Николай Петрович решил идти за грибами. Воздух пах прелыми листьями и дождём, который только-только закончился. Корзинка оттягивала плечо. Нож для грибов лежал в кармане старой куртки — той самой, в которой Николай Петрович ходил уже лет десять.



Лес встретил его тишиной. Николай Петрович глубоко вдохнул и почувствовал, как из души уходит напряжение. Вот ради этого чувства он и любил ходить в лес. Один. Без людей.
И тут он обнаружил, что в лесу не один. На тропинке сидел пёс. Худющий, грязный, с клочьями свалявшейся шерсти. Но глаза у этой собаки были, ну как бы вам сказать, человеческие. Они смотрели прямо на Николая Петровича с какой-то отчаянной надеждой.

— Ты чего тут? — буркнул Николай Петрович. — А ну, кыш!

Пёс не двинулся с места. Только тихо заскулил и поковылял вперёд, постоянно оглядываясь. Он словно звал за собой.

— Да ну тебя, — отмахнулся Николай Петрович. — Мне грибы собирать надо.

Но пёс снова обернулся и заскулил. И что-то заставило Николая Петровича замереть.

— Черт с тобой, — вздохнул он. — Веди уже, раз приспичило.

И пёс побежал. Всё дальше от тропинки, всё глубже в лес. А Николай Петрович шёл за ним, сам не понимая почему.

Они уходили всё глубже в лес. Мужчина несколько раз пытался остановиться, даже развернуться, но каждый раз собака смотрела на него таким взглядом, что становилось не по себе.

— Да что ж ты такой настырный? — бормотал Николай Петрович, перешагивая через поваленные стволы. — У меня корзинка пустая, между прочим. За грибами пришёл называется.

Николай Петрович уже собирался всерьёз разозлиться, когда пёс вдруг остановился. Они стояли на небольшой поляне, посреди которой чернело что-то странное. Приглядевшись, Николай Петрович понял: старая заброшенная избушка. Вернее, то, что от неё осталось — полуразвалившиеся стены, провалившаяся крыша.

— И что? — спросил он у пса. — Развалюха какая-то. Ты меня сюда притащил? Кто там у тебя?

Собака тихо заскулила и подбежала к тёмному провалу в полу. Там, где раньше был погреб.

Николай Петрович подошёл ближе, осторожно заглянул вниз. Темно. Сыро. И вроде бы что-то шевелится.

— Эй! — крикнул он. — Там кто-нибудь есть?

Снизу донёсся слабый стон.

— Вот чёрт/, — Николай Петрович бросил корзинку, начал оглядываться в поисках какой-нибудь палки, верёвки — чего-то, что могло бы помочь.

Нашёл старую доску, прислонил к краю ямы. Осторожно, стараясь не шуметь — мало ли что там внизу, — спустился.

Темнота обступила его. Пахло плесенью, сыростью. Николай Петрович достал из кармана старенький телефон, включил фонарик.

В углу, скорчившись, лежал человек. Грязный, в порванной одежде, с засохшей кровью на лице. Николай Петрович опустился на колени, осторожно тронул его за плечо.

— Эй, вы как? Живы?

Человек застонал, с трудом приоткрыл глаза.

— Воды, — прошептал он пересохшими губами.

Николай Петрович достал из кармана небольшую фляжку — всегда брал с собой в лес. Приподнял голову незнакомца, дал отпить.

— Что с вами случилось? Как вы здесь оказались?

— Упал, — с трудом выговорил мужчина. — Шёл, темно... не заметил яму...

— Давно вы тут?

— Не знаю, день, может, два.

Николай Петрович оглядел яму. Выбраться отсюда самостоятельно человек в таком состоянии точно не смог бы. Если б не пес.

— Слушайте, надо вас вытаскивать. Попробуйте встать, я помогу.

Мужчина с трудом приподнялся, оперся на Николая Петровича. И в этот момент, когда луч фонарика осветил его лицо полностью, Николай Петрович замер.

— Василий? — неверяще прошептал он.

Мужчина поднял взгляд, всмотрелся в лицо своего спасителя.

— Коля? Николай Петрович?

Перед глазами пронеслись картинки из прошлого: собрание в цеху, крики, обвинения, позор, насмешки за спиной, разрушенная карьера, сломанная жизнь.

— Ты, — только и смог выдавить Николай Петрович.

Василий смотрел на него с каким-то странным выражением — не то страх, не то надежда. А может, уже смирение.

Над ямой раздался скулёж. Пёс всё ещё был там, ждал.

— Давай, — сказал он хрипло. — Обопрись на меня. Нужно выбираться отсюда.

Василий смотрел на него с недоверием.

— Ты поможешь мне? После всего...

Николай Петрович не ответил. Просто подставил плечо, помогая Василию подняться.

— Тут недалеко доска есть. Попробуем по ней выбраться. Только медленно. У тебя что-нибудь сломано?

— Нога. Кажется, вывихнул. И голова.

— Обопрись сильнее. Потихоньку.

Они медленно двинулись к импровизированной лестнице. Каждый шаг давался с трудом — Василий едва держался на ногах. Но Николай Петрович крепко держал его, не давая упасть.

Выбраться из погреба оказалось сложнее, чем спуститься. Василий едва переставлял ноги, а Николай Петрович, хоть и был крепок для своих лет, тяжело дышал под весом чужого тела. Доска скрипела и прогибалась. В какой-то момент она треснула, и оба чуть не рухнули обратно в яму.

— Держись! — выдохнул Николай Петрович, чувствуя, как немеют пальцы, вцепившиеся в края доски. — Ещё немного!

Пёс наверху метался, скулил, будто подбадривая. Когда они наконец выбрались, Василий буквально рухнул на землю. Его трясло — не то от холода, не то от пережитого страха.

Николай Петрович сел рядом, пытаясь отдышаться. Осенний свет падал сквозь кроны деревьев, высвечивая лицо человека, которого он ненавидел почти всю свою сознательную жизнь. И это лицо было сейчас жалким. Беспомощным.

— Ты спас меня. После всего, что я тебе... — вдруг сказал Василий так тихо, что Николай Петрович едва расслышал.

Николай Петрович поднял взгляд к кронам деревьев. Что ответить? Он сам не знал.

— А я должен был тебя там бросить? После того, как притащился по твою душу?

— Мог бы, — Василий закашлялся. — Никто бы не узнал. Справедливо было бы.

— Справедливо, — эхом отозвался Николай Петрович.

Странно, но слово это прозвучало вдруг пусто. Сколько лет он думал о справедливости? Мечтал, как судьба наконец воздаст этому человеку по заслугам, как он увидит его униженным, раздавленным — точно так же, как когда-то был раздавлен сам. И вот — дождался. И что?

— Тридцать лет я представлял нашу встречу? Что я тебе скажу? Что сделаю? — медленно сказал Николай Петрович.

Василий молчал. Только смотрел — и в этом взгляде не было страха. Скорее, понимание. Усталое, такое же постаревшее, как и он сам.

— И что теперь? — спросил он, наконец. — Уйдёшь?

Николай Петрович покачал головой.

— Нет. Надо тебя до деревни довести. А пёс твой? —

спросил Николай Петрович.

Василий посмотрел на собаку, которая сидела рядом.

— Не мой. Бездомный. Я его подкармливал иногда. Неделю назад, может. Не думал, что запомнит.

Николай Петрович протянул руку, осторожно погладил собаку по грязной, спутанной шерсти. Пёс не дёрнулся, только посмотрел — всё тем же человеческим взглядом.

— Умное животное, — сказал Николай Петрович. — Понял, что тебе нужна помощь. И привёл.

В этом слове, в том, как он его произнёс, было что-то смешное. Николай Петрович — помощь для Василия? После всего?

— Слушай, я, — начал вдруг Василий, и его голос дрогнул. — Я тогда был не прав. Я знаю. Всегда знал.

Как часто Николай Петрович мечтал услышать эти слова! Он был уверен, что в этот момент почувствует триумф, радость, облегчение.

Но вместо этого не почувствовал ничего. Только усталость.

— Тебя всё равно надо до деревни довести, — сказал он. — И там уже скорую вызвать. Вставай давай.

Он помог Василию подняться, закинул его руку себе на плечо. И они медленно двинулись через лес — два старика, которые когда-то были молоды и полны страстей. А следом за ними, прихрамывая, шёл пёс.

Они почти не разговаривали по дороге. Да и о чём говорить? Все слова были сказаны — или не сказаны — тридцать лет назад.

На полпути, остановившись передохнуть у поваленного дерева, Василий вдруг схватил Николая Петровича за руку. В его глазах стояли слёзы.

— Знаешь, я ведь каждый день, каждый день думал об этом. Что натворил. Как тебе жизнь поломал.

Николай Петрович высвободил руку. Но не резко, а осторожно — словно боялся что-то разбить.

— И что толку? — спросил он тихо. — Что толку теперь?

Василий опустил голову.

— Никакого. Просто хотел, чтобы ты знал.

— А ведь я тоже, каждый день. Каждый чёртов день думал о тебе. О том, как отомщу, если встречу. Получается, ты всё это время жил в моей голове. Как будто не отпускал меня.

Пёс бежал впереди, то и дело оглядываясь — словно хотел убедиться, что они всё ещё идут. Что не остановились. Что не повернули назад.

И где-то глубоко внутри Николая Петровича тяжесть, которую он носил столько лет, становилась всё легче. Не исчезала совсем — нет. Но переставала быть такой неподъёмной.

К деревне они вышли, когда солнце уже клонилось к закату. Василий едва переставлял ноги, но упрямо шёл, опираясь на Николая Петровича. Пёс бежал рядом. Время от времени он останавливался и поглядывал на них, будто проверяя — всё ли в порядке?

На краю деревни им повстречалась соседка Николая Петровича — Анна Михайловна. Она ахнула, всплеснула руками:

— Господи, Петрович! Что случилось-то?

— Скорую вызови, — коротко бросил Николай Петрович. — У него нога, кажется, сломана. И голова.

Анна Михайловна убежала к ближайшему дому. А они медленно двинулись дальше — к дому Николая Петровича. Там можно было дождаться скорую.

— К тебе? — удивлённо спросил Василий, когда понял, куда они идут.

— А куда ещё? — буркнул Николай Петрович. — Не на лавочке же тебя оставлять.

Во дворе Николай Петрович помог Василию сесть на скамейку. Принёс воды, старое полотенце — обтереть лицо. Пёс улёгся рядом, положив голову на лапы. Он всё ещё не сводил глаз с Василия, словно боялся, что тот исчезнет.

— Спасибо тебе, — тихо сказал Василий. — Я бы не выбрался оттуда сам.

Николай Петрович пожал плечами.

— А я бы не нашёл тебя, если бы не пёс.

Они помолчали. Откуда-то издалека донёсся звук сирены — видимо, Анна Михайловна дозвонилась.

— Знаешь, — вдруг сказал Василий, глядя куда-то поверх головы Николая Петровича, — я всю жизнь хотел извиниться перед тобой. Но не знал, как. А потом стало поздно. А потом...

— Ну и ладно, — неожиданно для себя ответил Николай Петрович. — Было и прошло.

И самое удивительное — он действительно это почувствовал. Словно что-то отпустило внутри. Не совсем, не до конца — но всё же.

Звук сирены становился всё ближе. Скоро приедет скорая, Василия увезут. А он, Николай Петрович, останется — со своей пустой корзиной для грибов, с этим странным псом и с чем-то новым внутри. Чем-то, что не было местью, не было прощением — но было, пожалуй, свободой.

— Собаку-то куда денешь? — спросил он вдруг.

Василий с удивлением посмотрел на пса.

— Не знаю. Может, приютит кто.

Николай Петрович помолчал. Потом осторожно протянул руку, погладил собаку по голове.

— Ладно, — сказал он. — Оставлю пока у себя. Потом решим.

Машина скорой помощи остановилась у калитки. Последнее, что сказал Василий перед тем, как его увезли:

— Спасибо тебе. За всё.

А Николай Петрович просто кивнул. И остался стоять у калитки — вместе с псом, который теперь смотрел на него с надеждой.

https://dzen.ru/a/aA9Np_V5_mqxLfAw