Щенка было жалко.
Прохожим, отводящим глаза от сиротливо сжавшегося в комок, насквозь промокшего после сильного ливня, маленького существа. Автомобилистам, проезжающим по дороге, с которой обочина и дрожащий на ней одинокий собачий ребенок отлично были видны.
Детям, застывшим у окна нависшей над раскисшей от дождя полоской земли многоэтажки, пытающимся что-то доказать упорно отводящим их в глубину комнаты взрослым.
Но времени…



Времени, сил и собственного тщательно оберегаемого комфорта было почему-то гораздо жальче.
И десятки так и не облачённых в слова мыслей: я бы помог… вот если бы не сейчас… так спешу… муж не разрешит…кто-то другой… роем жужжащих пчел метались в наполненном осенней прохладой воздухе.
А сил в маленьком, насквозь промокшем и беспрестанно дрожащем тельце оставалось все меньше.
Маринка увидела его из далека. И даже шаг замедлила. А потом и вовсе остановилась, покрепче перехватив оттягивающую руку сумку с рабочим ноутбуком.
Замерла.
И несколько нескончаемо долгих минут с каким-то отчаянием наблюдала за проходящими мимо людьми.
У нее тоже была работа. И нетерпящий опозданий начальник. И два, бесконечно заваленных делами, выходных в неделю на которых нужно было успеть так много всего.
И даже полосатый, ворчливый кот Матроскин, требующий к себе ежедневного внимания, у Маринки тоже был. Появился несколько лет назад, вот так же после дождя. Изогнул умещающуюся в то время на Маринкиной ладони спинку домиком и, каким-то чудом успев проскочить мимо автомобильных колес, уткнулся прямо в ее, Маринкины, кроссовки.
Почему-то, в эту самую минуту, именно отданные на откуп Матроскину кроссовки, без которых он категорически отказывался засыпать вот уже долгих четыре года, стояли перед глазами особенно ярко.
Может потому, что и были яркими. С зелёными полосками и режущими глаза солнечными желтыми шнурками. А может, потому что у кроссовок был Матроскин, который совершенно не хотел без них жить.
А вот у маленького собачьего детеныша…
У дрожащего на обочине щенка не было никого. Даже несчастных кроссовок. И нужно было что-то делать. Выбирать. Закидывать на чашу весов и без того очевидные аргументы.
А потом?
Отвернуться и бежать на работу, сделав вид, что ничего не видела? В конце концов понадеяться на кого-то другого? А собственную, так не вовремя проснувшуюся совесть заглушить вкусным пирожным…
Маринка все еще успевает купить его в кафе рядом с офисом. Если, конечно, поторопится.
Или…
Наплевав на все неудобства, рывком метнуться вперед, взвалив на собственные плечи ворох совершенно не нужных ей проблем?
И Маринка решилась.
Преодолела почти бегом последние метры, подхватила под мокрый животик несопротивляющуюся находку и поспешила в сторону ближайшей ветеринарной клиники, по пути набирая номер телефона начальника.
А потом, получив внеплановый выходной (все же у начальников бывают собаки), с головой окунулась в круговерть навалившихся вместе с маленьким щенком забот.
И закрутилось.
Измочаленные тапочки, лужи. Ошалевший от нового жильца Матроскин и первое, неуклюжее «сидеть». Скрежет ключа в замочной скважине и радостный лай-визг, от которого сходят с ума соседи.
Маринка и не думала, что собака — это так много всего!
И от ранних утренних побудок с непривычки кругом голова. И дождь - совсем не повод оставаться дома. Под дождем растут грибы и, наверное, еще собаки. Хотя какое там «наверное»!
Маринка, глядя на вымахавшего за два месяца, достающего ей почти до колен Букса, убедилась сама - собаки растут только так! Растут на ура!
И кроссовки вот еще нагло уворовывают. Их, кроссовок, теперь по одному у каждого, и за свой левый, Матроскин и лапой по узкой морде может дать.
Только Букс не обижается, он вообще в Матроскина по уши влюблен: спят вместе, едят вместе…
Удивительно - кошка с собакой, а такие стали друзья!
Может потому и запрыгивает кот на подоконник, прижимается и без того холодным носом к стеклу, когда Маринка Букса на прогулку выводит. Переживает за друга, присматривает с высока.
Маринка задрала голову вверх - и сегодня сидит, смотрит. Маячит в прозрачном стекле полосатым пятном, пока они с Буксом со двора выходят.
Ну ничего, они не долго. Час - полтора.
По знакомым парковым тропинкам, до собачьей площадки, а там кругом позади домов. Маринка будет мяч резиновый бросать, а Букс бежать за ним в вприпрыжку - веселая, шебутная игра.
А главное не одному Буксу по душе пришлась. Марина и не заметила от куда выскочила небольшая пестрая собачонка, только ойкнула удивительно, когда за улетевшим вперед мячиком бежали уже два пса.
Но Букс молодец, быстрее оказался, схватил добычу и к хозяйке. Не бежит, летит! Уши по ветру реют, как корабельные паруса.
Но и «пестрыш» не отстает. Того гляди за хвост колечком завившийся укусит соперника, еще и повизгивает на бегу. Не желает уступать победу? Хочет взять реванш у согласившегося с ним побегать второго игрока?
Подбежал вот, в коленки Маринкины носом просительно ткнулся и на мяч в Буксовых зубах смотрит просительно: дай, дай!
А как только желаемое заполучил - деру!
И Букс, подвоха сразу не распознавший, за ним. А следом, поняв, что на привычное «Ко мне!» Букс не реагирует, и Маринка.
Давно у девушки такой зарядки не было. Пятнадцать минут по пересеченной местности - тот еще кросс. А «пестрыш» все бежит. Притормозит чуть, оглянется, убедится, что и Букс, и Маринка за ним как привязанные мчатся и вновь припускает. И нет бы на парковые, нахоженные дорожки свернул, как дома высотные позади остались…
А он, будто специально, напролом через все буераки бежит. У Маринки уже бок колоть стало, когда утащивший любимый Буксовый мяч пес встал как вкопанный, а за ним, почти кубарем в собрата влетев и Букс остановился.
И задать бы ему взбучку за беготню эту, неужто она, Маринка, не купила бы взамен сворованного нового мяча?!
Да только повисшие на кончике языка колкие ругательства пришлось обратно заталкивать.
- Дочка, милая, помоги, здесь я! Гаврош, хороший мой, родной, справился! Привел помощь… - прозвучали вместо них в глухом уголке парка сказанные едва слышным голосом слова.
*****
- Ну что, банда? На прогулку? - Маринка намотала на запястье два уже успевших запутаться поводка и, шутливо отсалютовав как обычно направившемуся к подоконнику Матроскину, вывела за дверь нетерпеливо поскуливающих Букса и Гавроша.
С появлением дома второй собаки забот прибавилось.
И поначалу Маринке казалось, что она вместе с вспомнившим все кошачьи ругательства Матроскиным в заботах этих тонет. И заветный день, когда за Гаврошем придут его настоящие хозяева, не наступит никогда…
Но на удивление послушная в чужом доме собака, будто все понимая, лишних проблем старалась не доставлять. Катались периодически, конечно, с Буксом по полу кубарем, дурачились. Но под укоризненным Маринкиным взглядом быстро успокаивались оба. А потом и вовсе укладывались рядышком: Букс свернувшись в кольцо, подпирая теплым ржавым боком прижавшегося к нему мурчащего Матроскина, а Гаврош вытянувшись в длинную струнку, положив голову на лапы, не сводя вмиг становившегося грустным взгляда с окна.
В такие минуты Маринка откладывала все домашние дела и садилась рядом. Понимала, скучает пес по хозяину! Утешала, перебирая в руках пестрые теплые уши, успокаивала, как могла.
Тем более, что выздоровление у Егора Павловича, Гаврошевого хозяина, и правда шло полным ходом. Срасталась сломанная при падении кость, и сердце, к которому то и дело тянулась в благодарности стариковская рука, после умелых манипуляций врачей больше не болело.
Не щемило, как в злополучный тот день, когда задумавшийся Егор Павлович, забравшись почти в самую глубь парка, где ухоженные дорожки давно сменила почти непроходимая лесная полоса, схватился за грудину от острой, током по телу прокатившейся боли.
А потом, понимая, что назад один в таком состоянии не выберется, успел послать за помощью своего верного пса.
А сам упал. Рухнул, не сумев дотянутся рукой до ближайшего дерева, с высоты всего своего роста, чувствуя, как подогнувшись под неправильным углом, хрустнула неудачно попавшая в земляную выемку нога.
Это сейчас, спустя две с лишнем недели, они вместе с сидящей в палате у кровати, ставшей почти родной, навещающей его Маринкой с улыбками вспоминали, как крутился волчком от радости уронивший в лежавшую на земле хозяйскую руку слюнявый ворованный мяч довольный Гаврош.
Как ломились, сквозь кусты ругая на все лады ни в чем неповинного лешего, вызванные Маринкой спасатели.
Как прыгал на задних лапах пытающийся дотянутся до любимого, зажатого в чужой ладони мяча Букс, то и дело закидывая передние лапы на носилки, куда крепкие парни переложили почти терявшего от боли сознание пожилого мужчину.
А тогда им обоим было ооох как страшно. И от вида синюшных, едва выговаривающих слова губ, и от понимания, что одна она мужчину на себе ни за что не вытащит.
И подступавшая к Маринкиному горлу паника распирала ставшую вдруг сухой гортань, а глаза метались из стороны в сторону: от мужчины на земле к прыгающим вокруг взволнованным собакам. От старых, скрипящих на ветру, облетевших деревьев к чужой, испещренной морщинами ладони, не выпускающей зажатого в ней принесенного, как надежду на спасение, резинового мяча.
А потом вдруг взгляд Маринкин с другим взглядом встретился. И моргнули уверенно смотрящие с обожанием в ответ цвета горького шоколада глаза. И лобастая голова привычно чуть ниже колен прижалась: мол чего ты, хозяйка? Справимся! Со мной же ты справилась! Помнишь? Ведь ты меня тоже нашла!
И встряхнувшаяся разом, потянувшаяся за телефоном Маринка, благодарно потрепав Букса за ухом, поняла - действительно справятся. И ждала спасателей, держа дедушку за вторую, свободную руку. И о Матроскине с Буксом ему, от боли губы прикусывающему, рассказывала. И Гавроша, от волнения поскуливающего, хвалила…
И все думалось в тот момент отчего-то: как же хорошо, что мимо щенка маленького она тогда не прошла.
А сейчас они и правда справлялись.
И Егор Павлович в больнице под чутким наблюдением врачей, из родственников у которого один внук, Антоша, в командировку на север, уехавший два дня назад. И не сумевшая остаться в стороне Маринка, которая, не раздумывая, Гавроша на время к себе забрала. И уже привычной, вызывающей улыбку вместо раздражения, стала веселая собачья возня.
Маринка и не заметила, как во всей этой кутерьме почти три недели пролетели. А сегодня вот спустила отработанным движением собак с поводков и вдруг задумалась, что совсем скоро, буквально через пару дней все вернется на круги своя.
И вечерним самолетом Антон, завершивший проект, в город вернется. Маринка рада была, что ему, о несчастье с дедом случившимся узнавшему, сразу вернуться порывавшемуся возможность эту работу важную до конца доделать дала. Долго она, помня волнение Егора Павловича, убеждала слушающего ее на другом конце мира мужчину, что смысла все бросать нет. Дедушка его все равно в больнице под присмотром, Гавроша с Буксом ее неожиданно сдружившегося она пока к себе забрала.
Раз десять, если не больше, повторяла звонившему и деду и ей каждый день мужчине: Заканчивайте! Доделывайте свой проект, Антон! Егор Петрович уж очень волнуется, что на половине пути бросите! А ему волноваться сейчас совсем нельзя! Ну а мы здесь пока сами справимся. А вот когда выпишут родственника вашего, тогда да, приедете, помощь Егору Павловичу будет очень нужна!
И о проделках еще Буксовых с Гаврошем зачем-то искренне смеющемуся в трубку человеку говорила. И о том, что осень у них в этом году совсем серая. Полдня дожди, остальные полдня облака.
Глупости ведь говорит, после каждого разговора думалось. Но рассказывать и о собаках, и о погоде все равно продолжала. Может потому, что слушателем Антон оказался хорошим, а может, как говорится, сошлись звезды - потянулась к чужому человеку душа.
А сегодня значит закончится все.
Вернется завершивший работу на севере Антон, заберет Гавроша. Выпишут следом Егора Павловича, и она, Маринка, окажется больше не нужна. И грустно почему-то так от этого стало, хоть вой.
Когда привязаться к чужим людям только успела? Да и Гаврош-«пестрыш» тоже своим давно стал. Как будто так и жили всегда у Марины один кот и два проказника - пса.
Домой возвращались нехотя.
И ходили по квартире до вечера, маялись. Маринка, места себе не находящая, и как привязанные за нею Букс и Гаврош. И только Матроскин один обнимал любимый кроссовок, загадочно щурясь. И не волновался совсем с «пестрышом» скорому расставанию. Но Маринка не обижалась - что взять с простого кота?
А когда звонок дверной прозвенел, вздохнула тяжело, на Гавроша взгляд прощальный бросила, и сгорбившись, будто старушка древняя, открывать пошла.
Но вместо ожидаемых: «спасибо… пока…» вдруг на взгляд теплый натолкнулась. И сраженная наповал задорной улыбкой едва удержала врученный с порога огромный букет.
И смеялись полчаса спустя вдвоем на кухне под дурашливую собачью возню. А Маринка, все еще в счастье свое не верившая, гладила, гладила, гладила примостившегося на коленях довольного кота.
И Егора Павловича, на костыли опирающегося, из больницы вместе на следующий день встречали. И смеялись опять, видя, как кружится вокруг едва сдерживающего слезы радости хозяина не на шутку разволновавшийся Гаврош. Да и Букс от него не отстает, какая же радость без него? Он и прыгать выше Гавроша умеет! И на задних лапах стоять, виляя скрученным кончиком хвоста!
Соревнования эти собачьи на долгие годы растянутся. И добавится со временем к ним третий участник, пусть и не будет у вставшего уверенно на маленькие ножки Егорки закрученного бублика-хвоста. Но разве это важно, когда два мокрых носа в ладошки щекотно тычутся, победу уступая? А по краям мама с папой улыбающиеся идут!
А наблюдающие из окон за теплым этим счастьем обыватели думают: «Чем…? Чем вы все это заслужили?»
И только Маринка знает – счастье это она однажды выбрала сама!
Автор Ольга Суслина