Эта глава написана архиепископом Саббата Санкт-Петербурга Дереном Пейнхеймом и повествование идет от его лица. Все претензии тоже к нему:Р
Проснувшись вечером Дерен попытался вспомнить что-то, что могло бы сделать этот вечер выдающимся, придать ему красок...вкуса, изысканого и жестокого наслаждения, которого он желал и которое заставляло его остывшую более трех столетий назад кровь бежать быстрее, сладко пульсируя и будоража остывшие задолго до обращения чувства. Чувства, которое даруя его острым и безжалостным, как острие хирургического скальпеля, мыслям привкус удовольствия и утонченное наслаждение эстетизма. Давно утраченная человечность и ярость зверя не забывались им никогда-они были его тенями, его блуждающими во мраке щупальцами, он был частью великой тьмы, породившей его. Всепоглащающая тьма, ставшая для него всем, ставшая им, легкой тенью играла на его лице, он знал баланс и знал цену этого баланса. По сути Дерен всю не-жизнь и довольно значительный этап жизни перед обращением ходил по канату, натянутому между сиянием света и темной бездной, где в страхе исчезают даже адские огни. За триста с лишним лет г-н Пейнхейм научился на этом канате танцевать с закрытыми глазами, получая от этого танца определенное удовольствие, не сравнимое, однако с удовольствием от наблюдения за тем, как пытались сплясать на этом канате отдельные индивидуумы. Это зрелище время от времени даже заставляло уголки его губ чуть приподняться в тонкой, едва заметной усмешке...ненадолго...но все же... На известных ему землях было всего несколько не-мертвых, которых он мог допустить в число достойных противников, собеседников, союзников, что по сути всегда было одним и тем же, просто по-разному развивалось во времени. Легко и небрежно просматривая эти мысли Дерен вспомнил, что этой ночью новый князь города, Елена Брандт, старейшина Вентру обьявила Зов Сезонов, а значит в ближайшие ночи должна литься кровь в разных видах: в преступных узах, в глупых договорах, в слезах побежденных и раздавленых пирамидой существ бывших некогда людишками, гулями, и оставшихся рабами и после смерти, хотя у них был некогда выбор. В ближайшие ночи эти трусы, боящиеся своей истинной природы будут выпускать друг другу кишки, плести интриги, высасывать души и силы у себе подобных, пользуясь удобным случаем и страшась, что их естественная жажда будет наказана, а не того, что их хваленая человечность будет падать и они неизбежно станут тенями рабов, которыми всегда были. Уголок губ Дерена немного приподнялся и глаза застыли, наблюдая за тем, как струятся звезды в теплом и ароматном дыме его Коиба Робусто. Дерен не чувствовал их вкуса, как и вкуса жизни, потому что не был к ней привязан, но тепло прирученного огня, первобытной фобии каинитов Камариллы и запах, который огонь, верный спутник ритуалов Саббат, выжигал из сигары , архиепископ чувствовал. Это было приятное чувство пограничное с гипнозом, ледяным спокойствием и прожигающим насквозь экстазом битвы... в этом ощущении была тьма-та самая тьма граней, частью которой чувствовал себя и являлся Дерен.
- Мария, я прогуляюсь до наших общих знакомых-низким, мягким, немного растягивающим звуки голосом произнес он, -у них сегодня большое скучное мероприятие, я внесу в него немного разнообразия.
Потомок Дерена, Мария Керн, ласомбра девятого поколения внимательно посмотрела на сира и ответила:
-Я этого не слышала, архиепископ.
Вот и умница, - Дерен мягко улыбался, наблюдая, как Мария застыла на месте закрыв веки, слегка подрагивающие от ожидания, и сжав губы. Мягкий вишнево-красный полумрак изысканной гостинной, наполненный мягкими, глубокими тенями молниеносно разрезали темные сгустки материи, тени, странного темного вещества, подобно щупальцам осьминога шевелившегося за спиной архиепископа. Первый удар пробил Марии грудь наскрозь где-то на уровне мечевидной кости грудной клетки, обвивая ее шею и разрывая ее рот, погружаясь все глубже в ее внутренности по пищеводу, второе щупальце пронизывало ее тело рядом с толстым кишечником и раздвигало стенки кровоточащей раненой плоти, расковыривая их и извиваясь в брюшной полости. Вероятно боль была слегка выше, чем планировал Дерен, потому что Мария даже не пыталась кричать, и ее глаза были подобны остеклянелым глазам дохлого животного, когда архиепископ приблизил безвольное тело к себе. Дерен осмотрел потомка: все было цело: мозг, сердце, неизлечимого не было, крови потеряла много, но что же делать, воспитывать достойных надо достойными величия Саббат методами. Пейнхейм коснулся губами, заботливо положенного рядом с камином, лицом к огню, тела своей ученицы и погладив ее волосы бросил на пол пару бладпаков.
"Неплохо, но над болевым порогом тебе еще много работать, Мэри" - архиепископ почти нежно улыбался, выходя из дверей особняка, который производил, на первый взгляд, впечатление заброшенного.
Через пол-часа, припарковав авто у княжеской резиденции новоявленный Вентру, Дамиан Рейн-Хагген, Благородный, Могущественный, Карающий служитель домена Франкфурта на Майне, был представлен княгине и тем, ради кого весь этот цирк в элегантных комбинациях и фраках был устроен, то есть властьимущим домена Санкт-Петербурга, цвету Камариллы. В подобной обстановке наличие блокнота, в который так удобно заносить имена и пометки, номера машин, у Дамиана, убитого братьями и сестрами по винкулуму петербургской стаи шабаша, выбранной для этих целей архиепископом. Дерен сделал все интересующие его записи, не вызывая подозрений, поцеловал руку княгини, которую планировал убить в ближайшие 48 часов, но не мог не счесть хоть и мужеподобной и даже простоватой, но весьма привлекательной и не лишенной харизмы. Затем он танцевал с дочерью Какофонии, Эльзе Дикастер, очаровательной душной женщиной лет 120 максимум, правда голос ее действительно был выше всех похвал, за вечер Дерен не слышал ничего лучшего и это было чистой правдой. После, он вел светскую беседу с главной гарпией домена, находя немало странностей в этом носферату и его манере держаться. У Килждоя, главной гарпии, даже по предварительным расчетам были данные бойца, вероятно довольно интересного партнера для поединка. Архиепископа, которого никто не мог узнать под видом вентру-служетеля, которого никто и никогда в домене не видел неприятно удивил шериф, при нашептанных какой-то юной тореодоркой словах “ласомбра-отступник” Дерен почувствовал приступ рвоты и гадливости, смешаный со стабильным желанием раздавить Камариллу и всех, кто так или иначе оберегая патриархов способствовал наступлению Геены. Носферату, столь необходимые при любом раскладе были ему малоприятны, но он внимательно прислушался ко всему, что было произнесено грязными шпионами на человеческом языке-из их разговора Дерен понял, что ударить по Камарилле сейчас было бы глупостью, это сплотило бы их, а вот незаметно убрать оплоты секты и позволить паникующим камарильцам вырезать оставшуюся половину своих же собратьев было бы правильным решением. “Тремерчики... как всегда там где нужно - вдали от меня”- улыбнулся своим мыслям Пейнхейм, скользя взглядом по паре знакомых лиц из клана колдунов и очень не кстати замечая знакомое лицо Лилиан, тремерки, вызывавшей у него приступы головной боли при одном лишь упоминании ее имени. Дерен был уверен в том, что эту особу нужно как можно быстрее превратить в кучку пепла-она была опасна и скорее всего не была тем, чем хотела казаться-слишком много власти в одних руках, для камарильского служителя дома Тремер. Не меньше опасений вызывал и новый крон-принц, Элейн Милле-это тоже надо убрать и как можно быстрее. Добродушного примогена бруджа Дерен знал по наслышке, но то, что он о нем слышал заставляло его проникнуться к этому грозному на вид существу с определенным уважением. Ласкающие звуки вальса смолкли и в списке Дерена не было лишь одного имени, так что ему становилось почти интересно узнать его не для дела, а для себя. Имя примогена смеющего опаздывать на подобное мероприятие, лицо и гордость клана Тореодор. Дерен прошел в затемненную часть зала, где уединился с сигарой и бокалом вите, сквозь мрак, дым и аромат свежей крови вглядываясь, вслушиваясь и наслаждаясь этой ярмаркой тщеславия, этим рынком грязного белья, продажной мелочности, уз и великолепным хитросплетением интриг, красоту их сетей не оценить он не мог, при всем отвращении к Камарилла и уверенности в необходимости Священной войны. Спокойная уверенность, решительность, тонкая улыбка привлекательного, расчетливого и немного азартного игрока неплохо читались в зеленых глазах Пейнхейма, в том как лежали его длинные, черные, как яд найроби волосы, в его тонких чертах, фигуре, голосе, в изысканных манерах и более всего в его едва заметной усмешке, той тени улыбки, что жила на его лице почти весь вечер. Дерен на мгновение опустил веки, стараясь представить Елену, особенную и неповторимую историю его сердца, его маленькую трагедию или трагикомедию, а может быть драму-он не мог решить до конца, поскольку тогда он еще не сталкнулся со Зверем и обладал человечностью, иными словами, он был необученным, неумелым, амбициозным неонатом, младшим в стае, но ее полноправным братом. Дерен медленно выпустил дым сигары углами губ и приоткрыл глаза, рассматривая в калейдоскопе фигур и лиц глупость и неизбежную низость человеческого. Внезапно в калейдоскопа, где-то на краю залы, у входа зарябило красное пятнышко, этот ярко-красный цвет заставил Дерена слегка изменить поворот головы и присмотреться. Если бы он не видел, как Елена превратилась в горстку праха он был бы уверен, что видит ее, впрочем, в последние лет сто его было сложно чем либо удивить. Он не слышал как ее представили, но скорее всего это была представительница клана Розы, иными словами тореодор.
Жгучая брюнетка, красная помада, аристократически бледная кожа-свидетельство возраста или как минимум неплохого происхождения, ярко-красное платье по фигуре, высокий каблук, татуировка в виде розы на правой лопатке весьма сооблазнительной спинки.
“Ради подобного не жалко потратить некоторое количество пунктов крови,- оценивающе разглядывая девушку сквозь струйку дыма, размышлял Дерен, его глаза вобрали в себя привычную тонкую улыбку и в их изумрудном блеске стал медленно разгораться интерес,- я уже думал впасть ли мне в торпор от скуки, но Камарилла как всегда приготовила мне своеобразный сюрприз.”
Дерен медленно поднялся с кресла и подошел к окну бальной залы, чтобы внимательнее разглядеть вошедшую женщину: она была обворожительно прекрасна и сооблазнительна. Архиепископ наблюдал за ней два-или три танца, отмечая, что его влечет к ней. Заметив, что она ненадолго осталась в одиночестве Дерен подошел к женщине:
-Вы танцуете танго?- он немного наклонился к незнакомке, так что если бы они были живы, то новоизбранный примоген тореодор, а это без сомнения была Паола, могла бы почувствовать его дыхание. Ее глаза сказали ему все, что он хотел бы в них увидеть и Пейнхейм мягко, но настойчиво вывел женщину на середину бальной залы под звуки завораживающего и страстного, магического танго.
Полная луна и тьма, холод ночи и тепло цветущего белого шиповника, ее роскошные темные кудри и ее пламенеющее платье, волнующая упругость ее тела, блеск ее глаз. Дерен улыбался и позволял очаровывать себя, этим ритмом, этой женщиной, этим танцем. Он был бы согласен дорого заплатить за продолжение той беседы, что безмолвно завязалась в их танце, но возглас в группе малкавиан заставил его быстро прийти в себя, архиепископ улыбнулся Паоле и прошептал, склоняясь к ее ушку:
-Я буду рад увидеть вас завтра в протестантском храме Святого Петра, если вы любите оперное бельканто в итальянском исполнении. Я вас найду, просто приходите, я нуждаюсь в приятной кампании и жажду вашего общества.
После этого, Дерен был вынужден удалиться довольно быстро, ибо малкавиан, который выкрикнул “диаблери” на всю залу поднял руку и указал пальцем на архиепископа. Трое Бруджа уже бежали на него и Пейнхейм все еще находился в гнезде Камарильцев. Сбегая по ступенькам, Дерен сбросил с себя пиджак и на выходе, замечая, что за ним с криком кровавая охота бежит почти половина бального зала растворился во тьме, которая царила под лестницей, заставив преследователей недоумевать, куда скрылся вентру-диаблерист. Через несколько мгновений Дерен материализовался из тьмы в своей машине, припаркованой почти вплотную к особняку. Проходивший мимо собрат, увидев уезжающего раньше времени нового знакомого попросил подвезти и его, Дерен молча открыл переднюю дверь и неонат бруджа с радостью раскинулся на кресле штурмана. Выехав за пределы видимости особняка Дерен притормозил, посмотрел в глаза своему попучику и используя Доминирование отдал приказ “Сидеть, не двигаться”, после чего впился ему в шею и выпил всю кровь, струившуюся в неонате. На сиденье осталась лишь горсть пепла, которую архиепископ аккуратно счистил с обивки. Ночь была прекрасна и Пейнхейм невольно наслаждался воспоминаниями о Паоле и их молчаливой беседе. Выстрелив по бензобаку машины и двух ее соседок и убедившись в том, что огонь взмывает на нужную высоту, Дерен спокойно удалился с надеждой на завтрашнее свидание и надеждой составить надежный и лаконичный план уничтожения Камарилла в Санкт-Петербурге, исходя из сделанных пометок в блокноте, своего опыта и наблюдений.
. 
. 
