Роман "Синие кирасиры" вышел в свет в Риге в 1936 году. Его автор - бывший офицер Императорской армии Георгий Иванович Гончаренко, писавший под псевдонимом Юрий Галич.

 

 

Георгий Иванович с 1897 года служил в Кирасирском Её Величества Государыни Императрицы Марии Феодоровны лейб-гвардии полку. Полк этот часто называли Гатчинскими или синими кирасирами и роман посвящен гатчинской полковой и светской столичной жизни на рубеже XIX-XX вв.

Основные действующие лица романа - офицеры полка, но немало внимания автор уделяет членам Императорской семьи, в особенности Вдовствующей Императрице Марии Федоровне, ее дочерям Ольге и Ксении и младшему сыну Михаилу Александровичу.

Проза Юрия Галича - это классическая, чистая, хрустальная русская литература. В "Синих кирасирах" много созвучного прозе Куприна, Бунина, Шмелева и других русских писателей XX века. Но роман, как и его автор в России практически забыты. Как же так получилось?

В годы гражданской войны Георгий Гончаренко был участником Белого движения. Успел повоевать с красной нечистью и в составе Вооруженных сил Юга России в 1919 году и во Владивостоке в 1920.

В 1923 году Георгий Иванович перебрался в Ригу, где жил и занимался литературной деятельностью. После оккупации Риги советскими войсками в 1940 году Георгий Иванович повесился. Случилось это через два дня после вызова в НКВД.

Печальны судьбы русских Прибалтики после 1940 года! Тех, кому не удалось вовремя уехать - арестовывали, ссылали и расстреливали.

Роман "Синие кирасиры", вышедший за 4 года до смерти автора, переиздали в России в 2012 году.

 

Итак, роман.

С первых страниц "Синие кирасиры" погружают в чарующую атмосферу Гатчины конца XIX века:

 

 

"Городок наш маленький, тихий, потонувший в садах и в кленовых аллеях.

Он расположен на возвышенной местности, едва ли не на высоте, как утверждают, купола Исаакиевского собора. Воздух сухой, чистый, прозрачный, и многие обыватели, связанные со службой в столице, проживают здесь в течение круглого года.

Две железнодорожные магистрали примыкают с обеих сторон. В центре расположена комендатура, пожарная каланча, гостиный двор, официальная и торговая часть, с несколькими, пересекающимися под прямыми углами проспектами.

По мере удаления от центра к окраинам, городок приобретает все более дачный характер, особенно в районе примыкающем к императорскому дворцу. Старинный парк Приорат, на подобие зеленого острова, заполняет гигантский участок.

 

 

 

По выходе из приоратского парка, на площадке стоит памятник, именуемый „Коннетабль“, в виде высокого обелиска из серого пудожского камня.

Впереди виднеется садик, забранный ажурной решеткой, с белеющим особняком офицерского клуба, с балконом, широкой террасой и цветочными клумбами.

 А за ним, весь район, вплоть до балтийской железной дороги, занят полковою слободкой — светло-желтыми корпусами четырех эскадронов, конюшнями и манежами, полковой канцелярией, школой солдатских детей и трубаческою командой, цейхгаузом, полковой церковью, солдатской лавочкой, околотком, кузницей, караульным помещением и гауптвахтой ..."

 

 

 

Своего шефа, Вдовствующую Императрицу Марию Федоровну, кирасиры обожали, это рыцарское обожание распространялось на ее дочерей, проводивших немало времени в Гатчине:

 

Империатрица Мария Федоровна в форме шефа Кирасирского полка

 

 

"Императрица, одетая в скромное темное платье, почти без всякого следа украшений, если не считать небольшого брильянтового кулончика на груди, произвела на меня еще более моложавое впечатление, нежели в день приезда. Кто бы, в самом деле, сказал, что ей уже исполнилось пятьдесят лет?

На прелестном чистом лице, украшенном улыбкой и темными ласковыми глазами, не было ни единой морщинки.

Убранные в характерную прическу, густую и плотную, спущенную несколькими завитками на лоб, волосы были совершенно темны.

Казалось, аромат вечной юности еще сиял в этих чудесных, добрых, затуманенных легкой грустью глазах, еще не покидал этой тонкой, стройной, грациозно-воздушной фигурки.

 

 

 

Великая княгиня Ксения чрезвычайно походила на мать, такая же хрупкая, тоненькая, с такими же прелестными, но не темными, а серыми выразительными глазами, тихая, скромная, застенчивая.

 

Великая княжна Ольга была, наоборот, довольно крупного роста, свежая, беленькая, румяная, как говорится, кровь с молоком. И нрав у нее, видимо, был совершенно иной, резвый, подвижный, склонный к шутке, смеху, веселой забаве.

В ней, как бы воплощался тип русской девушки, обворожительно-милой, бойкой, простой, общеизвестный русский национальный тип".

 

 

Именно в Лейб-гвардии Кирасирском Ея Величества полку в начале XX века проходил службу младший сын Императрицы Марии Федоровны, Великий князь Михаил Александрович, который до 1904 года считался Наследником престола:

"Великий князь Михаил очаровал меня с первого взгляда. Если до сих пор приходилось его наблюдать только мельком, наиболее или менее значительном расстоянии, в толп придворных и лиц царского окружения, сейчас я вижу его в нескольких шагах от себя, в группе молодых офицеров, одетого в тот же черный кирасирский сюртук, с золотым аксельбантом на правом плеч, с свитскими вензелями на тех же золотых кирасирских погонах.

Великий князь Михаил произвел на меня впечатление рослого, статного, красивого юноши. От его стройной фигуры веет жизненной силой, крепостью, бодростью, неистраченным запасом здоровья.

На безусом лице сквозит яркий румянец и милая детская, доверчивая, слегка восторженная улыбка.

Сейчас это наш августейший однополчанин. Он еще не освоился со своим положением, конфузится, робко вступает в беседу, с детским любопытством наблюдает за господами офицерами и командиром полка.

Можно не сомневаться, что его полюбят тою же любовью, которой пользуется его Августейшая Мать..."  

 

 

 

На Рождество офицеры полка приглашались в Гатчинский дворец, где очень мило и по-домашнему встречали этот праздник в обществе августейшей семьи:

"Конвойцы в синих черкесках перетащили елку на середину комнаты и зажгли. Пышное дерево, едва не касавшееся верхушкою потолка, расцветилось яркими огоньками.

Из соседней комнаты принесли серебряный поднос, на котором лежали подарки. Императрица стала вынимать различные безделушки — кожаные бумажники, украшенные инициалами и царской короной, записные книжки, портфели и, при содействии дочерей, раздавать господам офицерам.

Лакеи разносили чай, фрукты, бисквиты, закуски.

После раздачи подарков Государыня продолжала вести беседу с командиром и старшими офицерами, образовавшими как бы свой особый, связанный давними интересами и воспоминаниями, интимный кружок.

Молодежь занялась великими княжнами и фрейлинами. Играли в пти-же — в "почту", в так называемый "рубль", который быстро передавался из рук в руки, пока кто-нибудь не попадался и, при дружном смехе, не уплачивал фанта.

Наконец, окончательно развеселившись, господа офицеры, молодые поручики и корнеты, великие княжны, обе фрейлины и сам Государь Наследник, последний, с особенным увлечением, стали на особых шкурках-салазках кататься с деревянной горы. Было удивительно просто, весело, оживленно.

Казалось, что присутствуешь не в царском дворце, не в гостях у державной русской Царицы и ее милых детей, а на елке в обыкновенном доме старых добрых знакомых.

Рождественская ночь, сухая, морозная, висела над полковою слободкой, когда господа офицеры покинули гатчинский замок.

Снег мягко хрустел под ногами. В черном небе катилась луна. От нее сеялся призрачный свет на дворец, на дорогу, на желтый камень казарм. А над офицерским собранием, подымаясь из неведомой дали, дрожал тихий глаз Вифлеемской звезды..."

 

 

 

 

Ну и не обойтись без завораживающего описания придворного бала в Петербурге:

"К подъезду Зимнего дворца, визжа колесами по рыхлому снегу, подъезжали кареты. Закутанные в шубки и капоры, грациозно выпархивали девичьи фигурки, вылезали кряхтя сановитые старики, в тяжелых меховых шубах, в отороченных перьями треуголках, вылезали старухи в собольих и куньих салопах, придворные дамы и кавалеры, и все знатные обоего пола особы, имеющие приезд ко Двору, а также гвардии, армии и флота генералы, штаб и обер-офицеры, и господа чужестранные министры.

— Пади, пади! — ревели бородатые кучера, в широких синих кафтанах. Скрипели полозья, визжали колеса. Обдавая прохожих горячим дыханием, фыркали кровные рысаки.

Из щегольских одиночек, в длинных николаевских шинелях, с бобровыми лацканами, в сверкающих касках с серебряными и золотыми орлами, выскакивали кавалергарды и конногвардейцы.

Подъезжали моряки гвардейского экипажа, флотские офицеры, преображенцы, семеновцы, егеря, представители всех частей столичного гарнизона.

В белых, расшитых золотыми шнурами, опушенных мехом ментиках, бряцая саблями, подымались по широкой лестнице лейб-гусарские офицеры.

Анфилада ярко освещенных покоев вела в Эрмитажную залу...

 

 

 

 

Высочайший выход закончился. Внезапно смолк гул голосов. Обер-церемониймейстер, граф Гендриков, еще не старый, сухощавый, вполне сохранившийся человек, с тонким красивым лицом, одетый в придворный камзол, в коротких атласных штанах, с чулками белого шелка, трижды ударил жезлом по паркету.

И тотчас взмахнула палочка дирижера, как по команд поднялись смычки музыкантов придворной капеллы, свистнули флейты, зарокотали фаготы и виолончели, мелкой дробью рассыпался маленький барабан — и под звуки полонеза из "Жизни за Царя", в море огня, в блеск звезд, золота и придворных мундиров, Император под руку с молодой Императрицей открыли бал.

Медленной и спокойной, как бы обычной походкой, едва приседая в такт танцу, обернувшись с улыбкой друг к другу, императорская чета шла в голов торжественного кортежа.

За нею, так же попарно, в зависимости от родственной близости к Государю, двигались великие князья княгини, молодые княжны.

Потом, следовали, по рангу, особы высших двух классов, послы и посланники, сановники и министры, придворные кавалеры, статс-дамы и фрейлины, генералы, офицеры гвардейских полков.

Со стороны было хорошо наблюдать это величавое шествие, растянувшееся из конца в конец по всему огромному залу, залитому огненным сиянием люстры.

Ярким, пестрым, слепящим калейдоскопом скользили по навощенному паркету фигуры кавалеров и дам, старых и молодых, в белых бальных костюмах, в военных и придворных мундирах, в блеске звезд, лент, орденских знаков.

Одни пары двигались с тем же размеренным и спокойным достоинством, каким шла императорская чета, едва склонив голову, делая нужное "па" почти незаметным. Другие танцевали с преувеличенной манерностью, выбрасывая широко руки и ноги, поворачиваясь всем телом друг к другу.

Забавно шаркали дряхлые старики, боясь потерять точку опоры и оступиться. И чем ближе к концу, тем фигуры кортежа казались веселее и оживленнее, тем бойче казался торжественный полонез, ниже приседали танцующие, звонче звякали шпоры, откровеннее были улыбки и даже слышался заглушенный смех...

 

Обойдя круг, Император подвел молодую супругу к ступеням небольшого, убранного алым бархатом возвышения, на котором, наподобие трона, стояло глубокое золоченое кресло.

Слегка взволнованная, слегка разгоряченная физическим напряжением, с яркими пунцовыми пятнами на щеках, Императрица села в кресло, окруженная придворными дамами и кавалерами, милостиво кивая головой собеседникам, протягивая руку для поцелуя.

Императрица была величественна, стройна и красива подлинной царскою красотой, но не пользовалась симпатиями. Ее находили гордой, холодной и замкнутой. Отчасти это лежало в ее натуре, а с другой стороны, бывшая скромная гессенская принцесса еще как бы не освоилась со своим положением, и многое в ее поведении должно объяснить застенчивостью и болезненным самолюбием.

Император обходил гостей, задерживался перед известными ему лицами, министрами, генералами, посланниками иностранных держав, тихим голосом обращался к каждому с приветливыми словами.

Потом, стоя неподалеку от Императрицы, в свою очередь, глядел с улыбкой на танцующих и, время от времени, привычным движением покручивал ус.

Бледный и худощавый, с небольшой русой бородкой, одетый в Преображенский мундир, с голубой андреевской лентой через плечо, Царь производил сравнительно скромное впечатление...

 

Полонез сменился вальсом. Венский вальс при Дворе был запрещен, считался рискованным, не совсем приличным, и танцевали "а труа тан".

Главное участие принимали великие княжны, фрейлины и целый букет молодых барышень высшего столичного общества, в легких бальных костюмах, с открытым корсажем, оголявшим шею, плечи и верхнюю часть груди, в длинных бальных перчатках и беленьких туфельках.

Особ императорской крови можно было узнать по голубым андреевским лентам, а великих княгинь и княжон по алым екатерининским и небольшим алмазным коронкам на головах.

Впрочем, кто их не знал, начиная от старейшего члена царской Семьи, маститого генерал-фельдцейхмейстера, великого князя Михаила Николаевича, кончая юной красавицей, великой княжной Еленой Владимировной, во всей прелести своих семнадцати лет?

Она считалась самой красивой русской принцессой. Темная шатенка, среднего роста, с огромными бархатными глазами "поволокою", с мягкими, медленными, женственными движениями, молодая княжна была, в самом деле, очаровательна, и сидевшие рядом с нею, несколько анемичных иностранных принцесс, совершенно терялись.

Не было никакого сомнения, что на этой выставке женской грации, изящества, знатности, красоты, на этой лотерее невест, среди "demoiselles d'honneur à la Cour" и барышень высшего столичного круга, она была главным, ценнейшим призом.  

 

Великая княжна Елена Владимировна

 

Великие княжны и княгини сами избирали себе кавалеров.

Лейб-улан Маслов, неизменный дирижер на придворных балах, ловкий и стройный, с черными, вытянутыми в струнку усами, в синем уланском мундире, с золотыми чашками эполет и лихо болтающимся за спиной этишкетным шнуром, скользил по паркету, выкрикивал французские фразы, передавал счастливым избранникам приглашения.

Из великих князей танцевали немногие — Государь Наследник, великий князь Михаил, великие князья Георгий и Сергей Михайловичи и три брата Владимировича — великие князья Кирилл, Борис и Андрей.

Наибольшим искусством отличался Борис. В гусарском мундире, в парадных чакчирах с золочеными "петухами", туго обтягивавших его плотные ляжки и зад, он подлетал к хорошеньким фрейлинам и вертел их в вальсе особой манерой, в левую сторону.

В глазах мелькал калейдоскоп красок, звуков, движений. Гул голосов и звон шпор мешался с визгом скрипок, пением флейт, гобоев, виолончелей. Становилось жарко и душно..."

 

Дневник одной фарфоровой куклы