Она была бело-чёрной Кошкой.
Или чёрно-белой?
Пятна по её беспородной шкурке были разбросаны самым хаотичным своевольным порядком - как попало.
Когда-то кто-то, наверное, баба Анька, ей дала человеческое Имя - Анжела.
Баба Анька была строгой и очень сварливой тёткой из семейства Лехов, жившего в самой-самой крайней хате русско-украино-татарской деревеньки Стрелковое на длинной намытой Азовским морем песчано-ракушечной косе, с незапамятных времён называвшейся Арабатской Стрелкой, указующей своим сужающимся остриём прямо на Керченский залив.


Получила ли эта полоска суши своё название от тюркского слова Арабат - "предместье", как и знаменитый московский Арбат, или от чего иного, не знала ни Анька Лех, ни её кошка Анжела, ни маленькая дружелюбная собачка Кнопочка, тоже жившая во дворе Лехов... Но вполне могла знать их столичная соседка Людмила Сергеевна, лет уже, наверное, более двух десятков владеющая в качестве летней южной дачи старенькой трёхкомнатной хибаркой под Семью (7) вековыми Тополями.
Сложена была хибарка, как и все почти с тех же незапамятных времён строения в деревеньке, из ракушечника или ракушняка, как его называют местные жители. Из спрессованных веками монолитных наслоений ракушек и песка сметливые аборигены приспособились вырезать здоровенные строительные блоки, складывать из них хатынки, скреплять их раствором глины, обмазывать той же глиной и для приглядности - известкой поверх глины.
Приезжая после зимы в домик, Людмила Сергеевна обязательно обновляла побелку - наружную и внутреннюю, чтобы орда детей, внуков, племянников, внучатых-правнучатых и их друзей-подружек могла насладиться летним отдыхом в чистоте и уюте, ради поддержания которого она привозила из столиц чемоданами "винтажные", купленные у бабушек на развалах кружева и прочие милые штучки-дрючки.
В отсутствие хозяев Анька вполглаза приглядывала за сохранностью замков пустующей хибарки. А сразу же по приезду - приходила поприветствовать соседку, посудачить о деревенских и столичных новостях. Вместе с ней обязательно приходили и Анжела с Кнопочкой. Насудачившись, Анька говорила им: "Я ухожу домой, а вы здесь остаётесь". "Ага!"- кивали головами питомцы и с удовольствием оставались жить до самой осени у Милочки, как её все здесь называли, искренне признавая своей полноправной хозяйкой. Особенно малышка Кнопочка, которая даже в старости, даже почти при смерти сопровождала Милочку в походах на берег моря, где ей было жарко и совсем не интересно, но - таков был исполняемый ею собачий долг.
АНЖЕЛА ЧУВСТВОВАЛА СЕБЯ НА МИЛОЧКИНОЙ ТЕРРИТОРИИ ВОЛЬГОТНО!
Её здесь щедро кормили, ласкали и даже не тискали. Она великолепно охотилась - мотыльков там разных, бабочек, жуков-сверчков ловила налету и с аппетитным хрустом съедала вместе с лапками и крылышками. Иногда Милочкины гости могли видеть мелькавшую в кустах и высокой траве бело-чёрную спину Анжелкиного ухажёра - полудикого безымянного кота с наглой мордой уличного бойца, с которым у неё, по всей видимости, имелся давнишний кошачий "амур".
В одно лето на Милочкину дачу отдыхающие дамы привезли щенка карликовой таксы - умилительного недотёпу по кличке Гаррик, имевшего свою персональную игрушечную из обтянутого тканью поролона будку, и не имевшего при ней даже приблизительного понятия - как это собаке выходить по нужде во двор. Из-за чего дамский отдых был основательно подпорчен необходимостью вытирать в комнатах оставленные им лужицы и выносить из них щенячий "стул"... Чем Милочка при всей своей столичности была возмущена до глубины души.
Оказавшаяся к этому моменту почти на сносях Анжела была круглосуточно голодна, тяжела на прыжки за мотыльками, и поэтому - весьма неразборчива в еде. Да и не к лицу такой солидной кошке - хозяйке двора - разбираться, где под клёном в мисочке выложены лакомства для неё, а где - для тщедушного вислоухого Гаррика. Когда позавтракавшие кофейком с пироженками дамочки из красивой фольгированной упаковки вываливали в щеголеватую кормушку щенячье ароматное сочное "Педди-Гри"..., Анжела с хозяйским достоинством неторопливо съедала вываленное, вылизывая тарелку и свои усы, даже не замечая как несчастный голодный щенок, виляя хвостом и захлёбываясь слюной, суетится вокруг неё, всеми своими движениями говоря:
- Тётя Кошка! Это нечестно! Это мой корм!! Это мне его купили в столичном супермаркете, а не тебе! Я не умею ловить саранчу... Да что ж это делается? Господа Люди! Неужели никому нет дела до этого вопиющего безобразия...??
Людям было дело до загара, до купания и иных пляжных удовольствий...
И Гаррику оставалось лишь обиженно вылизывать вчерашние недоедки самой Анжелы...
Долго ли, коротко... а срок родин - то бишь, окота Анжелыного приближался неотвратимо. Людмила Сергеевна поселила её в отдельно стоявшую во дворе баньку, набросав в высокую набитую старыми журналами коробку чистой ветоши. Всю ночь промаявшись там, но так и не окотившись, кошка выпросила переселение в комнату хозяйки, где и разрешилась на следующую ночь четырьмя отпрысками. Такими же хаотично пёстрыми, как она сама и навещающий её набегами амурный кавалер с бандитской мордой.
Два котёнка были скорее чёрно-белыми - с преобладанием чёрного окраса, а другие два - скорее бело-чёрными, с преобладанием белого, запятнанного как попало чёрным. Милочка, решив почему-то, что кошке никак не выкормить такой богатый приплод, выбрала самого умильного и крепенького котейку, а остальных трёх сгребла в охапку, намереваясь отправить в ведро с водой.
Кошка заметалась между оставшимся в коробке и тремя зажатыми в Милочкиных ладонях... Двое из этих отправляющихся в небытие комочков молчали, а третий ни с того ни с сего, но, наверное - ОЧЕНЬ даже с ТОГО - начал истошно пищать. В этом, ещё и суток не прожившем слепыше пробудилась такая невиданная, вернее, - неслыханная горластость! Он пищал непрерывным ором... без пауз..., как будто ему и воздух не требовался для этого крика:
- Мама! Люди! Дети! Милочка! Гаррик! Жить! Я хочу жить! МА...МА...!!!
Милочка помиловала горлопана и со словами:
- Выпросил-таки себе жизнь! - вернула его в коробку.
А его молчавших и ничего выпрашивавших братцев-сестриц унесла и утопила вдали от детских глаз.
И никто из отдыхавших там взрослых не посмел вступиться за новорожденных котяток. Никто не смог сказать:
- Слушай, Людмила! Природа щедра на рождение. Анжела великолепная охотница. Смотри - откормленная, сильная, опытная мамаша. Почему ты решила, что ей так уж не по силам выкормить всех четырёх? Она их уже к осени научит охотиться и кормиться самостоятельно. А если кто окажется слабачком, то своим ходом - естественным отбором - отсеется... Пусть живут! И сами собой и своими жизнями распоряжаются!...
Жизнь...
Мы ценим свою жизнь, жизнь наших детей и домашних любимцев...
Собак, кошек, попугайчиков...
* Бедный таксик Гаррик погиб в зубах рассвирепевшего ротвейлера на какой-то столичной даче...
* Кнопочка умерла в глубокой старости, лёжа за домом... на неё ещё живую уже садились мухи, привлечённые запахом гниения...
* Баба Анька до последнего выдоха всё ругалась со своими никудышными непутёвыми и драчливо-скандальными сыновьями-пропойцами, умерев от рака желудка...
* Милочка жива ещё, но очень стара и больна, особенно сдав после недавних похорон единственного сына, страдавшего всю жизнь от сахарного диабета, как и молоденький мальчонка - его крестник - хозяин бедолаги Гаррика...
Жизнь текуча и изменчива...
Жизнь разнообразна и красива своими бесконечно мудрыми Законами...
Боритесь за неё!
Кричите, что есть мочи!
Пищите!
Даже крошечный беззащитный слепой котёнок понимает инстинктивно, что молчать - это капитуляция, это смерть. Понимает, что пищА неистовым писком, хоть это и может показаться тщетой и бессмыслицей, можно, если постараться и не пожалеть силёнок на этот крик, вложив в него всё отчаяние своих нескольких часов от роду, выпросить свою жизнь, своё помилование, своё возвращение к матери...
Автор Olena Vasylieva.