Ted Hughes
Birthday Letters
***
What can I tell you that you do not know
“What can I tell you that you do not know
Of the life after death?
Your son’s eyes, which had unsettled us
With your Slavic Asiatic
Epicanthic fold, but would become
So perfectly your eyes,
Became wet jewels,
The hardest substance of the purest pain
As I fed him in his high white chair.
Great hands of grief were wringing and wringing
His wet cloth of face. They wrung out his tears.
But his mouth betrayed you — it accepted
The spoon in my disembodied hand
That reached through from the life that had survived you.
Day by day his sister grew
Paler with the wound
She could not see or touch or feel, as I dressed it
Each day with her blue Breton jacket.
By night I lay awake in my body
The Hanged Man
My neck-nerve uprooted and the tendon
Which fastened the base of my skull
To my left shoulder
Torn from its shoulder-root and cramped into
knots —
I fancied the pain could be explained
If I were hanging in the spirit
From a hook under my neck-muscle.
Dropped from life
We three made a deep silence
In our separate cots.
We were comforted by wolves.
Under that February moon and the moon of March
The Zoo had come close.
And in spite of the city
Wolves consoled us. Two or three times each night
For minutes on end
They sang. They had found where we lay.
And the dingos, and the Brazilian-maned wolves —
All lifted their voices together
With the grey Northern pack.
The wolves lifted us in their long voices.
They wound us and enmeshed us
In their wailing for you, their mourning for us,
They wove us into their voices. We lay in your death,
In the fallen snow, under falling snow,
As my body sank into the folk-tale
Where the wolves are singing in the forest
For two babes, who have turned, in their sleep,
Into orphans
Beside the corpse of their mother.
Тед Хьюз
Письма на День Рождения
**волки
что рассказать тебе
чего ты не знаешь о жизни после смерти
взгляд сына
выбил нас из колеи
твоей азиатской славистикой
монгольской складкой века
что делала твои глаза влажными
драгоценными камнями
самой прочной материей чистейшей боли
когда я кормил его в белом высоком кресле
огромные скорбные руки промокали
влагу лица полотенцем
они выдавили из него слезы
но рот его изменил тебе
он принял из моей бестелесной руки ложку
временем которое через тебя перешагнуло
день ото дня его сестра росла
бледнеющей ранкой
ничего не замечала и не чувствовала когда
я каждый день одевал ее в голубой английский жилет
по ночам бессонница гуляла в моем теле
двенадцатым арканом повешенного
шейный нерв был вырван
а жила
жгущая болью из под затылка до левой лопатки
сжималась в комок и отдавала в плечо
я думаю
рисунок боли можно объяснить
оказавшись духом в пойманном теле
крючком за шею
выпавшие из жизни
мы втроем оказались в глубокой тишине
каждый в своей постели
нас утешали волки
под февральской луной
и месяцем марта
мир зверей был рядом
от демонов города
нас укрывали волки
дважды а то и трижды в ночи
они голосили по нескольку минут
отыскав мест наших логова
и динго и волки с бразильской гривой
слились своими голосами в высоте
с серой северной стаей
волки приподнимали протяжным воем
ранили нас и окутывали
песнями стенающими по тебе
запеленали воем
в кокон смерти твоей
падающий в снег под падающим снегом
так мое тело провалилось в колыбельную
о поющих в лесу волках
которые превратили двух спящих детей в сирот
рядом с телом ушедшей матери
что рассказать тебе...
