Тезис V

Таким образом, нам следует относиться к членству в ортодоксальной Церкви не только как к обязанности, но и как к величайшей привилегии и высочайшей чести, даже когда внешне ортодоксальная Церковь выглядит очень непритязательно.

Великое «достаточно» (satis est) явно направлено против Рима. Для единства Церкви Рим требовал больше, чем единства веры; он требовал принятия человеческих традиций и обрядов. Следовательно, satis est определяет не минимум, а максимум согласия, консенсуса, к которому мы приходим в ходе дискуссиий: «...чтобы [в единстве, einträchtiglich] Евангелие проповедовалось в соответствии с его чистым пониманием, и чтобы Таинства совершались согласно божественному Слову». Не согласие в учении — в римской церкви есть консенсус относительно учения, и у баптистов он тоже есть; в любой церкви существует некий консенсус, даже если речь идет о единодушном согласии, что учение неважно, —  но лишь консенсус относительно чистого учения и правильного совершения Таинств является требованием Аугсбургского Исповедания. Это и есть то «великое единодушие» (magnus consensus), с которого начинается первый артикул Аугсбургского Исповедания, консенсус не достигнутый людьми, но данный Богом, консенсус относительно правильной веры, который под силу создать только Святому Духу.

— Hermann Sasse. Article VII of the Augsburg Confession in the Present Crisis of Lutheranism (April 1961)

В тот же миг, когда человек приходит к вере во Христа или Евангелие, то есть в прощение грехов, добытое Христом и предложенное в Евангелии, он получает через эту веру оправдание. Это так называемое субъективное оправдание в отличие от так называемого объективного оправдания, которое предшествует вере.

— Franz Pieper. Christian Dogmatics

Таким образом, друзья мои, вам вверено мерило святого служения проповеди, дабы вы на самом деле сторонились и избегали ложных пастырей, которые не хотят водить вас на зеленые пастбища чистого Слова Божьего, но приходят к вам с ядовитыми сорняками ложного учения и желают властвовать над вами словом человеческим, пожрать ваши души, словно рыкающие волки; но дабы в том, что касается истинных пастырей, даже если они при этом нищи, немощны и уязвимы, вы были бы милостивы к ним, как и Отец ваш небесный милостив, молились за них и, наконец, не забывали о том, к чему призывает вас Слово Божье: «Повинуйтесь наставникам вашим и будьте покорны [когда они проповедуют вам Слово Божье], ибо они неусыпно пекутся о душах ваших, как обязанные дать отчет; чтобы они делали это с радостью, а не воздыхая, ибо это для вас неполезно» (Евр. 13:17).

— Карл Вальтер. Из проповеди на Второе воскресенье после Богоявления (Рим. 12:7-16)

Я старейшина в общине ЛЦМС, которая находится в процессе призвания нового пастора. Очень большой проблемой с нашим последним пастором было его отношение к чтению Ветхого Завета и Послания «чтецами из мирян». Поначалу он разрешал такую практику, а потом отменил ее. При этом он сослался на то, что Библия поручает именно пастору проповедовать и учить в собрании Церкви. Можете ли вы дать какой-то совет по данному вопросу?

Нынешняя практика использования «чтецов из мирян» стала популярной в последние 50 лет благодаря влиянию покойного англиканского монаха и литургиста Грегори Дикса. Он был ведущим идеологом «литургического обновления» 1960-х годов. Его приверженность практике использования «чтецов из мирян» во многом объяснялась его представлениями о Писании — он считал Библию не Словом Божьим, а выражением религиозных чувств христианской общины. Отсюда он делал логический вывод, что, раз Библия является творением  христианской общины, будет правильно позволить представителям этой общины читать ее во время богослужения. Хотя я могу смело сказать, что большинство пасторов и общин ЛЦМС не разделяет представлений Дикса о Писании, допущение «чтецов из мирян» к участию в богослужении в нашем случае объясняется неискоренимой потребностью слепо копировать практики инославных церквей.

Мне не хватает слов, чтобы выразить, насколько важно сохранять в нашей Церкви подлинное учение о крови Христа. Одна из язв нашего времени — широко распространившееся отвращение к тому, что люди предпочитают называть догматическим богословием. Вместо него идолом современности стало христианство, чем-то напоминающее медузу, — христианство без костей, мышц и сухожилий, т. е. без какого-либо отчетливого учения об искуплении, или действии Святого Духа, или оправдании, или примирении с Богом, — расплывчатое, туманное, мутное христианство, единственным девизом которого, похоже, является такой: «Ты должен быть искренним, истовым, истинным, смелым, ревностным, щедрым и добрым. Ты не должен осуждать ничьи богословские представления. Ты должен исходить из того, что все правы, и никто не ошибается». И нам говорят, что эта религия, лишенная символа веры, должна принести умиротворение нашей совести! А неудовлетворенность ею в полном скорбей умирающем мире — это признак узости мышления! Но предлагать грешным, умирающим людям, в венах которых течет кровь отца нашего Адама, удовлетвориться ею — это насмешка над здравым смыслом и издевательство над нашим бедственным положением. Нам нужно нечто лучшее. Нам нужна кровь Христа.

—J. C. Ryle. One Blood

Восемнадцатый Артикул, «О Свободной Воле», наши противники принимают, хотя и прибавляют к нему некоторые свидетельства, совершенно не подходящие к данному случаю. Они прибавляют также провозглашение, что не следует ни слишком много приписывать свободной воле, как это делают пелагиане, ни отвергать всякую свободу воли, как это делают манихеи. Прекрасно; но в чем разница между пелагианами и нашими противниками, если и те, и другие полагают, будто люди способны любить Бога и исполнять Божьи заповеди по существу поступков без Святого Духа, а также способны заслужить благодать и оправдание делами, которые разум совершает сам, без Святого Духа? Как много нелепостей проистекает из этих пелагианских воззрений, которые с величайшей авторитетностью преподают в школах!

Подобно тому, как Лютер некогда шел в одиночестве узким путем между Римом и спиритизмом, сегодня лютеранская церковь одна находится между мировыми силами римского католицизма с одной стороны и современного протестантизма с другой. Лютеранское учение, которое гласит, что действие Духа привязано к средствам благодати, немыслимо для современного человека в XX столетии точно так же, как и для его предков, жившим в XVI веке. Но мы убеждены, что за этим учением стоит одна из самых глубоких истин, когда либо излагавшихся в христианском богословии.

— Hermann Sasse. The Lutheran Doctrine of the Office of the Ministry

Служение проповедника — как вспоминал д-р Вальтер — связано с многочисленными искушениями поддаться лености. Если человек имеет некоторый дар красноречия, он может — по крайней мере, поначалу — проповедовать к удовлетворению большинства прихожан, не готовясь тщательно к проповедям и не прилагая молитвы и Слова Божьего к обстоятельствам общины, вопреки намерению, с которым Бог учредил личное служение проповедника. Пусть же это послужит проповеднику напоминанием: «Служение, которое он несет, это Божье служение, особо установленное Богом для попечения о молодых и старых, мужчинах и женщинах, богатых и бедных, отягощенных заботами и беззаботных посредством Божьего Слова; мне должно внимать всему стаду, над которым Дух Святой поставил меня пастырем, епископом и стражем, и я обязан дать отчет Пастыреначальнику о вверенных мне душах», — когда проповедник вспоминает об этих божественных истинах, всякая летаргия и леность рассеиваются ими, словно туман под лучами солнца.

— Franz Pieper. The Divine Arrangement of the Public Preaching Office (1914)

Шестнадцатый Артикул, в котором мы исповедали, что христиане имеют законное право занимать государственные должности, заседать в суде, решать вопросы в соответствии с имперскими законами и прочими законами, ныне имеющими силу, назначать справедливые наказания, участвовать в справедливых войнах, служить солдатами, заключать законные сделки, владеть собственностью, приносить клятву, когда того требует суд, заключать брак; наконец, что обоснованные светские постановления являются добрым творением Божьим и божественными постановлениями, которыми христианин может безопасно пользоваться, наши оппоненты принимают без оговорок. Весь этот вопрос, касающийся различий между царством Христа и царством политическим, — а именно, что царство Христово имеет духовную природу [в той мере, в какой Христос правит посредством Слова и проповеди], то есть берет начало в сердце и представляет собой знание Бога, страх Божий и веру, вечную праведность и вечную жизнь, — был разъяснен для пользы [для замечательно великого утешения многих совестей] в сочинениях наших писателей. Между тем, это царство позволяет нам внешне пользоваться обоснованными политическими постановлениями любой страны, в которой мы живем, точно так же как оно позволяет нам пользоваться лекарствами или искусством зодчества, или пищей, питьем, воздухом. Аналогичным образом, Евангелие не учреждает новых законов, касающихся светского государства, но повелевает нам слушаться существующих законов, будь они написаны язычниками или кем-то иным, и чтобы это послушание мы проявляли с любовью. Ибо Карлштадт был безумен, когда возложил на наши плечи праведный закон Моисеев. Об этих вопросах наши богословы писали более подробно, потому что монахи распространили по Церкви множество пагубных мнений. Они называли обобществление имущества принципом Евангелия; они говорили, что не иметь собственности, не защищаться по закону, [не иметь жены и детей], — это евангельские наставления. Эти мнения во многом отодвигают на задний план Евангелие и духовное царство, [благодаря чему люди перестали понимать, что означают слова «христианин» и «духовное царство Христово»; они перемешали светское царство с духовным, от чего произошли многие волнения, бунтарства и вредоносные учения], и представляют опасность для всеобщего благосостояния. Ибо Евангелие не уничтожает государство или семью, [куплю, продажу и прочие светские нормы], но, скорее, одобряет их и обязывает нас повиноваться им как божественному установлению не только из-за наказания, но и по совести.

Я верю, что Слово и Таинство — это средства благодати. Неверие — это сильное слово, заставляющее задуматься о вечности. Ошибаюсь ли я, когда называю неверием самоустранение от средства благодати?

Вы не первый, кто задумывается об участи тех, кто добровольно самоустраняется от Таинства Тела и Крови Иисуса. Хотя мы не можем судить о наличии или отсутствии у человека веры, поскольку не можем читать в сердцах, пасторы несут ответственность перед своими прихожанами и всеми христианами за то, чтобы поощрять и предостерегать их. Иисус говорит, что Он — Лоза, а мы — ветви; если ветви отсекают (или они сами отпадают) от Лозы, они недолго проживут сами по себе — по существу, они уже оторваны от источника жизни и уже умирают. Ни один человек не может знать наверняка, когда другой человек пересекает «черту смерти», но мы, конечно же, должны при всякой возможности молиться за наших братьев и сестер и поощрять их приходить к Таинству.

Мы читаем в «Журнале немецкого учителя» (Deutschen Lehrerzeitung): «Несомненно, серьезная нравственная угроза заключается в индустриализации масс; но мы видим причину чрезвычайного религиозного положения в нашей стране во влиянии богословского либерализма, движимого модернистским человеческим духом, который протягивает людям камни вместо хлеба. Там, где Божье Слово проповедуется громко и ясно, даже сегодня оно являет себя божественной силой, приносящей спасение всякому верующему». Это совершенно справедливое суждение. «Богословский либерализм» проповедуется не только так называемыми «либеральными богословами», но также богословами, которые именуют себя лютеранами, но отрицают непогрешимый божественный авторитет Писания и основывают обращение и спасение человека не только на милости Божьей, но и на добром поведении человека. Увы, в наше время появился обтекаемый богословский жаргон. Мы разделяем «либеральных» и «позитивных» богословов таким образом, что «либеральными» мы называем тех, кто решительно вознамерился превратить христианскую религию в продукт человеческого рассудка, о тех богословов, которые еще желают сохранить какие-то части христианской религии, мы награждаем титулом «позитивных». Однако этот титул в полном смысле приличествует лишь тем, кто во все отношениях остается верен раз и навсегда записанному в Писании. Всякий же, кто позволяет что-то отнимать от этого, проповедует уже не «позитивное», а негативное богословие. То же самое справедливо в отношении термина «конфессиональное богословие». Конфессиональные лютеранские богословы исповедуют именно конфессиональное богословие. Знание поощряется в той мере, в какой они признали учение лютеранских исповеданий библейским и способны эффективно его проповедовать.

— Franz Pieper, CTM, vol. 1, pg 388.

Что касается совершения богослужения, должно сохранять некоторые торжественные публичные обряды, учрежденные по благочестивому согласию всей Церкви с целью поддержания доброго порядка и внешней красоты. Следовательно, сохранение церковных обрядов, которые были одобрены по серьезном размышлении и которые преподают в публичных собраниях полезные наставления по многим вопросам, также относится к задачам церковного служения. Служителю также не стоит изменять их, полагая тем самым преткновение Церкви, в соответствии с какими-то личными пристрастиями своего ума. Следовательно, шестой обязанностью служителей является сбережение церковных обрядов.

— Иоганн Герхард

Когда верный служитель Церкви видит, что сердца его слушателей настолько ожесточились по отношению к нему, что они с презрением относятся к его наставлениям из неприязни к нему как человеку, будет лучше, если он сложит с себя сан, публично и с достоинством объяснив причины своего ухода, нежели если он будет страдать от тягот и ежедневных раздражающих мелочей, проистекающих из враждебности его слушателей. Сам Господь вывел Лота из Содома, «ибо сей праведник, живя между ними, ежедневно мучился в праведной душе, видя и слыша дела беззаконные» (2 Пет. 2:8). Однако в случае добровольного ухода любой поспешности и торопливости должно избегать.

— Иоганн Герхард

Таким образом, если мы убедились, что смешение Таинства есть дело отвратительное, в его отвратительности можно довольно легко убедиться и с помощью других неопровержимых доводов. Возьмем, к примеру, вопрос: кто возлагает на пастора служение? Очевидно, что Церковь, к которой он принадлежит. А ради кого она возлагает на него служение? Без сомнения, ради своих членов и только ради них. В первую очередь, он служит той общине, в которую был призван. Возможно, он и способен исполнять свое служение за ее пределами, но не имеет власти это делать. Поэтому пастор не вправе совершать свое служение за пределами своего прихода, иначе он погрешит против апостольского слова, которое запрещает вторгаться в чужое служение (1 Петра 4:15). Прочим приходам того же вероисповедания он может служить лишь в соответствии с определенными правилами и порядком. Его деятельность ограничена пределами прихода, однако конфессиональные разделения, имеющие гораздо большую важность запросто игнорируются! Действительно, кто призвал тебя служить реформатским или объединенным верующим? В отношении римских верующих, чье учение о Таинстве удовлетворяет лютеранина гораздо больше, чем реформатское, ты понимаешь свои границы. А в отношении реформатов и унионистов не понимаешь? Даже если, по причине прочих разногласий в учении, ты считаешь себя ближе к реформатам, чем к римской церкви (кстати сказать, с полным основанием), и если согласие с реформатами в других учениях затуманивает твой взор настолько, что ты не осознаешь огромного расхождения в вопросе о Таинстве, тебе следовало бы, по крайней мере, в соответствии с лютеранскими представлениями, уважать границы реформатской общины. Даже реформат принадлежит к собственной общине, или же должен найти ее ради Бога и потому, что это правильно. Но ты считаешь его овцой без пастыря и без малейших колебаний действуешь так, как будто ты в своем праве. Даже если реформатские пасторы, в духе своей церкви и во исполнение принципа, что Святое Причастие не должно разделять церкви, дадут нам право пренебрегать границами общин, нам не следует это делать — хотя бы в силу лютеранского принципа, что учение о Святом Причастии определяет границы церкви.

— Wilhelm Löhe. Gutachten in Sachen der Abendmahlsgemeinschaft Vor einigen Freunden gelesen, 1863.

Когда Рим называет римско-католическую церковь истинной видимой Церковью на земле, он имеет в виду, что за исключением той церкви, что находится в общении с папой, никакой другой не существует. Эта церковь почти исключительно видима — хотя даже в ней есть нечто духовное и не столь видимое человеческому глазу. Когда мы — лютеране и другие христиане — слышим подобные заявления, нас охватывает негодование в адрес непомерной гордыни Рима, почитающего себя одной-единственной церковью, а нас, отделенных от Рима братьев, — в лучшем случае, находящимися в заблуждении и отсеченными от этой истинной видимой церкви, пока мы не воссоединимся с нею. К сожалению, неприятие идеи подобной истинной и видимой общины привело многих протестантов к вере в церковь, которая прежде всего духовна и потому практически невидима невооруженным глазом. Время от времени глаз может уловить ее образ, но в целом она представляет собой, скорее, духовное сообщество душ, нежели конкретное исповедание веры или собрание людей в конкретном месте.

Бог повелел, чтобы скрижали Десятисловия, начертанные Его собственной рукой, были помещены в ковчег завета, который находился в святом святых скинии. И Моисей повелел, чтобы его собственные писания, составленные по вдохновению Божьему, положили одесную ковчега (Втор. 31:25-26). Заботу об этом хранилище и его сбережение он вверил священникам, сынам Левия, носившим ковчег завета Господнего, и всем старейшинам Израилевым. Он также распорядился, чтобы царь всегда имел при себе список Закона, соотвествующий тому, который был перед лицом священников и левитов, чтобы ему не уклониться от этого Закона ни направо, ни налево (Втор. 17:18-20). Он также повелел, чобы людм написали эти слова на столбах ворот, на дверях, на косяках и на воротах своих домов (Втор. 6:9; 11:20).

Можно ли найти лучший источник наставления относительно природы церковного исповедания, чем Новый Завет? Здесь мы сразу же обращаем внимание на крайне важное обстоятельство — а именно, что греческие слова homologein и exhomologeisthai, которые соответствуют нашему глаголу «исповедовать» и латинскому confiteri, имеют несколько разных значений, которые, тем не менее, в основе своей родственны друг другу: исповедание греха (1 Ин. 1:9, Мф. 3:6, Иак. 5:16), исповедание веры (Мф. 10:32, Ин. 9:22; Рим. 10:9; 1 Ин. 2:23; 4:2; Флп. 2:11 и т. д.; см. также. 2 Кор. 9:13; Евр. 3:1; 4:14 и т. д.) и прославление Бога (см., например, Мф. 11:25; Рим. 14:11).

Четырнадцатый артикул, в котором мы говорим, что в Церкви совершать Таинства и проповедовать Слово не должно быть дозволено никому, кто не призван надлежащим образом, они принимают, но с оговоркой, что мы должны использовать каноническое рукоположение. Относительно этого предмета мы часто свидетельствовали в настоящем собрании, что имеем величайшее желание сохранять в Церкви экклезиальное устройство и ступени рукоположения [древние церковные правила и правление епископов], хотя они и были учреждены человеческой властью, [при условии, что епископы примут наше учение и признают наших священников].

 Как правило, Церковь Божья в плохую погоду добивается большего, чем в хорошую. Трудные, беспокойные времена, в которые мы сейчас живем, не должны обескураживать нас и порождать в нас ощущение оставленности. Живучая природа Церкви должна придавать нам твердости перед лицом любых сомнений, чтобы мы, исполнившись святой решимости, направили все наши мысли и поступки к созиданию Церкви. Господь наш призывает нас к этому в Своем прощальном поучении, когда в Иоанна 15:16 Он говорит: «Не вы Меня избрали, а Я вас избрал и поставил вас, чтобы вы шли и приносили плод, и чтобы плод ваш пребывал…»