Филофоб (Moja_Polska) все записи автора
Совсем недавно случился тут один юбилей, 200 лет русскому мыслителю, философу, социалисту-утописту А.И. Герцену.
Я тут кое-что читаю у него. Весьма любопытное. Переписку с поляками по польскому вопросу. А так как польский вопрос в 19 Веке включал в себя и украинцев с белорусами, то ой как интересно.
Даю интересные выдержки.
******************************************************
… «Кровь и слезы, отчаянная борьба и страшная победа соединили Польшу с Россией.
По клоку отрывала Русь живое мясо Польши, отрывала провинцию за провинцией и как неотразимое бедствие, как мрачная туча подвигалась все ближе и ближе к ее сердцу. Где она не могла взять силой, она брала хитростью деньгами, уступала своим естественным врагам и делилась с ними добычей.
Из-за Польши приняла Россия первый черный грех на душу. Раздел ее останется на ее совести...
в 1854: «Чего хочет Польша? Польша хочет быть свободным государством, она готова быть соединенной с Русью, но с Русью тоже свободной... Для того, чтобы соединиться с нею, ей необходима полная воля. Поглощение Польши царской Россией нелепость, насилие...»
Польша, как Италия, как Венгрия, имеет неотъемлемое, полное право на государственное существование, независимое от России. Желаем ли мы, чтоб свободная Польша отторглась от свободной России, — это другой вопрос. Нет, мы этого не желаем,… и если Польша не хочет этого союза, мы можем об этом скорбеть, можем не соглашаться с ней, но не предоставить ей воли — мы не можем, не отрекаясь от всех основных убеждений наших.
Что касается до главного вопроса, до самобытности Польши, он решен самим языком; ни один русский крестьянин не считает Польшу Россией. Вся Русь говорит: «в Польшу», «из Польши». Но где черта, за которой оканчивается Русь и начинается Польша? Это определить труднее, но не из патриотизма, а из того, что у нас недостает самого главного элемента для решения вопроса.
Что мы возьмем за его основание? Присоединение Червонной Руси к Польше или присоединение Украины к России в половине XVII столетия? Между ними целый век борьбы Речи Посполитой с казаками. В продолжение ее два стремления, два противуположных потока обозначаются в южной Руси шляхетство, паны — тянут к аристократической республике; нижний слой, народ, казаки, — напротив, в постоянной вражде с Польшей. Хмельницкий не из любви к Москве, а из нелюбви к Польше отдался царю. Москва или, лучше, Петербург обманули Украину и заставили ее ненавидеть москалей. Как же решить вопрос об ней? Давность владения ничего не доказывает. Утраченное владение — еще меньше. Право завоевания? Последний захвативший будет владеть, пока другая сила его сгонит. Завоевание — факт, а не право.
Естественных границ нет — ни цепи гор, ни больших рек; остается искать иных оснований в самой жизни народа, в его быте... Там, где народ исповедует православие, говорит языком, более близким к русскому чем к польскому, там, где он сохранил русский крестьянский быт, мир, сходку, общинное владение землей, — там Он, вероятно, захочет быть русским. Там, где народ исповедует католицизм или унию, там, где он утратил общину и общинное владение землей, там, вероятно, сочувствие с Польшей сильнее и он пойдет с ней. … Ну, если после всех наших рассуждений Украина, помнящая все притеснения москалей, и крепостное состояние, и наборы, и бесправие, и грабеж, и кнут, с одной стороны, и не забывая, с другой, каково ей было и за Речью Посполитой с жолнерами, панами и коронными чиновниками, — не захочет быть ни польской, ни русской? По-моему, вопрос разрешается очень просто. Украину следует в таком случае признать свободной и независимой страной.
В Малороссии живут люди, — люди, подавленные рабством, но не настолько сломанные правительством и помещиками, что потеряли всякое чувство народности; совсем напротив, родовое сознание у них очень развито... что же это будет за шаг к их освобождению, когда, снимая московские цепи, им скажут, что они должны принадлежать Польше?
Развяжемте им руки, развяжемте им язык, пусть речь их будет совершенно свободна, и тогда пусть они скажут свое слово, перешагнут через кнут к нам, через папеж к вам или если они умны, протянут нам обоим руки на братский союз и на независимость от обоих.
Вот почему я так высоко ценю федерализм. Федеральные части связаны общим делом, и никто никому не принадлежит, ни Женева Берну, ни Берн Женеве. В 1851 году католическая реакция в Фрибургском кантоне вывела из терпения протестантский Муртен. Жители Муртена хотели отложиться от кантона; дело не состоялось, но никому и в голову не пришло говорить о том, принадлежит ли Муртен кантону или нет, изменяет ли Муртен или нет. Федеральные единства могут даже существовать при таком антагонизме, какой находится между Северными Штатами и Южными в Америке. Централизация, жертвующая самобытностью частей, стремящаяся к полицейскому однообразному фрунту, убивающая все индивидуальное, характерное, местное, всегда будет качаться между Николаем и Бонапартом.
Если Россия, освободивши крестьян с землею, действительно взойдет в ту новую фазу жизни, о которой мы говорили, я не думаю, чтоб Украина захотела отделиться от нее. Она тогда не будет иметь тех причин, которые заставляли ее в половине XVII столетия бросаться к татарам, к Москве от дворянски-католического ига Речи Посполитой, а при Петре I отдаться шведам.
Если же Россия, запнувшись на первом шаге, останется под розгой помещика, под палкой полиции, без суда, без прав, управляемая ординарцами и писарями, если все это движение окажется слабым и мы безропотно воротимся к николаевскому времени, тогда не только Польше, не только Украине не следует оставаться с Россией, но следует им соединиться, идти на Москву и разгромить все это исполинское здание рабства.
Вот вам весь наш взгляд, и, что бы ни сказали русские патриоты или ваши, мы его не изменим и не изменим ему потому, что мы убеждены в его истине и сердцем и умом."
"...Одни ли в самом деле судьбы всего славянского мира в будущем или нет?
Вы уже видели, что мы разрешаем этот вопрос ф е д е р а л и з а ц и е й. Если Польша хочет иного решения, да будет на то воля ее.
...Какие бы разномыслия у нас ни являлись с разными оттенками польской эмиграции, от социалистов, с которыми мы всего ближе, до олигархов партии князя Чарторижского, с которыми мы всего дальше, — мы слишком уважаем их веру, их твердость, их несокрушимое постоянство в несчастии и слишком сознаем все зло, сделанное Польше русскими руками, чтоб быть их противниками; скорее мы вынесем несправедливость к нам, чем будем поднимать усобицу.
А о взглядах Чарторижского (Чарторыйского), выраженными в "Польском катехизисе", остановимся поподробней.
Русские либералы, сочувствующие Герцену, не верили своим глазам, когда читали пресловутый «Польский катехизис», документ, созданный партией Адама Чарторыйского. Этот документ, перехваченный у противника и опубликованный в газете «Русский инвалид» в разгар восстания, смутил всё русское общество и вызвал поначалу долгое и недоумённое молчание. «Открылись притязания поляков на Западный край, и эти притязания... показали невозможность какой бы то ни было полюбовной развязки дела», – вспоминал Н.Н. Страхов. О притязаниях в «Польском катехизисе» говорилось недвусмысленно: «У Англии колонии – все её богатства, но они удалены; у Польши есть своя Индия: Украина и Литва, – колонии эти с Польшею составляют одно целое и при уме и знании вести дело, никогда в материальном отношении не будут от неё отторгнуты». Толстой, узнав из русской печати подробности, хотел было идти в армию, чтобы участвовать в польских событиях 1863 года на стороне русского правительства. Достоевский отправляет одного из своих героев участвовать в польской кампании, и тому удаётся отличиться, получить солдатский крест и быть произведённым в унтер-офицеры, а потом сразу и в офицеры.
«Помни, что Россия – первый твой враг, а православный есть еретик (схизматик), и потому не совестись лицемерить и уверять, что они твои кровные братья, что ты против русских ничего не имеешь, а только против правительства, но тайно старайся мстить каждому русскому: он, по своей ненависти к римской церкви и к полякам, не будет никогда твоим другом и всегда поддержит в насилии против тебя своё правительство... Если ты намерен вступить в русскую службу, то служи только там, где можно рассчитывать на верный доход... Старайся всеми мерами, где только откроется возможность, нажиться за счёт русской казны; это не лихоимство и не порок, а добродетель; потому что, обирая русскую казну, ты чрез то самое обессиливаешь враждебное тебе государство и обогащаешь свою родину, и святая церковь простит тебе такое преступление».
В «Польском катехизисе», документе резко националистическом, презрение ко всему русскому содержалось в каждом параграфе – грубыми оскорблениями и поношением были пропитаны и его дух, и его буква. Не только государственник Катков или почвенники Достоевский и Страхов находили «претензии поляков отвратительными»; подобного мнения придерживались и славянофилы И.С. Аксаков, А.И. Кошелев, Ю.Ф. Самарин, и историки С.М. Соловьев и М.П. Погодин, и либерал К.Д. Кавелин, и поэты Тютчев и Фет, и даже крайний западник Тургенев, который в январе 1863 года писал П.В. Анненкову: «Нельзя не желать скорейшего подавления этого безумного восстания, столько же для России, столько для самой Польши».
«Говоря с русскими, – советовал “Катехизис”, – старайся выводить его из терпения: по всей глупой и откровенной натуре, в спорах, русский выскажется, а это тебе только и нужно; зная цель врага, ты противопоставишь ему верное оружие... Затрагивай искусно самолюбие русского и пользуйся им». Вся программа «Польского катехизиса» внушала убеждение, что любое преступление относительно России, при всей гнусности его, есть дело нравственное.
Похоже, этим самым катхизисом многие поляки руковoдствуются до сих пор.
Жаль.
«Поляки в продолжение нескольких десятков лет были по неисповедимым законам судьбы поставлены в отношения к России самые неприязненные. <…> В настоящее время тысячи семейств, проживающих в Петербурге и Москве, почти безо всякой, по-видимому, положительной цели, а также и другие города России не изъяты от неудовольствия видеть среди себя людей с выражением в лице бесконечного страдания и слепой покорности Провидению и между тем с нетерпением ожидающих только той минуты, когда они могут, вооружась всеми атрибутами зла явиться во всем своем безобразии».
