Иоанн пишет: «Тот, Кого послал Бог, говорит слова Божии» (Ин. 3:34). Это означает, что Божье Слово воспринимается не иначе, как Слово посылаемое. Пусть никто не думает, что Слово Божье приходит на землю посредством усердия человеческого. Если это Божье Слово, оно должно быть послано. Невозможно понимать и толковать Священное Писание самому собою или произвольно. Непозволительно говорить, не будучи посланным. Божье слово приходит лишь тогда, когда его посылает Бог. Если бы Бог не послал его, весь мир пребывал бы в неведении относительно искупления греха и утешения совести. Если бы Бог не даровал Слово и служение, у нас не было бы ничего. Потому абсолютно необходимо, чтобы не говорили и не слушали ничего, кроме Божьего Слова. Избегайте всего, что берет начало в человеческом разуме и усердии. Слово Божье не приходит, если оно не послано с небес.

У каждой истории в стиле «современная музыка разрушила мою церковь» есть свой предыстория, о которой, как правило, умалчивают. Прежде чем изменилась музыка, изменилось что-то еще.

Что же пропало первым? Призывание Троицы? Исповедь и Отпущение грехов? Библейские чтения?

Что пришло этому на смену? Объявления, музыка «для создания настроения», демонстрация «духовных» видеороликов, или нравоучительная театральная сценка?

Чаще всего в лютеранских кругах первым из литургии исчезал Символ Веры. Лютеране с шестнадцатого века ежевоскресно произносили вслух один из трех вселенских Символов Веры (Апостольский, Никео-Цареградский или Афанасьевский). По существу, эти Символы Веры являются первыми и самыми важными догматами лютеранских вероисповедных книг. Каждый конфессиональный лютеранский пастор и каждая конфессиональная лютеранская община принимают эти Символы Веры безоговорочно.

Однако именно Символы Веры зачастую становятся первой жертвой литургических войн.

Лодка Христова посреди бури в Галилейском море является образом не только опасностей, среди которых ныне обретается Церковь, но и ее членов.

В нашем тексте мы читаем: «И подойдя, разбудили Его, говоря: Господи! Спаси: погибаем» (ст. 25). Здесь евангелист сообщает нам два факта относительно учеников. Во-первых, они действительно верили, и, во-вторых, их вера была крайне слаба.

Как уменьшить свою церковь
Тим Саттл

Пасторы и церкви ежегодно тратят сотни миллионов долларов, посещая конференции, покупая книги, нанимая консультантов, рекламщиков и маркетологов — и все это ради одной-единственной цели: увеличить посещаемость и сделать церковь крупнее.

Я абсолютно убежден, что это ошибочный подход.

Пожалуйста, объясните смысл фразы «богословие решения», и почему, за исключением христиан лютеранского исповедания, мало кто употребляет ее? — Дж.

Дорогой Дж.,

Если позволите, я дам Вам простой и короткий ответ.

Возрождение через принятие решения, иногда именуемое богословием решения, — это вера в то, что человек, чтобы спастись, должен принять решение в пользу Христа, сознательно приять Его как своего Спасителя. Согласно богословию решения, рождение свыше происходит, когда человек…

Но чтобы понять свое предназначение, христианский мир нуждается не просто в новом понимании Церкви, не просто в обновленной вере в Церковь. Человечество в наши дни жаждет (хотя и не понимает отчетливо, чего оно жаждет) «реальности» Церкви, обновленного осознания того, что такое Церковь и общение Церкви. Церковь Христова росла в мире упадка, во всемирной империи, лежащей на смертном одре, в обществе, находившемся на грани распада. Гимн Te Deum впервые прозвучал в мире, на который пала тень смерти. Первые ноты Te Deum звучат в конце трактата Киприана Карфагенского «О смертности», написанном во времена войны и мора, которые вызвали у древнего мира первые предчувствия близкой кончины. Гимн Te Deum был составлен, когда началось переселение народов. На руинах Римской империи последний из латинских поэтов пел свой великий гимн, восхваляющий крест Христов и победу Распятого: Vexilla regis prodeunt, Fulget crucis mysterium... 0 crux, ave, spes unica... («Царские знамена выступают, тайна креста светит... О, крест! Славься, единственная надежда...»). Конечно, общий упадок коснулся и христианства. Христиан убивали не меньше, чем других людей. Христианские семьи умирали не меньше, чем семьи язычников. Церкви горели не хуже, чем другие здания. Всеобщий духовный и нравственный упадок овладел людьми в Церкви не в меньшей степени, чем людьми вне ее. И все-таки Церковь выжила. Она пережила всеобщее крушение. Государство рассыпалось в прах, все созданные людьми институты были на грани распада. Даже христианские общины разваливались. Но они возрождались вновь. Везде, где был алтарь, где праздновали Святую Вечерю и совершали богослужение, там христианская община возрождалась вновь. Это были уже другие люди, но община жила. "Святое Причастие" проявило себя как прекрасный способ возрождения христианского общения. Община Христова собиралась вокруг алтаря. Из общины вырастали христианское супружество и христианская семейная жизнь, которые создавали основу для новых человеческих отношений.

— Герман Зассе. Ecclesia Migrans (1950)

Одно из самых неприятных изменений в современной лексике связано с обесцениванием слова «евангелие». Некогда это слово мгновенно помещало все в контекст креста и пустой гробницы. Некогда с этим словом было связано конкретное содержание, а не просто отношение или абстрактный принцип. Однако это слово мир украл у нас, и теперь оно означает все, что угодно, а потому не означает ничего. Конкретнейшее слово превратилось в слово без определенного смысла.

Слово "адиафора" стали понимать — по крайней мере, такое создается впечатление, — в том смысле, что эти вещи не имеют никакого значения, никакой важности. Подобное понимание адиафоры неверно. Такие вещи, как литургия, музыка, литургические облачения, здания, переводы, церковное управление, имеют большую важность. Называя их адиафорой, мы говорим: "Они не заповеданы и не запрещены Богом, а потому подлежат человеческому рассмотрению, человеческому выбору, человеческим суждениям". Важность же адиафоры заключается в том, как она отражает наше учение и нашу жизнь, и что она защищает и взращивает.

— Dr. Kenneth Korby. The Pastoral Office and the Priesthood of Believers

 Именно в том случае, когда эти благочестивые мнения [относительно телесного вознесения Марии] возвышаются до статуса догм, обязательных к принятию под страхом вечного осуждения, мы объявляем подобное принуждение — а не сами эти мнения — антихристианским и сатанинским.

— A. C. Piepkorn, The Church, p. 330

Проповедник должен уметь произнести проповедь о вере, ни разу не употребив слово "вера". Кричать слово "вера" в уши слушателей незачем, но необходимо облечь свое послание в такую форму, чтобы пробудить в каждом бедном грешнике желание сложить ношу своих грехов к ногам Господа Иисуса Христа и сказать Ему: "Ты мой, а я Твой". Именно в этом проявляется истинное величие Лютера. Он редко обращается к слушателям с призывом уверовать, но проповедует о труде Христа, о спасении по благодати и о богатстве милости Божьей таким образом, что у слушателя создается впечатление, что ему остается только принять предлагаемый дар и упокоиться в объятьях божественной благодати.

— Карл Вальтер. Закон и Евангелие. Тезис XIII

Даже папа напомнил своим епископам, что мессы, тайно совершаемые в концентрационных лагерях, без всякой помпезности, в крайней простоте, очень близки к мессе древней Церкви и ни в чем не уступают понтификальной мессе. Однако в лютеранской Германии сегодня можно услышать, как богословы — даже из нелитургического Вюртемберга — говорят, что есть некая форма богослужения, которая составляет сущность Церкви, и даже что григорианское пение является неотъемлемой частью христианской литургии. Пора бы уже литургическому движению в лютеранских церквях очнуться от романтических снов и подчиниться тем нормам, которым должна быть подчинена вся жизнь Церкви: norma normans Священного Писания и norma normata церковного вероисповедания. И это относится к лютеранским церквям всего мира, к скандинавской, в которой так велико влияние англиканства, и к американской, в которой обрели новую жизнь идеи европейского литургического движения. Если эта серьезная рефлексия не произойдет, тогда литургическое движение станет тем, чем оно уже стало для многих своих приверженцев: концом лютеранства и дорогой к Риму.

— Hermann Sasse. Letters to Lutheran Pastors. 26 (07.1952)

Этот доклад был написан в ходе подготовки к предстоявшей конференции «Вера и порядок» в Эдинбурге (1937). Зассе в то время было запрещено путешествовать, как и ранее в том же году, когда он участвовал в заседании оргкомитета конференции в лондонской резиденции архиепископа Темпля. Много душевных и физических сил у него отнимал открытый раскол в Исповедующей церкви. Стресс, который он испытывал, когда писал эту работу, трудно себе представить.

Если законничество приводит к такому итогу, разве это не служит некоторым оправданием антиномизму? Всякий, кто считает антиномизм альтернативой законничеству, должен понимать, что он смешивает Закон и Евангелие. Тертуллиан обратил внимание на это смешение в учении Маркиона. Однако мы должны спросить себя: разве не прав был Маркион, если суть Евангелия — прощение грехов, а Иисус не является законодателем? Тогда нам придется предоставить антиномистам эпохи Реформации презумпцию невиновности. Разве не правы они были, когда утверждали, что закон является достоянием мирской жизни, т. е. прерогативой правительства? Они могли даже процитировать Лютера: «Десяти Заповедям место в городской управе, а не на кафедре»[1].

Не могу сказать, какой высоколобый специалист по церковному праву — и был ли он вообще богословом? — впервые разграничил церкви, которые являются лютеранскими только de jure, и церкви, которые являются лютеранскими de facto. Этим разграничением он одурачил всех, в том числе и меня, о чем я хочу прямо заявить. Вероятно, он был плохим правоведом. Хороший правовед знал бы, насколько неточны и двусмысленны эти выражения. В общем праве, к примеру, признание de facto имеет гораздо меньший вес, нежели признание de jure, тогда как применительно к церквям эти выражения имеют почти обратное значение: de facto гораздо важнее, чем de jure.

Встать на путь проповеднического служения — даже после того, как на полях Фландрии нам пришлось похоронить ту религиозную философию, которую мы студентами изучали вместо подлинного богословия, — моему поколению (а я был рукоположен ровно тридцать лет назад) помогло убеждение, что мы должны проповедовать не собственную религию, но простое Слово Библии, которому мы научились доверять, и на которое мы научились полагаться. Лютеранами некоторых из нас — возможно, даже многих из нас — сделало осознание, постепенно пришедшее к нам по мере того, как мы изучали Библию и готовили проповеди, что христианский мир никогда не получал более чистого, более глубокого объяснения Священного Писания, нежели в исповеданиях евангелическо-лютеранской церкви.

— Герман Зассе. Письма лютеранским пасторам. №14: Об учении о Священном Писании (август 1950)

63 Clifton Street
Prospect (Adelaide)
South Australia

3 апреля 1963 года

Любезный д-р  [Дж. A. O. Пройз],

я хотел написать Вам по нескольким вопросам, но сегодня вынужден ограничиться одной проблемой: Вашей поездкой в Хельсинки. Я говорил со своим коллегой Хебартом, который уже находится здесь, и выяснил, что повестка дня уже составлена, так что все значительные решения уже были приняты заранее. Произошло то же самое, что в Нью-Дели, где один из делегатов, очень обеспокоенный перспективой интеграции Международного миссионерского совета [International Missionary Council] во Всемирный совет церквей [WCC] сказал: курицу уже сварили, нам оставалось только ее съесть. В Хельсинки нет возможности обсудить ни одну серьезную проблему, которой озабочены консервативные лютеране. Каждая минута уже расписана. Например, не будет возможности поднять важный вопрос, могут ли женщины быть рукоположены на служение Слова и Таинства. Решение этого вопроса оставили на усмотрение отдельных церквей, входящих в федерацию, поскольку столь многие церкви уже приняли эту практику и не готовы от нее отказаться. Точно так же дело обстоит и со всеми другими серьезными проблемами. Вам не следует думать, что [Синод] Миссури, будь он членом федерации, смог бы что-то предпринять. Ехать в Хельсинки, чтобы помочь лютеранской церкви остаться лютеранской — это все равно, что пойти на шекспировского «Юлия Цезаря» с твердым намерением предотвратить убийство Цезаря и тем самым спасти Римскую республику. Такова ситуация, сложившаяся во всех экуменических организациях. Никто не в силах остановить это новое папство,  набирающее силу в огромных церквях и межцерковных организациях. Так что смотрите на ситуацию очень трезво. Очень важный вопрос состоит в том, можем ли мы признать — не женщин-пасторов, этого мы никогда не сделаем, — а епископов и церкви, которые продолжают совершать такие рукоположения...

Относительно посещения, поминания, увещевания и утешения заключенных,
утративших право на жизнь

Великий позор, что при папской власти во многих местах подобным жалким грешникам не предлагалось утешение ни в виде отпущения грехов, ни в виде участия в Вечере Господней. Тем самым этих несчастных обрекали на отчаяние и тяжелые мысли, словно, раз уж они своими проступками заслужили временную смерть, они также отвергнуты Богом и отрезаны от всякого общения христианской Церкви. Однако ни один грех не может быть столь тяжек и серьезен, чтобы он не мог быть прощен кающемуся, и никакое покаяние не приходит слишком медленно или слишком поздно, если только оно приходит в этой жизни, пусть даже в самый последний момент, как засвидетельствовал Сам Сын Божий с помощью славного и прекрасного примера в лице убийцы, висевшего рядом с Ним на кресте [Лк. 23:43]. 

 Придет время, когда место пастырей, питающих овец, в церкви займут клоуны, развлекающие козлов.

— Ч. Х. Сперджен

Во время одной из пасторских конференций в Австралии был представлен доклад о проповеди. Суть последовавшей за ним дискуссии сводилась к тому, нужно ли проповедовать и Закон, и Евангелие каждый раз. Некий профессор семинарии с пеной у рта кричал, что он всегда, в каждой проповеди говорит о Евангелии. В этот момент с места поднялся Зассе, схватил микрофон и к изумлению присутствующих заявил:

Ни разу в жизни я не говорил о Евангелии ни в одной своей проповеди. И я не буду рассказывать о Евангелии, пока я жив. Я всегда проповедовал Евангелие и всегда буду это делать.

На мой взгляд, в этом — сумма того, как Зассе понимал Евангелие. Для него Евангелие всегда было действием, проповедью, которая сама производит то, о чем говорит. И потому, хотя его проповеди зачастую содержали поучения, он всегда говорил так, чтобы Христос через него даровал верным прощение грехов и все прочие благословения.

Подумать только, как много верного и посвященного труда было вложено в церковь в эти годы, как много лучших способностей человеческих было потрачено, и как много здоровья и жизней было принесено в жертву. Подумать только, как много слез было пролито, и как много молитв было вознесено в эти годы по причине смелых надежд, пойдя за которыми, «молодая» церковь решила избавиться от методов «старой» церковной бюрократии и от цепей руководства новой государственной церкви [Staatskirchentums]. Стоит поразмыслить об этом, и единственный вывод, который можно сделать, заключается в том, что в эти десять лет повторилась вся четырехсотлетняя трагедия немецкой евангелической церкви [deutschen evangelischen Kirchentums]. Немецкий протестантизм, как говорят, выжил за пределами Германии — душа без тела. И дело не в том, что лютеранству недостает организаторских способностей! Напротив, церковные уставы XVI столетия и труд всей жизни великого организатора [Йоханнеса] Бугенгагена [1485-1558] являются достаточным свидетельством обратного — как и труды [Вильгельма] Лоэ [1808-1872] в XIX столетии.