Священных символов эпоха
Сменилась цифрою и знаком.
Но я выуживаю крохи
Смыслоархаики из мрака
Тысячелетий, артефактов,
Эзотерических сокрытий
И экзегетики. И с тактом
Спирали смысловой развитье
Произвожу, уму вверяясь
И интуиции. И снова,
В который раз уж, поражаюсь -
Какая мощь в иконе, в слове!

В лабиринте гносеологии
Минотавр сомненья живёт.
Встречи с ним мой умишко убогий
С нетерпеньем и ужасом ждёт.

Коль поддашься ему, заблужденья
Заведут либо в сон-солипсизм,
Либо в вакуум разветвленья,
Иль в понятий идеологизм.

Где же веры моей Ариадна,
Что подарит мне истины нить?
Задержалась, похоже. Досадно.
Без поддержки придётся входить!

Для гностика юродство есть скандал
И безрассудство. Дерзость идиота,
Который маску статуса сорвал
С себя, ему, которому оплотом
Является один лишь интеллект,
Лишь эпатажным кажется кинизмом,
Восстанием на сверхавторитет
Теоретического гностицизма.
Парадоксально ведь, когда простак
Заявит вдруг о "знающем незнаньи"
И превратит систему в кавардак,
Поставив под сомненье мирозданья
Модель, которой гностик посвятил
Свой интеллект, которой он обязан
Карьерой, именем, которой столько лет
И времени он отдал! Как зараза,
Как вирус разъедает всю модель
Юродство, внутрь проникшее сомненьем!..
Простак и гностик. Спор их неужель
Решает не гордыня, а смиренье
Ума и нелогичнейшее поведенье?

Всё знание основано на вере.
От аксиом науке не уйти.
Они её основа, камень меры.
Знать - значит дискурсивно перейти
В мир логики, который виртуален
И субъективен, не онтологичен.
Предмет гносеологии скандален,
А спор меж знаньем с верой историчен.
Но истеричен. Вера - вот исток
Познанья. И она же, без сомненья,
Собой являет и его итог,
Как оправдавшееся удостоверенье.

Ах Буратино, чудный мальчуган!
Он протыкает носом любопытства
Холст, на котором нарисован Весты
Очаг, и, приложившись глазом к дырке,
В неведомого тьму глядит и - Боже! -
Не видит ничего, но ощущает
Зов Тайны. И уходит, чтоб найти
Ключ золотой к захолстному пространству.
Ни Карабас - желаний кукловод,
Ни хитрая Алиса, ни котяра
Базилио, гордец и хвастунишка,
Ни псы запретов ветхих никогда
Не победят мальчонку Буратино,
Которому помогут Артамон -
Пёс верности, Пьеро - тоска о чём-то
Неведомом и дивная Мальвина,
Секретное имеющая имя -
София. И познанья ключ отдаст
Старуха черепаха Буратино -
Та самая, которая живёт
Средь океана, на которой сверху
Стоят слоны, что держат круг земной
И башню вавилонскую прогресса,
Та самая, которая хранит
Картину мира в памяти людской...

И Буратино снимет представленья
О мире холст и, дверь открыв, войдёт
В реальный мир - уже преображённым -
Живым, не деревянным. И с собою
Возьмёт освобождённых от диктата
Злодея Карабаса всех друзей.
И вместе с ними новый мир построит -
Театр жизни. И в него придут
Младенцы-зрители с огромными носами.
И просмотрев мистерию познанья,
Уйдут преображёнными - творить.

Бессонные ночи.
Тревожные дни.
И липнут как скотч
Непонятные сны.

Но мир непонятней
Кошмарного бреда.
Мы - белые пятна,
Забытые Веды.

В смущении личность,
Не ест и не спит:
Иероглифичность
Пронзает наш быт.

Вопросы, вопросы.
Да поиск спасенья.
И просит, и просит
Плоть преображенья.

И жаждем, и хочем
Всезнания мы...
Волшебные ночи,
Прекрасные дни!

В абстракциях настолько мы погрязли,
Что уж не зрим того, что перед носом,
Не видим тех, кто рядом. И угасли
Живые тайны в ворохе вопросов.

Действительность нас не интересует.
Мы в мире виртуальности живём -
Имён и слов, картин и знаков. Всуе
Произнося их, в мудрецах слывём.

Где нет усилий личных и пути
Мистического, там богопознанье
Формально, лишено переживанья.
Чужою верой душу не спасти!

Однако там, где нет соотнесенья
Мистического опыта с церковным
И догматическим, там и богообщенье
Неодухотворённо и условно.

Кто к мистике или к догматам глух,
Тот музыку богоспасенья глушит.
Ведь Церковь - это наш соборный дух,
Гармонизирующий личностные души.