка, это все — правда!»

— Как в это тяжелое время строятся твои отношения с родителями?

— Ничего особенного. Все как обычно, кроме того, что мама часто расстраивается и кричит на меня из-за брата. Этот маленький интриган очень сладок и в то же время иногда бывает просто невыносим. Вообще отношения с мамой становятся все более сложными. Недавно она меня видела в компании друзей (Юмек, Метек и Мика) и все пыталась добиться от меня «отчета» об этой встрече. Она никак не может понять, что мне очень трудно открыться ей. Даже с подругой я не могу быть до конца открытой. Но все равно я еще сильнее люблю своих родителей, хотя иногда они бывают весьма придирчивы, и это очень обидно.

— Как ты проводишь время со своими друзьями?

— Вчера, например, ко мне пришла Мика. И мы отправились погулять. Она мне нравится. Отношения с Мулеком опять осложнились — ему кажется, что за ним следят. Я с ним об этом поговорю... Я также должна уладить отношения с Янеком. Я скажу ему, что если он хочет быть моим другом, он должен быть вовремя, иначе ...adios! Посмотрю-ка я на выражение его лица.

Кто-то сказал, что я постригла волосы, чтобы понравиться Янеку, и что для этого я даже надела шелковые чулки. Это сплошная ложь. Можно подумать, что он меня интересует.

— А как ты оцениваешь своих друзей? Вспомни, как ты писала об одном мальчике.

— Да, я писала, что он противный, что он один из тех, кто может убить тебя в белых перчатках. Что для него важны выглаженные брюки и красивые ножки девочек. Во всяком случае, он точно не коммунист.

— Кстати, как ты относишься к Янеку?

— Думаю, что я очень ему нравлюсь, но это для меня не имеет никакого значения. Как-то раз я спросила его, приятно ли целоваться. Он засмеялся и сказал, что ему это тоже интересно... Но я не позволю ему меня целовать. Я боюсь, что это расстроит что-то прекрасное, чистое.

— Что же было дальше?

— Немного спустя Янек проговорился — он хотел бы меня поцеловать. Я ответила: «Может быть» — и продолжила разговор. И еще я добавила: «Я бы, возможно, позволила себя поцеловать только тому, кого бы полюбила, а он мне безразличен».

— Рутка, но это не совсем так. Вот ты пишешь, что давно не видела Янека и признаешься, что соскучилась по нему. Значит, он все же тебе нравится?

— Очень трудно в себе разобраться. Я пытаюсь себя убедить, что не влюблена в Янека, а в то же время я скучаю по нему, а иногда даже страдаю, если давно не вижу его и не слышу его голоса. И сожалею, что бываю с ним так холодна.

— Ты даже написала об этом стихи... О Янеке... О первом поцелуе...

— Я делаю вид, что он мне безразличен, а в действительности мне трудно без него. И еще я решила позволить Янеку поцеловать меня. В конце концов, кто-то будет первым, кто поцелует меня, так пусть это будет Янек, он действительно мне нравится.

Что было вчера, то ушло,

Что было вчера.

Я осталась одна вечером на поле.

Мои тревоги внезапно исчезли.

Когда это было? Вчера?

Его губы поцеловали меня,

Поцеловали меня.

— Конечно, он тебе нравится, это же ему ты в дневнике объяснилась в любви (К сожалению, он, похоже, об этом так и не узнал. — С.Р.)

— «Да, Янек, я влюбилась в тебя, но я сделала одну непростительную ошибку — я влюбилась в тебя, когда ты ушел. Я верю, ты тоже любишь меня, но ты очень горд, чтобы вернуться. Это случилось в гостях у Юмека: ты сказал, что идешь ко мне, а Юмек вдруг заявил: «Не спеши, Рутка сказала, что она не очень довольна твоими визитами!» Ты побелел и был очень насуплен весь вечер. Янек, маленький глупыш, ты обязательно придешь ко мне. Р.»

— А что ты можешь сказать о себе? Кстати, ты недавно была у фотографа. Ты осталась довольна снимком?

— Обычно на фотографиях я получаюсь не очень хорошо. В жизни я очень даже красивая, привлекательная: высокая, со стройными ногами и очень тонкой талией. У меня длинная ладонь, большие черные глаза, густые брови и длинные ресницы, даже очень длинные. Черные, подстриженные коротко волосы, маленький курносый нос, красивое очертание губ и белоснежные зубы. Вот я и описала свой портрет.

Для его полноты я опишу еще мои духовные качества. Говорят, что я умная, образованная. Но бываю иногда взбалмошная.

— И в чем выражается твоя взбалмошность?

— Я, наверное, эксцентрична и, бывает, веду себя вызывающе — мне нравится говорить людям в глаза то, что я думаю о них, хотя это не рекомендуется делать публично. Иногда, когда я в плохом настроении, я открываю рот, чтобы кого-то ужалить, но я так поступаю редко, поскольку физические раны заживают быстро, а моральные продолжают долго кровоточить.

— А книжки ты любишь читать? Если да, то что ты сейчас читаешь?

— Я читаю прекрасную книжку «Юлиан Вероотступник» и еще Анджея Струга «Могила неизвестного солдата». Эти книги отражают мои мысли. Я хочу полностью погрузиться в хорошие философские книги, одна из которых полностью совпадает с моим настроением, — это «Голем» Густава Майринка. Мне нравится думать о жизни после смерти и о других непостижимостях.

— Что-то еще о себе хочешь сказать?

— Но это уже совсем по секрету: мне кажется, что во мне просыпается женщина. Вчера, когда я принимала душ и струи воды били по моему телу, мне захотелось, чтобы чьи-то руки касались меня... я не знаю, что это было. Я до этого никогда не испытывала таких ощущений.

— Рутка, почему ты сегодня такая грустная?

— Петля вокруг гетто становится все туже и туже. В следующем месяце мы будем в настоящем, окруженном стеной гетто. Летом будет невыносимо сидеть в этой серой замкнутой клетке. Я настолько переполнена жестокостями войны, что даже самые плохие вести не трогают меня. Мне просто не верится, что придет день, и я смогу выйти из дома без желтой звезды. И что эта война кончится... Если это случится, я сойду с ума от радости. Но, может быть, так и будет — окончится война, и не надо будет носить желтые звезды?

— Тебе потому так грустно, что ты что-то предчувствуешь?

— У меня такое чувство, что я пишу в последний раз. В городе проходят акции, и мне запрещено выходить из дому. Недавно каратели были в Чарнове (город неподалеку), и их вот-вот ожидают у нас: весь город затаил дыхание в предчувствии самого страшного. И хотя немцы на Восточном фронте отступают и это может быть свидетельством близкого конца войны, я очень боюсь, что с нами, евреями, покончат раньше. Это ужасно, это ад. Я пытаюсь удрать от этих мыслей, но они, как назойливые мухи, преследуют меня. Если бы я могла сказать: «Все. Все кончено» — и сразу умереть. Но несмотря на все жестокости и зверства, я хочу жить и встретить следующий день...

— Рутка, ты плачешь?

— Я спрашиваю себя: что случилось, Рутка? Ты не можешь с собой справиться? Это плохо. Ты должна собраться и перестать мочить слезами подушку. Почему ты плачешь? Точно, не из-за Янека. Тогда из-за чего? Наверное, из-за свободы! Я устала от этих серых домов и постоянного страха на лице у всех.

— Я понимаю, что ты, как и все евреи Бендзина, живешь в тени смерти, в постоянном ожидании депортации в Освенцим. И все же скажи: на что ты надеешься? На какое чудо? Куда уносят тебя твои фантазии?

— Я мечтаю оставить все позади и убежать прочь от всех и от Янека, Юмека, Метека, и даже от моего дома и от всей этой прогнившей серости. Расправить крылья и полететь высоко в дальнюю даль, лишь слышать ветер, бьющий мне в лицо, и ощущать его. Улететь туда, где нет гетто и нет этой страшной работы.

Рутка с семьей

 

Последняя запись

24 апреля 1943 года Рутка сделала в своем дневнике последнюю запись:

«Город пуст. Почти все живут в Каменке (пригород Бендзина, в котором организовано огражденное стеной гетто. — С. Р.). По всей вероятности, на этой неделе переедем и мы. Целый день я хожу по комнате, мне нечего делать».

По приказу Гиммлера до полной ликвидации гетто оставались считаные недели — 1 августа 1943 года гетто в Бендзине перестало существовать! Почти 400 членов еврейской боевой организации сопротивления погибли в отчаянном сражении с нацистами. Все остальные, кто остался жив, за исключением 200 человек, были депортированы в Освенцим. Оставленным приказали убрать тела погибших, очистить гетто, а затем расправились и с ними...

Сэм Ружанский

«ЕВРЕЙСКОЕ СЛОВО», №24 (489), 2010 г.

http://www.e-slovo.ru