«При виде этого зрелища я оцепенела от ужаса и помчалась к папе Саше, сидевшему в мирном уединении в некоей будочке на другом конце нашего участка. Он понял всё без слов и уже спустя полминуты выскочил на улицу. По ней меж тем на огромной скорости мчался здоровенный трактор «Беларусь», за рулём которого к счастью сидел наш добрый знакомый дядька Семён. Он всегда спешил, особенно сейчас, когда вёз навоз – пришло время удобрять поля.
Семён – истый щирый украинец родом из-под Львова. Приехав в Мелково на заработки, нашёл гарну дивчину – а ими Тверская земля славится – да так и стал волжанином. А хозяин, как в кино, изобразил из себя посреди проезжей части большую непоколебимую букву «Х» и истошно заорал: «Стой, дядьку Семэн! Стiй, я тобi кажу!» Семэн тормознул так, что стукнулся лбом о ветровое стекло и рявкнул, высунувшись из двери: «Ты, мабуть, Сашко Львовыч, сказився чи шо!?»
Джаляль к тому времени уже цеплялся за провод одной лапой, извиваясь всем телом там высоко – но прямо над железной кабиной трактора. Сейчас упадёт – и если не убьётся, так непременно покалечится. «Гоны, Семэн, гоны!» – завопил ещё более отчаянно папа Саша, показывая руками на небо. Тракторист, чтобы посмотреть, что там такое в небесах творится, вытянул шею, снова стукнулся головой – теперь о дверцу, матюкнулся и рванул рычаг. «Беларусь» взревела и подпрыгнула вместе с прицепом.
Теперь сын мог разбиться уже об асфальт, и к папе Саше присоединились соседи: «Гальмуй, Сёма, тормози!!!» Тут коготочки Джаляля разжались, и он мягко шлёпнулся в лежавший в прицепе навоз.
Через час, намытый с шампунем, он благоухал на тёплой печке, приходя в себя после пережитого. А вечером с женой Светланой пришёл в гости Семён: «Ты глянь, Свiтлано, який парубок – самурай Джалиль. Такый малэнькый, а вжэ кiт, дядько як я. Тiльки хвиста нема, треба спиймать, та нi за що». Но Джаляль-сан, будто признав спасителя, никуда и не убегал: терся головой о праздничные брюки гостя и оглушительно мурлыкал.
Тост весь тот вечер был один: «Хай жывэ дружба людэй та котiв!» А ещё пели очень популярный тогда шлягер:
Гей, славяне! Гей, славяне,
Москали и киевляне,
Нам ли с вами Родину делить?
Неужель наставлю пушку
На свою жену-хохлушку?
Лучше буду я её любить
(Из повести первой «Ватаси – это Я» – ARR).

Фотоснимки с сайтов www.winni_pooh.narod.ru, www.old.amur.info и www.stitchshop.ru. Но напоминаем, что Джаляль - японский бобтейл, и никакого хвоста у него нет

«У папы Саши в то время работы по специальности не было, а Дом Кошки и Собаки «Завидово Шу-Шу» надо было кормить. Поэтому на своём «Иж-комби», и по сей день гордо именующемся «стрижем», он «бомбил» клиентов по всей столице.
Ремесло это ночью бывает опасным – поэтому клиентов в количестве не больше двух хозяин приглашал на задние сиденья, а на переднем пассажирском возил сестрицу Мэй-Мэй.
Наша чау-чау обладала совершенно выдающимися служебными данными. Прозвище у неё было такое – Вестовой Иванов, поскольку по команде – не какой-нибудь там «фас!», – а по хлопку в ладоши начинала активно и непримиримо отстаивать независимость, территориальную целостность и экономический суверенитет КИСа. Досаждали даже не грабители – они с сестрицей благоразумно не связывались, а неплательщики.
Как то раз один такой, которого везли через всю столицу - с южного Солнцева аж в Северное Медведково, - не попрощавшись, пустился в бега. Ну, не стрелять же. «Мэюшка, разберись с ним», – устало попросил хозяин. Спустя секунду неучтивый пассажир уже карабкался на дерево, а сестрица Мэй-Мэй стягивала с него портки. В общем, какая-никакая компенсация материального ущерба, адекватная нравственному удовлетворению.
Но однажды Мэй-Мэй от всех этих грузоперевозок переутомилась, и папа Саша посадил рядом с собой в «стриже» её папу - безобидного и миролюбивого Шу-Шу, который не то что, как все чау с двух раз, а и с десяти – никаких команд и слышать не желал. В Бибирево садится на заднее сиденье приличного вида молодой человек. И вдруг за ним туда же впихиваются ещё трое, причем последний безуспешно пытается открыть заблокированную переднюю дверь, за которой дремлет похрюкивающий страж.
«Что-то вас слишком много, – говорит папа Саша, – а рессоры у меня не казённые». «А ты, мужик, – ему отвечают, – помалкивай и двигай, куда велят, пока по чану не схлопотал. А насчёт рессор, так у тебя переднее сиденье свободное – дверь открой!» - «А кто вам сказал, что оно свободное? Шу-Шу, подъём!». Дядя Шу-Шу с недосыпа захрюкал (как тот вепрь – ну, вы помните), и над спинкой сиденья появилась его голова, спросонья лохматая – диаметром примерно в три четверти метра. И жарко так на пассажиров синей пастью дыхнула.
Парни, что называется, замёрзли. «И что же вы, голуби, приуныли, – благодушно промурлыкал хозяин, на всякий случай вытягивая из-под мышки револьверную пневмоволыну «Кросман». – Пора и расплачиваться. Много с вас, бронеподростков, не возьму. Стольничек за вызов таксомотора, стольничек – за невежливость. И если мне кто-то из колымящих коллег на вас пожалуется, то не обессудьте – не иметь вам потомства. Правда, Шу-Шу?» (Из книги первой «Ватаси – это Я» – ARR).

«Пока недалёкие по разным причинам люди размышляют о том, размышляем ли мы, наши хозяева, их друзья и знакомые уже давно в этом уверились. Ведь ещё Чарльз Дарвин сказал: «Утверждать, не обращая внимания на прямые доказательства того, что ни одно животное не усовершенствовалось в своих умственных способностях, – значит вообще отвергать развитие видов». На днях наш уважаемый Юрка Долгоногий это подтвердил и самым комичным образом.
Приезжают, значит, мама Ира и папа Саша после относительно долгого перерыва в Слободу. КИСом рулит наша милая тетя Валя Арзуманян, которая нас любит до самозабвения. Юрка как всегда танцует на задних лапах и радостно хозяев приветствует. Потом вдруг на миг задумывается и, когда мама Ира спрашивает: «Как тут дела, все ли в добром здравии?» (будто и так не видно), отталкивает Валю, залезает под шкаф так, что наружу торчит лишь его пушистая попа, что-то ищет и, наконец, достаёт заплесневелую до зелени корочку чёрного хлеба. Затем укладывается посреди дивана и с совершенно невинным видом начинает эту корочку грызть: «Вот посмотрите: только этим меня здесь и кормят».
С бедной тётей Валей чуть приступ не делается. Она садится на диван, она то краснеет до слёз, то, хватаясь за сердце, бледнеет: «Ты что же, Юрка, творишь? Ты, Юрка, зачем меня страмишь? Львович, вот же сухой корм лежит. Вот каша наваристая с мясом. Он же только что её ел». Охальник тем временем как ни в чём не бывало начинает вновь пританцовывать, то и дело подбегая к Вале и как бы говоря: «Ну пошутил я, ребята, да будет вам». «Валь, – раздумчиво произносит папа Саша, – а ведь это в наш огород камешек: слишком долго отсутствовали».
А теперь смекайте насчёт нашей смекалки. Особо почитаемый всеми нами Конрад Лоренц высказался по этому поводу ещё более определённо: «В некотором отношении собака гораздо «человекоподобнее» самой умной обезьяны. Как и человека, одомашненность одарила её двумя свойствами: во-первых, освободила от жёстких рамок инстинктивного поведения, что открыло перед ней, как и перед человеком, новые возможности деятельности. И, во-вторых, обеспечила собаке ту непреходящую детскость, которая лежит в основе её постоянной потребности в дружеской привязанности».
Конрад Лоренц слишком рано ушёл из жизни, иначе Макико-сан – наше Дитя сокровенных летописей – как «дважды два четыре» доказала бы ему, что она даже в манерах и жестах «гораздо человекоподобнее» самой человекоподобной обезьяны. Но об этом я расскажу как-нибудь потом» (Из книжки второй «Ватаси – это Я, или Дитя сокровенных летописей» – ARR)

«Прошло уже не одно десятилетие, как мы приехали на тверской берег Волги, сроднились с ним, отстраиваем и отстаиваем его от всех бед.
Каждый раз подъезжая по Питерскому шоссе к мосту железнодорожной ветки на Конаково, где встречает нас милая земля, папа Саша врубает на полную мощность наш гимн и говорит: «Здравствуй, Великое княжество Тверское».
«Милый мой город печали и слёз, старой России надёжная твердь, ты засыпаешь под шёпот Тверцы и Волги», – поёт и всегда будет петь тверитянин Михаил Круг для нас, теперь уже тоже тверичей. И чудится всем нам, что вовсе не к улице в Твери, а к некоему заносчивому мегаполису обращены слова Михаила: «Шум Миллионной пусть помолчит - спи, моя добрая Матушка-Тверь» (Из повести первой "Ватаси - это Я" - ARR).

«Можно также предположить, что хвосты у волков Тибета иногда сворачивались бубликом. Это свойство всех северных собак, которые, по мнению специалистов, лучше других сберегли в себе волчьи черты. Взгляните на лаек и их ближайших родственников хаски и маламутов, прекрасно приспособившихся к жутким морозам. А зимний Тибет суров, только горячий чай с ячьим молоком человека спасает. Это не Ницца и даже не теперяшняя Москва под Новый Год.
Так вот тысячу лет назад тибетская волчица одарила монахов-буддистов щенками, которых эти добрые люди, конечно же, приручили. Что послушники сделали в последующие столетия с потомством тех малышей - до сих пор толком не известно. Но среди нынешних продвинутых китайцев ходит легенда о том, что владели те стародавние монахи тайнами генной инженерии и сумели каким-то невероятным образом скрестить своих новых собак с медведями, и этот выдающийся научный эксперимент дал миру новую породу – чау-чау.
Иначе, как объяснить то обстоятельство, что из всех собак лишь у чау-чау такой же сине-лилово-сиреневый язык, как и у медведя? Владельцы шарпеев, правда, могут спросить: «А как же с синими языками наших питомцев?» Отвечаем: на наш взгляд, шарпеи – это перебравшиеся из Тибетского автономного района Китая в тёплые провинции Поднебесной менее шерстистые кузины и кузены чау-чау.
Уточним, что, кроме них, своими синими языками восхищают людей только «собаки Лоренца» – наши лоренцджои (на снимке справа: наше Дитя сокровенных летописей - внучка Вука и Мэй-Мэй лоренцджой Макико-сан).
Добавим, что медведь – «национальный зверь» России, но не Китая. Мирно похрустывающая бамбуковыми стебельками очаровашка-панда, символ Олимпийских игр 2008 года в Пекине, а также Всемирного фонда защиты дикой природы, – это вовсе не медведь, а очень и очень большой енот. Кстати, по-китайски большая панда – «сюнмао», медвежья кошка.
Из всех больших кошек ханьцы выделяют львов, что моим Львам-хозяевам, само собой, очень льстит. Но, должна я заметить, в Поднебесной этих животных – за исключением разве что каких-нибудь саблезубых – отродясь не водилось. Даже их китайское название «ши-цзы» происходит от индийского «сингх» – «лев» на хинди. Когда же китайцы пытались изобразить льва в скульптуре, то у них получался … нет, вы только посмотрите! – у них получался грозный и свирепый, мечущий глазами молнии кобель чау-чау» (Из книги второй «Ватаси – это Я, или Дитя сокровенных летописей» – ARR).

«Мелковские старожилы Мария и Геннадий Скачковы - ровесники папы Саши и мамы Иры. Две семьи крепко сдружились задолго до того, как я пришла в Дом Кошки и Собаки «Завидово Шу-Шу». У них маленькая квартирка в Мелково, но живут они совсем близко, всего в полукилометре, от нас, слободских, в небольшом доме. Его искусно, собственными руками, на своём участке сработал сам дядя Гена – мастер, каких во всём белом свете поискать. Там и колодец, и баня, и животина всякая, и независимое от родного государства отопление. В общем – полное крестьянское хозяйство.
У Гены в свободное время развлечение – рыбалка, причём зимняя (когда тепло, дел полно). И безо всякого браконьерства. У мамы Иры до того, как она в Москву переехала нашу внучку Надежду воспитывать, было другое хобби – изготовление домашнего хлебного вина. Торговая марка – «Иришкин гром», ведь хозяйкина девичья фамилия – Громова и даже этикетки цветные папа Саша для её продукции рисовал. Насчёт торговли это я для красного словца, здесь тоже без браконьерства: вино шло на медицинские цели, да ещё дорогих гостей привечать.
Вот и заходит как-то дядя Гена по дороге с Волги, хоть и в тулупе, но весь замёрзший – с эдаким бачком-садком. Трепыхается в нём, как всегда, богатый улов – такой частушки, как "эх хвост-чешуя - не поймал я ничего" сосед не знает.
Полощутся в садке судачки, сазанчики, окушки, подлещики, линьки, налимы и что-то по мелочи. Усаживают, конечно, продрогшего рыбака за наш круглый стол, на котором есть всё, что Бог в нашу избу послал. «Ген, – говорит хозяйка, – ты бы за своим бачком присмотрел. А то у нас Мамусик повзрослел и теперь наловчился любые замки отмыкать».
«А, ерунда. Там судак на кило для вас с Александром, рыбу по-китайски делать – так что не беспокойся. Карабины сам мастерил, да и потом их с мороза не то, что кот – человек не откроет», – рассеянно отмахивается уставший гость и приступает к трапезе. А она – какой бы хорошей ни была – всё суховата, если помимо винца. А если оно доброе – а оно такое, – то даёт старт содержательной беседе. Кто родился, женился, развёлся? Кто заболел да помер – а таких в последние годы в Мелково и Слободе что-то стало слишком много. Почему тверитяне, чьи доходы не в пример московским, должны платить по коммунальным услугам втрое больше, чем жители столицы? Куда власти смотрят, президент?
«Да, – подхватывает хозяйка. – То, что депутаты почти всю нашу Слободу скупили и на бывших огородах корты да бассейны понастроили, – это объективный, клинический факт. Но почему они грозятся подать в суд на любую корову, собаку петуха или гуся, которые им почивать поутру мешают? Ведь мы же всё-таки пока что деревня» (Из повести первой «Ватаси – это Я» – ARR).

«Этот вопрос нам задают как раз нечасто. Можно даже сказать, что им нас озадачили впервые, но мы по привычке включаем его в раздел «О чём нас чаще всего спрашивают». Итак, несколько дней назад позвонила нам Елена из Дедовска. Ей крайне нужен японский бобтейл, потому что его шерсть не вызывает аллергии у её супруга – это раз, и он, то есть японский бобтейл, не метит квартиру – это два.
Первая часть сообщения вызвала у нас чувство глубокого удовлетворения, а вторая – обоснованный скепсис и даже некоторый испуг. Дело в том, что мы наших братьев и сестер на принудительное выхолащивание естества – стерилизацию или, того хуже, кастрацию – не выдаём и ни за какие деньги не продаём. «Знаете ли, Елена, – сказал соискательнице папа Саша, – вообще-то все мужики – кошачьи, собачьи и все прочие – разными доступными им методами свою территорию метят, если, конечно, они тайно чем-то не больны».
Когда огорчённая жительница Дедовска повесила трубку, хозяин вдруг вспомнил заметку из одной японской газеты. Репортёр возмущался поведением полицейского, который – в Токио или Киото – прицепился ни с того, ни с сего к парочке юных влюблённых. А те, рисовал уже идиллическую картину корреспондент, «сидели спокойно и пристойно, занимались лишь собой, никому не мешали и НЕ ПАХЛИ».
Последние два слова выделены мной, а не газетчиком. М-р-р-да, много написано о японцах - наверное, полпроцента того, что следовало бы. И тут всем нам одновременно пришло в головы, что если эти перфекционисты самих себя довели до такого совершенства, то что же они тогда могли сотворить со своими кошаками? Все круглыми глазами смотрели на моего полуторагодовалого сына Джаляль-сана, его младших братьев – Кота Сашку-Сабуро, без пяти минут чемпиона России, и благородного дона Румату-Иртыша.
Но тут в комнату вошёл папа – Штабс-Капитан Рыбников, изучающе на подросших сыновей поглядел и в минуту все наши сомнения и озабоченности рассеял. Он же глава прайда и начальник вверенной территории. А ребята будут метить свои собственные дома – они уже строятся» (Из книги первой «Ватаси – это Я» – ARR).

« … Хотя в нашей песне и поётся, что горе – это, мол, не беда, но мы, одолев эти мелкие неприятности, столкнулись с настоящим горем. После родов умерла жена кота Василия – Винни по прозвищу Пельмешка. Она на самом деле была вся такая аккуратная, маленькая и круглая. И еще её звали Гусельками, потому что она умела мурлыкать так, как никто другой.
В зверосовхозе в это время щенились норки, и замотанные ветеринары опоздали. Штабс-Капитан лёг в коробку к умирающей жене, вылизывая, согревая её и четырех новорожденных детей. А они ещё долго сосали мать … .
У человеческих мужчин, как и у женщин, два соска – вот и у кота Василия восемь сосков - по четыре в два ряда. Их и мусолили котята, а толку то что? Наши работающие в КИСе мелковские девочки тётя Валя и тётя Вера, 50-летние ровесницы мамы Иры, ходили с серыми лицами.
Хозяин, в то время сидевший в своей редакции, нравом бывает покруче бати Штабсика, поэтому Вера с Валей даже не стали заниматься похоронами. Винни похоронил сам примчавшийся из Москвы папа Саша. Он приспустил наш флаг, трижды выстрелил из ружья в воздух, а, когда зазвучал наш гимн, трижды поклонившись, сказал: «Винни. Ты погибла, выполняя свой священный долг продолжения рода. Прощай».
Вернувшись в избу посмотрел на продолжавшего кормить детей Василия: «Прости, брат. Из-за меня ты теперь вдовец. Зачем же я им так рано имена дал – Ксю, Наточка, Княжна Мери и Мам-Джаляль?». Потом повернулся ко мне: «Крохи сиротами остались. Теперь вся надежда на тебя, Ватаси-сан» (Из книги первой «Ватаси – это Я» – ARR).

«За два с небольшим месяца до смерти Винни у меня в деревне случился лёгкий роман с местным парнем, обернувшийся первым материнством.
Господи Боже мой, как же я дрожала над двумя ещё слепыми, но уже пушистыми комочками, которым дала жизнь в тёмных глубинах ящика под диваном, откуда теперь выходила только по крайней нужде.
Прямой вопрос меня смутил: «Такая ответственность, а опыта никакого», – и я спряталась под диван. Ночью бобтейлята, сначала кричавшие очень громко, стали затихать.
«Делай своё дело и пусть будет, что будет, – я забралась в коробку к убитому горем Василию и по очереди перетаскала его детей к себе под диван. – Где двое, там и ещё четверо» (Из книги первой «Ватаси – это Я» – ARR).
На фото: "Кушай, сын, а я тебе ушки в порядок приведу"

«Иришкин гром» располагает к размышлениям. От него не болит голова, он не затуманивает, а взбадривает ум, вселяет храбрость и отвагу в сердце. В нём все дары тверской земли – старый мёд, болотная ягода и ещё много чего. Ну, да это секреты не мои, а хозяйки … .
«Когда я пришёл на своё поле строить свой дом, то видел Волгу, – медленно говорит рыбак Гена. – А теперь какой-то рыбопромышленник загородил её своим красным дувалом, своим замком, как в фильме «Убить дракона», да так, что пожарным не подъехать. Даже с чердака родимой не разглядишь». «Если б я служила в армии артиллеристом, как ты, – продолжает мысль мама Ира, – то выкатила бы «катюшу» на прямую наводку и …». Гость закуривает, важно смеживает веки, глубоко затягивается и задумывается.
Толковый ход разговора прерывают смачным хрустением по углам наши кошки Гося, Лиля, Пуся, Делия, Томасина, Бася, Фэйэр и Марта. За дамами со злодейскими, но одновременно очень довольными физиономиями появляются коты Федореев, Бесо, Мартын, Лёва и Люсьен, Бегемот I и Бегемот II, Лапчик I и Лапчик II, Ясик, Иван и Чуча. Заниматься они начинают тем же – отчётливо хрустят.
- Ген! Гена, очнись. Они, кажется, твой улов слопали.
- Да не может быть! Его же открыть нельзя … .
Хозяйка с гостем выскакивают в промороженную прихожую. Там на рыбацком – широко распахнутом – бачке-садке восседает мой сын Мам-Джаляль-сан, малость заиндевелый, но полный энтузиазма. Щедрыми взмахами лап он раздаёт Генину рыбу взирающим на него с немым обожанием сестрам и братьям.
«Вот я тебе сейчас», – делает ему «козу» гость. «Только спокойно, – Ирина на всякий случай встаёт между Мамусиком и обокраденным рыбопромышленником Геннадием. – Я же предупреждала. И Маша говорит: сердце у тебя». В это время Джаляль вытаскивает из садка огромного судака и скрывается вместе с ним через приоткрытую дверь в морозном тумане. За налётчиком поспешно с дробным стуком выбегают те члены КИСа, которые своей доли ещё не получили.
Дядя Гена садится на бачок и вяло произносит: «Вот те на. Ну, подлец! Ну, стервец, самурай чёртов. Марии мне что сказать? Она же мне бошку отвинтит». «Не журысь, не отвинтит, – отвечает хозяйка – Я Маше записку напишу, что ты не по женщинам бегал, а много на рыбалке поймал. На, возьми в утешение «Иришкиного грому». И ещё одну для Марии – с мёдом и клюковкой».
Я смотрю на них, мама Ира и дядя Гена – на меня. Мы садимся прямо на покрытый инеем дощатый пол и неудержимо, долго-долго хохочем: какой же ты всё-таки добрый молодец, сынок» (Из книги первой «Ватаси – это Я» – ARR).