Нина Локшина, Йокнеам

ПОСВЯЩЕНИЕ 

Всему, что хранилось с незапамятных пор, 
Сжатому, словно газ в баллоне, 
Золотому вину «Ярден» со склонов Голанских гор 
И розам, срезанным на рассвете в Холоне. 

Джипу, ползущему в темноте ночной, 
Вдоль пограничного коридора, 
Солдатам, что едут на шаббат домой 
И кормят котят у кафе «Ципора». 

Древнему маяку, что давно погас, 
И новому, что лучом рассекает воду, 
Народу, молящемуся за всех нас, 
И гуляющему по набережной народу. 
 

Городу моему, разбросанному по холмам, 
И стенам его, прохладным в разгаре лета, 
И окнам распахнутым, и сердцам, 
Слишком тесным, чтобы вместить все это. 

Х Х Х 

Лето. Особого рода погода. 
Дышит духовкой оконный проем, 
И намотались ушедшие годы 
Душной веревкой на горле моем. 

Лето. Особого вида одежды. 
Платья как парус. Летящий покрой. 
Это - моя территория между 
Утренним светом и черной дырой. 

Тонкие ткани небесного цвета, 
Желтые – только земля и дома. 
Вечное лето. Лишь вымолвишь это - 
Вдруг и нежданно приходит зима. 

Вот мне и до̀рога каждая малость, 
Радость июньских удушливых дней, 
Свет убавляется. То, что осталось, 
Все неизбежней... И все холодней... 

Отель «Метрополия» 

1 

В этом городе странном, 
где мчатся крутые водилы 
на зеленый, на красный, как будто дорога пуста, 
Может что-то ушло, 
а, быть может, и не приходило. 
Я пешком исходила знакомые с детства места. 

Он таким же остался - 
пусть золотом кроют фасады, 
Строят банки,отели...Не жалко, какие дела! 
Пусть алмазами трассы мостят. 
Только сказок не надо. 
Мы немного знакомы. Я там лишь полвека жила. 

2 

На тесной улочке цветы 
Росли среди зимы убогой, 
И были звезды над дорогой 
Почти по-летнему чисты. 

На тесной улочке ветра 
Ночами в наши окна рвались. 
И, словно пьяницы, ругались, 
И стекла били до утра. 

Но был так сладок и глубок 
Рассветный сон, а день морозный 
Дремал, как будто кот бесхозный, 
У ног свернувшийся в клубок. 

3 

Воскресенье. Сумерек начало. 
В освещенье слабого накала 
Серьги, ожерелье из коралла, 
Вологодских теток кружева, 

На холме, среди озябших зданий, 
В магазине подписных изданий, 
В месте, непригодном для прощаний, 
Застывают на губах слова... 
Сумерки...Кузнецкий мост... Москва. 

Ни в тоске душевной, ни в дружеском рвении, 
Ни по делу, ни по воле случая, 
Потому что все, унесенное временем, 
Это и было лучшее. 

10 

Я себе приснилась юною 
На стучащих каблучках, 
С непокорной черной гривою, 
С красной сумочкой в руках. 

Мне приснились серьги звонкие 
Из прозрачного стекла, 
Ты приснился и упрашивал, 
Чтобы я к тебе ушла. 

Я проснулась. Сердце ухало, 
Разливалась боль в груди. 
Я проснулась и увидела 
Безнадежность впереди... 

Увидала старость близкую - 
Незавидное житье. 
Немощь. Ночь Ерусалимскую. 
Одиночество мое... 

Х Х Х 

От веселой букашки, ползущей по тонкому стеблю, 
До верхушек домов, на высоком стоящих холме, 
Можно сесть на ступени, 
А можно и просто на землю, 
Это чистое место, и тем оно дорого мне. 

От чугунной меноры, пылающей у перекрестка, 
И до верхних балконов, где ветер колышет шматьё, 
Можно пристально думать, 
А можно забыться и просто 
Ощущать, как уходят желания в небытиё. 

Забирай их совсем! Всё, о чем я мечтала когда-то, 
Обещаю тебе ничего не загадывать впредь - 
Но не дай мне увидеть, 
Как вновь погибают ребята, 
Но не дай мне увидеть, как будут деревья гореть. 

Забирай все желанья, оставь для меня только веру 
В то, что эта Земля сохранится ёщё на века - 
От палящего солнца 
До самой глубокой пещеры 
И от каменной глыбы до тоненького стебелька. 

Вечер в Меа- Шеарим 

Как Эстер Шлиссер славно говорит, 
Объединяя идиш и иврит 
Нарядной речью, 
И ветер затихает, не спеша, 
И вечер опускается, дыша 
Горячей печью. 

И все мне отдает свое тепло - 
Всех окон разноцветное стекло 
И двери вида 
Стальных ворот, где ветры всех времен 
Не стерли надпись гордую « Сион» 
И щит Давида. 

И все, о чем мой дед, идя ко сну, 
Соэдателя молил, и что в вину 
Вменялось папе, 
Досталось мне, когда стояла я 
В мой поздний час у старого жилья, 
Спокойная, среди своих своя - 
И дело в шляпе! 

х х х 

Обрывок месяца над каменной грядой 
Вспорхнул и кружится как вымокшая птица, 
И пальма во дворе насытилась водой, 
Пьет медленно...Куда ей торопиться? 

А мне – тем более. Я эдесь. Я навсегда. 
Я больше не прошу ни визы, ни билета, 
Я только слушаю, как падает вода 
Ночь напролет, до самого рассвета. 

И окон перезвон, и ветра долгий вой, 
И дом мой на холме трясет как в лихорадке, 
Но пальма во дворе водою дождевой 
Наполнилась...Скрипит... А значит – всё в порядке. 

Дождь в Неве-Яакове 

Ханукальными вечерами, 
Огоньками свечей горя, 
Неве-Яаков* плывет в тумане. 
Где то бросит он якоря? 

Дождь натягивает канаты, 
В парусах ураганный вой, 
На военной базе антенны, 
Словно мачты над головой. 

То штормит,то пугает штилем, 
Маяков ненадежен свет... 
Сколько футов у нас под килем? 
А до пристани сколько лет? 

* Неве-Яаков – район Иерусалима 

Х Х Х 

По России тоскуют евреи, 
По ее лесам и лугам, 
По ее театральным премьерам, 
По глубоким ее снегам. 

Есть места на земле красивей, 
Грусть веревочкою завей, 
Я тоскую не по России, 
А по молодости своей. 

Память к старым всегда сурова, 
А ко мне сурова вдвойне, 
Не скажу, чтоб много плохого 
Приходило на память мне. 

Помню только сон неотвязный, 
Повторяющийся - о том, 
Как брожу по улицам разным 
И напрасно ищу свой дом. 

И мне кажется – путь мой вечен, 
На виду у всех, на свету 
Без одежды бреду и нечем 
Мне прикрыть свою наготу. 

Х Х Х 

Вчера – оно вчера... Не вороши. Не трогай. 
Куда не кинешь взгляд – везде сплошной урон. 
А нынче я иду кратчайшею дорогой 
До улицы Гилель от улицы Агрон. 

Стоянка. Пабы. Парк. Свет фонарей туманный 
На вымокший асфальт течет со всех сторон. 
И сеет мелкий дождь небесной сладкой манной 
Над улицей Гилель, над улицей Агрон. 

Деревьям и луне, попавшей в сети крон, 
И камню, и траве, и мне, что, слава Богу, 
Шла к улице Гилель от улицы Агрон 

Габриэлла 

1 

Я к прыжку не готовлюсь,я брать не хочу высоту, 
Об одном я забыла, другое мне знать надоело... 
Я на море смотрю, где швартуются в Хайфском порту 
Корабли, и качаю коляску, где спит Габриэлла. 

На осеннее солнце, что тускнеет, как старая медь, 
Наползает огромного облака темное тело. 
Я смотрю, как напрасно пытается птица взлететь 
Против ветра. Качаю коляску, где спит Габриэлла. 

Скоро ливень нахлынет – холодный, колючий, сплошной, 
Он наполнит Кинерет водой дождевой до предела. 
Я живу только тем, что сейчас происходит со мной, 
Я на море смотрю, и смеется во сне Габриэлла. 

2 

На исходе субботы повисла луна 
Над крутою грядою Кармель - 
Я за эту луну выпью рюмку вина 
И за внучку мою, Габриэль. 

И за то, что на сына похожа она 
В свои восемь неполных недель, 
Я за сына с невесткою выпью вина 
И за внучку мою, Габриэль. 

И за то, что глядела небес глубина 
В расписную ее колыбель, 
Я за небо высокое выпью вина 
И за внучку мою, Габриэль. 

И за вещие сны, и за ночи без сна, 
И за то, что я все получила сполна, 
Что оправданы способ и цель, - 
Я за жизнь бесконечную выпью вина 
И за внучку мою, Габриэль. 

3 

В этой горной Галилее, 
В этой гордой Галилее 
Виды, словно в галерее 
Щедрой кисти полотно. 
Но не рамой, не багетом - 
Ярко-синим неба цветом 
Ограничено оно. 

А за перекрестком Веред 
Открывается Кинерет, 
Божий дар в осенний зной, 
Миг, которого не стою, 
Наслажденье красотою, 
Не заслуженное мной. 

А трава кругом гудела: 
«Габриэлла... Габриэлла...» 
Над мелиссой медоносной 
Шумных ос кружился рой... 
Габриэлла, Габриэлла, 
Девочка из Галилеи, 
> Все-твое. Иди смелее И не бойся...Я с тобой. 

Внесение свитка Торы в синагогу 

Вечером на Хануку посреди недели 
Все автобусы встали, люди в окна глядели. 
А за окнами дети свечи несли и пели 
Вечером на Хануку посреди недели. 
Вторила тарбука дудке из Марокко, 
Запирал хозяин лавочку до срока, 
Исчезал в тумане,возникал из мрака, 
И плясал с парнями рослыми из Ирака. 
А водитель с полным пониманьем долга 
Громко возмущался, что застрял надолго, 
А потом увидел свата или брата - 
Из кабины вылез и пропал куда-то. 

.............................................................. 

И душа терпеть устала, 
Встрепенулась, ожила, 
И к толпе она пристала, 
И по улице пошла, 
По живому коридору 
Прямо в сполохи огня, 
Где плыла, качаясь Тора, 
Надвигаясь на меня. 
На плоту пятиаршинном, 
Над танцующей толпой, 
Под блестящим балдахином, 
Как невеста под хупой! 

 

Яблоко 

А в том краю – не будь помянут к ночи – 
Деревья стынут в зимней наготе, 
И мокрый снег идет и, между прочим, 
Там яблоки на вкус уже не те. 

Мне привезли одно из самой гущи 
Воспоминаний и забытых дней, 
И оказалось – раньше были лучше, 
Красивей, ароматней и сочней. 

Так память, что угодлива до фальши, 
Желаемое лишь хранит в себе. 
Но ничего – мы двигаемся дальше 
Во времени, пространстве и судьбе. 

Где яблоки уже другой расцветки 
И вкус иной мускатного вина 
С бароном Ротшильдом на этикетке, 
И жизнь иначе определена. 

Но в честь того,что все неповторимо, 
Я распахну окно, вина налью, 
И чистый воздух Иерусалима 
Ворвется с ветром в комнату мою. 

х х х 

Там, где отмель пуста, 
Там, где дом у моста 
Притулился спиною к оврагу, 
Это наши места, и меня неспроста 
Снова тянет в еврейскую Прагу. 

В старом Пражском подградье 
Давида звезда 
Украшает фасад и ограду. 
Среди ночи и дня- лишь окликни меня - 
Полечу я в еврейскую Прагу. 

Там ,где Голем бродил, 
Отгоняя громил, 
Что опились забористой брагой, 
Слышу гул громовой – это он головой 
Небеса подпирает над Прагой. 

Я не помню, когда, 
Я не знаю, куда 
Я отсюда брела, бедолага... 
Но с тех пор и до сих на подошвах моих 
Пыль твоих мостовых, моя Прага. 

х х х 

Развалины дома у рынка бухарского 
Глазницами мертвыми смотрят неласково, 
Но если бы вдруг я лишилась ума, 
Его бы решилась отстроить сама. 

Там, где он кренится, обгаженный птицами, 
Гуляют девицы с библейскими лицами, 
Мальчишки из хедера мчатся домой, 
Тяжелые сумки неся за спиной. 

Там пахнет корицей и тмином на улице, 
Там все, что таится во мне и волнуется... 
Но с тайными чувствами просто беда - 
Их трезвым умом не поймешь никогда. 

х х х 

То слов поток, то полное молчание, 
То обольщенье радостью нечаянной, 
То огорченье малостью любой... 
Все чувства – от восторга до отчаянья, 
Соседствуя, враждуют меж собой. 

Отечество откинув вместе с отчеством, 
Я только перед логикой в долгу - 
Люблю и то, на что глядеть не хочется, 
И веруя, поверить не могу... 

Посвящается стене старой синагоги 

И тысячи лет стали плотью моей... 
В сплетении трав , и плодов, и ветвей, 
Чирикали птицы, олени паслись, 
Венчала узор виноградная кисть. 

Клянусь тебе Богом, что там я была, 
Я сок виноградный, как воду пила, 
Кормила оленя душистой айвой, 
Лежала, зарывшись в траву головой... 

И там мое место... С тех пор неспроста 
Меня и не тянет в другие места. 

х х 

Асе Векслер 

Мой поэт любимый, Генрих Гейне, 
Был эстет, отнюдь не маргинал, 
Немцам не выказывал почтенья, 
Но немецкий лучше немцев знал. 

Лучше немцев знал он немцам цену, 
Был насмешлив,а порою лют, 
И его от Гамбурга до Вены 
До сих пор своим не признают. 

Горе нам, на местных непохожим - 
Душу переделать не дано, 
Бесполезно, на смех всем прохожим, 
Окорок повесить за окно. 

Но идет за нами речь родная, 
От рожденья до могильных плит. 
Мы же русский лучше русских знаем, 
Если б дал нам Бог так знать иврит! 

Но идет за нами чужестранность 
Даже в этот предзакатный час. 
Ершалаим, боль моя и радость, 
Сможешь ли считать своими нас? 

Х Х Х 

Жили на бедной улице, 
Бедность не кляня, 
Нищие умницы - 
Папина родня. 

Дед молился, делая 
Добрые дела, 
Кроме книг не ведая 
Иного ремесла... 

Собирались мальчики 
К деду на урок, 
Выходила бабушка 
Редко за порог, 

Убирала, стряпала, 
Счет грошам вела - 
Ничего не спрятала 
И не сберегла. 

Мамин род купеческий 
Накопил трудом 
На леса под Речицей, 
На хороший дом. 

И ходили гордые - 
Знай, мол, кто такой, 
И судьбу- за горло 
Хваткою рукой! 

Крепко стояла 
Мамина семья... 
Если бы я знала, 
Что такое я?! 

х х х 

На узкой Яффо полный беспорядок, 
Автобусы завязли в полутьме... 
Ерусалимский снег , как сахар, сладок 
Для тех, кто стосковался по зиме... 

Путем неоднократных пересадок 
Я доберусь до дома. Не беда... 
Ерусалимский снег , как сахар, сладок 
Тем , кто с зимой расстался навсегда. 

Водитель протирает кучей тряпок 
Стекло и боковые зеркала... 
Ерусалимский снег , как сахар, сладок, 
Еще идет... А жизнь - давно прошла. 

Как говорится, выпала в осадок, 
А может, унеслась куда-то ввысь... 
Ерусалимский снег , как сахар, сладок 
И краток...Жаль, что впрок не запастись... 

 

Коротко об авторе

 

Нина Локшина - поэт, переводчик. Родилась в Ленинграде. Училась и работала в Москве. Окончила Московский автомеханический институт (1963 г.) и Литературный институт им. Горького ( 1971 г.) Была студенткой семинаров Ильи Сельвинского и Льва Озерова. 

Стихи печатались в журналах "Юность", "Смена", в "Литературной газете" и различных сборниках. Переводила стихи с идиша, немецкого. Переводила также литовских, грузинских и молдавских поэтов. Лауреат литературной премии Литвы за 1989 г. В 1990 г. в Москве вышел ее первый сборник стихов -"Родство времен". 

С 1992 по 2015 гг. жила и работала в Иерусалиме. Второй сборник стихов -"Моление о дожде" (1996 г.) , третий - "Посвящение" (2007 г.) и четвертый – «И тысячи лет стали плотью моей» (2015 г.) вышли в Иерусалиме. В настоящее время живет на севере Израиля, в городе Йокнеам-Илит. В «МЗ» публикуется впервые. 

 

http://newswe.com/index.php?go=Pages&in=view&id=9707