Этот попугай достался мне от первой жены при разделе совместно нажитого имущества, хоть таковым и не являлся, поскольку жил в её доме задолго до меня.
— Забирай! — сказала она. — Вы с ним — два сапога пара!
Так в нашем доме появился красавец жако с кошачьим именем Маркиз, который был тут же переименован моей мамой в Кешу.
Всем Кеша был хорош, и только один недостаток не давал нам покоя: Кеша не говорил.
Все наши усилия выдавить из попугая хоть слово терпели фиаско.
Кеша молчал, как партизан на допросе.
И только дед не одобрял этих наших попыток.



— Отвали от попугая! — ворчал он. — Вам что, поговорить больше не с кем?
Наверное, на этой почве они с дедом и сошлись. Деда попугай устраивал, как внимательный и молчаливый собеседник, а попугай любил, наклонив голову, слушать деда, когда тот что-то мастерил или садился вечером за стопочку.
В конце концов мы решили показать Кешу соседке, которая держала двух болтливых волнистых попугайчиков и слыла специалистом по обучению пернатых русскому языку.
Стоит ли говорить, что Кеша произвёл на соседку неизгладимое впечатление.
Она была от него в полнейшем восторге!
Долго ходила вокруг него кругами, всплёскивала руками, что-то приговаривая, а потом решила зачем-то погладить.
Она протянула руку и коснулась пальцем головы мирно дремавшего попугая. Потревоженный Кеша открыл один глаз, недовольно покосился на незнакомую даму и вдруг ясно и чётко произнёс:
— Отвали от попугая!
Соседка потеряла сознание, а Кешу с этого момента прорвало. Получилось, как в том анекдоте про немого мальчика, который однажды за обедом вдруг сказал: «Суп пересолёный!», — а на вопрос: «Что ж ты молчал десять лет?!» — ответил: «До этого всё было нормально!»
Вот так и Кеша. Молчал-молчал и вдруг заговорил.
Беда заключалась в том, что заговорил он голосом, интонациями, а самое главное, словарным запасом деда.
Дед, весьма крепкий ещё старик, был на войне шофёром, вернулся без одной ноги и всю жизнь проработал плотником. За словом в карман никогда не лез и словарный запас имел весьма характерный для человека такого склада ума и образа жизни.
Почему попугай выбрал именно деда объектом для подражания, остаётся загадкой, однако факт остаётся фактом — матерился Кеша именно как плотник, виртуозно и заливисто.
Соседку это шокировало, однако не вывело окончательно из себя. Она решила взять над Кешей шефство.
Обучить его хорошим манерам и правильному русскому языку.
По собственной инициативе она чуть ли не каждый день приходила и проводила с ним занятия по какой-то специально освоенной импортной методике.
Деда это изрядно злило, однако он старался держать себя в руках. Только после ухода соседки что-то недовольно бубнил себе под нос.
Впрочем, несложно догадаться, что именно.
В конце концов, видя что все её усилия не дают никакого хоть мало-мальского результата, соседка, на радость деда, свои занятия бросила.
А где-нибудь пару месяцев спустя, когда мы всей семьёй вечером пили чай, она заглянула на огонёк, справиться о кешином здоровье.
Кеша, сидевший с нами на кухне, увидев соседку, встрепенулся и вдруг произнёс:
— Берегите попугая! Кеша — птичка дорогая!
Это была фраза, которой соседка безуспешно пыталась научить Кешу в течение несколько месяцев.
И даже то, что попугай сказал эту фразу интонациями деда, не могло омрачить радости педагога.
Кажется, у неё даже слеза выступила от умиления.
А попугай покосился на вспыхнувшую от своего успеха соседку и добавил тем же голосом деда:
— Лучше бы кота говорить научила, дура шизанутая…
Геннадий Пименов