К середине XIX столетия развитие в северном направлении получил и коммерческий район города. При этом финансовые учреждения сохранили традиционное положение в Нижнем Манхаттане, а центр торговой деятельности смещался сначала к Юнион-сквер, затем к 23-й и 34-й улицам.
В 1840-е годы плотная городская ткань заполнила Манхаттан вплоть до 42-й улицы. Становилась реальной опасность, что город останется без открытых пространств. Однако широкая кампания общественности привела к тому, что муниципалитет выкупил землю между Пятой и Седьмой авеню от 59-й до 110-й улиц, с тем чтобы создать парк. Разбивка его на этой территории, превышающей 6 кв. километров, была начата в 1858 году по проекту Фредерика Лоу Олмстеда и Колвера Во (официальное открытие состоялось лишь в 1876 г.). Это, пожалуй, лучший среди пейзажных парков второй половины XIX столетия. Хотя масштаб масс деревьев и открытых пространств измельчен, а в начертании изгибающихся дорожек заметна определенная нарочитость, живописность целого впечатляюща в контрасте с массивами застройки.
Парк стал пространственным ядром Манхаттана. Стремясь сохранить необходимые связи между частями города, разъединенными парком (его протяженность с севера на юг превышает 4 км), Олмстед и Ко создали сквозные проезды, пересекающие пешеходные аллеи ниже уровня земли. От зоны отдыха они отделены и функционально, и визуально, что предвосхитило решение подобных проблем, обычное для нашего столетия. Авторы придавали системе, соединившей парк и транспортные коммуникации, значение эталона гуманистической организации среды. Создание Центрального парка, выходящего к Пятой авеню, усилило ее роль как парадной оси города. Дом на ней, обращенный к парку, стал символом преуспеяния.
Нью-Йорк угнетал романтика Гарсиа Лорку, которого отталкивали «нечеловеческая архитектура и бешеный ритм жизни, геометрия и ощущение неустроенности». Он испытывал враждебность к укоренившемуся в городе духу практицизма. Но Маяковский, яростно непримиримый к социальной несправедливости, в отличие от Лорки видел и общечеловеческую значимость воплощенных в строительстве Нью-Йорка рациональных идей и мастерства. Его восхищала рассчитанная смелость крупных инженерных сооружений города. «Как в церковь идет помешанный верующий, как в скит удаляется строг и прост,— так я в вечерней сереющей мерещи вхожу смиренный на Бруклинский мост... Я горд вот этой стальною милей, живьем в ней мои видения встали — борьба за конструкции вместо стилей, расчет суровый гаек и стали»,— писал он в стихотворении «Бруклинский мост».
Стадия сверхуплотнения внутренних районов Нью-Йорка закончилась во втором десятилетии текущего столетия. И как взрывающаяся звезда выбрасывает материю из переуплотненного ядра, так город стал окружать себя пригородами, беспорядочно растекающимися по окружающим землям, доступ к которым открыло развитие автомобильного транспорта. Промышленные предприятия меняли городскую тесноту на просторные загородные участки. Начался и отток населения. «Семейная крепость» — индивидуальный дом в тихом зеленом пригороде, вдали от зон бедности и негритянских гетто, за чертой переуплотненного городского ядра с его высокими муниципальными налогами,— стала воплощением «американской мечты» для обывателя из среднего класса. Он хочет по-прежнему работать в городе, посещать его театры, магазины, а вечером отправляться в свое пригородное убежище. Процесс этот изменил социальную структуру населения Нью-Йорка.
В постоянстве изменений можно увидеть знамение времени. Крупнейший инженер-конструктор Бакминстер Фуллер считает, что в этом проявляется смена статичного, ньютоновского видения мира новым, воспитанным на эйнштейновском понятии относительности. Действительно, строители Нью-Йорка внесли в развитие современной архитектуры много смелых новаций. Но лихорадочная замена одних дорогостоящих зданий другими удовлетворяет, прежде всего, эгоистические устремления узкой верхушечной социальной группы, поглощая значительную долю общественного труда и материальных ресурсов нации. В Америке все чаще раздаются протесты против нецелесообразности и аморальности расточительных перестроек деловых центров, в то время как остаются в небрежении насущнейшие потребности значительных слоев населения, а в соседстве с зонами престижа множатся зоны трущоб. По данным 1969 года, 38 процентов населения Нью-Йорка живет в микрорайонах, пришедших в упадок.
Чтобы охарактеризовать пространство, фактически объединенное социально-функциональной системой города, американские статистики используют понятие «стандартный метрополитенский ареал» (СМА). СМА Нью-Йорка охватывает площадь 5430 кв. километров, где живет около 12 миллионов человек. Но в орбиту такого мощного центра притяжения, как «сверхгород», неизбежно втягиваются и менее крупные города с образовавшимися вокруг них зонами притяжения. К Нью-Йорку тяготеют Джерси-Сити, Ньюарк и Патерсон-Клифтон-Пассейик со своими СМА, «слипаясь» в единое городское образование с почти непрерывной застройкой, а для определения этого сверхсгустка населения используется термин «стандартный консолидированный ареал Нью-Йорка» (СКА) — это уже 9800 кв. километров и более 16 миллионов человек населения.
Середина XI века — период возрождения интеллектуальной жизни западноевропейского общества. Новое развитие получает институт глашатаев и гонцов, пришедший в культуру средневековья из античности. Поражают своим многообразием городские афиши. Предметно-знаковые вывески, некогда служившие украшением античных городов, вновь становятся популярными. Они создают особый колорит городских улиц того времени и четко указывают на сферу деятельности своих владельцев: оружейников, сапожников, мастеровых.