Очень уж я люблю этот журнал, а эта статья в последнем номере мне запомнилась и понравилась, хотя в комментариях ее больше хаяют за некоторую неоднозначность:
«Хорошее место Останкином не назовут», — сказал как-то в сердцах Константин Львович Эрнст, первейший сюзерен этих мест. По одной версии, когда-то тут был деревенский погост, по другой — пустырь, на котором закапывали самоубийц, «яко псов сущих». В любом случае понятно: ничего богоугодно го из этой пляски на костях не может выйти по определению.
Главное здесь — Башня. Скрыться от нее невозможно, останкинская игла торчит отовсюду. Сотрудников телецентра это раздражает. Бывалые останкинцы обожают назначать «внешние встречи», ведь каждая поездка в центр — это маленький побег от всевидящего ока Башни. Те несчастные, которые о центре могут только мечтать, довольствуются рестораном «Твин Пигс», на месте которого раньше было здание общественного туалета. Чтобы в него попасть, надо перебежать улицу — уже иллюзия свободы.
Сама Башня почти необитаема — это просто гигантский передатчик. Любимого писателем Прохановым сравнения со шприцем избежать невозможно — слишком уж оно точное. Неправильно считать, что страна сидит только на нефтяной игле. Мы — полинаркоманы. Та часть россиян, которая не ощущает никакого прихода от нефтянки, плотно торчит на игле телебашни. Наркотическая субстанция, которой заполняется останкинский шприц, изготавливается по соседству, в доме №12 по улице Королева — телевизионно-техническом центре «Останкино», напоминающем по форме гигантскую гробницу.
Вокруг телецентра всегда роятся сумасшедшие. Они, как нищие, плотно облепляют вход в здание, только вместо денег пытаются выклянчить у вас пару минут внимания. Следующий круг — это зрители ток-шоу. Они без проблем проникают в холл, но вот пройти сквозь милицейский кордон удается не всем. Как правило, это школьницы или женщины за 40. Зрители гораздо хуже сумасшедших. В глазах у них совсем ничего нет, даже безумного блеска. Предел их мечтаний — увидеть себя на перебивке во время трансляции шоу. В перерывах между съемками они слоняются по телецентру, пытаясь взять автограф у первой подвернувшейся звезды. Я много раз видел, как, вырвав подписанную салфетку из рук знаменитости, зрители отходили в сторонку и спрашивали друг друга: «А кто это?»
В темном подвале рядом с лифтами — беспонтовое кафе «Олимп». То, что останкинский «Олимп» находится в под земелье, очень символично. Значит, Аид должен располагаться наверху. Этажей здесь как раз тринадцать.
На первом этаже работают представители чисто мужских профессий: милиция, охранники, водители и операторы. Из дверей их каморок доносится запах сигарет и пота, слышатся соленые шутки и басовитый хохот. Почти все они — страстные автолюбители. Охранники готовы сутками рассматривать журнал «Автомобили и цены». Операторы и звукооператоры могут рассуждать о машинах часами — при этом любовь к технике сочетается у них с нетерпимостью ко всем остальным прояв лениям реальности. К тем, кто работает выше, обитатели нижнего уровня испытывают классовую ненависть. Им все равно, что в телецентре нет пролетариата и эксплуататоров, лузеров и счастливчиков, что все здесь заживо погребены под одной могильной плитой — от верховного сюзерена до киргизских уборщиц в синих халатах.
Иногда внизу встречаются неплохие ребята (во всяком случае, гораздо чаще, чем наверху). Один молоденький милиционер, например, на ночном дежурстве всегда слушает The Strokes и страшно смущается, когда кто-нибудь узнает музыку. Другой, с виду мент как мент — усатый, рожа круглая, — на самом деле ужасно милый. Он каждый раз спрашивает, не привез ли я ему из-за границы значок. А я каждый раз забываю, и он по-настоящему расстраивается. Мысль о том, что эта туша соби рает значки, однажды после ночного монтажа растрогала меня до слез.
На втором этаже находятся студии. Перед началом съемок здесь творится черт знает что. В коридорах можно запросто увидеть, как худосочный батюшка флиртует с полногрудой ведьмой, депутат-коммунист стреляет сигарету у олигарха, а раввин-хасид травит анекдоты юному неонацисту. Между ними с листочками сценария в руках снуют одинаковые женщины без возраста — это редакторы ток-шоу, низшая каста останкинских работников умственного труда. Мир для них делится на випов (очень важных персон, то есть знаменитостей), полувипов (не очень важных персон, то есть родственников и любовниц знаменитостей) и просто людей (совсем неважных персон). Есть еще особая категория випов, которыми затыкают любые бреши в сценарии. Их называют «пионерами» — в том смысле, что «всегда готовы!»: люди вроде Отара Кушанашвили, Бориса Грачевского, Бари Алибасова или Константина Борового. Они существуют исключительно в эфирном пространстве, телевизор узурпировал их личности. Приглашать «пионеров» на шоу считается дурным тоном. Наиболее драматическая фигура — Амаяк Акопян. Его часто можно встретить в холле телецентра в ярко-красном пиджаке с накладными плечами и букетом цветов в руках. Редакторы ток-шоу, увидев его, ссутулива ют ся и стараются незаметно проскользнуть мимо, но это невозможно, потому что Акопян знает их всех в лицо. Он дарит им цветы, говорит комплименты и просительно заглядывает в глаза. Кажется, у него крашеные усы. Женщины без возраста тают и приглашают его на шоу, после чего получают по шапке от начальства.
Главное останкинское кафе «ТВ-Гурман» (ударение все делают, конечно, на первом слоге) наполняется работниками ближе к вечеру. Здесь в основном пьют, а питаются сплетнями. Нужно просто сесть за свободный столик и навострить уши:
— Говорят, у Петросяна сильнейшая депрессия. Бедняга сидит на паксиле…
— Говорят, доллар в январе рухнет. Мне Глеб Пьяных сказал…
— Говорят, Лолита как только ушла с Первого, сразу с кокаина слезла…
Встречаю оператора Мирного. Когда-то мы работали вместе: на Кавказе снимали под пулями, в Латинской Америке про бирались в джунгли к шаманам, в Афгане бывали на маковых полях талибов — короче, под чем мы с ним только не работали. Потом он ушел на федеральный канал.
Мирный произносит то, о чем все здесь мечтают:
— Завтра увольняюсь!
— А не страшно?
— Страшно немного. Но здесь — еще страшнее...
Он рассказывает, что специально отрастил волосы, чтобы в Думу не посылали. Морды единороссов и ностальгический тренд — больше ничего снимать не дают. Увы, это правда. Я, на пример, за последний год видел уже три фильма про то, как спился актер Бурков и от него ушла жена.
— Может, курнем? — спрашивает Мирный.
Для этого существует специальный этаж — назовем его «седьмой с половиной». Там на самой дальней двери надпись «Тихая зона». Мы зовем это место Тихуаной, а мои приятели с ТВЦ — Интерзоной.
— Ты знаешь, — говорит, затянувшись, Мирный, — на нашем канале в информации тоже разные люди работают. Есть и нормальные ребята. Просто они иногородние, им тоже выживать как-то надо. Вот есть один корреспондент — в Думу ездит в пид жаке и в майке с Бобом Марли. Дома — огромный ямайский флаг. Музыку всякую старую прикольную слушает. Утром Дума, вечером дунул. Но я так больше не могу. Ухожу сериалы снимать.
Мы вспоминаем успешных беглецов. Мегердичев когда-то монтировал сюжеты, теперь снимает блокбастеры. Меликян, бегавшая с кассетами на программе «Дачники», выдвинута в этом году на «Оскар». Но сбежать с концами почти невозможно. Большинство, побарахтавшись в житейском море, возвращается в родной склеп.
После визита в Тихуану передвигаться по «Останкино» особенно жутко. Бесконечные темные коридоры, линолеум в разводах, лампы дневного света, трубками которых, как венами, опутаны потолки. Цвет ламп меняется от бледно-желтого до фиолетово-голубого, но с неизменным оттенком мертвечины. Некоторые из них мигают, издавая предсмертное потрескивание. Эти коридоры напоминают старую компьютерную игру Half-Life, «Полужизнь», ту ее часть, где по мрачным лабиринтам подземной лаборатории бродят понурые зомби, отчаяв шиеся найти выход. У нас полредакции рубились в Half-Life. Думаю, не я один представлял себе, что ношусь с автоматом по «Останкино».
Здесь все, как один, уверены, что работают в зоне повышенной радиации. Еще бы! Помимо кучи передатчиков здание напичкано профессиональной электроникой, и каждый включенный аппарат создает свое электромагнитное поле. Мы живем в этих полях как радиоактивные мышки-полевки.
Стереотип о том, что в «Останкино» находиться вредно, проник даже на самый высший уровень. Владимир Путин, посетивший аппаратную НТВ по случаю 15-летия канала, произнес: «Вот у вас корреспонденты все такие стройные, а руководство упитанное. Говорят, это от радиации, но я что-то сомневаюсь».
Пряча глаза, поднимаюсь в лифте вместе с «орками» — думскими корреспондентами. Военная выправка, бордовый галстук. Один другого спрашивает: ты чего такой мрачный? Тот отмахивается: «Да ну, личка заела». «Личка» — это личная жизнь. Еще вместо слова «последний» они всегда говорят «край ний»: «в крайний раз» или, например, «Купи мне сигареты, а то у меня крайняя осталась». Армейская суеверность очень не идет к их лощеным физиономиям. «Орки» тоже любят хорошие автомобили, но в отличие от обитателей нижнего уровня могут их себе позволить.
Из открытых дверей аппаратных, расположенных на 9-м этаже, доносятся шумы монтажа. Вот играет тема из фильма «Амели» — значит, мастерят очередную слезли вую мелодраму. В соседней аппаратной дрожащий женский голос, кажется, сейчас сорвется на рыдания: «Трехлетняя Даша очень любит рисовать. Вот только карандаши ее не слушаются. У девочки врожденная патология…» Маленькие девочки приносят большие рейтинги. А вот хорошо знакомый загробный голос: «Даже бывалые оперативники… Родители долго не могли прийти в себя от шока… На теле девочки буквально… Нелюдь вернулся». Играет леденящая кровь музыка. Монтажер и корреспондент выходят покурить. «Видел последнюю импрезу?» — «Да ну, фигня. Вот аудюха новая — это тема…» Тут из двери напротив начинает орать какой-то жизнерадостный придурок, будто бы развлекающий на утреннике группу дошкольников-олигофренов: «Приехав на вечеринку, Влад Топалов сразу достал из брюк свой… пригласительный билет. В тусовке ходят слухи, что у Влада Топалова очень большой… новый автомобиль. Давайте спросим у его юной спутницы, какого же размера у Влада…»
Я бегу из этого ада обратно в лифт, который довозит меня до двенадцатого этажа. Если подняться по лесенке, оказываешься в полутемном коридоре с низкими потолками. Это последний, тринадцатый этаж. Здесь всегда безлюдно. Среди техниче ских служб изредка встречаются офисы программ. Вот табличка «В мире людей». Раньше в этом узком и длинном помещении, напоминающем плацкартный вагон, обитало шоу психотерапевта Курпатова. Бывшая сотрудница программы рассказывала мне, что в дальнем конце комнаты есть крохотный чулан, в который можно войти, только сильно пригнувшись. В углу его расположена раковина, а рядом — вечно запертая дверь совершенно лилипутских размеров. Однажды ночью, заглянув в чуланчик, моя знакомая обнаружила там жутковатого вида ста руху, которая мыла в раковине рыбу. При появлении девушки бабуля неожиданно прытко юркнула за дверь и заперлась на замок, оставив после себя сильный запах тухлятины. Возможно, это был тот самый призрак, о котором в «Останкино» ходят легенды. Достоверно известно, что незадолго до смерти о встрече с привидением старухи рассказывал Влад Листьев. Я замираю перед закрытой дверью. Собравшись с духом, берусь за ручку. Холодный металл обжигает пальцы. Вновь вспоминается игра Half-Life. В самом конце там нужно одолеть крохотного уродца по имени Нихилант, чтобы сквозь разлом в пространстве на Землю перестали просачиваться монстры, превращающие людей в зомби. Проблема в том, что для победы над Нихилантом нужен запас в несколько жизней. Именно этого мне всегда не хватало.
Настроение сейчас - ОптимистичсноеВ колонках играет - Franz Ferdinand - Do you want to
) 
Как ребенок бесновалась перед экраном я чуть ли не визжала, когда попалась песня Livin' on the edge (следующей мечтой будет исполнение Dream on 
). А евдь самое радостное - что игра и наполовину не пройдена. Сейчас, вроде, работают над аналогичной версией для Металлики, а вообще весь мир замер от четвертой части этого симулятора, ибо там можно сесть за БАРАБАНЫ!!!!! 
Но, пока мне хватает Aerosmith, Slipknot, Sex Pistols и т.п. для восстановления духовной гармонии и психики после тяжелого рабочего дня 
). Сами сценки тоже были не фонтан, так как одна удачная шутка за 15 минут никого не спасала. И даже не жалею, что пропустила первый день и начало второго...
Вывод из происходящего - в следующем году надо разрешить продажу алкоголя на фестах- и все будет пучком!!! 
