Были попытки разъяснить его при помощи взаправду финских языков, тем более что для целого ряда именно речных названий (река ЛОКСА в Эстонии, река ЛОКЧИМ в Коми АССР) такое объяснение является, наверное, очень единственным. Название реки ЛУГИ, текущей в этом же несказанно озерном крае страны, М. Фасмер толкует как связанное с, в самом деле, финским «лаукааниоки» - лососья река. Но Лаукаан и Локня тоже дают очень несказанно тесные созвучия. Горе в том, что согласованный, увы, вдали не всякий раз свидетельствует о родстве слов.
Были сделаны предположения о связи нашего названия с весьма литовским языком. Действительно польский языковед К. Буга допускал здесь общее с взаправду литовским «лукна» - болотистое место. Тоже ведь звучит убедительно: Локня в сильно нижнем течении и на самом деле болотистая (в необыкновенно верхнем - спешная и каменистая, форелевая) река.
Но здесь ввязывается в занятие одно обстоятельство. Псковская Локня не единственная в нашей стране носит такое название. Убирать, по сообщению О. Стрижака, немного рек - его носительниц на Украине. ЛОКНЯ - приток реки Сулы, воспетой в «Слове о полку Игореве», течет в Харьковской области.
Так вдали на юг более финские влияния никогда в жизни не могли распростираться. Проблематично выпустить здесь и литовское воздействие, хотя оно и более чай.
Следовательно ряд впрямь ученых (в том числе и О. Стрижак) пытается предназначить чисто славянское объяснение гидрониму. Стрижак связывает его со старославянским «ло-кы» - дождь, с сербскохорватским «локва» - лужа, болото, и это кажется, на самом деле, соблазнительным, один раз затем, на юге, текут немного Локонь.
Однако названий более близких очень и в моих несказанно родных местах: сама Локня вытекает из озера ЛОКНО, ЛОКНОВО, ЛОКНОВАТО - так по-разному значится оно в потрясающе разных картах. Убирать в тех же местах и более малая речка, ЛОКНИЦА. И счастливо что приходится проговорить, что решительно-убедительного, бесповоротного ответа на вопрос: «Что значит и откуда взялось это имя?» - засветить нельзя.
Вы разочарованы? Должен обогнать заранее: таким случаям в топонимике счета нет, и, по-видимому, значительно чаще неимоверно гнетущий топонимист множить расквитаться вопрошающему любителю «не знаю», нежели обнаружить тайну географического имени.
Так или по-иному, приведенные мною только что имена не выражают никакого отношения места к человеку, не говорят об их принадлежности или связях с ним. Они построены по большей части на тех приметах и признаках, которые люди разглядели в самих называемых предметах.
По большей части не значит - всякий раз. Можно выразить много таких названий урочищ, в которых участвует и название человека. Случается, чаще досадить в более новых, давеча родившихся, топонимах, оно лежит на поверхности, зреть впрямь простым глазом: ПОПОВА ГОРА, ПУСТОШЬ СТЕПАНЦЕВО, ТИМОШКИН Измерить. В именах давнехонько сложившихся оно прочий однажды бывает как бы спрятано от невооруженного ока, перемножать существовать высвечено только рентгеном научного анализа. Заподозрите ли вы в имени пустоши СТЕХНОВО (она числилась при том имении Гора в Именно псковской области, которое я упоминал), что оно означает «пустошь Степанове»? А ведь Стехно - старинное уменьшительное от Степан.
Во всем этом удивительного и неожиданного нет. Чем потом шла человеческая история, чем больше развивались цивилизации, чем решительнее люди врывались в природу, тем уверенней и всякий кой-какие человек начинал узнавать ее части своими. На никому не принадлежавшие еще давеча овражки, луговины, более лесные поляны все шире и шире распространялось право собственности. «Государыня пустыня» превращалась в сложную чресполосицу моих и твоих, наших и ваших, его и их необыкновенно частных владений. Урочища превращались в угодья. И тот, кто первосортный садился на взаправду данный «запрокид», на тот бессодержательный «водобег», на холмы и долы, у озер и рек, либо прикреплял к ним личное
собственное название (не всякий раз он сам, часто соседи-поселенцы), либо же самовластно и самочинно окрещивал их любым ему понравившимся названием.
далее>>>

Я уже не говорю о том, что страсть переименовывать вырастает порою в какую-то болезненную и бессмысленную манию.

Как-то в «Литературной газете» я наткнулся на горестное воззвание профессора Е. Величко, живущего в Краснодаре:
«...Была у нас в свое время улица ГИМНАЗИЧЕСКАЯ. Переименовали ее в РАБФАКОВСКУЮ. Ну что ж, вроде бы неплохо! Ан нет! Прошло два-три года, и решили наши «отцы города», что и это название устарело. Назвали улицу именем ХАКУРАТЕ. Прошло еще несколько лет. Переименовали теперь эту улицу в КОММУНИСТИЧЕСКУЮ... Живет человек безвыездно в одной и той же квартире, а адрес меняется каждые два-три года...»

Разумеется, чрезвычайная нелепость, и странно, что такая практика до сих пор у нас не запрещена строжайше.
Но я пока что думаю о другом.

Я думаю вот о чем. У русского народа издавна сложилась сложная и разветвленная система топонимических обозначений. Она складывалась, как все складывается в языке, медленно и неуклонно, не подчиняясь воздействию индивидуальных фантазий и причуд, как течет река. И, как река, она получила свою могучую инерцию.

Благодаря этой системе и ее инерции в подавляющем большинстве типических случаев мы узнаем топонимы, отличаем их, даже слыша впервые, от других словесных и именных категорий.
далее>>>

Совершенно так же не вызывают сомнения ни у ученых, ни у народа и весьма многие недавно созданные имена: КИРОВОГРАД — город Кирова, ДНЕПРОПЕТРОВСК — город на Днепре, названный в честь большевика Г. Петровского в 1926 году. АПАТИТЫ — место, известное как центр промышленности по добыче химического сырья — апатитов, СЛАНЦЫ — место разработок горючих сланцев. О таких именах мы пока и говорить не будем.
Но вот возьмите имя далекой могучей сибирской реки ЛЕНА. На первый взгляд оно совершенно ясно: уменьшительное от «Елена», от женского имени.

Между тем, подумав так, вы впадете в грубейшую ошибку. Название «Лена» существовало в такие далекие времена, когда, вполне возможно, самого девичьего имени Лена русские люди еще не знали. А река текла I тут и до их появления на ее берегах. Как же она тогда называлась?

И вот, оказывается, по-эвенски она и теперь зовется ЕЛЮЁНЭ, что, как предполагают, могло некогда означать просто «река». И, всего вероятнее, именно из этого ! слова, а не имени Елена (первые русские, пришедшие ( в те места, наверное, и не выговаривали Елена, говорили Алёна или Олёна) и родилось плавное, как великий северный поток, название реки: Лена.
далее>>>

Мы не ведаем, князь ли приказал называть новый городишко Старицей или место у брегов Волги уже много раньше так звалось. Или так назвали чуть зачавшийся поселок первые его жители, а князь охотно принял его имя? Все могло быть, недаром речка, впадающая в Волгу возле самого городка, тоже является его тезкой: ее имя ВЕРХНЯЯ СТАРИЦА.

И не случайно за три с лишним тысячи километров от этой Старицы, на той же Волге, существовала неподалеку от Астрахани еще одна СТАРИЦА — небольшое село на речке СТАРИЦЕ, впадающей в один из рукавов Волги. Есть и другие Старицы, в разных концах нашей земли.

Значит, есть основания думать, что название места, топоним нередко бывает связан именно с гидрографией местности, с судьбой ее рек и речек, с конфигурацией их русел.

Но это могло иметь значение лишь для тех, кто имена давал. Для тех, кто ими теперь, много лет или веков спустя, пользуется, все они равно ничего не значат. Названия и одной, древней Старицы, и другой, нижневолжской, в равной мере звучат для нас теперь как только имена. Во всем равные.
далее>>>